The Interview

Сидя на подранном кожаном сидении за рулём своей белой Импалы, Джерард держит в руках кассету. Она хрупкая, и провода, словно целофанновые вены, проходят сквозь неё. Горчично-жёлтый упаковочный конверт, из которого её достали, порванный лежит на пассажирском сиденье между вылазящим наполнителем и старой обёрткой от сникерса. Джерард не может вспомнить, когда ел сникерс в последний раз, или хотя бы когда перестал его покупать. И почему-то ему нужно остановиться, подумать об этом. Ответ ускользает от него, и он понимает, что на самом деле его и не ищет. Это просто попытка отвлечься. Он поднимает конверт. Адрес и имя на нём нацарапаны детским почерком Фрэнка, он узнает его. Это тот же самый неаккуратный почерк, которым написаны десятки, сотни заметок, прикленные на холодильник Джерарда, оставленные на журнальном столике или на подушке утром. Где-то около трехсот заметок самых разных цветов, напоминания о разном. Список покупок, запись к стоматологу, дни рождения. Даты тура, встреч с менеджером. Всё. Что угодно. Просто потому, что Фрэнк всегда так делал. Как Джерард всегда пил чистый ром без колы; как Майки всегда мазал джемом одну сторону тоста, а арахисовым маслом другую. Джерард скучает, и это единственная заметка, которую он нашёл только сейчас. И она хранилась в обувной коробке под его кроватью, как напоминание самому себе. Конверт толщиной с руку, но это из-за слоев защитной пузырчатой плёнки, лежащей внутри. И теперь он пуст, а кассета в руке Джерарда. На конверте стоит чёрный штамп с датой - прошло шесть дней, но только четыре дня с того момента, как сердцебиение Фрэнка оборвалось. Он отправил этот конверт, а затем его автомобиль съехал с кривой шоссе. Ни записки, ни звонка. Только этот конверт по почте. Джерард чувствует, словно его горло перекрывает что-то невидимое и жесткое. Он пытается проглотить это, но не выходит. Оно просто застревает внутри, словно большой круглый мячик. Джерард подносит конверт к носу, будто он всё ещё может хранить в себе запах Фрэнка. Потому что Фрэнк держал его в руках, и Джерард знает, что никогда не сможет выбросить эту обычную бумагу. Так же как не сможет выбросить и ноты, сотни заметок, напоминающих ему о том, что он облажался. Он кладёт конверт обратно на сиденье, и всё его внимание снова переходит к кассете. Он понисает, что это одна из их оставшихся демо-записей. На ней криво приклеенная наклейка, на которой рукой Фрэнка нацарапано "Интервью", вот и всё. Наверное, он должен был понимать, что больше они не запишут ничего. Не после того, как он ушёл от Джерарда, как распалась группа, как телефон перестал звонить, и все они потеряли связь. Наверное, он должен был понимать, что они ничего не смогут записать после того, как они нашли его перевёрнутую машину, слетевшую в кювет с дороги, с ещё вращающимися колёсами. Джерард представляет, как Фрэнк пожёвывает конец ручки, прежде чем написать эти буквы на белой крошечной наклейке. Представляет себе серьёзное выражение лица Фрэнка, просто ещё одна заметка-напоминание. Мутная слеза шлёпается на стикер, и древесный уголь чернил поглощает её, превращая в тонкие чёрные ручейки. Вытирая рукавом нос, он вздыхает и вставляет кассету в магнитофон Импалы. Дрожащими пальцами увеличивает звук, но не слышно ничего, кроме статического и загадочного гула. Он наклоняется вперёд и продолжает увеличивать звук, пока шум не становится оглушительным океаном, поглощающим его целиком. Слёзы всё ещё текут, и он позволяет капать им на штаны. Он представляет себе, какую бессмысленную пустоту чувствовал Фрэнк, слушая такое горькое напоминание о Джерарде, когда принял это спонтанное решение отпустить руль. Просто отпустить. Он представляет себе Фрэнка, плавающего в море шума и потрескиваний, прежде чем его автомобиль переворачивается и врезается в землю. А затем слышится приглушённый расстоянием голос. Проверка, проверка, ублюдок, мудак, блять, проверка. Голос Фрэнка, тихий стук, словно стучат по микрофону. Бархатный смешок женщины, а затем пронзительный смех Фрэнка. Джерард прижимает колени к груди, утыкается в них и уже откровенно плачет. Один в своём гараже в пол второго ночи, единственный