Tenderness

Ноги подкашивались, все тело жутко болело, голова просто раскалывалась, а взгляд застилала пелена слез. Тсуна в очередной раз вздрогнул из-за проезжающей мимо машины. Страшно. Теперь любой шорох вызывал в нем мимолетное чувство паники. Хотелось как можно скорее добраться до дома, обработать раны, укутаться в одеяло и лечь спать. Спрятаться. Спрятаться от всех: от себя, от семьи, от людей… от жизни. Это происходит часто — почти каждую неделю на протяжении нескольких лет — он приходит домой искалеченный, подавленный и весь в слезах. Его подлавливают в разных местах: в раздевалке, в коридорах, возле ворот школы, в одном из темных переулков, который ведет к дому, но каждый раз это заканчивается одним — избиением. За что? Он и сам не знает. Из-за внешнего вида? Из-за неуклюжести? Неудачливости? Или сразу за все? Он запутался… Наверное, у них это просто вошло в привычку, как и у самого Тсуны. Он уже привык, что над ним так издеваются. Он привык приходить домой побитым, на автомате идти в душ, смывать с себя всю кровь и грязь, обрабатывать раны, а после без сил сваливаться на кровать. Хоть и страшно, но… так привычно… казалось бы, в этом даже нет ничего особенного. Тсуна уже даже не помнит, когда кто-либо в последний раз с ним хорошо обращался за исключением матери. Но даже она привыкла, что ее сын время от времени приходит домой слишком подавленным и уставшим. Ничего больше она заметить была не в силах, так как лицо — это единственное место, которое не трогали. Остальное же всегда было скрыто за мешковатой одеждой. Она никогда не понимала, почему Тсуна так одевается, когда спокойно в любой момент мог пойти и купить что-либо нормальное, но особого внимания на этом не заостряла. Омега знал, что мама очень любит его, любит так сильно, как никто и никогда его не любил. Хотя, никто другой его, в принципе-то, и не любит. Даже собственный родной брат отвернулся от него. А ведь иногда так хочется ласки… Нежности, что ли? Хочется просто искренней и чистой любви, которую даже мама дать не в силах. *** Открыв входную дверь собственным ключом, шатен быстро проскользнул в квартиру и чуть ли не на цыпочках прошел в свою комнату, стараясь создать как можно меньше шума. Не хотелось показываться на глаза Нане, она бы опять начала беспокоится о его самочувствии. Брата дома не было, ибо соседняя комната пустовала. Наверное, уже ушел гулять. Зайдя в собственную ванную, дверь от которой находилась прямо в комнате, Савада наспех скинул порядком потрепанную школьную форму, которая сейчас была еще и в каплях крови, и засунул ее в стиральную машину, тут же включая ее. Открыл кран в ванной, чтобы вода начала набираться. Взглянув на себя в большое зеркало, висевшее прямо на двери, парень увидел довольно знакомую для себя картину — хрупкое худощавое тело, на котором красовалось большое количество синяков и ссадин. На правом боку виднелась особо сильная рана, из которой все еще текла кровь. Точно Тсуна уже не помнил, но, кажется, это его полоснули ножом. Сняв с лица очки с большими круглыми стеклами и положив их сбоку на раковину, парень, шипя и морщась, залез в достаточно горячую воду, а после тут же расслабился, откидываясь спиной на бортик. Странно, но горячая вода его успокаивала, хотя находиться в ней было куда больнее, так как все тело начинало пощипывать от соприкосновения ранок с водой. Полежав так минут двадцать, пока вода не начала остывать, Тсуна, слегка пошатываясь, вылез из ванны, надел очки, вытерся полотенцем и, взяв аптечку из шкафчика, подошел ближе к зеркалу. Аккуратно смазав все синяки, продезинфицировав ссадины и обработав бок, парень надел старенький махровый халат и вышел в комнату. Дойдя до кровати, Савада тут же устало на нее свалился, подминая под себя одеяло. Уже даже ничего не болело. Просто чувствовалась неимоверная усталость. И вот так каждый раз. Тсуна не понимал, как на протяжении стольких лет одноклассникам не надоело его избивать. А если учесть, что он — всего лишь простой хрупкий омега, который даже отпора дать не может — то это вообще выглядит низко. А все из-за его брата, которому парень не может воспротивиться. Именно он заставляет носить Саваду потрепанную, бесформенную одежду и глупые огромные очки. Тсуна не знал причин, почему он это делает, но отказаться не мог. Может, из-за своей слабохарактерности, а, может, из-за того, что любит его и не хочет с ним ссориться. Любит, но в тоже время боится… Его звали Атсуши. Был он на два года старше самого Тсуны. Своей внешностью по большей мере пошел в отца, хотя и был омегой — достаточно высокий, со светлыми короткими волосами и небольшими карими глазами. Симпатичный, но немного нетипичен для омеги. Своего брата — Тсуну  — он, почему-то, ненавидел всем своим сердцем. С отцом тоже как-то не заладилось. Тсуна едва ли его знает. Большую часть времени он проводит где-то за границей на заработках. Причем, более вероятно, дела у него идут успешно, ибо он каждый месяц пересылает достаточно большие деньги своей семье. Приезжал он пару раз в год на одну-две недели, стараясь за это время наверстать упущенное — узнать сыновей получше, сходить с ними на футбол, посидеть в кафе, расспросить, как обстоят дела на личном фронте и что-либо подобное. Но этого мало. Очень мало. Что для Тсунаеши, что для Атсуши, он был посторонним человеком. И вот так, размышляя о своей жизни, шатен даже не заметил, как начал засыпать. Не услышал, как к нему в комнату вошла мама, нормально укрыла его одеялом, поцеловала в щеку, грустно улыбнувшись, произнесла: — Спокойной ночи, — и вышла за дверь. Она всегда так делает, когда видит, что ее сын не хочет показываться ей на глаза сам. Она волнуется, но ничего поделать не может. Лишь смотрит со стороны, хотя уже не один раз пыталась вмешаться. Однако Тсуна настолько сильно отгораживается от нее, когда дело доходит до попыток узнать все детали и помочь, что у Наны просто опускаются руки. Но она верит, что все у него будет хорошо…