Дурак

Хаширама проснулся от неожиданного тепла и шевеления под боком. Спросонья он не понял, что это, но рефлексы шиноби молчали, поэтому мужчина не думал беспокоиться. В конце концов, он, сильнейший воин этого времени, был у себя дома, в мирном и тихом селении Листа, а через стенку находился второй сильнейший воин этого времени, который наотрез отказался лечь с ним в одну кровать. Кажется, он орал что-то вроде... - Я тебе не жена, чтобы постель греть, придурок! Ну да, именно это. Сенджу зевнул, кое-как разлепил веки – было ещё темно, глубокая ночь – и опустил взгляд вниз. Его глазам предстала чёрная взлохмаченная макушка, белое голое плечо и рука, идущая, соответственно, от этого самого плеча. Мужчина не сразу сообразил, что это. - М... Мадара? В его голосе было искренне удивление: зовя его вчера к себе, Хаширама надеялся, что после секса Учиха устанет и спокойно заснёт с ним, но он был категорически против. Как он вообще здесь очутился? Через некоторое время настойчивого тормошения, Мадара протестующе замычал. - Заткнись, Сенджу... - Ты чего тут делаешь? - Я сплю... Отстань... - Но почему ты спишь здесь, когда засыпал там... вроде... Или я ошибаюсь? Учиха вздохнул, сел, потянулся и, мрачно взглянув на Хашираму, легонько стукнул его костяшками пальцев по лбу. В знак мира Сенджу привычно толкнулся лбом ему в руку, и Мадара, покачав головой, запустил руку ему в волосы. На его теле ещё были следы вчерашнего вечера: пара бледных синяков от слишком сильной хватки на боках, несколько разбросанных по торсу укусов, алеющая цепочка засосов на шее. К сожалению, штаны он всё же надел, скрыв всё самое интересное, причём это были очень старые, ставшие со временем пижамными, брюки Хаширамы. Хаширама извернулся и чмокнул его в узкое сухое запястье. - Но-но-но, коты так себя не ведут... - А Учиха Мадара, которого я знаю, никогда не менял своих решений. Мужчина сразу же стал серьёзным и одёрнул руку. Скрестив ноги, он удобно, так как под его поясницей оказалась подушка, прислонился к стене у изголовья и отвернулся. Некоторое время сидели молча. За тонкой стеной слышалась звонкая песня цикад и шорох листвы; Сенджу запретил разводить у себя сад, оставив часть былого леса. - Эй... – Хаширама протянул руку и тыльной стороной ладони коснулся острой скулы; Учиха вздрогнул, но не отстранился, хотя обычно очень редко позволял своему любовнику такие нежности. – Всё в порядке? - А... Да, в порядке... – он закрыл глаза и, когда Сенджу развернул руку, лениво потёрся о неё щекой. Хаширама затаил дыхание, впитывая и запоминая эту нехитрую ласку. – Кровать там неудобная... К тому же... Ты спал когда-нибудь в той комнате? - Не-а, ни разу. - Так вот знай – там дует откуда-то, а потому холодно. Ну-ну... Холодно в только построенной комнате, где - Хаширама лично проверял – не было ни единой щели, посреди душной июньской ночи. - Холодно, говоришь... – Хаширама подался вперёд, сбоку обнял Мадару за плечи и положил подбородок ему на плечо. Мужчина замер, Сенджу вздохнул. – Опять кошмары? Помнится, ты на них жаловался как-то... - Да, - без заминки ответил Учиха, вероятно, не видя смысла скрывать очевидную правду, до которой Хаширама уже додумался. – Как догадался? - Было бы тебе холодно, ты б оделся и закутался, но не пришёл, и тебе удобно спать даже на голых корнях. А ещё ты бледный. - Я всегда бледный, - отмахнулся Мадара, но расслабился в его руках, развернулся к нему спиной и откинулся на плечо. Хаширама прижал его к себе покрепче и прижался губами к невидимой царапине на виске, которую только наощупь и можно было обнаружить. - Ты плохо бледный. - А обычно просто поганка? - Обычно ты по-другому бледный. Учиха сдул чёлку с лица, поёрзал и устроился поудобней. Сенджу подумал, что поясница так быстро затечёт и потому будет ныть