Хорошо быть живым

Хёку постоянно казалось, что он падает. Кровать не мягкий матрас и пуховые подушки, а неудобный гамак. Он не засыпал, он садился на тряпичные качели, медленно раскачивался, проваливался в густую темноту и тонул. Тело сводило болезненной судорогой, и Хёк не просыпался - выныривал. Вздрагивает, садится в кровати и отбрасывает одеяло в сторону, словно оно тянуло на дно. Поднимает взгляд на настенные часы и устало вздыхает. Половина третьего. - Хорошо быть мёртвым, да? Резко разворачивается, так, что сводит шею, и облегченно выдыхает. Донхэ. - Мёртвые не живут. - Да, действительно,- невесело хмыкнув, соглашается тот. У Донхэ странный голос. Как мешок с пшеничной крупой. Запускаешь в него руки, перебираешь одну крупинку за другой, и с терпким, извращённым удовольствием зарываешься глубже. Хёкджэ невольно ёжится. Бывало так, что они оба уставали от реальности. В такие дни Донхэ в голову обыкновенно лезли ненужные мысли, а Хёку просто безумно хотелось спать. Обыкновенные будни: тренировки-выступления-показы-премьеры-интервью-эфиры. Эфиры-интервью-премьеры-показы-выступления-тренировки. Последовательность всегда была разной, и Ынхёк был усерден во всём: тренировался до седьмого пота, улыбался до онемевших губ, спину держал ровно, да так, что иногда казалось, будто однажды он сядет в кресло и не сможет ссутулиться. А сутулиться Хёк любил, и неважно, что не к лицу. Донхэ не старался. Совсем. И это иногда злило. Тренировался до приятного изнеможения, улыбался без причины, спину держал ровно, просто потому что никогда не горбился. А на жизнь смотрел так, будто бы любил каждое, даже самое дерьмовое её мгновение. «Канатоходцем, как и поэтом, нужно родиться». Вроде так. И Донхэ повезло родиться СМовцем. И на него все всегда смотрят как на умалишенного. Нет, ну а как еще можно смотреть на человека, который первые два года в общежитии скреплял занавески булавками на ночь, чтобы уличные монстры не вступили с монстрами комнатными в союз? Который и до сих пор так делает, но Хёк никому не говорит – сдадут в дурку, с кем же он будет танцевать? Как можно смотреть на взрослого парня двадцати восьми лет от роду, который запутавшиеся наушники режет ножницами с полной уверенностью, что механизм и дальше будет работать, нужно только замотать их скотчем. Как иначе стоит смотреть на парня, который считает абсолютно нормальным перелить зубную пасту в тюбик с кремом, с чувством выполненного долга поставить потенциально опасный объект Хичолю на туалетный столик и совершенно серьезно считать, что Релла никогда не догадается, «какая сука себя заживо похоронила». У Хичоля вся кожа в волдырях, Хёкджэ даже представить не может, как нужно было нажраться, чтобы не почувствовать мяту, а у Хэ почему-то новая статуэтка Железного Человека. Хи привез, из Китая. Где логика, никто не знает, но именно поэтому все смотрят на Хэ как на умалишенного, потому что нормальный Ким Хичолю нравиться не может. Кю вот тоже не понял, где логика и решил повторить…неделю думает, где бы достать новый ноутбук и чем бы фингал замазать – рука у Хи тяжелая, а нервы ни к черту. Как можно по-другому смотреть на человека, который въехав в зад одной своей машины задом другой (своей же!), продолжает таранить несчастную, полагая, что та не просто подвинется, но и растолкает все рядом стоящие автомобили – не то силой мысли, не то воплем Шивона, который почему-то от нечленораздельного «Какогожчертатыблинделаешь» плавно перешел к совершенно умильному «ах, лидонхэ». Где логика, снова не ясно. Кюхён вот тоже попробовал, но… В общем, у Донхэ еще одна статуэтка, а Кю под домашним арестом. За дверью смеётся Шивон. Он единственный из них, кто вне сцены смеётся так же громко. За дверью Рождество, а Донхэ прячется здесь, сидя на холодном паркете, и о празднике не помнит. Об этом знает только Хёк, поэтому он единственный, кто не смотрит на Донхэ как на умалишенного. Решительно поднимается с кровати, натягивает свитер и протягивает Хэ руку. - Пошли. Рёук старался. А настроение у тебя совсем не праздничное. Донхэ нехотя поднимается, потягивается так, что хрустят суставы, и Хёкджэ будто со стороны видит, как улыбается сам. Уголки губ Хэ дёргаются в ответ. - Нормальное у меня настроение. Настроение и правда нормальное. Просто в этом году на улице нет снега, дьявольски хочется спать, а охрана запретила фейерверк - слишком много фанатов столпилось у ограды в прошлом году. Праздник чуть менее Праздник, чем обычно. Хэ и Хёк выходят в гостиную, и без того унылая ночь становится еще более унылой. Шиндон спит в углу, Шивон засел за компьютером, Хичоль методично напивается, Канин угрюмо щёлкает с одного канала на другой. Рёук суетится на кухне, на нём на единственном колпак Санты, а Сонмин тщетно борется с музыкальным центром. - Сейчас всё будет!