Лихорадка

      В его комнате слишком холодно для королевских покоев, и Джерар велит слугам подбросить в очаг больше дров. За окном в неистовом вальсе кружится снег, надвигается метель, а повелитель целого мира беспокойно мечется от стены к стене и не может согреться. И не спасают ни огонь, ни мех покрывал, ни подогретое вино. И давно уже опустилась ночь, и время словно застыло, и не осталось ничего, кроме звука его собственных шагов и биения сердца. И холода, и...       Эльза сидит в кресле, слишком большом и нелепо роскошном, в тени и смотрит на него из-под падающей на лицо чёлки. Странно смотрит, без утайки, без привычной строгости или злости. Испытующе? Нет, с любопытством скорее. С непривычным любопытством.       Плечи её совсем не дрожат, на щеках всё ещё застыл лёгкий румянец: она только вернулась во дворец, и десяти минут не прошло, и он сразу потребовал её к себе. Эльза словно бы и не чувствовала этого подбирающегося из тёмных углов холода, словно бы его и не было для неё вовсе. Спокойная, молчаливая, привычная Эльза, которую не смутить ни странными просьбами, ни нелепым поведением.       Наверное, стоит отослать её. Извиниться за свой глупый мальчишеский вызов и отослать. Наверное, она устала и голодна. Быть может, её кто-то ждёт. Вот только страшно ему, почти по-детски страшно оставаться совсем одному в пустой и мрачной комнате, когда за окном танцует метель, а со всех сторон сжимает кольцо беспощадный холод.       ― Ты, верно, голодна? ― собственный голос кажется чужим, слишком хриплым и тихим. ― Я велю принести ужин...       Он замолкает: Эльза отрицательно качает головой и недовольно хмурится. Да и с чего бы ей ужинать с ним?       ― Тогда вина? Ещё есть эль и...       Джерар снова замолкает, на этот раз от неожиданности. Почти инстинктивно он отступает назад, но замирает, когда такая тёплая ладонь едва уловимо касается его лба.       Эльза стоит напротив, впервые так близко, всего в полушаге. Он не уловил то мгновение, когда она оказалась рядом. От его тяжёлого дыхания чуть шевелятся волосы на её висках, а в глазах Найтуокер застыло уже не любопытство.       ― У Вас жар, повелитель.       Он не узнаёт её голос, так мало стало в нём холода! И непонимающе кивает согласно, и хочет вдруг, чтобы она никогда не опускала своей руки с его лба.       ― Нужно послать за Симоном. Вы слышите меня, Ваше Величество? Вам нужен доктор!       В его комнате слишком холодно для королевских покоев, и Джерар тянется к единственному настоящему источнику тепла ― крепко сжимает ладонь Эльзы своими окаменевшими от холода пальцами.       ― Не нужно, ― губы слушаются плохо, и он почти не слышит собственного голоса. ― Не нужно. Ты только... не уходи, хорошо?       Королевство за окном исчезает под белым снегом, а его король стоит перед удивлённо-хмурой девушкой и понимает, что ни за что в этом или ином мире не заставит себя разжать её руку.       До чего же странно было видеть её здесь, усталую и немного растерянную, одну на чужом незнакомом вокзале затерянного среди гор и снега провинциального городка. Слишком... неправдоподобно. Настолько, что в первую минуту Мистоган решил, что обознался. Обманулся красивым видением среди праздничных огней и собственным желанием не быть одному в этот вечер. Вот только стоящая в двух шагах от него Эльза Скарлет не была ни иллюзией, ни галлюцинацией. И она улыбалась ему, так просто, и смотрела немного растерянно, словно хотела сказать что-то и не решалась.       ― Мистоган? ― спрятав упавшую на лицо прядь алых волос за ухо, Эльза сделала немного неуверенный шаг навстречу. ― Как странно встретить тебя здесь! Поезда до Магнолии отменили. Кажется, у них на линии неполадки из-за схода лавины.       Он кивает, радуясь, что вязаный шарф надёжно скрывает лицо, а дрожащие руки под плащом не выдают волнения. Кажется, они впервые остались наедине и впервые ему не нужно исчезать в дымке утреннего тумана. Двое волшебников «Хвоста Феи», одни в зале ожидания опустевшего вокзала, так далеко от дома и настоящего праздника.       ― Видимо, до завтрашнего утра попасть в гильдию не удастся. А жаль, Мира обещала устроить в эту Ночь что–то особенное. Хотя, ей всегда удаётся меня удивить. В прошлом году она организовала бал-маскарад, в позапрошлом ― каток прямо в главном зале! Жаль, что ты этого не видел...       Эльза краснеет и смущается, она не привыкла говорить так много и о «всяких милых глупостях», поэтому чувствующий себя немного виноватым за собственное молчание Мистоган жестом приглашает её сесть на ближайшую лавочку, и она согласно кивает.       ― Ты был на задании в этих краях? Я тоже, в маленькой курортной деревеньке неподалёку. Собиралась вернуться ещё вчера, но староста сманил меня лыжами. Это, конечно, весело, но если бы я знала, что поезда отменят...       Эльза снова замолкает. Обняв себя за локти и чуть склонив голову на бок, она смотрит, как мерцают огоньки на пушистой ели, украшающей зал ожидания. Грустно так смотрит, расстроено, и не нужно быть телепатом, чтобы понять: Эльза Скарлет сейчас бы многое отдала, чтобы быть там, в тёплой и уютной гильдии, среди друзей и товарищей. Встречала ли она когда-то Самую Длинную Ночь вот так, без праздничного ужина и лихого веселья, свойственного всем волшебникам «Хвоста Феи»? Наверное, нет.       Поколебавшись всего мгновение, Мистоган касается её плеча. Ему хочется сказать, чтобы она не расстраивалась, что уже завтра она будет дома. Эльза смотрит на него удивлённо, а потом улыбается: она всё понимает. И поддержку его без слов, и то, что даже это не повод быть грустной в такую Ночь.       ― Почему ты никогда не празднуешь с нами, Мистоган? Тебе бы понравилось, я уверена. Под потолком парят свечи, на лавках и у ели – горы подарков, на балконе играют музыканты, и все танцуют!.. Знаешь, Мистоган, когда я только вступила в гильдию, я не верила, что когда-нибудь смогу так... веселиться. Просто веселиться, смеяться и радоваться вместе со всеми, что пришла зима, что год завершён, что теперь ночь пойдёт на убыль, а значит скоро придёт весна и наступят другие, солнечные дни. Не думала... В мою самую первую Ночь в гильдии мастер устраивал фейерверки и нарядился Снежным Дедом. Это было забавно. До сих пор помню, как в его ватной бороде запутались леденцы, а из мешка с подарками в самый торжественный момент выкатилась пустая бутылка эля!       Эльза тихонько хихикнула и сразу же прикрыла губы ладонью, покраснев сильнее прежнего.       ― Прости, я несу какую-то чушь, вряд ли тебе всё это интересно... Прости, я сегодня сама не своя. Дурацкие поезда, всё из-за них!       ...До чего же странно это было: они сидели рядом, так нереально близко, и Мистоган, тихонько прижав к себе самую сильную и прекрасную девушку обоих миров, со всей возможно нежностью и осторожностью гладил её по вздрагивающей спине и мысленно обещал, что сделает всё, чтобы она больше никогда не проводила Самую Длинную Ночь с совершенно далёким ей человеком на чужом незнакомом вокзале.

