Чумное поветрие

       День выдался жарким. Ни ветерка. Жрецы Рокота жутко потели в своих мантиях, но продолжали стоически нести священные реликвии через весь город. Шани стояла в тени, в рабочей рубахе и кузнецких кожаных штанах, но и ей было не так чтобы холодно. И чего этим жрецам не сиделось в своих прохладных храмах? С другой стороны, если бы они там остались, Шани не выпал бы шанс поглазеть на смазливых жреческих помощников. Тот, что шел позади справа, был очень даже ничего. Если б можно было рассмотреть, что у него там под этим дурацким балахоном...        — Шани, ты чего тут застряла? — Она обернулась и увидела отца, все еще в кузнецком фартуке, как всегда чумазого и потного. — Пойдем, поможешь мне.        — А где твой подмастерье?        — Сказал, что болеет.        Шани в последний раз тоскливо посмотрела на помощника, а точнее, нижнюю часть его тела, и горестно вздохнула. Подняв глаза, она наткнулась на его недовольное лицо. Он осуждающе смотрел прямо на нее. Нагло ему улыбнувшись, Шани двинулась вслед за отцом по узким переулкам мастерового квартала.        — Врет, небось, — предположила она.        — Кто его знает. Может, и врет, но у меня нет времени за ним бегать. Заказ срочный, так что заканчивай капризничать и начинай помогать.        — Да, о великий Матур, повелитель кузни! — Шани отвесила отцу церемонный поклон.        — Прекрати паясничать. — Кузнец пропихнул дочку в двери кузницы.        Выжженный горячий воздух ворвался в легкие. Девушка прищурилась и закашлялась.        — А чего крышу не поднял?        — Не молился еще. Давай вместе, на всякий случай.        — Ага, только быстрее, а то задохнусь.        Они встали у алтаря Ганета, бога огня и покровителя мастеров, и быстро прочитали нужную молитву. После того, как они закончили, отец дотронулся до правого верхнего символа огненного круга. Створки крыши разошлись, горячий воздух рванул вверх, и стало легче дышать.        Сначала работа спорилась. Отец погружал заготовки в печь, а Шани стояла за огненным кругом и символами регулировала величину жара и силу воздействия "ганетова кулака", как называли его кузнецы, придавая раскаленным заготовкам нужную форму. И все шло хорошо, пока на одном особенно крупном бруске металла "кулак" не выплюнул сноп искр и не растрескался прямо посередине.               — Ну вот, приплыли.        — А я тебе еще неделю назад говорила, что "кулак" менять надо.        — Не нуди, — отец нахмурился и вытащил заготовку из огня. — Ладно, пошли в храм, новый купим.        — А как же заказчики?        — Подождут, не развалятся.        Шани пожала плечами и сняла фартук. На вопросительный взгляд отца протянула:        — Ну, жааарко же, пап, — и первая вышла на улицу.        — Ничего, через пару лет привыкнешь. — Отец запер дверь и последовал за дочерью.        Шани фыркнула:        — При "женихе" моем не сболтни такое.        — Как у вас, кстати, дела?        — Все хорошо, три дня уже не разговариваем.        Кузнец остановился:        — Что так?        Шани сделала еще несколько шагов, прежде чем заметила, что отец отстал. Она тоже остановилась и обернулась. Осознав, что пока не получит ответа, ее отец с места не двинется, она закатила глаза:        — Он сказал, что я напоминаю ему тебя, только с грудью и без бороды.        — Хм, и что его не устраивает? Я очень даже симпатичный. — Кузнец продолжил свой путь к храму, и дочка старалась не отставать.        — Вот сам на нем и женись тогда. Он и его мамаша мне всю плешь проели. Мол, девушка должна быть элегантной, красиво одеваться. Ах, а как же ты после замужества будешь? И все в таком духе. Сил никаких нет. Отменю свадьбу. Достал.        — Дело твое. Кузня все равно тебе перейдет — никуда не денется. Я тебя всему обучил. Справишься.        — Ага. Слушай, пап, а ты ничего странного не замечаешь?        — Нет, вроде. А что?        — Вроде и день праздничный, а народу мало. Обычно со всех окрестных деревень сюда съезжаются.        — Ах это! Кто-то мне сегодня говорил, что проход в горах ночью завалило. Буря была, но к нам не дошла — защита сработала.        — А, ну ясно тогда, почему все жрецы Рокота с утра своими балахонами улицы метут. Забоялись, небось, что кто-то нагрешил, вот и молятся.        — К следующему торговому дню всё должны расчистить. Вот тогда народ и повалит. Может, нового себе кого-нибудь присмотришь.        Шани улыбнулась. Они вышли к площади перед храмом, когда солнце уже начало клониться к закату. Обычно храм был переполнен мастеровыми, но сейчас было очень уж тихо.        "Из-за бури", — подумала Шани, но на душе все равно было как-то неспокойно. И чем ближе они подходили к дверям, тем больше это чувство росло. Войдя в храм, они остановились и переглянулись. Никого. Прилавки оставлены без присмотра, никто не читает молитвы, ни самих жрецов, ни помощников нигде не видно.        Вечный огонь Ганета исправно горел в центре храма, но тишина стояла просто звенящая.        Откуда-то справа послышался стон. Шани пошла на звук. За одним из алтарей она нашла его источник — это был жрец, а точнее то, что когда-то было жрецом. У девушки перехватило дыхание от ужаса. Тело его было покрыто волдырями и язвами. Такого она еще не видела.        — Папа, — позвала она сдавленным голосом, — надо уходить отсюда.        Отец уже шел к ней:        — Почему? — и тут он увидел жреца. — Ох ты ж... Да, ты права, за "кулаком" зайдем как-нибудь потом.        Они были уже почти у дверей, когда другой жрец, выступивший из темной ниши, окликнул кузнеца.        — Матур, — прохрипел он. Шани его узнала, отец с ним дружил. Ни язв, ни волдырей на его лице не было, только глаза лихорадочно блестели, и на лбу выступила испарина. Прежде чем она успела хоть как-то среагировать, жрец вцепился в ее отца. — Мне было видение. Весь город обречен. Мы все погибнем. Бери дочь, и уходите в горы, пока не поздно.        — А как же ты? — возразил Матур.        — Я знаю, что делать. Иди же. Ну! — с этими словами он толкнул кузнеца к выходу, и Шани поспешила за отцом.        К кузнице они шли быстрым шагом и молча. Оглянувшись у дверей дома, они увидели, что храм Ганета полыхает. Шани огляделась. Только некоторые из соседей вышли поглазеть. Остальные, возможно, уже были больны. По позвоночнику Шани пробежал холодок. "Как же так? — думала она.— Почему Ганет не защитил свою паству? Простого видения в таких случаях явно маловато." Отец уже был внутри и собирал вещи. Шани занялась тем же.        Вышли из города они уже в сумерках. Оба без слов знали, куда идти: тихое место у горной реки, где они рыбачили иногда.        Город с этого места был виден, как на ладони. Сколько раз они любовались этой картиной. Но сейчас смотреть на горящий город, а тем более представлять, что творилось внутри, было страшно. Только теперь, находясь на безопасном расстоянии от всего этого, Шани вспомнила о своем женихе. И на секунду ей стало стыдно. Это чувство пришло с осознанием, что ей абсолютно наплевать, что станет с этим человеком. Жив ли он, мертв ли — ей было совершенно все равно.        Отец вытащил "ганетов уголек" — вечное пламя, которое каждый кузнец получал вместе с благословением бога огня. Этот уголек никогда не гас, всегда храня искру, способную разжечь огонь даже из самых сырых дров, и всегда передавался от старшего поколения мастеров младшему.        — Вот, лучше если я передам его тебе прямо сейчас, — сказал Матур.        — Он тебе еще понадобится, отец.        — Не думаю, — кузнец опустился на землю. — Он дотронулся до меня, Шани. Думаю тебе стоит взять уголек и попытаться перейти через горы.        — Чушь, мы даже не знаем, был ли он болен в тот момент. К тому же, дорога завалена, ты же сам сказал.        — Найди обходной путь. Здесь оставаться еще опаснее.        — Нет. Либо мы идем вместе, либо оба остаемся. Без тебя я никуда не пойду.        — Такая же упрямая, как твоя мать, — пробурчал Матур.        — Э-э-э нет, думаю, эту черту я все-таки унаследовала от тебя, — Шани нашла в себе силы улыбнуться отцу, хотя, пожалуй, впервые в жизни ей было так страшно.               Рокот пребывал в задумчивости. Обычно приходя сюда, к столбу времени, где прошлое, настоящее и будущее сливались воедино в руках бога Сэнда, Рокот оставлял позади свои повседневные обязанности. Но не сегодня. Она все еще мерцала там, далеко и близко одновременно. Искра божественности. Последняя из всех.        Рокот зажмурился. Воспоминания, которые он так долго подавлял, затопили его, накрыли с головой. "Никогда. Обещай мне!" Он обещал, да, но это было так давно. Времена изменились. Обстоятельства уже не те. Возможно, в этот раз все выйдет по-другому. Рокот лелеял эту надежду, потому что кроме нее больше у него ничего не осталось. Сэнда выглядел как всегда, — отстраненный и спокойный, уже знающий наперед, что означает любой его выбор. Бог времени поднял на Рокота свои всевидящие глаза:        — Твое смятение рождает слишком много вероятностей. Не пора ли уже определиться?        Бог молний и бури почувствовал раздражение. Как этот доходяга может быть таким спокойным? И тогда, и сейчас... Неважно. Рокот глубоко вдохнул. Сегодня всё закончится. Тем или иным образом.        Он сделал шаг к столбу и почувствовал колебания временных нитей, увидел, как они расходятся от его протянутой руки и от притягиваемой им искры. Когда она коснулась ладони, у Рокота чуть не подкосились ноги, в ушах застучало, по всему телу прошла дрожь. Такое он ощущал последний раз еще будучи человеком.        — Что такое, Рокот? — Сэнда не скрывал усмешку. — Не справляешься? Может, позвать твою сестренку?        — Заткнись! — гаркнул Рокот и сильнее сжал искру в левой руке. — И не смей до моего возвращения никому ничего рассказывать. Иначе...        — Иначе что? Убьешь меня? — бог времени уже в открытую насмехался. — Поторопись. Думаю, они и без меня заметили.        Рокот вскинул правую руку и исчез во вспышке молнии.        Ухмылка тут же слетела с лица Сэнды. Он видел их все — последствия рокотова решения — и ни одно из них не сулило ничего хорошего. Но он промолчал.               Отец задремал у костра, и Шани с беспокойством вглядывалась в его лицо. Иногда ей начинало казаться, что она уже видит проступающие на нем признаки болезни, но она убеждала себя, что это всего лишь игра света. Она и сама стала задремывать, но внезапный грохот и яркая вспышка неподалеку заставили ее вскочить на ноги. Кузнец продолжал крепко спать.        Шани вытащила из сумки отцовский шедевр, металлическую плеть, и двинулась сквозь деревья туда, откуда послышался грохот. Ступая как можно тише, она вышла к обрыву, с которого открывался вид на город, и застыла, не в силах пошевелиться. Такого она еще никогда не видела. Высокий (наверное, на две головы выше ее отца) мужчина горбился и прижимал к груди левую руку, будто она причиняла ему дикую боль. Он стоял к Шани вполоборота, и она могла разглядеть гримасу страдания на его лице. Не сразу, ибо храмы она вообще посещала редко, но она его узнала.        — Рокот?        Он резко обернулся. Его взгляд не сразу упал на нее. Казалось, он вообще с трудом соображает.        — Ты кто? — голос его напоминал звериный рык.        — Я — Шани. Дочь кузнеца Матура.        — И чего тебе надо, Шани, дочь кузнеца Матура? — почти прохрипел бог.        — Ты пришел, чтобы помочь? Чтобы спасти город?        Рокот горько рассмеялся.        — Спасти? Не думаю. Разве что подарить быструю смерть. Видишь ли, болезни — не мой профиль. — Он, пошатываясь, обернулся, и ей стало видно, что его левая рука почернела, кое-где с нее сошла кожа, обнажая кости. Он сделал шаг ближе, пристально рассматривая ее. — Но ты можешь.        — Я? — Шани чувствовала, что с Рокотом что-то не так, но ее тело сковал ужас. Даже если бы она и захотела бежать, то не смогла бы.        — Возьми! — Он отнял руку от груди и протянул ей странную штуковину, напоминающую уголек, только мерцала она зеленоватым светом и как будто трепетала, пытаясь вырваться из сжимающей ее руки. — Ты должна его принять. — Он на секунду замолчал. — По своей воле. Только так.        — Что это?        — Это дар. И с ним ты сможешь спасти всех.        — Смогу? — Шани засомневалась.        — Ты ведь хочешь спасти отца? — Рокот снова прижал искру к груди.        — Так он и правда болен?        — Они все больны. До утра здесь никто не доживет.               Рокот болезненно дернулся. Молитвы его верующих, их отчаянные просьбы о помощи отдавались у него в ушах. Обычно он мог не обращать внимания, заставить эти голоса замолчать, но сейчас искра отнимала слишком много сил. Дикая боль прострелила левую ногу, и бог пошатнулся. Неужели и она чувствовала тогда все это? Как, будучи человеком, можно вообще пережить такое и не сойти с ума? У Рокота возникла отчаянная мысль вернуться с искрой обратно, попытаться все отменить, но он тут же осознал, что для этого слишком поздно. У него не хватит сил.        Воспоминания снова навалились на него. Он внезапно почувствовал себя очень-очень старым.        Рокот не был уверен, сможет ли уже пораженный болезнью человек выдержать слияние. Эта девица еще была здорова. И то, что она сама его нашла — это своего рода знак, хотя в знаки Рокот никогда и не верил. Она колебалась, он видел это, а удерживать искру было все труднее. Рука уже занемела. Небольшой толчок — вот что нужно.        — А ведь он молится за тебя. — Шани вздрогнула, и Рокот понял, что правильно запомнил ее имя и смог услышать его в молитвах своих верующих. — Твой жених. Он молится за тебя сейчас.        Девушка свернула плеть и повесила ее себе на пояс, глядя в задумчивости себе под ноги. Вытерев вспотевшую ладонь о рубаху, она усмехнулась. Даже сквозь страх она поняла: Рокот в отчаянии. Вот что показалось ей странным с самого начала: его затравленный взгляд, когда он протягивал ей эту странную штуковину.        В детстве Шани молилась всем богам, чтобы они вернули ей маму, и однажды, когда она была дома одна, в двери постучалась женщина, самая прекрасная в мире. «Ты — моя мама?» — спросила Шани, и женщина, немного поколебавшись сказала: «Да, а теперь открой дверь, дитя». Пока она играла с малышкой, воровская шайка вынесла все, что было в доме. Женщина ушла, обещав вернуться, и Шани ей поверила. А потом пришел отец, и он долго обнимал свою дочь и благодарил Ганета. Благодарил, потому что самое большое его сокровище воры не взяли. С тех пор Шани очень скептически относилась к подаркам богов.        — Вот теперь я точно знаю, что ты врешь, — она подняла взгляд и с вызовом посмотрела богу в глаза, — потому что ни при каких обстоятельствах этот человек не стал бы молиться за меня. В этом я уверена. — Она сделала секундную паузу. — И оставь свой дар себе.        Она повернулась, чтобы уйти, и остолбенела. Ее отец стоял всего в двух шагах от нее, тяжело привалившись к дереву.        — Я возьму, — голос Матура просел на последнем слове, он закашлялся. Шани было кинулась к нему, но он остановил ее взмахом руки. — Я возьму то, что ты предлагаешь, Рокот, — сказал он твердо, выделяя каждое слово.        — Папа! — Шани хотела возразить, но видя, что отец настроен серьезно, только пробормотала: — Я просто не уверена, что он говорит правду.        — Он — бог...        — Вот именно! — Шани неосознанно снова схватилась за плеть.        — Я не стану с тобой спорить, — тихо сказал кузнец. — Я принял свое решение.        Шани посторонилась, пропуская отца, но тревога ее не покидала. Было во всем этом что-то неправильное.        Рокот снова протянул искру:        — Ты должен сказать вслух, что принимаешь его.        — Я, Матур, свободный кузнец, принимаю этот дар, — и с этими словами он взял искру.        Сначала ничего не происходило, но Шани показалось, что время каким-то удивительным образом стало растягиваться, пока не остановилось совсем. В этот жуткий момент она увидела на лице Рокота выражение какой-то маниакальной радости, ехидного триумфа. Выражение, которое она запомнила навсегда.               Рокот почувствовал, как силы к нему возвращаются, боль отпустила. Но самое главное — он наконец-то избавился от нее. Не будет больше мучительных часов созерцания искры, запутавшей во временных нитях, ехидных замечаний Сэнды и этого постоянного тягучего чувства вины.        Рокот вскинул руку и исчез во вспышке молнии. Теперь все улажено, и остальные не посмеют его ни в чем обвинить. Бог грома выдохнул с облегчением.               Сэнда не любил плачущих женщин, а особенно плачущих богинь. Он знал, что слезы помогают им снять напряжение, но все равно каждый раз он, могущественный бог, испытывал почти мальчишескую растерянность, наблюдая подобное проявление эмоций. Он не знал, что сказать или сделать, поэтому просто сидел молча. Богиня неба и ветра Имея плакала. Она не рыдала, не вопила, не бушевала — просто стояла и молча смотрела туда, где раньше была последняя оставшаяся божественная искра, а теперь была только пустота, и по ее щекам не переставая катились крупные слезы. Это было неизбежно. Сэнда знал, что так случится, но подготовиться к подобному невозможно. Наконец, Имея резко выпрямилась, вскинув подбородок, и отвернулась от временного столба.        — Это был Рокот, да?        Сэнда понимал, что вопрос риторический и просто промолчал.        Имея посмотрела на него и, прочтя ответ на его лице, кивнула.        — Это уже слишком, на этот раз он пересек черту. — Богиня какое-то время собиралась с мыслями. — К тебе у меня тоже есть вопросы, но это оставим на потом. А сейчас... Ты ведь уже знаешь, что я буду делать?        — Конечно. Но поторопись, Имея, у тебя очень мало времени.               После исчезновения Рокота Шани осталась оглушенной. Молния временно ее ослепила, а гром все еще отдавался в ушах. Ей понадобилось какое-то время, чтобы окончательно прийти в себя и обнаружить, что она лежит на земле. Неподалеку она увидела отца. Он сидел на земле, сгорбившись. А потом произошло нечто странное: он начал оседать, все ниже и ниже, а на его спине стали появляться трещины, которые расширялись и расползались, освещаемые изнутри тела тем странным светом, который излучала искра. Когда у кузнеца отвалилась рука, Шани закричала.               Имея оказалась на месте, когда искра уже подавила одного носителя. От человеческого тела ничего не осталось, но искра еще продолжала висеть в воздухе и излучать свое убийственное сияние. Сэнда была прав, у нее почти не оставалось времени. Когда Имея видела искру в мире людей в последний раз, она не только потеряла любимого человека, но и осознала, что подобное явление обладает катастрофическими последствиями. Рокота нигде не было видно, похоже, они разминулись, а вернуть искру на место в одиночку у нее не получится. У богини оставался только один вариант. Она склонилась к сидевшей на земле девушке.        — Как тебя зовут?        Девушка не отвечала. Имея встряхнула ее за плечи, вложив в касание немного божественной энергии. Это подействовало.        — Шани.        — Послушай меня внимательно, Шани, мне нужно, чтобы ты кое-что сделала. — Девушка подняла на Имею растерянный взгляд, — Мне нужно, чтобы ты взяла искру.        