- не по-сонминовски радостно орёт он, дёргает за все провода и сосредоточенно прикусывает кончик языка. Донхэ хочется ляпнуть гадость, но Хёк вовремя тычет его в бок. Друзья плюхаются к Хичолю на диван, Хэ тут же нагло вырывает из рук Реллы бокал, ловко уворачивается от подзатыльника и залпом опустошает содержимое. Рёук проворно впихивает в руки Донхэ тарелку с тортом, надевает на голову Хёку второй колпак и растерянно улыбается: - Праздник же! Улыбнитесь! Донхэ хочется встать, схватить Рё за плечи и встряхнуть, чтобы тот не нервничал - Праздник, да. Просто не такой, как в прошлом году. Но все здесь, и это Праздник. - Готово!- Сонмин радостно подскакивает, по-дебильному улыбается и тут же падает навзничь. Поскользнулся на глянцевом журнале "Рождество в душе". Не то хрюкает, не то смеётся, но смешно только ему. Из динамиков льётся Jingle Bells, и Донхэ хочется застрелиться. - Мин-а, пошли спать?- Кю выглядывает из коридора и с жалостью смотрит на одногруппника. - Правильно,- неожиданно соглашается Хёкджэ.- Вы - спать, а мы - гулять,- хлопает Донхэ по плечу, и тот нехотя поднимается. Оборачивается на Хинима и приподнимает брови. - С нами? Релла переводит взгляд с бутылки на Донхэ, с Донхэ - на бутылку и пьяно качает головой: - Нет. Её я сегодня люблю больше. Хэ отмахивается, а Хёк облегченно улыбается. Он мог огрызаться когда и как угодно, скалиться на любого из одногруппников, но ядовитых винтов, что при каждом удобном случае вкручивал в него Ким Хичоль, Хёк выносить не мог. Особенно когда тот пьян. Особенно когда рядом Донхэ. - Эй!- обиженно окликает их Рё.- А как же... Хэ быстро накидывает на донсэна куртку и вытягивает его вслед за собой на площадку. - Но там же даже снега нет,- сварливо ворчит тот. - Лужи есть,- откликается Хэ.- Видел, как красиво салют в лужах отражается? - Но охрана... - Плевать,- Хёк шкодливо улыбается и достает из кармана три ракеты. Рёук улыбается как ребёнок, и Донхэ думает, что Рождество придумали не просто так. Они долго бродят вокруг общежития, и даже радуются тому, что вдыхают сырой, а не морозный воздух: оделись они не слишком тепло, будь на улице холод, подняться на крышу бы не смогли. Донхэ быстрее всех взлетает вверх по ступенькам, тут же усаживается на парапет и задирает голову вверх. Рё, немного подумав, устраивается рядом с ним и во все глаза смотрит на огромную Луну. Хёк через парапет не перемахивает - опирается о него локтями и смотрит куда-то вдаль. Жизнь айдол-исполнителя сама по себе напоминает игру на театральных подмостках, с той лишь разницей, что антракты тем короче, чем дольше ты в этой кастрюле варишься. На первом этапе тебе прививают твой сценический образ. Ответ на вопрос, какой ты вне дома, за порогом квартиры, когда на тебя нацелены сотни камер. Каждому раздают его личную роль. Нельзя же, чтобы в группе было несколько циников, мальчиков-зайчиков, тьма милашек и столько же лиц кирпичами. Нет уж, будь добр, ты у нас циник, ты скептик, ты у нас у нас плакса, ты, давай, айгушничай, ты жизни радуйся, ты будь странным, а ты...стой и свети мордой. Шаблонов от силы наберется не больше десятка, и счастливые обладатели титула «стой и свети мордой» получаются в тех группах, где количество участников за десяток перевалило. Вот Пак Чонсу, например, позаботился об этом заранее и выдумал Итука. Тот удачно на него работает, прикрывая неприглядную действительность красивой уткой для фанатов. О его прошлом никто не беспокоится, потому что прошлое Итука безупречно, придраться не к чему. Те немногие шероховатости, возникшие на идеально ровной поверхности СМовского трудяги, Ли Су Ман шлифовал самостоятельно. Сонмин вот такой дальновидностью не отличился, но все пожелания агентства выполнил на ура. Задолго до того, как ее окружили преподавателями вокала, хореографами, преподавателями по актерскому мастерству и прочей мишурой, которой у SM было более чем достаточно, Су Ман наверняка решил, что с ним с таким отполированным делать. Все просто: успешная семья, успешный сын, богатый наследник, жизнь без сучка, без задоринки. Вина в качестве хобби – идеальней не придумать, а в друзья ему Чо Кюхена. Ироничен, остроумен, интеллигентен и убийственно спокоен. Чем не антипод «милому» Минни, фанатам понравится. А шаблон «ненормальный тем, что нормален», вполне имеет право на существование. Шивон в этот курятник забрел совершенно случайно, и будь на то воля Хёка, погнал бы его взашей с самого порога, пока был еще шанс спасти его от глаз SM. Черт с ним, с его лицом, телом и прочей атрибутикой, так приглянувшейся агентству. Жаль было огромное сердце и искреннюю доброту, льющуюся из него через край в СМовские жилы. Жаль было того, кто притворяться не то умел: не то не хотел, не то понимал зачем, но не видел в этом потребности. А Донхэ...