По грибы

Антон, как только бабушка вошла в комнату, закрыл ноутбук, а после развернулся на стуле. – Тошк, хватит за компом сидеть. Тебя сюда отправили воздухом дышать. Ираида Михеевна поправила очки в тонкой позолоченной оправе, протянула загорелую тонкую руку к внуку и потрепала его по голове, по обыкновению вызвав этим жестом протяжный недовольный стон. Бабушка, надо сказать, была весьма хороша собой даже в шестьдесят один год. Волосы, хоть и седые, но густые, были аккуратно уложены в высокую прическу. Лицо в тонких морщинах: самые заметные – в уголках губ и глаз – выдавали веселый нрав. Румянец на высоких скулах – естественный природный, достигнутый без помощи декоративной косметики или свёклы. А фигура – и вовсе со спины за молодку принимали. – Бабуль, не могу сейчас. Дела доделаю, тогда и погуляю. Ираида Михеевна сдвинула аккуратно выщипанные светлые брови. – Ты уже два дня сидишь сиднем. Зеленый весь. Синяки под глазами. Не расстраивай меня, Антон. Парнишка тяжко вздохнул: если бабуля начала звать его Антоном, значит, чаша терпения была уже полна, лучше не спорить и терпеливо подчиниться, пока мебель плясать не начала и лампочки не повышибало. – Да что тут делать-то?! – возмутился он. – По грибы сходи. Лукошко тебя у крыльца ждет. Ножик возьми. И срезай грибы аккуратно, не вреди лесу. – Ладно… – буркнул Антон. Парнишка крутнулся на стуле, поспешно распрощался с приятелями в «аське», нашлепнул на свой профиль режим «Отошел» и поднялся. – Тош, – бабушка подобрела от покладистости внука и задумчиво пошлепала пальцем по нижней губе. – Ты не помнишь, куда делась склянка с заговоренной клюквой? За ней сегодня Вальпургия Петровна заедет. У бабушки было множество странных друзей и разовых посетителей. Порой Антон сталкивался с ними, но предпочитал вежливо поздороваться, поскорее удалиться и не проявлять откровенный интерес к нетипичным конечностям, диковинным нарядам и подозрительным метлам, припаркованным у крыльца. Антон хмыкнул: к рассеянности бабули он давно привык. Талантливая… знахарка – она витала в особенных, одной ей известных сферах. – Бабуль, ну ты же сама вчера её съела. – Я? – искренне удивилась Ираида Михеевна. – Ну да. Я тебе «Спартака» скачал, и ты его смотреть села. Ну и когда Ганник с завязанными глазами дрался, ты распереживалась и принялась за мороженое с клюквой… Бабушка тяжко вздохнула. – Ой, господи… – и тут же шлепнула себя по бедрам, бодрясь. – Ну, хорошо хоть до черники не добралась. Она вполне пойдет на замену. Ступай-ступай, Антошк. Спустившись на первый этаж, парнишка заглянул в кухню, пошарил в ящике, выбирая нож поплоше, и взял самый тупой, с деревянной ручкой. У крыльца и вправду ждало лукошко. «Как дурак буду с корзиной по лесу шнырять», – Антон провел ладонью по лицу. А погода была ничего. Облачно, не жарко – не холодно, ветерок легкий дул. Антон накинул ветровку поверх футболки и вдел ноги в резиновые сапоги. – Тошка! – бабушка окликнула его из окна второго этажа. – Вернешься, будут тебе пироги, – и помахала. Рот сразу наполнился слюной. Пироги бабуля готовила знатные, хоть порой и путала начинку. И вместо капусты или курицы или лесных ягод оказывались в пышных русских пирогах и лягушачьи лапки, и отброшенные ящерицами хвостики, и сушеный китовый… не ус. Антон порой диву давался: чего только в бабушкиных закромах ни водилось – от коллег и друзей. Но какие бы диковины в бабулиной стряпне ни встречались, всё было вкусно. Так вкусно, что пока хоть один пирог на противне под тряпицей оставался – ни спать, ни думать, ни с дружками в «аське» общаться было немыслимо. Ну вот как теперь гулять… Антон сердито сорвал с ветки огромное наливное яблоко и жадно в него вгрызся, так, что сок потек по подбородку. Дом бабушки стоял в отдалении от деревни Лисичкино возле самого леса, соседствуя дальним забором с соснами и осинами, и при желании через вторую, заднюю калитку можно было выйти прямо на заросшую кустарником тропку. Но Антону этот путь не нравился, он же не