Дурная кровь

Сэм знает, как выглядит его насквозь неправильный брат. Каждую ночь молится, чтоб не приснился. Даром, что все фотографии отец сжег, в пепел. Все вещи - одежду и обувь, учебники и именной пистолет. Корявое "D.W." на задней левой двери, и то сточили перед продажей. Отец менял им фамилию восемь раз. Сэм помнит географию побережья, как "Отче наш". Джорджия, Калифорния, Техас, Аляска... Не запоминает новых домов, не успевает выучить имена преподавателей в школах, только города и мотели. Он чувствует себя привидением, серой тенью, пролетающей по жизням незнакомых людей. Тихим призраком, чье присутствие выдает только дрожание занавесок и ледяной холодок по лопаткам. Мать умерла, когда Сэму было полгода. Дурацкое замыкание в старой проводке. Дин вынес его на руках из пылающей детской. Брат вырастил его, пока отец срывал спину на работе и злобу на них за неудавшуюся жизнь - после. И первый шаг и первые слова - все было к Дину. Стоит закрыть глаза, Сэм может представить его запах, голос. Впитались прочнее материнского молока. Думает о полярных медведях, чтобы не чувствовать на теле его прикосновений. Чтобы не дрогнула внутри стена, собранная из костей и пепла, залитая цементом из транквилизаторов и колючих слов психиатра. И так по ночам слышится скрежет: запертый в абсолютной темноте Сэмми царапает ее обкусанными ногтями. И зовет. У Сэма от него несварение и плохая реакция на таблетки. А еще стояк и зудящее до осатанения местечко внутри, как раз вглубь на два пальца, он умудряется смолчать об этом на сеансах. Сэм никогда не готовит дома. Еда в кафешках дрянь, но там ему не грозит паническая атака. И не придется объяснять пожарным связь между закопченной из-за сгоревших тостов кухней и пропавшим братом. Сэм хорошо научился скрывать, что он - Винчестер. Они с Джоном вообще хорошо научились убегать. Он до сих пор верит брату: чудища существуют. Врачи говорили - генетика, наследственность. Старые ведьмы скалились - дурная кровь. Сэм вслух соглашается, но про себя точно знает, что там, в темноте... Однажды в полнолуние Дин исчез. И Сэмми его не дождался, а Джон использовал шанс - на жизнь для себя и психушку для Сэма. Оружие с того дня у них под запретом, а Сэмми скулит за стеной, пугая Сэма видениями огня и клыкастых монстров. Джон мечется по стране, на месяц, а реже - два, опережая зарево пожаров. В дневнике сложены вырезки: как выгорали мотели после отъезда, как находили свидетелей, сожранных собаками, однажды - свиньёй. Сэм в курсе, насколько длиннее списки пропавших. И Джон врезал ему по зубам за произнесённое вслух "Спасать людей, охотиться на тварей". На них охотятся твари. Сэм - умник, учится всегда на пять, он знает: не год и не полтора. Счет скоро закроется. Будь его воля, он выцарапал бы из себя Сэмми, изрезал ножом и распял на столетней ольхе. Оставил бы Дина сдыхать перед трупом. Но доктор выписывает еще синих таблеток, и Сэм снова может терпеть, затыкает уши и засыпает, падая в вязкую тишину. Запрещая себе помнить, что Дин сделает с ним, когда найдет, как будет вскрывать ребра, чтобы вытащить. Они думают, что спрятаться удалось. Джон обзаводится нормальной работой, Сэм в кои-то веки записывается на факультатив. Но в ночь - убегают. И даже обострившееся чутье отца дает сбой. Визжат тормоза, по асфальту скрежещет железо. Сэм успевает увидеть гигантскую радиаторную решетку, прямо у носа, с быком на месте эмблемы. От боли вокруг становится светло, как днем, он может видеть радугу искр на летящих осколках и восемьдесят оттенков красного на залитой кровью панели. Последняя надежда на спасение: занявшийся от ударной искры пучок травы на обочине гаснет, задавленный толстой резиной Харлея. Дин сдавливает ему шею, щерится злобно в лицо и ждет, пока перед глазами опустится темнота. Сэм жаждет огненного погребения, рвется, зажатый металлом и хрипит. Вторая перчатка зажимает нос и все. Отца он больше не увидит. *** Сдохнуть на операционном столе не судьба. Проклятый хирург светится перед глазами, как Люцифер в закатном мареве. Из глаз хлещут слезы, и медсестра докручивает наркоз. Все следующие лица - пятна. И Дин. Даже подстриженный, без кожанки, с замазанными ожогами и полированными ногтями, это - Дин. Сэм вырубается просто от страха. Пугается каждый раз почти до инфаркта. Но Дин уже рядом, и ему не судьба. Внутри, прогибая наружу ребра, бьется его брат. *** Потом ему удается вычислить пароль на снотворное, но спустя неделю притворяться нет смысла. Кровать перекашивается под чужим весом чуть в сторону. Пальцы проходят сквозь волосы, царапают мозолями шею. Слова проникают льдом сразу внутрь: - Когда Джона нет, я остаюсь единственным опекуном. Сэм даже пытается возразить: - Через два месяца... - Голос садится на хрип, перед глазами свидетельство о браке. Джаред и Дженсен Эклз, с разрешения на брак от Джеральда Падалеки. Сэму страшно до колик: выписка с переводом на домашний уход уже на руках. И Дин не задерживается в больнице ни секунды. Медсестры улыбаются им, как новобрачным, соцработники обещают помочь с квартирой. Все доброжелательны и милы. Дин расточает ложь направо и налево, пока катит его на коляске к машине. Сэма трясет. Он хочет спрятаться в темных коридорах больницы, запутаться в резких тенях и никогда не достичь светящегося квадрата выхода. Стоит ступить за порог, и никто и никогда не увидит больше тихого паренька Джареда со смешной фамилией Падалеки. Он растворится в солнечном свете, растает навсегда. Рассохшиеся шкурки унесет ночной ветер. Дин ерошит спутанные волосы на затылке, по-собственнически мнет загривок. Левое колесо скрипит и заедает, но Дину это не проблема, толкает вперед, успевая сражать встречных улыбками. Сэм молится, чтобы коридор не кончался, но выход уже так близко. Нестерпимо хочется закричать, броситься прочь. Но перед глазами встают мертвые лица, Сэм представляет больницу залитой кровью и напалмом. Он понимает: ему не хватит сил. Готовится к последней боли. Ледяные на вид и обжигающие на ощупь больничные двери, сталь и стекло, выпускают их в мир. Как дракон из каменного плена, кроша пальцами гранит, из-под маски правильного Сэма выдирается Сэмми. Влюбленно смотрит на Дина, касается нежно руки. Ластится, трется плечом, тянется жадно за поцелуем. - Ты вернулся за мной. - Как обещал. Они расплавляются, перешагнув через стальной порог, стеклянные двери плавит от жара. Черная, лоснящаяся полировкой машина уносит их прочь, растворяясь за поворотом. Из кровавой истории трехгодичной гонки - только папка на столе Хенриксона, и та рассыпается, сгоревшие листы черными хлопьями устилают офис.