Экспериментальная психология

Я затянулся сигаретой в последний раз, следом выкидывая ее медленно тлеющий окурок за окно. На улице уже смеркалось, однако родители до сих пор не вернулись. Подозрительно, учитывая тот факт, что они редко выбирались куда-нибудь вдвоем, да еще так надолго, и на звонки почему-то не отвечали. Ненавижу, когда меня игнорируют. Спрыгнув с подоконника, я заметил, что меня всего мелко трясет. Плохой знак. Если мое шестое чувство вдруг обострилось, значит, беспокоюсь я не зря. Настенные часы пробили ровно девять ударов, и от их внезапного звука я едва не подпрыгнул на месте, звучно выматерившись в пустоту комнаты. На самом деле они не такие уж и громкие, но сейчас любой, даже самый незначительный звук, казался мне неимоверно раздражающим. Из-за угла высунул морду Ромео, наш кот, и как-то странно на меня посмотрел. - Что, жрать хочешь? – я зло сверкнул в его сторону глазами, и тот зашипел, видимо, почувствовав мое взвинченное состояние. И тут раздался звонок в дверь. Кот резко крутанулся на месте и, воодушевленный, помчался на звук неутихающей трели. Я же медленно побрел вслед за ним, заранее подготавливаясь к любым, даже самым неожиданным, сюрпризам. - Привет, сынок! - отец весь прямо-таки искрился от радости. «Радости»… - Угу… - нехотя буркнул я, окидывая прихожую беглым взглядом. Пакетов с предполагаемыми покупками видно не было. – Куда вы ходили? - Родион, дай нам хотя бы раздеться, - вымученно улыбнулась мне мать, - выпить чаю, согреться… - На улице не холодно, и у вас есть машина, - язвительно напомнил я, вынужденно посторонившись. Скрытые нотки в голосах родителей лишний раз подтверждали, что что-то не так. Хотя может у меня просто паранойя?.. Родители отправились на кухню, и оттуда практически сразу послышался требовательный ор Ромео. Как же хорошо, что меня он не любит и никогда не достает, даже избегает. Животные - это вообще не мой формат, особенно, если они совершенно бесполезны. В детстве у нас была собака, я уже не помню ее клички, да и не суть важно. Я играл с ней, а потом выколол карандашом глаз. Да, я тот еще фрукт, и будьте уверены – я вам не понравлюсь. Мои отец с матерью не родные, и никогда этого не скрывали. Надеюсь, что они сами до этого додумались, а не потому, что кто-то там сказал, что так будет лучше для моего психологического восприятия. Не терплю всю эту муру, связанную с мозгоправами и самих мозгоправов. Узнал я о своем истинном происхождении примерно в шесть лет, а немного погодя стал звать родителей по именам, безо всяких там «мам» и «пап». Так почему-то было проще, наверно, для моего психологического восприятия. Те поначалу расстраивались, но быстро привыкли, а после произошел уже упомянутый случай с собакой, и бастион счастливой семьи рухнул раз и навсегда. Отец тогда впервые поднял на меня руку, но больше от шока, нежели в воспитательных целях, а мать лишь глядела в немом ужасе. С тех пор я больше не трогал животных, твердо уяснив, что за это мне может и влететь, раз уж попало даже от родителей. Вместо этого я полностью переключился на людей вокруг. Разумеется, я не был идиотом и прекрасно понимал, что воткнуть карандаш в глаз собаке и сотворить то же самое с человеком – отнюдь несоразмерные вещи, но мне и не горело проделывать это снова. С людьми гораздо проще в том плане, что страдания им можно причинить и без применения телесного насилия, ведь у них есть чувства, а это – самое главное. И играть на этих чувствах, унижать, бить по слабым местам, доводя до слез, стало для меня наилучшим развлечением. - Родион, мы тебя ждем, - донеслось с кухни. Прекрасно, раз они меня ждут, значит, разговор и впрямь предстоит обо мне. Чаепитий ради чаепитий, когда вся семья в сборе, у нас обычно не бывает. Я вальяжно вплыл в помещение, открыто демонстрируя полнейшую невозмутимость, мол, что бы вы мне сейчас ни сказали, мне будет наплевать. На столе стоял приготовленный для меня кофе с Амаретто, мой