Сказка для двоих

С тех пор как я себя помню, мне всегда говорили, что однажды меня отдадут в жертву Богине Горы. Она бессмертна, она живёт в замке, высеченном в горе в нескольких милях от нашей деревни. Говорят, она сама меня выбрала, когда я был ещё младенцем. Я никогда не понимал, что значит «отдать в жертву». Все делали вид, что это очень почётно, но со мной никогда не обращались так, как с действительно достойными людьми. В моей семье нас было трое, я и две сестры. Я был старшим. Родители никогда не дарили мне подарков, никогда не баловали меня. Я не ходил в школу, о моём обучении вообще не особо тревожились, читать я научился только когда мои младшие сёстры стали читать. Главной задачей было сохранить мою невинность. Об этом заботилась вся деревня. До пятнадцати лет я о любви и сексе и не подозревал. Да и до конца жизни не должен был о них знать, если бы не был жертвой. В день моего пятнадцатилетия староста деревни лично отвёл меня к Горе. Там нас встретила сама Богиня. Она приняла меня с распростёртыми объятиями, она ласково улыбалась мне. Она сказала, что ждала меня эти пятнадцать лет. Жертвоприношение было назначено на третий день. Она провела меня по дворцу, показывая убранство комнат. Я никогда в жизни не видел столько картин, фресок, мозаик. Богиня любит голубой, кирпичный и изумрудный цвета и их оттенки. Здесь всё оформлено в этих цветах. Она рассказывала мне, откуда взялись статуи, как прорубали комнаты дворца. Она знакомила меня со своими слугами. Я слушал её внимательно, пока не взглянул в одно из окон. Он стоял на балконе. Я глаз не смог оторвать от его лица. Тёмно-синие, словно море, глаза, волосы цвета розового гранита. Как и у Богини, уши у него с острыми кончиками. У него были клыки, их я сразу заметил, потому что он улыбнулся мне. -Это мой сын, Олден, - безразлично сказала мне Богиня. – Идём же дальше. Но я не мог идти дальше. Я сделал шаг к нему, остановился у балконной двери. Он тоже подошёл к ней, мы долго смотрели друг на друга через стекло. Потом Богиня вцепилась в моё плечо: -Я сказала, идём, Хару. Сейчас же. Она огрызнулась так плотоядно. У неё тоже были клыки, но они были розовыми, а не белыми, как у Олдена. Они пугали. Мне не хотелось больше никуда с ней идти. Но она снова улыбнулась и повела меня за собой, продолжая рассказывать о том, как красиво у неё во дворце и как мне здесь понравится. А я всё смотрел на Олдена, который прислонился к балконной двери. Если бы я знал, что это чувство называется любовью, я бы испугался его. Но я не знал. Я просто влюбился с первого взгляда, не задумавшись об этом ни на секунду. А Олден…? Тем вечером меня устроили в комнате с огромной кроватью с балдахином. У дверей комнаты выставили стражу. Я не знал тогда, что это нужно для того, чтобы я не сбежал. Когда я хотел выйти, чтобы попытаться отыскать Олдена, мне сказали, что Богиня запретила мне гулять по дворцу в одиночестве. Они смотрели на меня с пренебрежением, но говорили так, словно выше меня гостя здесь ещё не бывало. Я остался в комнате. Я задёрнул полог кровати и разглядывал потолок, думая об Олдене, когда скрипнула половица. Я хотел было выглянуть из-за балдахина, но полог отодвинула бледная рука. Это был Олден. Я не знал ничего о любви, но мне хотелось дотронуться до него. А он хотел притронуться ко мне. Я не знал этого, но чувствовал. Он сел на колени на краю кровати, я потянулся к нему. Он приподнял свою рубашку и приложил мою руку к своей грудной клетке. Я чувствовал его сердце. Он прижал свою руку к моей груди, прижался губами к моим губам. Это был мой первый поцелуй. Я не знал, как назвать его, но мне хотелось ещё. Я первым снял с него рубашку. Я хотел только рассмотреть его мраморную кожу, но вместо этого стал целовать его торс. Там, где я целовал, оставались следы, словно с него осыпалась кожа, но она затягивалась, снова становясь мраморной, как раньше. Мы раздевали друг друга, изучая тела друг друга. Его холодная кожа теплела в моих руках. Олден уложил меня на кровать, гладил моё тело, целовал его, притрагивался к моей груди, к соскам, к члену. Он заводил меня. Я не знал, что это, но мне было так хорошо, что я и не думал сопротивляться. Его прикосновения были нежными, ко мне никогда ещё