Семена, роняемые в бесплодную почву.

Обшарпанные стены трехэтажного дома отпугивали всех, кто по несчастью проходил мимо. Но совсем скоро глазам этих людей больше ничего не будет угрожать: здание готовилось к сносу. Странно, что такая глухая окраина города могла кому-то настолько приглянуться, что был намечен план новой застройки. Внутри самого дома царила пугающая тишина, нарушаемая лишь завываниями ветра в щелях паркета и коридоров. Рыжая кошка, поселившаяся тут недавно, ликовала от возможности питаться исхудавшими мышами. Одно из окон второго этажа слабо пропускало прямые солнечные лучи. Треснувшее стекло было заклеено толстым слоем липкой ленты темно желтого цвета. Но те лучи, которые сумели пробраться в квартиру, падали на пыльные доски, ловя в свои сети длинную цепь, простирающуюся по полу. В однокомнатной квартире было душно, как и всегда по утрам. В воздухе витал аромат сигарет, который никогда не успевал улетучиться за ночь. На подоконнике стояло несколько горшков с землей. Видно кто-то хотел посадить здесь растения, но по непонятным причинам, ни одно из них не желало расти. Незаправленная кровать, стоявшая в углу комнаты; скомканные, мокрые от пота простыни, источали холод. Железная спинка была увенчана наручником, от которого и тянулась длинная цепь. У противоположной стены стоял одинокий шкаф, с выкрученным из дверцы зеркалом. Стеллажи были почти пусты, лишь пара тряпок лежало на нижних отсеках. Плавно перетекая в кухню, один солнечный луч зацепил ножку маленького деревянного стола. Рядом с ним стояла табуретка с вечно качающейся ножкой. Убранство кухни мало отличалось заполненностью от первой комнаты. Серого цвета шкафы были пустыми, в открытых дверках была только пыль и тельца мертвых насекомых. Рядом с плитой стоял пожелтевший от времени маленький холодильник, чрево которого тоже было пустым. Цепь, светящейся змейкой, тянулась под дверь ванной комнаты, в которой шумела вода. Как и в жилой комнате, стена над раковиной была пуста. В этой квартире не было ни одного зеркала, что заставляло чувствовать себя лишь тенью. Не имея возможности видеть свое отражение, невольно задумываешься, а существуешь ли ты на самом деле. Чонсу,умывшись, по привычке поднял голову, но на него смотрела лишь потрескавшейся штукатурка. Закрыв кран, он вышел из ванной. Пройдя на кухню, он сел за стол, разбирая еду, принесенную ему вчера. Пара булок сдобы, бутылка воды и рамен. День ото дня содержимое прозрачного пакета не менялось. Есть совершенно не хотелось. Сделав пару глотков воды, он поставил бутылку на стол. Цепь, звякнув, направилась за своим хозяином в комнату. Итук, подойдя к распахнутому шкафу, взял с полки первую попавшуюся майку, натянув на еще мокрое тело, покрытое чередой ссадин и синяков. Он хотел было лечь обратно на постель, но одного взгляда на неё было достаточно, чтобы отбить это мимолетное желание. Глаза, не видя, уставились в пол. Пустой взгляд бродил по щелям и мелким трещинкам в досках, как будто стараясь что-то найти. Медленно опустившись, парень, подтянув к себе ноги, обнял колени. Очень быстро железный край кровати стал давить на спину. Не отпуская колени, Чонсу завалился на бок. Лежа в позе зародыша, он вглядывался в противоположную стену, где находилось окно. Горшки с мертвыми цветами вызывали жалость. Почему бы их просто не выкинуть, раз у них нет будущего? Итук тяжело вздохнул, в горле сразу же запершило от запаха сигарет. Как же он ненавидел этот запах раньше… а сейчас? Сейчас ему было уже все равно. Каждый день похож на предыдущий, на жалкую копию самого себя. Ничего не меняется: те же действия, те же несколько брошенных слов. Порочный круг, который затянулся вокруг себя, низвергаясь из недр себя же и всего сущего. И как разорвать его неизвестно. И надо ли? Время тянулось медленно, словно желе, вытекающее из банки. Пришли сумерки. Чонсу понял, что уже семь часов вечера по шагам, доносившимся