любимый. Задабривают, значит. Что же вы там придумали такого?.. Я взял чашку с напитком и отошел от стола, подчеркнуто отчужденно облокотившись о кухонную стойку, после чего с любопытством взглянул на кислые лица родителей. - Ну и? - Мы кое-куда ходили сегодня, - наконец, начал мой отец, Антон. Я едва не поперхнулся, услышав эту новость. Да ладно?! А я и не заметил... - И мы хотим, чтобы ты сейчас спокойно нас выслушал, - за него продолжила уже моя мать, Адель. Да-а, вот такое вот у нее имечко, нестандартное. - Что ж, вы сумели меня заинтриговать, - я хмыкнул, невольно подумав о том, уж не собрались ли они упечь меня в психушку. А что, им только повод дай от меня избавиться. К примеру, каждое лето я проводил не с ними, а в детских лагерях, вплоть до дозволенного порога - шестнадцати лет. То есть, им предстоит еще хорошенько поломать головы, куда сбагрить меня на следующий год. - Мы посетили одного очень хорошего специалиста, и решили, что ты тоже должен к ней сходить, - сказав это, Антон вперил в меня свой внимательный взгляд. Я так и застыл с поднесенным к губам кофе. Приехали. Все-таки с психушкой я почти угадал… - Родион… - начала, было, Адель, но ее остановил мой предупреждающий взгляд. - Вам что, заняться больше нечем? – я выплеснул кофе, аромат и вкус которого теперь казались мне отвратительными, в раковину. – Ходите по всяким шарлатанам?.. - Не говори так, - устало возразила мне Адель, - пойми, это необходимо… - Необходимо?! – взорвался я. – Кому это, интересно?! Вам?! - Не смей повышать голос! – в начатую мной перепалку вклинился отец. – Ты пойдешь туда, и это не обсуждается. - И как это понимать?! – я сузил горящие от злости глаза, одновременно мысленно приказывая себе успокоиться. – Заставите меня, что ли? Я не вижу в этом никакой необходимости, так как у меня все прекрасно. Как у вас, не в курсе... Я был готов к какому угодно заскоку, хоть к преждевременным смотринам, но это было уже чересчур. Агитировать меня посетить психотерапевта, словно я какой-то неадекват… Нечто подобное я и собирался сказать, однако меня опередил Антон: - Завтра в восемь утра, я тебя отвезу. Гадство! Гадство!! Гадство!!! Меня словно унизили, и я был готов биться головой о стену. Адель смотрела сочувствующе, но мне это ее сочувствие охота было материализовать и утопить в грязи. Я в ярости залетел в свою комнату и от души хлопнул дверью. Хотелось побесноваться еще, но меня быстро отпустило, едва я остался наедине с самим собой. Рухнув на кровать, я схватил с тумбочки телефон и вышел в интернет. Если отвертеться никак, то делать нечего – придется идти и тратить драгоценное время единственного выходного на какую-то несусветную чушь. А значит, неплохо было бы поискать кое-какие статьи на тему, как общаться с мозгоправами и возможно ли это вообще... Нелли Андреевна Регер впервые за всю историю своей практики нервничала перед встречей с новым пациентом. Прежде она никогда не испытывала трудностей в общении с людьми, как до начала своей профессии, так и после. Но этот случай по всем признакам обещал быть трудным. Трудным, но и интересным. Разумеется, она учла все предполагаемые страхи его родителей, которые они излили на нее вчера, ведь все сказанное, конечно же, могло быть и утрировано. Однако те в основном говорили фактами, описывая по большей части не свои собственные домыслы по поводу сына, а конкретно его поступки. Возможность же копаться в его душе они, видимо, предоставили уже ей, попросту не в силах справиться с этим самим. Что ж, после всего того, что было озвучено в стенах кабинета Нелли, их можно понять. На телефонной трубке негромко пикнул звоночек, и мягкий голос секретарши Анны уведомил: «Нелли Андреевна, к вам посетитель». Просто посетителями, а не пациентами, было принято называть всех тех, кто еще не был занесен в общую картотеку, хотя фактически они приходили на прием. Дверь негромко отворилась, и внутрь вошел высокий подтянутый парень с чуть вьющимися