дикарь какой, чтобы напрямки ломиться. Дачники и селяне не стремились застраивать угодья поблизости. Антон знал – почему. Про его бабушку всякие слухи ходили, не всегда приятные. Ну да жить они не мешали, и ладно. А болтать люд деревенский всегда любил. Не вредит – и на том спасибо. Антон вышел за ворота и зашагал сперва по щебню, которым была отсыпана проезжая дорога, а потом по земляной тропке среди стройных березок, шелестящих на ветру. Яблоко закончилось, им удалось утолить голод лишь отчасти, и огрызок отправился в кусты, запущенный далеко носком сапога. На опушке леса росла костяника, и Антон наклонился, срывая тесно сросшиеся алые бусинки, и отправляя их в рот. Ягоды были тугими, как икринки, чуть кисловатыми. После яблока они показались даже жгучими на кончике языка. Смешанный лес был полон яркой зелени и рассеянного полуденного света. Антон запрокинул голову, всматриваясь в серо-голубое небо, одурманенное дымкой облаков. Качающиеся в вышине кроны завораживали, от свежего воздуха в голове слегка мутнело. Почти сразу захотелось вернуться домой, завалиться на пухлую перину, распахнуть ставни пошире и сладко поспать. Но бабуля внука в дом с пустой корзинкой не пустит. Зато за полную обещана ароматная, золотобокая награда. С капустой. И с яблоками. Наверняка с яблоками будет тоже. Антон брел то по дорожкам, протоптанным грибниками и дачниками, то продирался через кустарник и ельник, темными островками и аллейками разбавлявшими идиллические осины и березы. Грибов как назло не было. – Лисичкино, как же, – буркнул парнишка, всматриваясь то влево, то вправо, и надеясь заметить в траве или мхе, опутавшем стволы деревьев, аппетитную оранжевую шляпку подосиновика, или коричневую – подберезовика, а то и белого, или россыпь золотых лисичек. Ни-че-го. Антон начал раздражаться. В ельнике, где в прошлые года всегда можно было насобирать крепеньких белых, сейчас пестрели одни мухоморы. Они будто насмехались над горе-грибником. «Грибов хочешь? А мы тебе что же, не грибы?» И яркие алые и желтоватые, все в белых крапинках. И поганки рядом с ними, с хрупкими серыми зонтиками и кружевной манжетой на тонкой кривой ножке. – Да чтоб вам! – рассердился Антон и сшиб ногой ближайшее пятнистое семейство. Грибы разлетелись в стороны, рассыпались изуродованной белой волокнистой мякотью, а парнишка почувствовал себя лучше. И теперь пока брел по лесу и встречал мухоморы, поганки или неприятные, покрытые слизью свинушки, от души отвешивал им пинка. Пока он шел, думал о всяком: о своих приятелях, прикидывал, скоро ли удастся на мопед накопить, если в макдональдсе подработать, удастся ли на Волгу укатить с палатками… Потом как-то стек на Сережку с четвертого курса, на его смешливые губы и сильные руки с длинными узловатыми пальцами. И сам не заметил, как забрел в самую чащу. Лес стал темнее: ельник распростер повсюду колючие лапы, оттеснил березы и осины, всю власть себе взял. Антон брёл, защищая рукой лицо и чертыхаясь на корзинку: цеплялась, зараза, за каждую ветку, отчего те хлестали затянутое в джинсы бедро и больно кололи бока, легко пробивая и ветровку и футболку. Парнишка дошел до поваленной старой ели, поросшей с одного конца мхом и пятнистым лишайником, и присел передохнуть. Поставив корзинку на землю, Антон вытянул ноги и потянулся. В этот миг ему почудился какой-то шорох. И будто… голос? Тихий, тоненький такой… Антон рывком обернулся. Показалось, конечно: только ветер шелестел да листья трепетали, картонно постукивая друг о друга. Антон снова прислушался – всё спокойно. Так спокойно... Лес расслаблял, и мысли давно потекли в сладострастном направлении. Вряд ли кто-то может его тут заметить. А если грибник какой, так наверняка сучок хрустнет, кусты зашуршат… Услышит. Так хотелось расслабиться. Будто сам лес на это настраивал, сам свежий воздух и мутное марево в голове. Сладко выдохнув и прикусив губу от предвкушения, Антон расстегнул ширинку и представил, как Серега зажимает его в темном углу