Тепло наших тел.

Тьма, пришедшая со Средиземья, накрыла ненавидимый Сауроном город. Пропал Арменелос – великий город, как будто не существовал на свете. Всё пожрала тьма, напугавшее всё живое в Нуменорской столице и её окрестностях.* Мгла укрыла собой резные городские улочки, забилась в щели древних стен, поглотила чернеющий купол Тёмного храма. На горизонте заискрились серебряные ленты, оповещающие о близкой буре. И грянул гром. В эту неспокойную ночь Саурон отослал всех служителей прочь из храма, а тех, кто посмел возмутиться, больше не видели. Они говорили – мясник. Твердили – кровопийца. Шептали впотьмах – совратитель. Тайно мыслили – чудовище. Но Тар-Майрону было всё равно, он жёг и обнажал чужие белоснежные кости. Он хотел согреться. Одного взгляда хватало, чтобы от холода пробрало до нутра. Не место изменило его облик – обстоятельства. Весь в белом, словно призрак. Многослойные белоснежные одежды, смягчающие шаги и лишь тихо шуршащие по полу, сделали Саурона похожим на айсберг. Лицо, когда-то живое и глумливо-высокомерное, не выражало более никаких эмоций, и лишь глаза, похожие на два ледяных зеркала, иногда презрительно щурились. На белых узловатых пальцах не было теперь колец и перстней – мешали работать, вызывали болезненные воспоминания. Саурон выбросил их морскую бездну. Тогда он в насмешку поклонился пучине: – Прими этот дар, Ульмо. Говорят, после этой выходки рыбаки не могли три дня выйти в море. Ненастье всё продолжалось. В былые времена в Нуменоре сама погода неизменно благоприятствовала людям: дожди выпадали щедро и в нужный час, солнечный жар то усиливался, то слабел, и с моря дули ласковые ветры. Ныне же всё изменилось: небосвод потемнел, то и дело налетали бури с дождём и градом и яростные ветры. Эта ночь не стала исключением.** Окинув холодным взглядом залу, Саурон подошел к алтарю, на котором лежало под тяжёлым покрывалом тело. Это был молодой мужчина, без сознания, но все ещё живой и тёплый. Глядя на распластавшееся тело одного из уже немногочисленных Верных, Тар-Майрон погрузился в размышления. Зачем нужны все эти жертвы? Навлечь гнев Эру? Плюнуть в сторону Валар? Ублажить Владыку? А что Владыка? Его нет в пределах Арды, кроме разве что Его воли. Уничтожить ненавистных людей? Костров не хватит всех пережечь. Саурон не нашёл ответа ни на один вопрос. Хотя одно он знал, точнее, чувствовал наверняка: холод. Когда это началось, он грелся деревом и водой. Но первое быстро сгорало, а вторая – остывала. И тогда пришлось перейти на ещё более бестолковый на первый взгляд материал – людей. Людская плоть разила при сожжении, но Саурон не чувствовал смрада; жертвы корчились в муках, но Саурон отвернул взор свой; агонические вопли разносились под сводами Тёмного храма, но Саурон был глух к ним. Он осязательно пытался собрать тепло, от которого либо оставался хрупкий пепел, либо змеились кровавые разводы по мраморному полу к кровостокам. Тар-Майрон запускал одеревенелые пальцы в нутро жертвы в отчаянной попытке согреть их и точно так же – в огонь. Больше всего на свете он боялся, что руки его замёрзнут совсем, откажут, а обрести в скором времени новую оболочку после сотворения Колец ему едва ли хватит сил. Собственный голос раздавался словно откуда-то извне, многократно отражённый от стен: – С людьми сошёлся, приобрел их уродливые черты. И был чертовски прав. Вернувшись сознанием обратно в храм, Саурон отбросил назад когда-то золотые, а сейчас ставшие призрачно-жемчужными волосы и склонился над телом. Неспешно извлёк из рукава припрятанное лезвие и замер. Все ещё сжимая его в левой руке, правой накрыл глаза жертвы и произнёс одними губами заклинание, и та судорожно дёрнулась и затихла. Тар-Майрон переложил инструмент в рабочую руку и приступил к вскрытию: провёл лезвием от седьмого межреберья вниз, скользя все ниже до брюшной полости. Закончив, Саурон немного отстранился, дабы оценить свою работу – разрез начал кровоточить, на его поверхности проступили горячие рубиновые капли. Тогда он отложил скальпель и аккуратно поддел края раны ногтями, разводя ткани в стороны, расширяя дыру в брюшной полости, раздирая диафрагму, продираясь сквозь мышцы живота к внутренним органам. Разорвав мышечную ткань, Тар-Майрон вожделенно запустил руки в образовавшуюся полость, не обращая внимания на окрасившиеся красным белоснежные рукава жреческого одеяния и на проявившиеся, до сего невидимые, затейливые узоры ткани. Застыв на мгновение, он вцепился пальцами в нутро подстывающего трупа и начал сдавливать органы, превращая их в кровавую кашу. Кровь волной хлынула из тела, покрывая жертвенный алтарь, заливая пол и струясь к кровостокам. А Саурон всё водил и водил руками внутри полости до тех пор, пока тело совсем не остыло, а кровь не свернулась. Так и застыл он, не в состоянии даже стереть каплю крови, проводящую алый след по восковой щеке. Немного простояв с безвольно опущенными руками, испачканными вместе с одеждой по локоть, Тар-Майрон двинулся прочь от алтаря, оставляя после себя растерзанное тело и кровавый след, тянущийся за подолом вымазанного в лужах крови плаща. Белоснежного плаща с кровавым подбоем. Буря продолжалась. _________________ * - перекроенный отрывок из 25 главы "Мастера и Маргариты". ** - весь абзац был взят из "Сильмариллиона".