а Донхэ родился канатоходцем. Айдолов учат плакать. Плакать правильно, чтобы поверили. Особенно тяжело в данном случае приходится штатным «плаксам», ибо рыдают они постоянно, но еще тяжелее тем, кто плакать на людях не привык. В их случае в ход идут методы особо жестокие, и их собственная биография, не всегда такая красивая, какой ее видят фанаты, служит им дурную службу. Потом принимаются за раскрутку: фанатам мало клипов и выступлений, им нужна изнанка. И им эту изнанку грамотно на блюдечке преподносят: десяток другой телешоу, с виду глянцевые, на деле же не чище грязного белья скелеты из шкафов, парочка другая острых вопросов, лишняя порция слез…Изнанку тщательно мусолят, сопли-слезы, и вот вам - фанат почти дошел до кондиции. Как только новый допинг кей-поперов твердо встал на ноги, агентство тщательно тасует карты и кидает в толпу сингл за синглом. Чередует Тузы с шестерками и готовит следующий удар. Пока они отплясывают заданную программу, агентство прикрывает тылы: алкоголю, наркотикам – НЕТ. Детям, животным, здоровому образу жизни - ДА. Что может быть умильней, чем любимый айдол в обнимку с пузатым карапузом, пушистым щенком да еще и на беговой дорожке. Жующий яблоко. Не все сразу, конечно, а то вдруг не поверят. Схема работает, а они…не жалуются. Потому что перед своим первым выступлением стояли минут пятнадцать в комнате ожидания, жались к пока еще плохо знакомым одногруппникам и меланхолично слушали, наверняка, разумные доводы менеджера, истошные вопли Су Мана в телефонной трубке, о том, что им давно пора выйти на сцену. Но до их криков им не было никакого дела, потому как помочь они им ничем не могли: ноги приросли к полу, и свет миллионов лампочек казался тем самым светом в конце тоннеля. Огнями летящего на них локомотива. И всё гадко, неприятно и тяжело, но тёмная сторона у медали лишь одна. Потому что эту жизнь они ни на какую другую променять бы не согласились,и предложи им начать всё заново, они бы повторили всё вновь. - Сонмин устал быть тобой,- вдруг говорит Рё, опуская глаза. Донхэ поворачивается к Рёуку и недоуменно хмурится. - Устал быть мной? - Ага,- легко соглашается Вукки.- Вы в общежитии редко бываете, а на носу Праздник. Вот мы и приуныли. А Сонмин, представляешь, сказал, что нет ничего в тебе особенного, что он немного поднапряжется, и всё будет. Ну, вот. - Но почему я-то? - не понимает Хэ. Хёк едва заметно улыбается, но ни слова не говорит. - Ты Праздник,- просто отвечает Рё. Когда раздавали роли, Хэ в очереди стоять не пришлось. Он уже был таким Ли Донхэ, полностью укомплектованным и ко всему готовым. Роль всеобщего любимчика и не роль вовсе - факт скорее. Донхэ на самом деле все любили. И Мину могло это не нравится, но... - Сонмин хороший,- на всякий случай напоминает Хёк. - Я знаю,- соглашается Хэ, а Рё утвердительно кивает. Хёк отрывается от парапета, идёт к центру крыши и зовёт остальных. Зажечь все три ракеты разом почти вышло - троица отбегает в сторону, а в воздух взлетает яркий салют. Небо рвёт ярко-алый,солнечно-жёлтый и сапфирово-синий. Хэ негромко смеётся. У него странный голос. Как мешок с пшеничной крупой. Запускаешь в него руки, перебираешь одну крупинку за другой, и с терпким, извращённым удовольствием зарываешься глубже. Рё и Хёк невольно смеются в ответ. У ограды снова толпа фанатов: то негромко смеются, то восторженно вздыхают, и Донхэ радостно машет им в ответ. Им вряд ли видно, но Хёкджэ не торопиться ему об этом говорить. На крышу выходят все остальные. Шиндон сонно зевает, Шивон всё также громко смеётся, Кю недовольно кутается в куртку и уворачивается от подколок Канина. Хичоль пьян, и Хёк готовится к обороне, но тот миролюбиво облокачивается о парапет и тоже смотрит в небо. Сонмин недружелюбно косится на Донхэ, прячет улыбку, когда тот примирительно тычет его в бок, и достает из-за пазухи целую кучу ракет. Они к своим театральным подмосткам привыкли давно. И нет никакой разницы: на сцене или здесь, дома. Они везде настоящие. - Хорошо быть живым,- хитро улыбается Хёк, подходя к Хэ. Тот улыбается ещё шире и закидывает руку другу на плечо. - И не говори.