Красный ирис

Еще с утра в кабинете Уильяма Ти Спирса бушевал кроваво-красный ураган страстей, именуемый Греллем Сатклиффом, как обычно, пытаясь разнести на кусочки стабильный и спокойный мир начальника. Правда, на этот раз, помимо вороха слащавых похотливых любезностей, отдававших лавандой и спермой, Уильям обнаружил еще один воистину бесполезный дар – небольшую нефритовую вазочку с ярким красным цветком, водруженную на его стол, поверх отчетов и папок с делами. Светящиеся лукавством и нескрываемой страстью томно прикрытые тяжелыми веками, глаза Сатклиффа, цвета зеленого янтаря, неоднозначно говорили, что презент со смыслом. А в том, что этот смысл явно малоприличен, Ти Спирс нисколько не сомневался. Вальяжно развалившийся в его кресле, Сатклифф соблазнительно закинул ногу на ногу, и сладко улыбнулся, открыв миру острый ряд зубов, роднящий его с некогда обожаемой бензопилой Смерти, с которой ему – увы и ах – пришлось расстаться после злополучной встречи с милым Себастьянчиком, изменившей его жизнь. Уильям бросил холодный мимолетный взгляд на странноватого вида растение. Рваные неряшливые лепестки оттенка ветреного заката, словно куски окровавленного мяса на стебле. Ти Спирс поморщился – только Сатклифф мог принести такую неэстетичную вещь. Впрочем, очень на него самого похожую. - Что это? – холодный строгий голос синигами не выражал ни грамма радости, которую, по мнению распутного алого жнеца, должен был принести ему дар. - Ну как же, Уилли, - сладко запел манерный Грелль. – Это красный ирис, редкий сорт. Разве он не прекрасен? - Нет, - не считая нужным кривить душой и щадить чувства разнузданного подчиненного, отрезал Уильям. – Уберите эту мерзость с моего стола, Сатклифф. - Ах, какой же ты неразборчивый в цветах, ммм. Ведь, даря тебе ирис, я говорю « милый Уилли, я так дорожу тобой и нашими отношениями», видишь? Это ооооочень важный подарок! К тому же, он так похож на меня, верно? Правда же? Алый синигами порывисто схватил вазочку и прижал ее к груди, зарываясь щекой в лепестки. - Да, - пробормотал Ти Спирс. – Одно лицо. Тем не менее, Сатклифф, это ни в коем разе не отменяет моего приказа убрать это отсюда. - Но куда же? – состроил плаксивую гримаску синигами, перебрав ногами и кокетливо поводя плечиками, словно престарелая театральная прима, морщины и старческие пятна которой уже давно не скрывал никакой грим, но все еще мечтающая нравиться поклонникам. - Куда угодно, - парировал начальник. – Думаю, мусорное ведро превосходно подойдет для этой цели. - ТЫ! – вскочил Сатклифф, нежно баюкая цветок на груди, волнение которой было заметно даже под плотной тканью жилета. Длинные, непозволительно длинные волосы скандалиста кровавыми всплесками упали ему на исказившееся от гнева лицо. – Да, как ты можешь так пренебрежительно относиться к цветам, Уилли?! Они воплощают собой всю красоту и очарование этого мира, любовь и страсть, отождествляя их и украшая даже самое бесконечное уродство, даже смерть и тлен! Как можешь ты настолько не уважать мои чувства, Уилли? Но, раз ты так этого хочешь – прекрасно! Широким жестом алый жнец отправил цветок в корзину для бумаг, раскрасневшись от злости. Ти Спирс спокойно наблюдал за выходкой Грелля, отдающей театральной фальшью и ненатуральностью. Все в этом странном мужчине не по-настоящему, начиная с накладных ресниц и заканчивая тем, что лежало у него за душой. Признавшись вдруг себе самому, что он непомерно устал от показушности Сатклиффа, Уильям молча вынул косу Смерти, и подцепил Секатором алого жнеца. Ругаясь, как сапожник, самыми грязными словами, Грелль был выставлен за дверь, которая тут же захлопнулась за его спиной. Уильям прислонился к ней спиной и тяжело вздохнул. Нервов оставалось все