***

      В приёмной короля темно и мрачно, лишь тени от пылающего в камине огня танцуют на стене: Эльза не хочет жечь свечей. Она сидит в высоком кресле, с силой сжав подлокотники до белизны пальцем, и немигающим взглядом смотрит куда-то в пустоту. Губы её чуть дрожат, едва заметно, а между бровей проступает напряжённая морщинка.       Симону знаком этот её взгляд, знакома и напряжённая поза и никому постороннему незаметное волнение: Эльза ждёт чего-то. Чего-то от неё независящего, перед чем она абсолютно бессильна и бесполезна. Худшее из возможных ожиданий.       Симону хочется обнять её. Крепко, так, чтобы у неё не возникло мысли даже дёрнуться, не то что оттолкнуть. Хочется опуститься рядом на колени и нежно взять за руку. Сказать что-то ласковое, ободряющее. Хочется увидеть её улыбку, пусть и усталую, грустную и совсем призрачную. Вот только это не нужно ей. Ему, Симону, ― нужно, важно, порой даже кажется ― необходимо! Ему, а Эльза Найтуокер нуждается в другом. Особенно ― сейчас.       Боги, а ведь он тоже устал! Он тоже измучен, он тоже не спит и не ест. И не думает ни о чём другом. Быть может поэтому Симон решает прекратить попытки подобрать слова или оправдания. Сев в кресло напротив, так, чтобы видеть мазки синяков под её глазами, он произносит слова, такие долгожданные от него ею слова. Жаль, что совсем не утешительные.       ― Я не знаю в чём причина недуга короля, Эльза. Можешь приказать арестовать меня или убить прямо здесь и сейчас как изменника ― это ничего не изменит. Я бессилен и в неведение, и...       Она даже не вздрогнула, даже не повела головы в его сторону, и Симон со злостью прикусывает собственную губу: знала! Только вслух говорить не хотела.       ― Это не пневмония, как я боялся в начале. И не яд.       Эльза молчит, не отрывая взгляда от стены за его плечом. Блики от огня освещают её лицо и волосы, скрывая в тени чуть дрожащие, словно в ознобе, колени. Симону хочется выругаться или ударить самого себя по щеке: он пытается что-то говорить, а ведь она его даже не слышит!       ― ...Он всё время повторяет моё имя.       Симон вздрагивает, не ожидая: шёпот Эльзы доходит до него внезапно, словно чужие шаги из темноты.       ― ...И я не знаю, кто ему видится в бреду: рыцарь, готовый умереть за его королевство, или женщина с Земли, из его другой жизни?       Руки её больше не сжимают подлокотники: Эльза обнимает себя, впившись ногтями собственные плечи. Её трясёт, словно это она бьётся с лихорадкой, словно это она одной ногой в ином мире.       ― Эльза, прошу, успокойся, ― Симон хочет дотронуться до неё, успокоить, но Найтуокер резко дёргается и отстраняется. И вдруг смотрит на него, словно впервые.       ― Симон, это же не... Я долго болела, а он... он всё время был неподалёку. Не мог же он в самом деле... от меня..?       ― Эльза, прекрати, я уже в сотый раз тебе говорю: это не туберкулёз! Это вообще не пойми что! Возьми себя в руки, наконец!       Он замолкает резко, поняв, что кричит. Но неожиданно это помогло: Эльза удивлённо заморгала, а потом шумно выдохнула и уже совсем другим голосом произнесла:       ― Прости, Симон. Сама не знаю, что на меня нашло.       ― Зато я знаю, ― покачав головой, Симон садится в кресло напротив и устало прикрывает глаза ладонью. ― Тебе нужно отдохнуть, нам всем нужно. Издёрганная и изнеможенная до предела ты ничем не поможешь своему королю.       ― Нашему королю, ― недовольно сдвинув брови, Эльза подошла к камину и чуть склонилась над огнём. ― Он может быть кем угодно: избалованным мальчишкой, сбежавшим принцем, изменником, бездарным правителем, но, не смотря на всё это, Джерар – сын Его Величества Фауста. И король Эдораса. Нашего Эдораса, Симон. И мне дурно от одной мысли, что станет с нашей несчастной страной, если вдруг единственного законно правителя не станет.       