института, притискивает к стене, такой весь крепкий и горячий, прижимается губами к шее и шепчет в нее: «Я хочу тебя». Антон всхлипнул от вожделения и ощутил, как член в руке твердеет, вытягивается и становится всё чувствительнее. «Ты такой сладкий, Антоха... Так бы и выеб тебя прямо в жопу...» Ладонь знала, как следует действовать, можно было полностью довериться себе, раствориться в своем сладком видении. В нем Серега уже развернул Антона животом к стене, ладонями обхватил ягодицы и принялся нещадно их мять. Ресницы паренька задрожали, он облизнул приоткрытые губы, завел руку за спину и погладил себя по пояснице, приподнялся, подсунул под себя ладонь – ничего, что останутся глубокие красные отметины от рельефной коры, сейчас все это было незначительной платой за удовольствие. Антон так погрузился в свои грезы, что и слона бы не заметил. Пальцы сжали чуть бархатный на ощупь окаменевший ствол и потянули крайнюю плоть вверх, с силой ущипнули навершие, собирая липкую каплю. Рот приоткрылся шире, Антон тяжело задышал и начал слегка поддавать бедрами, представляя, как Сережка спускает ему джинсы с бедер и громко, похабно обсасывает палец, а потом медленно, забавляясь, массирует им зажимающуюся от страха и предвкушения дырочку. Когда он понял, что продержится всего пару секунд, пришлось быстро перемотать мучительно-сладкую «разминку»: вот Серега вытащил из штанов тяжелый чуть кривой член и потряс им, сжимая под головкой, отчего крупные волосатые яйца пару раз подпрыгнули. Антон засопел, натужно втягивая воздух, и как только его мнимый любовник начал вставлять ему, приговаривая: «Тох, ну расслабь дырку. Тебе же легче будет», заработал рукой так быстро, как только мог вынести. Его голова запрокинулась, глаза закатились под плотно сомкнутыми веками. Он закусил губу, чтобы не издать ни звука и только шумно сопел, выдаивая из себя струю за струей. Белые капли упали перед ним на траву и заблестели, будто мутные росинки в рассеянном солнечном свете... После Антон вытер руку о штаны и заправил член обратно, сжав напоследок пальцами головку и обтирая её трусами. Внезапно накатила такая сонливость, что он аж покачнулся. – Нет, – пробормотал парнишка. – Надо домой… Нельзя засыпать здесь. Клещи же набегут… Но истома охватила все его тело с невиданной силой, и Антон начал заваливаться назад, не в состоянии противиться. ...Антон медленно приходил в себя и никак не мог понять, что с ним и где он находится. Он слышал шорохи, ощущал чье-то присутствие. Тяжелые веки, дрожа от усилия, чуть приоткрылись. Антон испуганно вздрогнул, смутно различив чье-то стремительное перемещение. Он заморгал, а ледяной ужас уже заструился по всему телу. Он лежал на хвойном настиле, коричневом, прошлогоднем. Иголки чуть покалывали щеку. А перед глазами то все расплывалось сизыми пятнами, то собиралось в пугающую своей невероятностью картинку. В поле зрения то и дело попадали крошечные существа, но сфокусироваться всё не удавалось, поэтому распознать их облик Антон пока никак не мог. Он часто заморгал, постарался успокоиться и пошевелиться. Все тело было отяжелевшим, неповоротливым. Под ладонью кололись иголки, и Антон придавил их, пытаясь сфокусироваться на этом ощущении, как на оплоте реальности. Его слуха коснулось тонкое, ехидное хихиканье. Вряд ли полевки или кроты могут так пищать. И не ежи точно. Его перебил другой звук. – Не волнуйся, мальчик, потерпи. Сейчас зрение вернется к тебе, – мужской голос, раздавшийся откуда-то сверху, звучал совсем как человеческий, очень глубокий, с низкими тягучими нотками, обволакивающий и приятный. От него Антон успокоился: всё хорошо, ничего странного не происходит. Наверное, его нашел грибник. А все остальное – голодная галлюцинация. Хоть такого раньше и не случалось. Но мало ли что. При такой-то бабуле, что угодно может стрястись рано или поздно. – Я и не волнуюсь, – ответил Антон, и собственный голос показался ему доносящимся из-за толстой стеклянной перегородки. – Я что, в обморок