Глянув через плечо богини, Шани отчаянно замотала головой:        — Нет. Ни за что. Она убила отца!        — Я буду с тобой все время и помогу тебе ее принять. Вместе мы справимся, у тебя всё получится.        — Пусть Рокот сам забирает ее туда, откуда принес! — выкрикнула девушка, вскочив на ноги и скидывая с себя руки богини.        — У нас нет на это времени! — Имея взяла ее руки в свои. — Я прошу тебя. Помоги мне. Пожалуйста. — Имея заметила, что в лице Шани что-то изменилось и богиня повторила: — Пожалуйста.        Спиной богиня ощущала все нарастающее излучение искры — еще немного, и все выйдет из-под контроля. Они могут не успеть. Ее захлестнуло отчаяние. Она обернулась и увидела, что искра стала подниматься над землей. «Это конец», — промелькнуло у Имеи в голове. Но внезапно все замерло. Даже воздух, казалось, перестал колебаться. Сэнда! Неужели он остановил время? Но... как это вообще возможно?        Богиня пребывала в смятении, поэтому почти не заметила, как выпустила руки Шани из своих. Дочь кузнеца прошла мимо богини и подошла к искре. На секунду сложилось впечатление, будто бездумный сгусток энергии и человек рассматривают друг друга, хотя, возможно, Имее просто показалось. Потом искра было рванула вверх, но Шани успела ее перехватить, как будто это был просто мячик, с которым она так любила играть в детстве. Сжав кулак, дочь кузнеца прикрыла глаза. В голове у нее была одна мысль: «Если я выживу, Рокот, не знаю как, но я до тебя доберусь!» Никогда никого в жизни она так не ненавидела, как бога бурь и молний в тот момент. Открыв глаза, она посмотрела на кулак, в котором была зажата искра, и заметила, как излучаемый ею свет сначала вспыхнул сильнее, а потом угас.        — Попалась, — Шани зло усмехнулась. Когда она раскрыла ладонь, та была уже пуста.        Мир вокруг снова ожил, двинувшись по колее времени, как обычно.        Имея, затаив дыхание, подошла к дочери кузнеца и положила руку ей на плечо.        — Как ты себя чувствуешь? — мягко спросила богиня. В ответ Шани развернулась и вцепилась ей в горло. Ее лицо было перекошено от гнева. На нем, как и на всем теле, появлялись струпья и язвы, но тут же залечивались, становясь шрамами, а потом и вовсе разглаживаясь.        — Как я себя чувствую? Твой братец запер нас в долине, обрекая на смерть, принес сюда эту дрянь... Эту «искру», заявляя, что это дар, а потом сбежал, как последний трус! Из-за него погиб мой отец! Его собственные верующие сейчас умирают там, внизу, а он и пальцем не пошевелил, чтобы им помочь! Как я себя чувствую, ты спрашиваешь! Давай покажу!        Она швырнула богиню воздуха по направлению к дереву, но та, не долетев, растаяла в воздухе, обернувшись легким ветерком и, облетев Шани, оказалась у нее за спиной. Снова обретя свою человеческую форму, Имея пнула противницу в спину, сбивая с ног. Оказавшись на земле, Шани со злостью ударила кулаком, заставив траву мгновенно загнить и почернеть. Круг разложения разошелся, накрыв богиню воздуха и заставив ее закашляться. Она упала на колени, пытаясь восстановить дыхание, глаза слезились, нос был забит.        — Как ощущения? — Шани, поднявшись на ноги, явно злорадствовала. Имея вскинула руку, заставив поток воздуха подхватить противницу и поднять над землей. Дышать стало легче, хотя глаза все еще слезились. Богиня отозвала поток воздуха, и Шани упала на землю, но тут же вскочила на ноги, собираясь атаковать вновь.        — Хватит! — вскричала Имея. Ее противница, как это ни странно, действительно остановилась. Богиня воздуха продолжила уже тише. — Убить бога невозможно, Шани. Поверь, я пыталась.        Они смотрели друг на друга все еще тяжело дыша, но обе уже осознали, что не хотят битвы.        Шани выпрямилась и посмотрела на свои руки.        — И что теперь?        