из коридора. Хичоль всегда приходил вовремя. Звякнул ключ, щелкнул замок. Не сказав ни слова, тот прошел на кухню. Зашуршав, пакет опустился на стол к своему собрату. Переведя взгляд от нетронутой еды к лежащему на полу телу, Хи лишь промолчал. Немой протест голодовке Чонсу. - Пол холодный, - произнес гость безразличным тоном, подходя ближе. Итук ничего не ответил, он продолжал пристально вглядываться в одну точку на стене. Он не сопротивлялся, когда его подняли на руки и понесли в сторону ванной. К чему брыкаться? Все тоже, что и всегда и ничто не изменится. Оставив парня под включенным душем, Хичоль чуть отошел назад, чтобы капли воды не попали на одежду. Он всегда наблюдал, как Итук намыливает ладони, медленно скользит по телу, втирая в кожу запах лаванды. После помогал вытереться полотенцем и вел обратно в комнату. Кровать в очередной раз провисла под тяжести двух тел. Прохладные простыни вызывали мурашки по всему телу. Хичоль провел рукой по еще влажным волосам Чонсу, зарываясь в них лицом, вдыхая аромат шампуня. Второй рукой он уже скользил по обнаженному телу Лидера, чьи зрачки начинали расширяться. Прикасаясь к не сошедшим синякам и нажимая на них сильнее. Хичоль со страстью вслушивался в стоны человека, который раньше никогда не любил боль. Сейчас же, познав её сладостную истому во всем своем великолепии, он издавал далеко не протестующие звуки. Прикрыв глаза, Итук тяжело и часто задышал, почувствовав на своей плоти теплую руку, начинающую медленно двигаться. Накрыв своими губами губы парня, он продолжал ласкать партнера. Нежно водя рукой по груди, он углублял поцелуй. Всегда всё начиналось с нежных прикосновений и поцелуев, и всегда всё заканчивалось совершенно противоположным. Две крайности одной и той же сущности человека, который понимал только язык власти и контроля. До боли сжимая запястья, заставляя Чонсу лишь жалобно всхлипывать, он входил в него снова и снова. Руки онемели от стальной хватки, а внизу живота нарастало напряжение. Больно, резко, глубоко. Хи не задумывался об ощущениях партнера, сейчас им управляла лишь животная страсть. Где-то на заднем плане слышалось слабое позвякивание цепи. Вместе с всхлипами, Итук издавал рваные стоны, вырывавшиеся при соприкосновении с точкой, способной свести с ума. Боль и удовольствие давно смешались в его теле, мешая окончательно разобраться в своих ощущениях. Рука Хичоля скользнула по разгоряченному телу, слегка оцарапав живот, что вызвало лишь очередной стон Лидера. Еще пара резких движений, и затаив дыхание, оба со сдавленным стоном кончают. Глаза Чонсу еще охвачены пеленой наслаждения. Он тяжело дышит, стараясь не шевелиться, но чувствует, что Хичоль покидает постель. Звук захлопнувшей двери ванной. Закрыв глаза, вслушивается в шум падающей воды. Усталость накатывает неожиданно. Проваливаясь в сон, он ощущает знакомый до боли запах сигарет. Вдыхая полной грудью дым, он полностью отключается. Утро встречает Итука солнечными лучами, падающими на пыльный пол, слабо проскальзывающими на кухню. Звеня цепью, он поднимается с мокрых от пота простыней и идет в ванную, вновь глубоко вдыхая запах сигаретного дыма. Шумит вода. Во всем доме, как и в квартире больше ничто не нарушает привычную тишину. На кухонном столе лежит только один пакет с тем же набором пищи, что и всегда. Вокруг ничего не меняется, всё движется по кругу, как змея, заглатывающая свой хвост. Ким Хичоль резко раскрывает глаза. Взгляд фокусируется на белом потолке, успевшем надоесть за столько лет жизни в общежитии. Губы пересохли и потрескались, в горле першило. Руки судорожно сжимали край одеяла, побелевшие костяшки непривычно ныли. Надо расслабиться, освободиться от оков сна, который преследует Хинима уже долгое время. Медленный вдох и не менее медленный выдох. Сердце бешено стучит в груди, отдавая в уши. И кажется, что этот звук раздается в сто крат громче, чем есть на самом деле. Хи откинул