Позволь тебя спросить

Позволь тебя спросить, владыка Лихолесья. Кого ты видишь в своем сыне, самодержец? Кого целуешь, прижимаясь легковесно К его губам, то мягко, то несдержно? Быть может, связью, опорочившею имя, Твоя душа охвачена без страха? И полюбил король единственного сына, Отправив душу и судьбу свою на плаху? Не мне тебя судить, властитель леса, Твой сын красив, и гибок, и бесстрашен. Любой попался бы под чары беса, Что принцем назван и венцом златым украшен. Но разве ты не думал, что с собою Ты губишь самого его, владыка? Что жертвуешь судьбою молодою, Поддавшись страсти, жадной и двуликой? Скажи же мне, владыка Лихолесья! А может, в тех чертах точеных, белых, Ты видишь ту, чей образ перевесил Все чувства отчие, что в сердце опустелом? Ту, чье лицо клеймом в душе трепещет, Чей голос не забудется веками? Утрата чья горит бескрайней брешью Внутри, и рвет тебя без жалости клочками? Скажи, у сына твоего такая кожа? Такие руки, как у матери его ушедшей, Когда он распростерт на стылом ложе Как след ее, из мира тьмы взошедший? А ты не думал, мой король, а что же Она сказала бы, увидев тебя с сыном? Увидев вас вдвоем на вашем ложе, Где, может, приняла она кончину? Что ты творишь с родным ее ребенком, Тем чадом, что она носила в чреве? Который в детстве так смеялся звонко И прыгал ловко по ветвям густым деревьев? Признайся же, владыка Лихолесья. А может, ты не мать в нем вовсе видишь? Быть может, взгляд туманит твой завеса Такой любви, что нет ее постыдней? Ты волосы его сквозь пальцы пропускаешь, Ты гладишь его скулы осторожно. Ты шепчешь, что красив, но сам ты знаешь, Что имя гиблое сказать тебе тревожно? Признаться, что не сына ликом очарован, Желаешь не его, его превознося? Скажи, властитель, в страсти алчной, нездоровой, Быть может, в сыне видишь самого себя?