Имея подошла к ней и положила руку ей на плечо.        — Теперь ты одна из нас. Тебе решать.        — Эти люди внизу... Я правда могу им помочь?        — Да.        — Как?        — Честно, я не знаю. Каждый из нас в свое время получил по искре божественности. Иногда я думаю, что это не мы их выбирали, а они нас. Эта искра ждала своего часа дольше остальных, но, кажется, она увидела в тебе что-то, чего в твоем отце не было.        Шани ненадолго задумалась:        — Ненависть. Она почувствовала мою ненависть.        Имея кивнула:        — Искры, живущие в нас, дают нам силу, но только от нас самих зависит, как именно мы будем ее использовать. Если тебя ведет ненависть, хорошо. Пока это чувство горит в тебе, справляться с божественным даром будет легко.        — Но?        — Но за полученную силу каждый из нас чем-то расплатился. А некоторые расплачиваются до сих пор. — Помолчав немного, она продолжила: — Послушай, Шани, мне действительно жаль, что все так вышло с твоим отцом. Если бы я только знала...        — Только вот этого не надо, — перебила девушка. — Не надо меня жалеть. И еще учти вот что, Имея, твоего брата я никогда не прощу за то, что он сделал. И если появится такая возможность, отплачу ему за все сполна.        Имея не знала, что возразить на это. Она осознавала, что Шани в своем праве, но все же беспокойство за брата шевельнулось в ней. Она всегда будет его оправдывать, но в этом конкретном случае она знала, что ответственность не только на Рокоте. Она хотела, чтобы и Шани это поняла:        — У каждого из нас свой жребий и своя сила, но мы равны между собой. Мой брат в последнее время стал об этом забывать. Иногда мне кажется, что он мнит себя верховным богом. Но ты должна знать, Шани: не только Рокот виноват во всем случившемся, есть еще кое-кто. Я тебя оставлю ненадолго. Как думаешь, справишься тут одна?        — Попробую.        Богиня воздуха кивнула и исчезла.               Бог Сэнда всегда славился своими роскошными, длинными волосами. Даже богини завидовали ему. Он не носился по миру людей, как большинство других богов. Он редко покидал свое место у временного столба, вынуждая других приходить к нему, а не наоборот. Его элегантные одеяния всегда пребывали в безупречном порядке, как и его волосы, как и его храмы, как и его идеальная система жрецов. Но не сегодня.        — Ты знал! — Имея была в бешенстве. — Знал с самого начала, что задумал Рокот, но промолчал.        Сэнда в разорванных одеяниях, с растрепанными волосами и разбитой губой попытался подняться, но Имея поставила ему ногу на грудь. Бог времени рассмеялся:        — Признай, Имея, все вышло как нельзя лучше. Теперь у нас есть богиня болезней, ненависти и гниения. Никто в здравом уме не согласился бы на подобное по своей воле, зная о последствиях. Твой брат, хоть и идиот, но иногда бывает полезен.        Богиня воздуха склонилась над ним и взяла его за грудки:        — Ты думаешь, что твое знание будущего делает тебя всемогущим, Сэнда? Но, как и Рокот, ты ошибаешься.        Бог времени нагло улыбнулся:        — И что конкретно ты можешь мне сделать? Ты уже пыталась убить бога и знаешь: это невозможно.        — Поверь, есть вещи пострашнее смерти.        — Уж мне ли не знать, — улыбка Сэнды стала натянутой.        — Зачем? — Имея напряженно вглядывалась в его лицо, стараясь найти там ответ. — Что такого ты увидел в будущем, что пошел на подобный риск? Что тебя так напугало?        — Пожалуй, этот секрет я приберегу на потом: не хочу портить тебе сюрприз, — приподнявшись на локтях, Сэнда потянулся к губам богини, но она отшвырнула его в сторону. На ее лице появилась гримаса отвращения:        — Меня от тебя тошнит.        — Странно, а раньше тебя все устраивало. Но если ты здесь не за этим, то зачем?        