упал? – Нет, Антон. Это я тебя усыпил, чтобы ты дорогу в мою чащу не запомнил. Парнишка снова похолодел. Он попал в руки к маньяку..! И в самых страшных кошмарах он боялся заглянуть в такие события, а тут на тебе – в реальности. Из оружия – только тупой нож на дне корзинки. А корзинка… Снова противное хихиканье. Антон моргнул и вдруг рассмотрел маленькое существо, перемещавшееся быстро, переваливаясь с одной округлой едва заметной конечности на другую. Парнишка часто заморгал, его рот начал растягиваться, готовый исторгнуть испуганный крик. Существо замерло и с превосходством на крошечном, будто грубо выскобленном на грибной ножке лице, посмотрело на него. На голове существа красовалась крупная сильно выпуклая вверх глянцевая красная шляпка с белыми точками. Антон дернулся и нашел в себе силы подняться на локти. Зрение включилось как по щелчку пальцев, и тогда парнишка понял: лучше бы он оставался слепым. Он лежал на мрачной поляне среди обступившего стеной ельника, а вокруг него прыгали и скакали – кто на двух ножках, кто на одной – грибы: мухоморы, поганки, свинушки, сморчки, – откуда взялись-то все разом… Но не столько они пугали Антона, сколько исполинское существо с торсом и головой человека, и с толстым хвостом вместо ног, покрытым черной с зеленым и золотым переливом чешуей. Великан стоял на этом хвосте, скрестив мускулистые руки на груди. Повыше бедер начиналась на вид человеческая бледная кожа с таким же как на хвосте извивающимся бледным узором – где зеленоватым, где золотистым. На лице с высокими скулами этот узор перечеркивал переносье и проступал по сторонам узкого подбородка. У существа были удлиненные уши и большие золотые глаза с черными вертикальными зрачками, сейчас едва заметными тонкими росчерками поперек искрящейся радужки. Он был рыжим. Тяжелые густые волосы были небрежно сплетены в толстую косу, то и дело сползающую на плечо и подобную ластящейся змее. Стрельчатые брови – чуть темнее, щеки и подбородок выскоблены, похоже, у змеелюдей было принято бриться. Темно-рыжие волоски покрывали предплечья, немного их было на торсе: на рельефных грудных мышцах и вокруг крупных плоских сосков. А вот привычно ожидаемой дорожки от пупка до чресел не оказалось. И хоть змеечеловек был обнажен, не считая крупных золотых браслетов на предплечьях и ожерелья с отполированным самородком малахита, его члена не было видно, зато в паху имелось заметное кожистое всхолмие. «Почему меня это интересует? – с ужасом подумал Антон. – Почему я так пялюсь на него?» А потом каркающе рассмеялся. Ему же это все снится! Наверняка бабуля чем-то не тем от паразитов яблоню опрыскала, вот у него и случился странный и невероятно реальный сон. Конечно же, сейчас он спит себе на полянке, только ноги в резиновых сапогах из-за поваленного дерева торчат. Парнишка прыснул, едва представил себе это. И, успокоившись, с искренним любопытством, взглянул на странное существо. – Ты откуда меня знаешь? – «Вот горазд я глупые вопросы задавать. Он же мой сон, разумеется, он меня знает!» Антон снова хихикнул, а змеечеловек нахмурился. – Бабушку твою знаю. Вот и тебя заодно. Я – царь этого леса, Полоз. Мое имя Саракс. – Привет, – Антон вскинул над собой руку и помахал. Полоз поморщился от такой фамильярности. – А это кто такие? – Антон кивнул на столпившиеся вокруг грибы. – Мои подданные, – сурово сказал Саракс и недовольно постучал пальцем по изгибу локтя. – Скажи-ка мне, Антон, зачем ты их обижал? Почему к лесу моему с таким неуважением отнесся? – Я по грибы пришел, – насупился парнишка. – А у тебя тут одни мухоморы. – Разные года бывают. Земле тоже отдыхать нужно. Антон небрежно пожал плечами и закинул руки за голову. – Фигово. Ладно, понял. Возвращай меня обратно. Больше не буду грибы пинать и огрызками сорить. Полоз опасно блеснул глазами. – Верну. Но сперва ты получишь урок, мальчишка, чтобы надолго запомнил. И ко всему, что тебя окружает, будешь впредь относится трепетно. Антон напрягся. Сон переставал ему нравиться, стоило