свет - свечение дешёвой лампочки-переключатель над головой. Голубые стикеры на заднем сиденье, оставшиеся незамеченными, напоминают ему, что два с половиной месяца назад Фрэнк хотел купить презервативы и пачку жвачки Никоретте со вкусом корицы. "Интервью, попытка первая", – бормочет Фрэнк, его голос звучит так, словно он слишком близко к микрофону. Шаги, где-то ходят люди. "Я – Донна МакБил из Bass Alternative Magazine здесь сегодня с горячим и знаменитым Фрэнком Айеро, бывшим ритм-гитаристом популярной группы My Chemical Romance. Как ты, Фрэнк?" Фрэнк кашляет. "Спасибо, Донна. Сегодня - неплохо. Приболел немного. Снег идёт". Его голос звучит так, словно он простужен. Он шмыгает и говорит: "Сегодня мне лучше, чем в другие дни. Наверное", – добавляет он. Неуверенно и немного нервно. "Хорошо, я так рада, что ты смог прийти к нам сегодня. Я уверена, что ты осведомлён о растущей в последнее время напряжённости, связанной с неожиданным распадом My Chemical Romance. Наши офисы затопили письмами и звонками, просьбами напечатать статью с подробностями позорного краха одной из самых популярных альтернативных групп в мире. Почему бы тебе не рассказать нам немного об этом? Уверена, что многие читатели были бы признательны тебе за небольшие подробности". "Да, да, это был просто пиздец", – бормочет Фрэнк. "Ой, тут можно выражаться? Простите. Вырежьте это". Его голос кажется далёким, на самом деле больше похожим на эхо. Джерард слышит странный ритм, и он знает, что это Фрэнк нервно постукивает ногами. У него всегда в голове крутится какая-нибудь песня. (Джерард не может заставить себя думать "крутилась"). "В смысле, я думаю, что ни для кого не секрет", – продолжает он, – "что мы никогда не хотели, чтобы так случилось. Мы никогда не хотели, чтобы это превратилось в скандал, который скрывают. Это всё было по-настоящему. Реальным, понимаете?" "Я предполагаю, что ты сейчас говоришь об отношениях с вокалистом и автором песен Джерардом Уэем?" При упоминании женщиной своего имени, Джерард испытывает к себе крайнюю неприязнь, прилив ненависти и отвращения. Он словно покинул своё тело и смотрит сверху на самого себя, испытывая внезапное желание увидеть, как его кровь пропитает снег снаружи. Он проглатывает комок кислой рвоты, подступающей к горлу. "Да, да", – медленно отвечает Фрэнк, это его другая нервная привычка. Кассета издаёт щёлкающие звуки, и все статические шумы пропадают. Всё, что остаётся, это Фрэнк. "Я и Джерард, получилось так: мы наконец открылись публике, и это нас чуть не убило. Не было никакой ебаной... простите, в смысле не было вероятности, что у нас получится вернуться к тому, что было. Так что с самого первого дня мы убедились, что не предпринимаем никаких попыток скрыть это. Другие пары не должны этого делать, так с чего бы мы что-то скрывали? В смысле, мы не выходили на улицу и не отсасывали друг у друга". Он снова шмыгает носом. "Но мы и не скрывали ничего. Это просто была... реальная жизнь". Это правда. Джерард помнит это точно так же, как помнит, какого цвета рубашка на нём надета. Однажды они вышли вместе, чтобы перекусить, держась за руки, и они просто не отпустили друг друга, когда вспышки камер озарили их личное пространство. Они поцеловались, и это больше не было секретом. Мир принял их открытые гей-отношения с любопытством, залил фотографии в интернет, платил деньги, чтобы увидеть, как они касались друг друга на сцене, просто потому, что они не скрывали это. Публичные отношения - это было не его. Небрежные поцелуи в семь утра, ночи, проведённые вместе на диване. Праздничные торты и цветы без повода, полуночные ласки под простынями. Заметки. Это было его. "Тогда ты должен знать о слухах", – вставляет интервьюер, и настроение Джерарда резко меняется. Он слышит, как Фрэнк ёрзает, снова шмыгает. "Слухи. Нахуй слухи", – заявляет он смело, с негодованием. Он кашляет, шмыгает. Его ноги отбивают ритм. "Слухи - это просто дерьмо, которое придумывают люди, когда их собственные жизни становятся скучными. Это не значит, что они правдивы". "Так ты утверждаешь, что My Chemical Romance распались не потому, что Джерард изменил тебе?" Молчание. Такое долгое, что Джерард