одеяло и сел на край кровати, его дыхание нормализовалось. Однако сердце все равно требовало большего, нежели простые вдохи и выдохи. Оно так страстно желало Лидера, что создало отдельный мир в голове и сне. Мир, где Чонсу принадлежал только одному человеку, где тот мог с уверенностью сказать: «Мой, только мой». Сердце плавится и захлебывается в собственном желании обладать полностью. И этот жар только растет, сводя с ума, и чудится, что ничто не способно облегчить эту ноющую боль. Проведя рукой по лицу, отгоняя наваждение, Хичоль идет в ванную. Холодная вода приводит в чувство, помогая отогнать отголоски сна. В воздухе витал терпкий аромат кофе. Прикосновение босых ног к полу, помогало вновь ощутить себя живым человеком, находящимся в реальности, а не в мире Морфея. Войдя на кухню, его взгляд упал на предмет страстного желания. Итук стоял около столика с кофеваркой, сосредоточенно изучая распечатки с листа. Хи неслышно подошел к Лидеру со спины, обняв. Скрепив руки в тугой замок на груди и уткнувшись носом в шею, начал вдыхать аромат кожи. Чонсу опустил руку с листами, но не проронил ни слова. Затем он почувствовал, как нос Хинима опускается к ключице. И только когда за этим следует нежный поцелуй в изгиб шеи, отвечает. - Перестань, Хи, - голос сдержан и спокоен, но в нем тенью проскальзывает усталость. - Чонсу, пожалуйста. Это слишком тяжело, - умоляюще прошептал Хичоль, сильнее сжимая Туки в объятиях. - Я уже говорил, что невозможно. Это всего лишь очередной каприз Вселенской Звезды. Отпусти, у меня еще много дел, - Лидер попытался расцепить руки Хи, но тот не желал так просто отступать. Желание обладать только усиливалось от подобного упрямства, стирая последние остатки чудом сохранившегося здравого смысла. Хиним сильнее сжал руки, дабы Итук не смог вырваться и, прикоснувшись к шее, с силой впивается зубами в кожу. - Прекрати! - зашипев от резко нахлынувшей боли, Чонсу грубо бьет Хичоля локтем в живот, заставляя того разорвать объятия. Одарив одногрупника недовольным взглядом, в котором так же отчетливо читалась досада, он покинул кухню. Оставшись один в комнате, Хи постоял некоторое время на месте, переминаясь с ноги на ногу. Живот неприятно ныл. Выдохнув, он подошел к кофеварке, рядом с которой стояла полупустая чашка Лидера. Царапнув фарфор ногтем и одарив её уничтожающим взором, будто именно посуда виновата во всех бедах, он развернулся и быстро пошел вон из вдруг начавшей жутко раздражать кухни. В коридоре наткнувшись на медленно идущего Рёука, он преградил ему путь, скрестив руки на груди. - Смотри-ка, наша повариха имела наглость проспать, - начал ехидно улыбаться Хиним, осматривая взлохмаченного Вуки. – Протри глазки и поторапливайся, не заставляй других ждать твою стряпню. - Да пошел ты, Хичоль! Чего с утра пораньше начинаешь? – надув губы, Рёук решительно обошел Золушку, не собираясь вступать в бессмысленную перепалку. Хмыкнув, глядя на исчезающую в кухне спину донсэна, Хи пошел к себе в комнату. Одеваясь, он пытался успокоиться. Умом погасить царивший в сердце пожар горечи. Терзающая боль грозилась разорвать душу на жалкие лоскутки. Тукки четко обозначил свою позицию, и никогда не пойдет на попятную. Глубоко внутри что-то говорило Хиниму, мечте не суждено сбыться – Чонсу никогда не станет его. Тяжесть накрывала тело железной пеленой, проникая острыми шипами под кожу, дробя кости. Сейчас он выйдет из этой комнаты, натянув свою фирменную ухмылку, став тем Ким Хичолем, которого все любят и которому завидует каждый. Но наступит ночь, и он вернется туда, где его мечта способна реализоваться. Да, это и есть реальность: затхлая квартирка, освещенная заходящим солнцем и пропахшая сигаретами. Он откроет дверь, плененный блеском металлической цепи, обвивающей лодыжку худощавого тела. На полу, поджав под себя ноги, лежит его и только его Чонсу, в глазах которого всегда будет отражаться только один человек.