темными волосами. Одна из прядей была небрежно убрана за ухо, на внешней стороне которого под светом дневной лампы коротко блеснула стальная скобка. Самовыражение в самой невинной своей форме. Не то, чтобы Нелли ожидала узреть эпатажного фрика, но внешне парень выглядел и держался скорее как взрослый, нежели трудный подросток. Не дожидаясь приглашения, он сел напротив нее, в уверенном жесте закинув ногу на ногу, и сходу установил прямой зрительный контакт. - Здравствуй, Родион, правильно? – мягко улыбнулась Нелли. - Что вам наговорили мои родители? – вопросом на вопрос ответил тот. – Про собаку рассказывали? Он выделил именно слово «рассказывали», а не то, что про «собаку». Значит, ему не стыдно, отметила про себя Нелли, а вслух произнесла: - Да, рассказывали, и не только про собаку, - она вновь не поскупилась в его адрес на самую теплую улыбку, - давай, для начала я представлюсь. Меня зовут Нелли Андреевна, и я… - У меня хорошее зрение, а шрифт на вашем бейдже разобрал бы и слепой калека, - нетерпеливо перебил ее Родион, - я пришел сюда не для того, чтобы заводить новые знакомства. Я хочу, чтобы вы сказали моим предкам, что со мной все в порядке и мне не нужен никакой психиатр. - У меня несколько иная специализация – я психолог, - успокаивающе промолвила Нелли, мысленно возводя глаза к небу и сетуя на то, как часто ей приходится сталкиваться с этой проблемой неверной трактовки ее профессии, - всего лишь. - И что это меняет?.. – раздраженно переспросил Родион. - Это означает, что твое присутствие здесь вовсе не показатель того, что ты ненормален, - пояснила ему та, - давай просто поговорим, хорошо? Поверь, это не займет много времени. - То есть, к вам нормальные люди ходят просто поговорить? – недоверчиво нахмурился Родион. - Можно сказать и так, - Нелли задумчиво покрутила в руках лежащие на столе малахитовые четки, - так как, согласен пообщаться? - Окей, - немного подумав, тот все-таки кивнул, - итак, что именно из моей биографии вас интересует? - Не из биографии, - психолог закончила перебирать четки и отложила их в сторону, - я хочу знать, что ты думаешь о самом себе. Монолог, который произошел далее, Нелли была уверена, что не забудет никогда. Во-первых, выяснилось, что Родион очень даже прекрасно осознает, кем он является и что творит далеко не самые правильные вещи. Более того, факт их свершения не тяготит его ни во время этих действ, ни после. Полнейшее отсутствие совести, комплексов и даже таких элементарных чувств, как жалость или благодарность. Человек-робот, не способный никого любить. Или, как красноречиво охарактеризовали его собственные родители, посетившие ее персону накануне, Чудовище. Самому Родиону, кстати, времяпровождение за этим занятием поверхностного самоанализа вроде как пришлось по вкусу. Под конец он даже вошел в раж, едва не начав рассказывать, как особенно удачно поиздевался над одним из своих одноклассников в школе, благо, Нелли его вовремя остановила, не в силах и дальше выслушивать весь этот кошмар. Ей надо было хорошенько все обдумать, взвесить факты и найти более или менее приемлемое решение проблемы. А в том, что проблема была, и весьма серьезная, теперь можно было даже и не сомневаться. Едва за Родионом закрылась дверь, она с облегчением выдохнула и откинула голову назад, зарываясь пальцами в светлую копну волос. Сейчас бы расслабляющий массаж головы, а еще лучше сразу мозгов. Порой ей казалось, что еще немного, и ей самой понадобится квалифицированная помощь специалиста. Саму себя ведь не успокоишь. В кабинет, словно только что выбравшаяся из кокона бабочка, впорхнула секретарша, на лице которой, вопреки всему, читался неописуемый восторг. - Анька, это жесть… - мгновенно трансформировавшись из профессионального врача в обыкновенную подругу, поделилась своим общим впечатлением Нелли. - Хоть диссертацию пиши. - Слушай, скажи мне сразу, а, он того, или нормальный?! – явно пропустив все ее слова мимо ушей, резво