меньше и меньше, стальные когда-то струны, теперь рвались, словно хлопковые нити. Это было утром. Совсем еще недавно, всего несколько часов назад. А сейчас стрелки настенных часов показывали ровно полночь. Уильям Ти Спирс сидел на подоконнике у открытого окна и курил, не замечая затяжек. До этого он никогда не выказывал привязанности к табаку, никогда не употреблял его, сейчас же смолил одну за другой, молча уставившись в ночь. Аккуратный пиджак был небрежно брошен на спинку кресла, на кожаном сиденьи, еще сохранившем резкий аромат духов Сатклиффа, валялся черный галстук Уильяма. Хозяин же его переживал в мыслях события прошедшей пары часов, очередного задания, которое он проводил в паре с алым жнецом, не доверяя слишком зарвавшемуся и увлекшемуся синигами забрать пленку жизни одного очень опасного преступника – серийного детоубийцы. Зачем нужно было там находиться, если понятно было сразу, что права на второй шанс этот умирающий не имел, Ти Спирс не знал. Но правила требовали того, а значит, им необходимо было подчиниться. И Уильям подчинился, являясь рабом собственных обязательств и догматов. Не хотел сдаваться тот, кто в сладострастии грешном собственными руками сжимая детское горло, наслаждался жизнью, не желал он умирать. Боролась его пленка агрессивно, страстно, острыми цепями опутывая двух синигами, ловя их в свои спутанные сети, в нескрываемом намерении жестоко растерзать их на части, но сохранить свое существование. Ни капли раскаяния, чтобы подчиниться своей судьбе, ни малейшего чувства вины не стали спутниками этого человека, и пленка его жизни выливала наружу свою грязную кровожадную сущность. Недолго танцевала на лезвии ножа алая балерина, возбужденный битвой смех ее резко прервался, и Уильям отвлекся, чтобы посмотреть, что случилось. Однако эта промашка едва не стоила жизни и ему самому – тяжелые, жадные до крови путы кинопленки не дремали, активно атакуя своего неприятеля. И лишь перерезав ее во множестве мест, Ти Спирс сумел остановить сопротивление и собрать покоренного врага в свою Косу. Тело убийцы дернулось и затихло – пришел его конец. Но не одному ему. Во дворе тюрьмы, где проходила короткая, но жаркая битва, в свежем снегу дергалось в агонии тело, одетое во все красное. Но теперь алого стало в разы больше, оно вытекало из-под тела Сатклиффа, отражая в себе звезды. Увлекшись сражением, не сумев осознать его серьезность и потеряв бдительность, Грелль Сатклифф погиб от собственных Кос Смерти, вырванных пленкой и вонзенных ему в грудь, ранее наполненную морем эмоций, теперь же неподвижную и остывающую. Что писать в отчете по делу, Уильям знал. Знал он также, что несмотря ни на какие душевные волнения, этот отчет будет написан и утром ляжет на стол тех, кто свыше. Однако, это произойдет чуть позже. Не сейчас. Взгляд Уильяма упал на мусорную корзину около его письменного стола. Мужчина тяжело поднялся и бережно вытащил из корзины слегка увядший алый цветок. Расправив его лепестки, Ти Спирс вдруг удивился тому, чего раньше не заметил – в тусклом свете лампы красный ирис больше не был похож на рваные ошметки плоти. Сейчас он казался сделанным из шелковой смятой салфетки, какие часто выставляют на банкетах в дорогих салфетницах. Синигами, сам не понимая, что с ним происходит, нежно погладил пальцами бархатный стебелек ириса и коснулся лепестков, на ощупь тоже напоминавших шелк… Ти Спирс налил в стакан немного воды из графина и смочил высохшую за день землю в нефритовой вазе. Он убрал несколько папок со стола, очистив побольше места на и без того идеально уложенном столе, и поставил вазу с цветком на столешницу, подальше от края. Что ж, Грелль Сатклифф, возможно, теперь самое время заняться отчетом о вашей смерти.