никто не относился с такой нежностью. Я готов был отдать Олдену всё за эту нежность. Мы занимались любовью несколько раз, молча, подначиваемые любопытством и страстью. Он входил в меня, он заполнял моё тело и мысли, он целовал меня, и я был рад отдаться ему. Я знал, что эти пятнадцать лет жил лишь ради Олдена, ради встречи с ним. Это всё, что мне нужно было знать: что я для него. Я не боялся и того, что могу быть нужен ему только на раз. Я его жертва, ничья больше. В полночь били часы на башне. Я лежал в объятиях Олдена и обнимал его. Мы укрылись одеялом, мы почти спали. Мне не хотелось никуда уходить от него, он не желал уходить от меня. Мы оба молчали. Если бы я знал, как назвать любовь, я бы сказал ему, что люблю его. -Она убьёт тебя, - прошептал он. У него дрожал голос. Эта дрожь прошла током по моему телу, добралась до сердца, заставила его сжаться, так холодно стало. Убьёт меня. Жертва равносильна убийству. Она хочет убить меня. Она хочет отнять у меня Олдена, отнять меня у него. – Я не позволю, чтобы она убила тебя, Хару. -Я не умру для неё, - пообещал я. – Я умру только ради тебя, Олден. -Живи ради меня, - возразил Олден. -Я буду, - прошептал я. Его голос был слаще мёда, слаще всего, что я пробовал. Он обволакивал мои мысли, проникал в мою душу. Он владел мной, и я не хотел отпускать. Мне нравилось ощущать, как прочно опутали меня эти сети. Я пойман, я больше не вернусь ни к кому другому. Я в его власти, и это всё, что мне нужно. Когда я проснулся, он был рядом, смотрел на меня, ждал меня. Мы распахнули полог и долго смотрели друг на друга при ярком солнечном свете. Я увидел шрам у него на спине, чуть выше лопатки, он рассматривал мои родинки. Я поцеловал его шрам, он медленно, словно нехотя, рассыпался – и вновь возник. Олден соскочил с кровати, легко коснувшись ногами пола, протянул мне руку: -Идём, я покажу тебе сад, Хару. Богиня показывала мне дворец, убранство комнат, она рассказывала мне о том, как сотни людей вырезали всё это внутри горы. А Олден молча отвёл меня в сад. Здесь мягкие зелёные листья кустов касались моего лица, и Олден держал меня за руку, некрепко, но уверенно. Мы вместе сидели на камне перед ручьём, солнце било нам в глаза. Я смотрел на наши сплетённые пальцы. Олден спросил меня, что там, в деревне. Я рассказывал ему всё. Об играх, в которые играли мои сёстры, о тех, в которые играли дети во дворе, о наших праздниках. Олден водил пальцами по моей ладони, задавал вопросы иногда, целовал костяшки моих пальцев. Моя рука казалась загорелой на фоне его мраморной кожи. Он показал мне дворец, каким его не могла бы показать Богиня. Комнаты, где солнце, проникая сквозь стёкла окон, разлетается радугой по полу, тёмные портьеры, за которым скрыты картины, потайные ходы из комнаты в комнату, места, где можно следить за людьми, проходящими мимо. Мы смотрели на комнату его матери сквозь щёлки в ковре. Олден прикрыл мне рот рукой, чтобы я не кричал, мы снова занимались любовью. Мы стояли на коленях, я не мог видеть его лица, но чувствовал его дыхание, его мраморные руки, его губы, прикасавшиеся к моей шее. Мы слышали, что говорят в комнате. Стражники принесли Богине весть о том, что Олден ночевал у меня в комнате, её советник уговаривал её: -Вы не должны давать им быть вместе, Богиня. Вы же знаете, любовники… -Бросьте, какая любовь, - отмахнулась Богиня. – Им пятнадцать лет, они знакомы меньше дня, завтра мальчишки не станет. Неужто вы думаете, что Олден может быть так глуп? Он входит глубже в меня и останавливается. Сейчас мы одно, холод мрамора и тепло кожи, горячее дыхание. Мы застыли и не двигаемся, мы молчим. -Но они переспали, Богиня. Разве? -Дайте юнцу порезвиться. Ему самому недолго осталось. Или вы забыли наш уговор? Вы утоляете мой голод, а Ваш сын живёт до тех пор, пока я хочу. -Живёт до тех пор, пока я хочу, - шепчу я. Мой Олден. Он проводил пальцами по моей груди, заставляя сердце сжиматься. Он снова заполнял меня собой. Я для него. -Я для тебя, - шепнул он мне на ухо. Мы вновь провели ночь вдвоём, долгую, полную звуков, вопросов и ответов, полную страсти и жизни. Он говорил мне, что хочет сделать, я слушал и соглашался. Прежде чем уйти на рассвете, Олден попросил меня: -Доверься мне. И я