Симон болезненно поморщится: подобные мысли посещали и его, и всех во дворце, но лекарь старательно гнал их прочь.       ― Прости меня, Эльза, но я действительно не знаю, что делать. Я могу лишь снять симптомы лихорадки, но это лишь временная мера. Пока неясна причина... Прости, но я всё же не Грандина.       Эльза лишь грустно улыбается в ответ.       ― Знаю, Симон, но кроме тебя у нас больше никого нет. Знаешь, я сейчас вспомнила кое-что: у Его Величества Фауста ведь тоже случались такие приступы лихорадки. Я тогда была лейтенантом капитана Роберта, и несколько раз мы сопровождали государя в его тайных поездках в зимний домик. Причина у этих редких отлучек из дворца у Его Величества была только одна: слабость его здоровья. А после нескольких дней отдыха...       ― Боги, Эльза, какой же я идиот! – Симон давно не чувствовал себя таким дураком. Подскочив с места, он машинально быстро начала расхаживать по комнате, не обращая внимания на удивлённую Найтуокер. ― Я должен был догадаться, Эльза! Синдром хронической усталости или, как его называла Грандина в своих трудах, «симптом королей»! Боги, я недостоин быть придворным лекарем!       ― Погоди, Симон, ты знаешь, что делать?       Эльза смотрела на него немного недоверчиво, и посему Симон просто положил ей ладони на плечи, кивнул и улыбнулся.       ― Знаю, Эльза, теперь – знаю.

***

      Явился наконец-то, будто и дня не прошло! Грязный, мокрый от снега да ещё и с глазами обиженного ребёнка. Будто это он всю ночь напролёт заснуть не мог и все глаза проглядел в ожидании!       Стиснув зубы покрепче, дабы не брякнуть того, за что потом перед правнуками стыдно будет, Полюшка в молчании бросила деревянную чашку на стол, без особых любезностей приглашая отобедать. Мистоган безмолвно и покорно снял плащ и сапоги у порога и бесшумно, словно кот, протопал через кухню в ванную, умыться и руки ополоснуть. Полюшка проводила его взглядом и недовольно покачала головой.       Сто лет назад она бы его даже на порог не пустила, приблуду, проведшего Тёмную Ночь не у очага, а в дороге или того хуже ― в месте без огня, чужом и бездушном вроде всех этих гостинец да дворов постоялых. А то никак и не внук это её вовсе, а демон в его обличье или сам Бродяга в дом пришёл. Вот только время не то, боги не те да и мир, признаться, другой. Здесь не боятся, а празднуют самую длинную ночь года. Не прячутся в родных стенах, а танцуют и поют. Полюшка не осуждала, она была чужой среди чужих и за годы жизни на Земле привыкла ко многим её странностям. Привыкла, но не приняла.       Через десять минут они уже обедали. Мистоган ел без аппетита и то и дело ронял ложку, словно мысли мальчишки витали далеко от супа и рагу.       ― Где ты шлялся, дурень? ― Полюшка лет двести как не девочка, чтобы тактично делать вид, что она ничего не замечает. ― Я успела раз пять тебя похоронить за эту проклятую ночь! Обещал же: буду, вот я, дура старая, и ждала!       ― Соскучилась, ба-бу-ш-ка? ― насмешливо поинтересовался Мистоган, а Полюшка лишь презрительно хмыкнула: это была такая их общая игра в «бабушку» и «внука». А ведь они оба слишком хорошо понимали, что «полоумная отшельница» никак не может быть роднёй наследного принца. В их родном мире ― точно не может.       ― Вот ещё! Я о своих яблоках беспокоилась, после каждого твоего визита я обычно две-три дюжины досчитаться не могу!       ― О, безусловно так и есть! ― Мистоган рассмеялся, а потом вдруг замолк и серьёзно произнёс: ― Я был не один. В чужом и незнакомом городе я кое-кого встретил. Эльзу. Все поезда отменили, и мы оказались заперты одни на том опустевшем вокзале. Она... мне кажется, она очень расстроилась из-за этого.       ― Ещё бы! ― фыркнув, Полюшка начала неспешно собирать тарелки со стола. ― Старый хрыч Макаров как-то обмолвился, что, когда эта девчонка только вступила в гильдию, она совсем не умела веселиться. Шарахалась от каждой вспышки магического фейерверка, вздрагивала от громких звуков. А Самая Длинная Ночь стала её первым настоящим праздников в гильдии. Неудивительно, что это особое торжество для девочки.       ― Вот как, ― грустно улыбнувшись, Мистоган подал ей свою тарелку с почти нетронутой едой. ― А она улыбалась...       ― Видимо для того, чтобы плакать на плече у мужчины, даже у этой валькирии отваги не хватает, ― ехидно заметила Полюшка.       ― Знаешь, бабуль, я бы хотел встретить следующую Ночь снова с ней. Только в гильдии и...       ― Каких грибов ты объелся, дурень?! ― Полюшка даже не знала, но что ей злиться больше: на фамильярное обращение или глупую влюблённость «внучка»? ― Вы же из разных миров, поганка ты эдакая!       ― Это имеет какое-то значение? ― пожал плечами Мистоган, слишком равнодушно, и Полюшка поняла сразу: действительно влюбился! По уши, мальчишка паршивый! ― Я не собираюсь возвращаться.       ― Ага, ты собираешься до конца собственной бездарной жизни прятать лицо и скрывать настоящее имя под глупым прозвищем! Хороша жизнь, ничего не скажешь! А что, иди, сними маску и признайся этой алой! Встань на колени, предложи руку, сердце и почки, обе! О, и не забудь обмолвиться о своём статусе в родном мире, нынешние девицы падки на заморских принцев!       ― Что ты несёшь, ба? ― раздражённо потирая переносицу, Мистоган подошёл к тазу для мойки посуды и засучил рукава.       ― Это я о тебе, глупом, беспокоюсь! ― выдохнув, Полюшка устало опустилась на табурет и тихо, горько произнесла: ― Такое уже было, Джерар. Твой дед-король тоже отличался... влюбчивостью. И, несмотря на все противоречия и законы, женился на одной... не его статуса женщине. Думаю, в детстве тебе рассказывали сказки о первой жене твоего деда, королеве-ведьме Грандине? Так вот, вы, ты и Эльза, ― чужие друг другу. Пойми это и прими, а если не можешь ― заканчивай маяться дурью, возвращайся в Эдорас и найди себе другую Эльзу.       ― Как мой дед нашёл себе другую жену? ― сквозь зубы прошипел Мистоган, яростно натирая тарелку губкой.       ― А что в этом плохого? ― удивилась Полюшка. ― Он нашёл себе настоящую леди-королеву, подарившему ему сына и наследника ― твоего отца.       ― А что он сделал с королевой-ведьмой? Отправил на костёр? ― вынув все тарелки разом из воды, Мистоган поднял их над тазом, стряхивая капли воды и пену.       ― Кто же знает, куда она делась да что с ней сталось? Да и кого это волнует, мальчик?       ― Меня, ― серьёзно посмотрев ей в глаза, самый скрытный маг «Хвоста Феи» убрал тарелки и опустился рядом на одно колено перед Полюшкой. ― Ты права, мне рассказывали в детстве о первой жене моего деда. Много рассказывали. Некоторые слуги и даже капитан Роберт считали, что отец... Фауст вовсе и не сын той, второй, леди-королевы. И что королева-ведьма Грандина сама покинула дворец и исчезла в ночи. Многие верят, что она просто отправилась странствовать дальше, в другие миры, ведь до встречи с моим дедом она была известной целительницей и ворожеей.       ― Чего только не болтают среди дворцовых стен, ― хмыкнув, Полюшка, взяла руку Мистогна в свою шершавую ладонь и произнесла. ― Обещай мне. Обещай забыть и выкинуть из головы эту девчонку вместе с другими глупостями. Это всё не к добру, можешь поверить старой мудрой женщине?       ― Ты вовсе не старая, - улыбнувшись, пусть и совсем не весело, Мистоган коснулся губами сухих пальцев знахарки. ― Обещаю, бабушка.       За окном медленно порхал снег. Не кружился, не рвался в бешеном ритме надвигающейся бури, а именно порхал, легко и необыкновенно красиво. Словно сонмы белых мотыльков. Невольно вздрагивая от прикосновения к холодному стеклу окна, Джерар думал о том, как было бы приятно просто прогуляться под этим пушистым и невесомым снегом. Вот только лихорадка отпустила его всего пару дней назад, а недовольный взгляд Эльзы из-за плеча очень красноречиво говорил, что она не выпустит его из тёплых стен загородной резиденции ещё дней десять точно.       Иногда Джерару казалось, что он виноват перед ней. Именно перед ней, только перед ней. Перед этой бесконечно усталой, сумрачной девушкой, так обманчиво похожей на его первую влюблённость. Только Скарлет не хмурилась так серьёзно и чаще улыбалась. А ещё она носила доспехи и боялась плакать на чужих глазах.       А Найтуокер не носит доспехов и не плачет вовсе. Другая Эльза.       ― Может, всё же выпустишь меня? ― он старается улыбаться, вот только Эльза даже взгляда от книги на своих коленях не отрывает. ― У меня же вроде как каникулы, имею же я право хотя немного прогуляться?       ― Конечно, Ваше Величество, ― спокойный, немного скучающий голос: то ли ей книга из библиотеки не нравится, то ли общество его. ― Если сегодня и завтра температура не поднимется снова, я думаю, вам можно будет выйти в сад. Ненадолго.       Джерар только смиренно вздыхает и плотнее кутается в плед: он действительно чувствует себя всё ещё слишком слабым даже для того, чтобы свободно перемещаться по резиденции.       ― Ужасная книга, ― прикрыв ладонью лицо и стараясь зевнуть как можно более незаметно, Эльза встала со своего места и направилась к двери. ― С вашего позволения, государь, я Вас ненадолго оставлю.       ― Снова пойдёшь разгребать снег во внутреннем дворике? ― с любопытством поинтересовался Джерар, склонив голову на плечо и любуясь удивлённым лицом девушки. ― Ты вчера его расчищала, я видел из окна. Зачем тебе это, ты ведь можешь простудиться?       ― Мы взяли с собой немного слуг, Ваше Величество, когда покидали замок, а кто-то всё равно должен этим заниматься, ― серьёзно произнесла Эльза, не пряча взгляда и нисколько не стесняясь того, что её король видел своего рыцаря не только с мечом, но и с лопатой. ― А ещё я не выношу безделья, а в здешней библиотеке есть только любовные романы.       ― А ещё трактаты по медицине, и то, и то ― наследие моих бабок-королев, ― улыбнувшись, Джерар неспешно стянул с себя шарф и, прежде чем его рыцарь успела возмутиться, немного небрежно намотал его вокруг её шеи. ― Вот, теперь можешь идти и расчищать сугробы, о моя прекрасная воительница!       Эльза нахмурилась, но шарф не сняла, только сжала легонькой край мягкой ткани.       ― Тёплый. Благодарю, Ваше Величество.       Джерар только кивнул. Потому что слова пересохли и застряли в горле в ту самую секунду, когда она на него посмотрела. Без злости, без обиды, без проклятой вечной субординации.       Она действительно была благодарна, просто – благодарна. И это была лучшая награда для глупого короля, столько дней провалявшегося в постели лишь с лихорадкой.       А потом Эльза ушла, а Джерар снова вернулся к окну, выходящему во внутренний дворик и сад. Завтра он тоже обязательно выйдет под падающий снег и специально плюхнется в ближайший сугробом, совсем как обычный мальчишка, и только ради того, чтобы пришла его верный рыцарь и в очередной раз спасла. Даже от обычного снега.