из-за старой травмы, но в данный момент он не решался шевельнуться. - Что снилось? – как бы невзначай поинтересовался Хаширама. Мадаре необходимо было выговориться. - Блин, давай не сейчас... - Нет, сейчас. - Ну, утром... - Давай, говори. Вот же дурак. Сам прекрасно знает, что хуже будет, если будет это кипеть в нём, а сопротивляется. Дурак и есть дурак. - Эх... Ну, брат. Знаешь, мне раньше пыточная одна только в кошмарах снилась, а теперь – родной брат. Ахренеть, правда? Сенджу, зацепившись за слово, встрепетнулся. - Что за пыточная? - А я тебе не рассказывал? – наигранно удивился Учиха. – За месяц до того, как мне стукнуло одиннадцать, я попал в плен, и меня пытали без перерыва... как мне потом сказали, семь недель и три дня. - И... что... как это? Ты... - Я здесь, и я живой, если не заметил, - он пожал плечами. – Нашли, вытащили... Единственное, что я помню сейчас, так это то, что на ночь меня кидали в крохотную камеру три на три шага и в высоту полтора метра, где можно было только стоять и сидеть, поджав ноги, а раз в несколько часов поливали ледяной водой, чтобы я не терял сознания. Поэтому я не люблю темноту и холод... Холод и темноту... Да... Мадара рассказывал так, будто на самом деле всё забыл, будто ничего не значит это сейчас, но к концу этого неожиданного откровения его голос стал глуше, а подрагивающие кончики пальцев выдавали его. Хаширама прекрасно знал, что такое не лечится временем, а уж тем более, военным, но единственное, что он мог сейчас сделать, так это обнять его покрепче, притянуть к себе одеяло и мягко лечь, чтобы закутать этого дурака несчастного по самые уши. В конце концов, Сенджу очень сильно любил Мадару, и будет любить те дни, что ему остались, а потому обязан был позаботиться о нём, стыдящемся любой слабости своей, и показать, что он не один. Учиха и не думал сопротивляться тому, что его так бесцеремонно заворачивают в кулёк, покорно прикрыл глаза, когда Хашираме вздумалось лечь рядом и расцеловать каждый сантиметр его лица, начиная от дрожащих век и заканчивая невинным прикосновением к горячим сухим губам, и не вырывался из объятья после, подставляя голову под успокаивающие поглаживания. Лишь убедившись в том, что Мадара перестал тревожно вздрагивать и пригрелся, Сенджу решился возобновить разговор. - Кошмар... В смысле, то, что случилось тогда - кошмар. - Давай не будем об этом... Сам не знаю, что на меня нашло... Совсем расклеился. Мужчина вытянулся, уткнулся носом Хашираме в ключицу и зевнул. Часть покрывала он перекинул на Сенджу, и это было хорошим признаком, так как, скорее всего, ему становилось жарко. Настоящей мерзлявостью Учиха никогда не отличался, наоборот, сам вечно горячий, как печка; огонь в нём не угасал ни на мгновение. Лишь один раз видел Хаширама стеклянную тусклость вперемешку с глухим отчаянием в его глазах – когда, забыв о любой вражде, позволил лекарям Сенджу и Учиха объединить свои усилия и, доверяя слепой надежде, передал истекающего кровью любимого брата в их руки, а сам не мог ничем помочь. Тобираме он потом таки от души врезал. И не раз... - Как там Изуна? - Идёт на поправку, - пауза. – Брат твой, конечно, сволочь, раз смеет показываться мне на глаза, и ты знаешь, что я лишь берегу его для рук Изу... - И каковы прогнозы? – быстро постарался сменить тему Хаширама. - Две недели, он потерял много крови. - Ты рад? Мадара поднял голову и мягко коснулся губами подбородка Сенджу. Не отрываясь, он шепнул: - После месячного ожидания и не рад? Дурак ты, Хаши. Хаширама обожал, когда он его так называл, так как в обоюдном сокращении имён было что-то очень личное и тёплое. - Дурак-дурак... – легко согласился он. – Ты спи. - Угу... – Учиха сполз ниже. – Спокойной ночи. - Сладких снов. Сенджу закрыл глаза. Разумеется, дурак. Никто и не спорит.