подскочила к столу девушка. – А то такой… я б его съела!.. Аня была девушкой романтичной и легко влюбчивой, чем резко контрастировала с самой Нелли – деловитой и разборчивой тридцатилетней женщиной. Правда, последний пункт к ее личной жизни уже никак не относился, так как замужней Регер, а в бытности своей Самойлова, счастливо пребывала уже шестой год. - Да не дай бог тебе с ним связаться, - предостерегающе сказала она, - век потом будешь свою сопливую натуру по частям собирать, а я тебе помогать. - Что, все так плохо? – заметно расстроилась Аня. – Жалко… у него глаза такие… мимо не пройти. Видела? Нелли тяжело вздохнула. Да, глаза у парня были необычные – глубокого зеленого оттенка с коричневыми крапинками. Но то, как они порой смотрели, зажигаясь холодной жестокой страстью, и то, что скрывалось за черной душой их обладателя – по-настоящему пугало повидавшую многих неуравновешенных людей женщину. Вечером позвонили его родители. Спрашивали, как все прошло, ибо сын молчит, словно партизан, вдобавок набравший в рот воды. - Все еще злится на нас, - высказали свое предположение они. Ну да, злиться-то мы умеем, а вот со всем остальным почему-то полный провал. Пока Нелли в мыслях задавалась этим вопросом, попутно она поведала Антону Валерьевичу, что на приеме все прошло без особых эксцессов. - Он говорил что-нибудь странное? – отец Родиона задал этот вопрос так быстро, что сразу стало понятно – им позарез необходимо подтверждение того, что их чадо либо безумно, либо нет. - Простите, но это конфиденциальная информация, и я не имею права разглашать ее даже вам, - заученно проговорила Нелли. В работе психолога не распространяться было основным залогом успеха, а также касалось ее личных принципов, которыми Регер никогда не пренебрегала. - Но мы его родители, - тут же возмутился тот, - а он несовершеннолетний! - Тем не менее, - сухо отозвалась Нелли, - я не имею на это никакого права. - Понятно, - упадническим тоном донеслось с того конца линии, - то есть, вы не можете сказать ничего конкретного?.. - Если он захочет, пусть приходит снова, только передайте ему, чтобы заранее договаривался о времени, - ответила психолог, - и тогда будем с ним… разбираться. Мозгоправка оказалась на удивление сносной. Во-первых, она была сравнительно молодая, а это дорогого стоит, поскольку с пожилыми тетечками и дядечками у меня априори общение не складывалось. Проблема разных поколений, недооценка, морщины (бр-р), «молодой человек, уступите место!..» и иже с ними. Во-вторых, она была легкой на подъем, часто шутила и вообще изъяснялась понятным для меня языком. На пальце у нее было надето обручальное кольцо, так что еще и на любовном фронте царил полный порядок. Иными словами, перед собой я видел вполне адекватного человека без лишних заморочек, хотя психологи, наверно, все такие. У них ведь работа - людям нравиться, а не наоборот. Единственное, что меня здорово смущало, так это то, что за разговоры тупо обо мне приходилось платить приличные деньги. Лучше бы родители сразу отдали их мне, а поговорить «по душам» я бы и так нашел с кем. Было бы желание. В общей сложности у нас было три, беспрерывно следующих один за другим, сеансов, в ходе которых я веселился на полную катушку. Выражение ее лица, когда я говорил о том, что даунов надо уничтожать внутриутробно, было воистину бесценно. Я не скупился на щедрые и красочные эпитеты, описывая мое отношение к гостям столицы и высказывая мнение по поводу того, что с ними со всеми следует делать. Любое ее опровержение, каким бы оно ни было, ретиво мною отметалось. Я был верен своим словам и взглядам, впрочем, как и всегда. И навсегда. Во время третьей нашей встречи произошло кое-что интересное. Точнее, не произошло, а прозвучало из ее уст. Нелли неожиданно предложила мне провести эксперимент. - Ты понимаешь, что с тобой что-то не так? Что ты отличаешься от других людей? – очередную беседу она начала с этого вопроса. - Иногда да, иногда