Имея охладила воздух вокруг бога времени. Его тело покрылось инеем, и он обнаружил, что не чувствует ни рук, ни ног. Имея наступила на его ногу, и он увидел, как та рассыпается на куски. Боли не было, она придет позднее. Имея склонила голову:        — Я знаю, что сам Рокот никогда бы не решился на подобную авантюру. Наверняка ты его к этому подтолкнул. Честно говоря, мне уже плевать на твои мотивы. — Она наступила на его вторую ногу. — И знай, больше я вас двоих выгораживать не стану: теперь вы сами по себе.        С этими словами она растаяла в воздухе.               Шани спустилась вниз, в город, который считала родным, хоть и родилась в другом месте. Она шла мимо горевших храмов и покинутых лавок туда, куда несли ее ноги, и сама не заметила, как пришла домой. Дверь была открыта. Странно, Шани помнила, что закрывала ее. Когда она вошла, то увидела своего жениха, сидящего в углу. Разумеется, он был болен.        — Не подходи, Шани! Стой там!        — Все хорошо. — Она подошла к нему и взяла его покрытое фурункулами лицо в свои руки. — Я все исправлю.        Она прижалась своим лбом к его и тут же поняла, что делать. Это знание просто всплыло на поверхность, будто бы все это время ожидая своего часа в ее разуме. Она обернула свою горящую ненависть против болезни. Она захотела изо всех сил выжечь ее, уничтожить. И у нее это получилось.        Шани открыла глаза. На лице ее жениха не осталось ни единого признака болезни.        — Как ты вообще здесь оказался?        — Мать заболела и умерла одной из первых. Я так за тебя боялся, хотел узнать, все ли с тобой в порядке, но когда пришел, здесь уже никого не было. Я не знал, что еще делать, поэтому просто сидел и возносил молитвы всем богам. Надеялся, что хоть кто-то из них да откликнется.        — Так ты и правда за меня молился?        — Больше было не за кого, — в его взгляде было столько обреченности, что Шани почувствовала себя последней мразью. Лучше бы это она умерла, а не отец.        Она поднялась и вышла на улицу, отправившись сразу на рыночную площадь, которая сейчас была пуста. Выйдя на середину, она закрыла глаза. Вызвав в памяти образ Рокота, протягивающего ей искру, она почувствовала, как ненависть снова разгорается в груди. И тогда она увидела это: мерцающая изумрудным светом паутина, опутавшая весь город, перекидывающаяся от больного к больному. Шани подняла руку и паутина дрогнула, нити натянулись, отрываясь от своих жертв и поднимаясь в воздух. Новая богиня открыла глаза и, подняв лицо к небу, поманила сеть к себе. И та послушалась. Спутанный покров сжался до маленького пушистого комочка и мягко опустился на подставленную ладонь. Шани сжала кулак, и паутинка потухла.        Имея, появившаяся рядом буквально из ниоткуда, шумно выдохнула:        — Поверить не могу. Ты это действительно сделала. И так просто... — Богиня воздуха покачала головой. — Теперь я должна отвести тебя в нашу обитель и представить другим.        — Я не хочу. Слишком много для меня божественности за один день.        Имея опешила:        — Но что тогда ты собираешься делать?        — Пойти домой и завалиться спать.        — Мы — боги, Шани. Мы никогда не спим. Разве что если сами так решили. — Шани уже шла в сторону своего дома, когда богиня воздуха крикнула ей вслед: — Просто позови меня, когда будешь готова.               Придя домой, Шани улеглась на свою нерасправленную постель как была: в сапогах, в кузнецкой рубахе отца и с его металлической плетью на поясе. Спать действительно не хотелось. Ее жених подошел и лег рядом. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Наконец Шани нарушила молчание:        — Скажи мне вот что: как ты относишься к тому, чтобы убить бога?        Подумав, он ответил вопросом на вопрос:        — А это вообще возможно?        — Говорят, что нет. Но вот что я тебе скажу: по-моему, они просто плохо пытались.