Ночной поезд

Фанфан проснулся у реки и никак не мог взять в толк, почему он здесь оказался; никак не упомнить было, отчего его занесло в эти края. Низкие облака нависли над рекой, и темнота была хоть глаз выколи — только тропинка рядом белела. Фанфан повздыхал, да и пошел вперед. Начал насвистывать было песню, но все мерещилось, что из темноты кто-то ему подпевать пытается, так и бросил он это дело, уж больно ему не по себе стало. Шел он, шел, и вышел к железной дороге. «Интересно, — подумал он, — это куда же я попал? Неужели вышел к морю?» Словно в ответ, рельсы задрожали, и, точно огромная гусеница, из темноты выполз поезд и остановился рядом. — Эй, — окликнул машиниста Фанфан, — приятель, довези меня до цивилизации! На боку у поезда была намалевана английская надпись «Кэмпбеллский», и керосиновый фонарь, качавшийся на ветру, то показывал ее, то скрывал. — А куда тебе надо? — ни машиниста, ни помощника видно не было, голос Фанфану отвечал сдавленный, как будто горло сильно болело. — Куда-нибудь, — честно ответил тот, потому что и в самом деле не знал, куда ему надо. Точно стерлось все из памяти. — Ну садись. Фанфан подбежал к подножке вагона и только подтянулся, как тут же его остановил контролер. — Ваш билет, сэр. Он все время старался держаться в тени, немилосердно направляя фонарь в лицо Фанфану так, что последнему приходилось щуриться. — По правде, у меня его нет. Вы же не будете так по-английски холодны, что заставите меня прицепиться к подножке с той стороны? — он попытался пошутить, но попытка вышла крайне неудачной. Контролеру было все равно, он не возмутился и не улыбнулся. — Можно купить его у меня. — У меня... нет денег. На самом-то деле у Фанфана и карманов на этой одежде не было, не то что денег. — Плохо, — равнодушно отозвался контролер. Поезд впереди протяжно завыл, отдав сигнал к отправлению. — Может, я так доеду, а? — с надеждой спросил Фанфан. — Там дам знать друзьям, они меня выкупят. На этот раз по лицу контролера скользнула неприятная улыбка: увидеть ее было трудно, но Фанфан почувствовал ее всем телом. — Может быть. Может быть, вы и здесь встретите друзей. Сэр. Ехидство было натуральным, и в другое время Фанфан не спустил бы этого какому-то паршивому англичанину, но почему-то казалось важным уехать отсюда, как можно быстрей. — Тогда пропустите меня, — мрачно велел он. Кондуктор посторонился. Как только Фанфан оказался в вагоне, поезд тронулся, набирая ход. — Зачем же вы ночью ездите? — спросил он. — Еще нападет кто. — Это нестрашно, — равнодушно ответил кондуктор. — Главное, вовремя остановить поезд. Он потерял всякий интерес к Фанфану, и тот прошел внутрь. Несмотря на поздний час, в поезде было людно: большую часть публики составляли солдаты: и англичане, и буры — вперемешку. Многие из них были ранены, но это никого не беспокоило, и все сохраняли серьезное выражение лица, как будто решали какие-то задачи. Почти никто не говорил друг с другом, но каждый сосредоточенно занимался своим делом: один составлял из костей домино дорожку, второй начищал ножны от сабли, третий пускал дымовые колечки. Фанфану стало не по себе, и он прошел дальше, перешагивая через окровавленные обмотки, ноги, руки и даже чью-то голову. Он заметил свободное место у окна, где сидели всего лишь двое. Они играли в шахматы, и Фанфан с любопытством уставился на них. Искусно вырезанные фигурки оказались непривычными — каждое войско составлял один-единственный человек в разных личинах: пешки были младенцами, ладьи — детишками в рубахах, офицеры оказались подростками, а у короля и королевы были срублены головы. Играли они совершенно бессмысленно. Один делал ход королевой, второй уходил в защиту, после чего первый отступал, и все уходило на круги своя. Понаблюдав за этой игрой пятнадцать