нет… - чистосердечно признался я. Нет, ну а что?.. Всем людям рано или поздно начинает казаться, что они не от мира сего, и тут я не исключение. – А что, вы уже созрели с моим диагнозом? Круто было бы узнать, что со мной. А то так и всю жизнь можно прожить, не ведая и не гадая, что я на самом деле психопат. - Пока трудно сказать. Возможно, какое-то биохимическое нарушение, - поймав мой откровенно вопросительный взгляд, она принялась терпеливо пояснять, - ты не способен испытывать всю полную гамму эмоций, и, как наверно сам уже заметил, по большей части положительных. Я имею в виду такие чувства, как любовь или сочувствие, благодарность, привязанность… понимаешь? - Понимаю, - тупо ответил я, пытаясь переваривать услышанное, - и почему так? - Есть два варианта развития событий. Либо это врожденное, приобретенное на генетическом уровне - возможно, твоя биологическая мать пила во время беременности или у тебя просто плохая наследственность, - Нелли выдержала небольшую паузу, - либо в периоды раннего детства ты подвергался насилию. Было такое? - Родители и пальцем не тронули, - я умолчал о последствиях истории с нашей собакой, к тому же, сей незначительный эпизод с одной единственной пощечиной вряд ли бы послужил спусковым рычагом, - а приют я помню плохо, мне три года было. Нелли, выслушав, кивнула, а затем задала новый провокационный вопрос: - Хотелось бы тебе, чтобы тебя любили? - В смысле? – не понял я, нахмуривая бровь. Всегда так делаю, когда слышу в свой адрес откровенный бред. - Я имею в виду, что все люди, так или иначе, хотят нравиться другим. - Ну, а я-то тут при чем? – я снова прикинулся дурачком, хотя мне и вправду было невдомек, чего она от меня хочет. – Намекаете, что и я тоже такой?.. - Именно, - ну и ну, вот тебе и премудрости психологии, - вот только для такого как ты это практически невозможно. - Практически или все же невозможно? – решился уточнить я. - Скажем так, это как пытаться обучить дауна математике, но всю ее, как правило, он постичь не сумеет, - ответила Нелли, - нет должного подспорья, то бишь, количества требуемого ума, а в твоем случае – эмоционального развития. Но если ты все равно не прочь попробовать – предлагаю провести эксперимент. - Какой? – против воли заинтересовался я. Новость о том, что я неполноценный, сильно хлестнула по моему самолюбию, и теперь я был готов рвать и метать, лишь бы доказать, что Регер не права. - Ты же в состоянии угадать, что нравится тому или иному человеку?.. – спросила она. - Ну да, что тут сложного-то, - я самоуверенно фыркнул, - значит, целью эксперимента будет стать всеобщим любимчиком или типа того? - Или типа того, - подтвердила Нелли, - тебя должны перестать бояться и избегать, и я сейчас говорю также и о тех, на кого ты уже успел нагнать страху. - Про лохов, в смысле? – я презрительно поморщился. И этим тоже, что ли, придется угождать? - Да, Родион. Родители, те, с кем ты и так в хороших отношениях, учителя и эти так называемые тобой лохи… все они должны тебя полюбить. Ну как, думаешь, справишься? Я должен был сказать «нет». Мне хотелось сказать «нет», плюнуть на все это дело, покинуть кабинет, навсегда забыть Нелли и продолжать жить своей привычной жизнью, но… вместо этого я взял и согласился. Меня будто бы брали на слабо, и не брали одновременно. Тонкая политика, ничего не скажешь. Перед самым своим уходом я вдруг вспомнил одну не выясненную деталь: - А если мне все это не понравится? - Тогда ты безнадежен, - сказала, как отрезала эта чрезвычайно самонадеянная, но, не побоюсь этого слова, умная блондинка. Что-то у нас с ней было общего. Мы решили, что в следующий, четвертый раз, я приду уже, когда сам сочту нужным. Но вместе с тем мне было дано одно условие – я должен буду либо добиться хоть каких-нибудь результатов, либо отказаться от всей этой затеи окончательно и бесповоротно. Признавать же то, что я моральный урод, причем в прямом смысле этого слова, я пока не собирался.