думает, неужели запись просто закончится? Завершится вопросами, как завершились он и Фрэнк. На глаза снова наворачиваются слёзы, ещё одно напоминание, что это всё только по его вине. Щелчок. "Мы всегда знали, что наша личная жизнь станет проблемой", – наконец отвечает Фрэнк. "Мы понимали это, когда все только началось. Но мы думали, что сможем преодолеть это. Я говорю не только про себя и Джерарда. Это касалось всех ребят. У нас были жизни вне группы и до My Chem, которые угрожали тому, чем мы пытались стать". Он замолкает, и Джерард может представить себе черты его упрямого лица. "Джерард никогда не изменял мне. Обязательно укажите это в интервью, потому что я не хочу, чтобы кто-то думал о нём, как о плохом человеке. Он никогда не делал такого со мной или с другими. Он не такой парень. Он честный". Так жестоко, Джерард помнит, что Фрэнк говорил ему в тот день, когда ушёл. Ты сказал как раз то, что имел ввиду, Джерард, и я не знаю, могу ли это принять. Ты никогда не задумывался, что у других людей тоже есть чувства? Джерард хочет исчезнуть. Хочет, чтобы его автомобиль попал в катастрофу. Хочет пролезть между колёсиками кассеты и сказать Фрэнку, что он сожалеет. Что ничего, если бы Фрэнк говорил о Джерарде плохие вещи, все они были бы правдой. Возможно, Фрэнку пора быть честным с самим собой, даже если это так жестоко. Но больше всего Джерард хочет, чтобы прямо сейчас здесь мог быть Фрэнк вместо этого скрипучего голоса на кассете. А затем он перестаёт желать этого, потому что после двадцати девяти лет и семи месяцев своей жизни, он, наконец, понял, что желания не могут сбываться. "Если не были вовлечены никакие другие люди, что тогда случилось?" Хватит! Джерарду хочется плакать. Хватит копаться в нашей личной жизни! Она наша, а не ваша. Почему вы пытаетесь забрать её у меня? Затем он вспоминает, что она не его. Она не была его, когда Фрэнк закрыл дверь и ушёл, оставив ключ на лобовом стекле побитой белой Импалы Джерарда. Он потерял её, а что получил взамен? Теперь Джерард напрягает слух не потому, что сильно хочет услышать правду, а потому что хочет пробиться сквозь статический шум. Фрэнк молчит, только дышит забитым носом. Джерард представляет себе кончик его красного обмороженного носа. Он представляет, как целует этот нос, холод покалывает его губы даже в фантазии. А потом: "Мы стали разными людьми. Думаю, в итоге мы сами друг друга придумали. Видели то, что хотели видеть, и ничего больше. Мы хотели от жизни разных вещей. Джерард хотел славы. Он хотел быть богатым и привлекательным, воплощать в жизнь все свои мечты. Всё время веселиться. Оставаться вечно молодым". "Большие же запросы". Его сладкий детский смешок пронизан болью и ещё чем-то более глубоким, что выходит за рамки обычной боли. "Да, да. Джерард любит в вещах крайность. А я, я просто хотел его. Хотел спокойствия и чтобы однажды мы осели где-то и больше никаких гастролей. Я хотел детей и свой дом. Я хотел жить в городе, а не в постоянных отелях. Я хотел его". Пауза. " Я всё ещё хочу это, всё это. Но я и Джерард, мы не смогли все это осуществить. Мы не смогли..." Джерард помнит точную дату, когда Фрэнк пришёл к нему и сказал всё то же самое. Просил его, умолял, чтобы он выбрал его, а не всё остальное. Сказал, что нуждается в какой-то уверенности, иначе ему придётся уйти. Джерард помнит, как рассмеялся в требовательное лицо Фрэнка. Он помнит, как самонадеянно считал, что Фрэнк никогда не уйдёт от него, никогда не сможет уйти. Джерард помнит, какой холодной была первая ночь. Помнит рюмку водки, стоявшую около кровати. "Я люблю Джерарда всем сердцем", – говорит Фрэнк, и в его голосе столько чистой честности, серьёзности, ни капли лжи. "Это просто во мне, понимаете? Я не могу ничего с собой поделать, хотя, думаю, даже если и мог бы, то позволил этому произойти в любом случае. Не смотря на то, что сейчас мы пытаемся со всем справиться, я знаю, что он тоже меня любит. И хотелось бы верить, что в один прекрасный день мы сможем решить наши личные проблемы и провести всю жизнь вместе. Но сейчас мы просто... ну, нам нужно немного времени, чтобы напомнить себе, почему мы были нужны друг другу изначально. Я думаю, что