Ее счастье

Обезболивающее. Смоченное в холодной воде полотенце; обтереть влажной тканью щеки, покрытые лихорадочным румянцем, и болезненно тонкую шею, и исхудавшие руки; Хината спит. Наконец-то заснула. Недзи не может уснуть. День, второй, третий. Недзи не отходит от Хинаты – он борется за ее жизнь. Самая страшная битва; даже не с судьбой. Со всем, что когда-либо знал. ...Коноха горела. Тела, мертвые и еще живые; свои? Чужие? Не отличить. Война; день, и два, три. До тех пор, пока кто-то жив. Так было всегда; неважно, какая она по счету, эта война. Не остановиться. Не в этот раз... Хината стонет во сне. Недзи берет ее за руку; вздохнув, Хината умолкает. ...Она вышла замуж месяц назад. Праздник для всей Конохи, всенародное гулянье, бесчисленные поздравления, подарки, всеобщее веселье; как-никак, свадьба Шестого Хокаге... Сияющий от счастья жених, смущенная, но тоже счастливая невеста; счастье, счастье, счастье. Тен-Тен улыбается и пытается вытащить Недзи потанцевать; то, что углы его губ опущены, никого не удивляет. Он всегда такой. Мрачный. Даже когда рад. Тогда Недзи действительно пытался радоваться – за Хинату. Никогда не видел ее такой – ослепительно-прекрасной, парящей на крыльях взаимной любви... А потом – кошмар, ставший реальностью; война, кровь, и поле боя – улицы Конохи. Шестой Хокаге сражался в первых рядах; а Хината... Хината. Война оказалась некрасивой. Грязной. Она не имела ничего общего с «интеллектуальными» поединками, к которым привык Недзи. Как любая война синоби, эта оказалась по-настоящему подлой; Недзи почти ничего не мог вспомнить. Кажется, дрался с кем-то спиной к спине; кажется, кого-то защищал. С кем-то сражался. Забыл, как это – видеть без бьякугана; использовал все, что мог, и ни о чем не думал. У него была одна задача – выжить. Первое осмысленное воспоминание – Хината. Среди тел, которые не то свои, не то чужие – она; изрезанная, окровавленная одежда, посеревшие от кровопотери губы, в лице – ни кровинки. И – враги. Между Недзи и Хинатой, когда промедление в секунду может стоить ей жизни. Следующее воспоминание: какой-то сарай; медик, сам легко раненый, пытался что-то сделать для Хинаты – и не мог. Не хватало чакры. Медицинские дзюцу не работали. — Тогда зашивай, — Недзи сгреб медика за ворот и увидел в его глазах отражение собственного искаженного безумием взгляда. – Да делай ты что-нибудь!! — Даже если я зашью рану... в таких условиях... без дезинфекции... сепсис. — Что?! — Летальный исход... – медик отвел взгляд. – Я не полевой хирург! — Рану зашей. Дальше я вытяну. Быстрее. Хината... – Недзи умолк. Принялся отогревать в ладонях ледяные пальцы Хинаты, больше не глядя на медика. Тот сделает все, что в его силах – Недзи знал это. «Сюда бы Цунадэ-сама, — думал Недзи, не выпуская холодной ладони. – Или Харуно... Да и Якуси Кабуто подошел бы». Недзи знал: это невозможно. Цунадэ погибла вчера; кто-то из соратников сказал. Так, между делом: а ведь Цунадэ-сама... В ответ: даже она? Как же так... А потом кто-то, кажется, Шикамару, велел: перестраиваемся. Всем приготовиться, заходим с подветренной стороны... Безжизненное тело Харуно Сакуры Недзи видел лично – когда блуждал среди трупов, сам не зная, зачем... пока не нашел Хинату. Ну а Кабуто был мертв уже больше года. Хорошо, что удалось найти хотя бы этого раненого медика, который «не полевой хирург»… Все они сейчас «полевые». «Живи, Хината. Живи. Да живи же, будь ты проклята!!»... ...Хината тяжело дышит; Недзи меняет холодный компресс на ее лбу. «Живи»... ...Всегда была сильнее, чем многие считали. Выжила и на этот раз; Недзи почувствовал, как потеплели кончики тонких пальцев. Обезболивающее, перевязка; Недзи осторожно, стараясь не потревожить рану, взял Хинату на руки. Он знал – надо уходить. Он не сможет одновременно защищать ее и бороться за ее жизнь. Нужно какое-нибудь тихое место подальше отсюда. А война уже проиграна – кто бы ни победил. Без Пятой, без Шестого, который тоже наверняка мертв – будь он жив, разве не защитил бы Хинату?! – без тех, кто был фундаментом деревни Скрытого Листа... Конохе не стать прежней. Никогда. Слишком много смертей. — Ее нельзя перемещать! – всполошился медик. – Если рана откроется... — Не откроется, — сказал Недзи. Дальше – провал в памяти. Не навредить Хинате; чужая кровь стягивает лицо. Чьи-то мертвые, до странного знакомые черты; жилы, проступившие возле белесых глаз. Теперь – навсегда; вечный бьякуган... Рядом – еще и еще; похоже, сегодня клан Хьюга прекратил свое существование. Боль – потом. Сейчас – пройти мимо, не задерживаясь; быстрее. Главное – Хината... ...