минут, Фанфан заметил: — Вы попусту тратите время. — Нет, — ответил первый знакомым голосом, — потому что времени нет. — Наоборот, — возразил ему второй, — времени слишком много. Фанфан вздрогнул и отвернулся к окну. В свете луны ярко блестела гладь реки. — Бедлам, — произнес он сквозь зубы. Один из играющих пристально глядел на него. — Ты не узнаешь меня, Фанфан? — Нет... — Тогда прыгай с поезда, — посоветовал второй. — Останови его. Если узнаешь, то будет поздно. А ты помнишь, откуда ты едешь? — Нет! — Может быть, уже слишком поздно. Фанфан не стал ему возражать. Все это перестало ему нравиться, и он встал со скамьи, решительно направившись к выходу. Все замерли, провожая его взглядом, и он слышал горестные вздохи и перешептывания. «Плата за билет» — вот что носилось в воздухе, и, вспомнив сонного кондуктора, Фанфан убыстрил шаг. Как раз вовремя, потому что тот уже бежал к нему, и если бы не солдаты, которые падали кондуктору под ноги, словно кегли, то Фанфан бы был уже пойман. Тот, кто показался ему знакомым, шевельнул губами, и Фанфан понял, что это значило — «Беги». Он выскочил к двери и распахнул ее, высовываясь наполовину, чтобы взглянуть, где они едут и куда прыгать. Кондуктор был уже совсем рядом, и теперь, когда он потерял в спешке свою форменную кепи, его лицо белело, словно гладкая кость, а провалы под глазами были похожи на провалы черепа. — Вы не заплатили за проезд. Фанфан энергично плюнул в его сторону, а затем взглянул вниз. Поезд притормозил на повороте, и кондуктор уже тянулся к нему своей рукой, чтобы задержать, но не успел — Фанфан прыгнул, молясь о том, чтобы внизу не оказалось камней или колючек. Кондуктор издал нечеловеческий вопль, заглушая тревожный гудок паровоза, и Фанфан почувствовал, как падает во что-то мягкое... Очень мягкое... Темное... Перед глазами вновь возникло то знакомое лицо и вновь что-то сказало, но на этот раз Фанфан его не услышал. — Сколько я должен за билет? — спросил он, а затем открыл глаза. Он лежал в белоснежной постели, и на стуле рядом сидел Жан, капитан Сорви-Голова. — За какой билет? — с недоверием спросил тот. — Ты, что, Фанфан, в самом деле живой? И узнаешь меня? — Ага. В теле была слабость, как бывает после долгой болезни. Он попытался откашляться. — Есть вода? В горле пересохло. — Конечно, — в губы Фанфану ткнулся жестяной ковшик, — Дьявол, как я рад, что все обошлось! Ты провалялся с лихорадкой неделю, и доктор говорил, что тебе пора готовить деревянный костюм. Сорви-голова приложил ладонь ко лбу Фанфана и удивленно закончил: — Жара нет. Спал. — Я... А где вы меня нашли? — Фанфан вспомнил про поезд и засомневался: явь это была или сон. — Нашли? Тебя? Нигде не нашли. Мы же возвращались с тобой с реки Вааль, и к вечеру ты свалился. Почти две недели ты болтался между жизнью и смертью, милый мой Фанфан! Тем более, что Рождество! Я бы не хотел потерять тебя и рад, что ты справился. Позову доктора. Сорви-голова порывисто встал. — Сейчас вернусь. Не вздумай опять начать помирать. Фанфан покачал головой. Как только его друг вышел, он прикрыл от слабости глаза, и перед его внутренним взором на мгновение появилась картинка: те двое, что играли в шахматы, смотрели на него из окна вагона, и он узнал их. Бур Поль и Патрик, сын лейтенанта, вот кто это был. Они умерли в один день, от руки друг друга. Патрик поднял руку, точно прощался, а Поль отчетливо произнес: — Мы заплатили за твой билет. Он распахнул глаза. Сердце билось, как оглашенное. Усталый док наклонился над его постелью, и хмурое лицо разгладилось. — Что, молокосос? Как себя чувствуем? Не будем больше умирать? — Да ну вас, Док, — бодро ответил Фанфан, хотя внутренности его еще сжимались от страха. — Теперь мне надо жить за троих. И он почувствовал, что сказал правду.