это всё своеобразный тест, понимаете? Просто у меня такое чувство, что однажды мы сможем вернуться к тому, на чём остановились. Может, группа снова соберётся, или ещё что-то. Может быть". "Так ты говоришь, что есть шанс, что My Chemical Romance возродится?" – спрашивает интервьюер, и можно услышать надежду в её голосе. В ожидании продолжения, черт, а может и целого сериала. Знает ли она, что четыре дня назад любой шанс пропал? "Я думаю, что с любовью всегда так. И с возрождением", – задумчиво бормочет Фрэнк. Он смеётся, и этот смех предназначен только для его собственных ушей. "Никогда не знаешь, когда это случится, и точно никогда этого не ожидаешь. Но это все равно всегда происходит. Как... как маленькие напоминания о том, ради чего вообще живёшь. Любовь и возрождение абсолютно одинаковы. Они взаимозаменяемы. Ты должен умереть, чтобы испытать что-то из этого: физически, духовно, навсегда. Но как только ты снова рождаешься... ну, я думаю, никто не может знать этого наверняка. Но оно каждый раз того стоит, или люди просто прекратили бы влюбляться. Мы бы перестали жить и создавать вещи и просто проводили всё своё время беспокоясь". На этот раз голос Фрэнка отдаётся эхом. Джерардом цепляется за каждую букву, каждую вибрацию голоса. Даже за статичный шум, и у него начинает кружиться голова. Голос Фрэнка исчезает, словно улыбка, и лента в кассете заканчивается. Это Джерард может распознать по пустоте, которая просачивается через автомобиль. Что-то изменилось. Свет в машине поглощает тени, но не гоняется за ними в дальние углы гаража. В своей голове Джерард представляет Фрэнка, сидящего рядом с ним. – Конец, – бормочет Джерард, прислушиваясь к гулу перематывающейся ленты. Фрэнк качает головой и улыбается. – Не навсегда. У нас будет ещё много начал. – Фрэнк, ты умер. Он пожимает плечами. – Любовь, возрождение. Неужели, всё это не стоит того, чтобы умереть? Чтобы начать снова? Джерард кивает головой, которая нестерпимо болит. – Да, это того стоит. Но что сейчас? Что мне делать до этого? В тишине он смотрит на нестареющее лицо Фрэнка, молодое, раскованное. Задаётся вопросом, как долго он ещё не сможет снова коснуться любимого лица, почувствовать атласную кожу. Внизу живота сворачивается глухая тоска, сопровождающаяся вырывающимися из груди всхлипами. – Делай всё, что только захочешь, – отвечает Фрэнк, его губы складываются в улыбку. – Только не забудь найти меня, когда свалишь отсюда. Ты всегда был честен, Джерард, так что не подведи меня. Мы рано или поздно должны вернуться туда, где все началось. Он наклоняется вперёд, нажимает длинным указательным пальцем на кнопку извлечения. Пока магнитофон выплёвывает старую кассету обратно, Джерард смаргивает слёзы и понимает, что говорил сам с собой. Или, может быть, с частью себя самого, которая, он был уверен, исчезла навсегда. Он крутит кассету в руках, словно ища следы магии, скрытой под белым стикером. Смятый конверт горчичного цвета лежит опасно близко к краю сиденья. Джерард ждёт, когда он упадёт и порвёт опасную паутину мыслей. Но этого не случается. Улыбаясь, он берёт его и засовывает кассету обратно внутрь. Он скользит пальцем по пузырчатой плёнке, и она отвечает ему слабым шуршанием и хрустом бумаги. Джерард недоумевает, он снова вытаскивает содержимое конверта себе на колени, внимательнее вглядываясь. В углу застряла бледно-желтый стикер. Джерард подцепляет его и достаёт, а горло что-то снова перекрывает. Это почерк Фрэнка, узкие и небрежные буквы, простые дата, месяц и день. Это может быть спустя полгода, десять лет, световой год. Это может быть четыре столетия назад или даже этот год, Джерард не знает. Время никогда его не беспокоило. Под этими цифрами несколько простых линий, написанных чёрным маркером. Джерард читает их один раз, два, три, а затем и четвёртый, просто чтобы получилось чётное количество. Он чувствует, как его губы растягиваются в улыбке, прежде чем он понимает, что это такое. В своей потрёпанной белой Импале Джерард включает свет и смотрит на слова, в которых содержится его душа, даже если это просто чёрные буквы в тени. Встретимся где-то там, не опоздай, любовь моя. Физически. Духовно. Навсегда.