Пока Хината спит – тени под глазами, заострившиеся скулы, – Недзи меняет повязку. Запах крови и гноя; но – лучше, чем вчера. И жар, кажется, спал. Победа? Недзи боится думать так; Недзи смывает корку запекшейся крови вокруг раны Хинаты. Медленно. Осторожно. Едва касаясь... ...Вода. Еда. Лекарства. Бинты. Домик, затерянный в глуби леса; ловушки вокруг. Внешний мир не застигнет врасплох; можно сосредоточиться на мире другом. В этом мире есть только Недзи и Хината; и Хината будет жить. Чего бы это ему не стоило. Когда менял бинты в первый раз – кричала. Недзи держал Хинату за руки и не замечал, как ее ногти впиваются в его тело. Находил потом на собственной коже раны-полумесяцы в обрамлении синеватых следов от чужих пальцев; это с какой силой надо было давить… Иногда Хината плакала от боли; Недзи считал, когда пройдет нужное время и можно будет воспользоваться обезболивающим; секунды превращались в дни, минуты – в недели, Хината металась в бреду, а по раскрасневшемуся, осунувшемуся лицу струились, смешиваясь, пот и слезы. Недзи вытирал их; промакивал влажным полотенцем, которое теперь всегда держал рядом. Говорил: терпи. Говорил: ты же синоби. Ты сильная. Ты – моя сестра. Моя любимая… Осекался. Снова начинал уговаривать – не Хинату, себя. Терпи. Ты же синоби… Хотя какое там. Синоби верны своей деревне до последнего. Пока от родного селения останется хоть камешек – синоби будет защищать его. И никогда не променяет ни на кого – будь то сестра или любимая. Вот только селения, которое знал Недзи, больше не было. Эта война изменила все. Поломала. Терпи. Ты же нукэнин. А нукэнины всегда сильнее, чем обычные синоби… Или должны быть сильнее. Нукэнины не чувствуют, что сердце готово разорваться, когда видят чужие слезы, и не жалеют, что сами не умеют плакать. «Живи, Хината. Просто живи». Пила – жадно, захлебываясь, но в сознание так и не приходила. Недзи поддерживал ее голову, перебирал длинные тяжелые волосы и гнал чужие, нехорошие мысли. Думалось: теперь – моя. Не придется делить ни с кем; ни с Хиаси или Ханаби, потому что они мертвы; ни с Шестым, который тоже не мог выжить; ни с ее друзьями, бывшими сокомандниками – затерялись в воцарившемся хаосе… как и Ли с Тен-Тен. Где-то они сейчас… Хотя – разве это имеет значение? Думалось: теперь можно остаться с ней навсегда. До самого конца. Заботиться о ней, разделить с ней все – и, заглянув в ее мертвые глаза, прикоснуться к вечности. И умереть, не выдержав этой потусторонней, невероятной красоты. Хината… «Живи». Когда Хината впервые открыла глаза, Недзи обрадовался. Подумал – ей лучше. Пришла в себя. Когда она посмотрела на него невидящим взглядом и не узнала, Недзи понял – Хинаты здесь нет. Рассудок Хинаты уснул в глубинах измученного жаром тела; а то, что проснулось – это не она. Не она… Порывалась встать, хотела куда-то идти, протягивала вперед руки, будто пыталась дотянуться до кого-то – и говорила, говорила, говорила. До крови на губах, до воспаленных углов рта; Недзи обнимал ее, пытаясь защитить. Не желая думать о том, какую технику могли применить к ней враги. Отказываясь верить в то, что это – уже не Хината. «Помнишь свою свадьбу, Хината? Ты была счастлива тогда. Единственное, чего я никогда не мог тебе дать – это счастье. Я всегда причинял тебе только боль. Но боль – показатель того, что ты еще жива. А пока ты жива – всегда сможешь найти свое счастье. Поэтому – живи»… …Рана, нанесенная в бою и наспех зашитая; гниения – нет. А Хината – есть? Закрытые глаза; едва уловимое шевеление растресканных губ. «Воды»… Недзи пытается напоить Хинату – так, как делал раньше. Она не пьет. Не размыкает губ. Не желает впускать в себя воду, которая – жизнь. Не хочет ни счастья, ни новой боли. Она не заслужила света, она заслужила покой, но… Если твой мир перевернулся вверх дном – это не повод сдаваться. Недзи набирает в рот воды – и приникает губами к пересохшим губам Хинаты. «Живи». Недзи отстраняется – и встречает очень усталый, немного удивленный, но, без сомнения, осмысленный взгляд Хинаты. — Нии-сан… — говорит Хината. И – улыбается. Недзи смотрит на нее. Просто – смотрит. Хината закрывает глаза и засыпает с улыбкой на губах. Глубоким, спокойным сном. А Недзи чувствует: он только что пересек какую-то грань. Может, смерть; может – новая жизнь. Будто в ответ на его мысли, Хината что-то шепчет во сне; не горячечный бред, как первые два дня – нечто успокаивающее. Призванное защитить. Теперь Недзи уверен: Хината не сдастся. Как только сможет ходить, вернется в Коноху – и узнает, что стало с теми, кого любит. В первую очередь – с ним. Хината вернется. И примет правду. Но – не сломается. Она очень сильная, Хината. А Недзи просто будет с ней рядом. Всегда. Будет следить, чтобы с ее головы не упал ни единый волос. Чтобы она была… счастлива. Ведь на самом деле все, что ему нужно – это ее счастье.