верил ему безоговорочно, как себе. Они пришли за мной через час после рассвета. Я позволил её слугам подготовить моё тело к жертвоприношению, омыть его, вытереть дочиста. Они не дали мне одежды, они провели меня в тот самый зал, где прошлым днём сидела Богиня. Здесь выложили костёр. Меня не сожгут, она хочет моей крови. Она подождёт, пока я ослабну, и выпьет её всю до капли. Она сидела на троне, полукругом у костра стояли слуги. А по правую руку от неё стоял Олден. Он покорно опустил глаза на её руку, но на лице была презрительная улыбка. Он посмотрел на меня, его взгляд пронзил меня насквозь, я уже не мог оторвать от него глаз. Я ждал его. Они подожгли ветки, я уже чувствовал пламя. Оно не жгло – моё тело помнило прикосновения Олдена, куда жарче, чем огонь. Богиня пожирала моё тело глазами, а я смотрел на Олдена. Сейчас я должен сказать то, что он просил. Я откинул голову и прошептал: -Умираю во имя твоё. -Олден, нет! Олден! Олден! Она истерично завизжала, но он уже стоял рядом со мной, объятый пламенем, и его клыки вонзались в мою кожу. Я закрыл глаза. -Олден. Он целовал раны на моей шее, крепко обнимая меня. Мы лежали на песке в какой-то пещере, мне было холодно, он согревал меня своим теплом. Его клыки окрасились в розовый цвет – цвет крови. -Я не знал, что ещё делать, - шептал он. – Мой яд в тебе. Он убьёт тебя. У нас есть ещё пятнадцать лет, прежде чем он убьёт тебя. Тогда я умру вместе с тобой. -Мы будем жить, - отозвался я. – Пятнадцать лет.

***

Он начинает злиться. Он огрызается, он показывает клыки. Его губы кривятся. Он часто дышит. -Олден! Он хватает брошенную мной ампулу, залпом выпивает её и глубоко вдыхает. Оскал исчезает, вместо него появляется улыбка. Он оборачивается ко мне: -Спасибо, Хару. Никто уже не спрашивает нас, что в этих ампулах, а мы никому не рассказываем. Внутри – моя кровь. Я прокалываю палец, чтобы набрать немного. Без моей крови Олден не может жить здесь. Ему нужны жертвы. Если бы он выпил всю мою кровь, он смог бы жить без жертв около десяти лет. Ампулы хватает на пару дней. Я слежу за тем, чтобы он пил всю кровь до конца, иначе жажда приходит раньше. Мы с Олденом работаем в таверне. Он моет посуду, я готовлю. Хозяин таверны нами доволен и не вмешивается в наши дела, поэтому Олден спокойно может обнять меня, пока никто не видит. Мы живём на втором этаже в одной комнате. Мы редко появляемся на улице поодиночке. Его мраморная кожа до сих пор привлекает внимание, но мы научились с этим жить. Сейчас мне двадцать пять. У нас осталось всего пять лет. Мы помним об этом каждую секунду своей жизни. В воскресенье, когда таверна закрыта, мы уходим куда-нибудь вдаль от деревушки, обычно ближе к морю, очень часто заходим в ту пещеру, где открыли глаза десять лет назад. Мы занимаемся любовью на берегу. Недавно сюда прибило лодку. Мы лежим в ней и говорим о многом. Мы уже знаем, как это будет. Когда придёт время умирать, Олден столкнёт эту лодку в море. Когда мы будем далеко от берега, он выпьет мою кровь, всю до капли. Так будет не больно умирать. Когда я уже не буду дышать, он вскроет вену на запястье и положит руку на борт. Когда его кровь коснётся воды, начнётся шторм. Бог моря ненавидит, когда кровь Богини портит воды его морей. Олден крепко обнимет моё тело, лодка перевернётся. Олден вдохнёт воду, но не будет сопротивляться. Когда он умрёт, моя душа будет ждать его. А наши тела останутся лежать на дне. Так мы решили. Но это лишь через пять лет. А пока я лежу в его объятиях на дне нашей лодки, и мы смотрим на солнце. Оно нас не греет, оно просто освещает наши лица. Мы оба не чувствуем ни холода, ни тепла, что исходит от других, только тепло друг друга. Это наше наказание за то, что мы сделали. Но мы живём с этим вместе, он для меня, я для него. Наша жизнь началась лишь тогда, когда мы увидели друг друга. Мы слышали, что в тот день Богиня убила всех тех, кто стоял в зале во время жертвоприношения. Она кричала проклятия, она разорвала все картины, что любил Олден, она испепелила сад. Она всё ещё жива. Она до сих пор принимает жертвы от той деревни, где я родился. Нам до неё нет дела. Мы живы здесь и благодарны ей за встречу. И больше мне нечего сказать. Мы любим и мы любимы, большего не нужно.