ущипнуть себя и скорее проснуться. Он тут же проделал задуманное и в миг покрылся неприятной липкой испариной. Щипок был не слишком болезненный, но ощутимый. «Ничего… – оградил себя от кошмара Антон. – Мне снится, что я чувствую. Я сплю». Конечно, наведываясь к бабуле, он много странного видел, но не грибы же с рожицами. И не Царя-Полоза. Хоть последний намертво приковывал к себе взгляд. Трудно было раз увидев его отвернуться, посмотреть на что-то другое. Его хотелось облизывать глазами, наслаждаясь мускулистым телом, царственной осанкой и обладающим пусть и странной красотой лицом. Грибы стали подбираться все ближе и хихиканье их все меньше нравилось парнишке, наполненное мерзким ехидством. – Что им надо?! – возмущенно спросил Антон у Полоза и тот высоко поднял бровь. – Догадайся. Ты с их собратьями, простыми грибами, обошелся жестоко. Хотят твоей силы испить, в твоем тепле искупаться. – Это как? – беспомощно промямлил Антон. А Саракс свел брови и презрительно вздернул губу: – Сейчас все поймешь. Антон сгруппировался, собираясь вскочить и бежать. – Я драться буду, – предупредил он и тут же сильно вздрогнул от холодка, тронувшего его горло. И чуть не заорал от страха. Серая гадюка заползла ему на грудь и мрачно блеснула желтым глазом. – Осторожнее, мальчик, иначе она тебя ужалит. «Без паники, без паники..!» Но не поддаться ей оказалось Антону не по силам. Этот сон окончательно превратился в ужасный кошмар. Оставалась одна надежда: грибник – да пусть хоть маньяк! – потрясет его за плечо и разбудит. Тяжесть и холод змеиного тела ощущались через тонкую футболку. Парнишка громко всхлипнул, готовый начать молить о пощаде. «Пожалуйста, – металось в его голове, – не хочу. Отпустите. Хочу проснуться. Не хочу так!» Но пробуждения не последовало. Антон сморщился, когда округлый мухомор высотой с локоть подобрался к нему и принялся тереться о его щеку, посматривая парнишке в глаза хитро и хищно. Он ощущался не таким хрупким, как привычные Антону грибы, скорее, как фаллоимитатор, выплавленный из тугой резины, с которым парнишка был... немного знаком. Белые шершавые крапинки выпукло проступали на шляпке и слегка царапали кожу. Парнишка испуганно вскрикнул, когда десяток ручек вцепились в него и принялись снимать с него ветровку. Змея на груди предостерегающе зашипела, пришлось снова растянуться на прелой хвое и терпеть, сцепив зубы и обмирая от страха. Грибы ловко, помогая друг другу, хихикая и пища, может быть, даже обсуждая мальчишку по-своему, по-грибному, и посмеиваясь над ним, расстегнули ремень на штанах Антона и, вцепившись в края и изображая бурлаков на Волге, стянули их с бедер, а потом и ниже, оставив болтаться под коленками, над кромкой резиновых сапог. Антон зашипел сквозь зубы: хвоя стала колоться нестерпимо, легко преодолевая жалкую преграду белых трусов. Грибы столпились вокруг паха паренька и довольно гомонили, тыча в него пальцами, похоже, белье им понравилось. Один мухомор сунулся под футболку Антона и быстро прополз вверх. Видя этот стремительно приближающийся бугорок, парнишка испуганно сглотнул. Вроде бы, у этих грибов-мутантов не было зубов, но кто их знает… Гадюка на его груди посторонилась, пропуская гриб, а тот сместился чуть в сторону, безошибочно подбираясь к соску мальчишки. Вскоре Антон ощутил, как его будто крошечной щеточкой трет по самой бусинке, и от усердных ласк мухомора сосок подталкивало то в одну сторону, то в другую, он отвердел и стал невероятно чувствительным, отчего грубоватая ласка гриба стала сладко-горькой пыткой, почти невыносимой. «Ну конечно это сон…» – утешил себя парнишка и прикрыл глаза. Он думал так еще и потому, что щекотка, устроенная грибом, всё сильнее возбуждала его. Короткие мазки крошечным языком-теркой диковинного существа каждый раз отправляли в самый пах приятный разряд, заставляя кровь прилить к чреслам. В изножии раздались одобрительные повизгивания грибов, и в тот же миг Антон ощутил прикосновения десятка мягких ручек к обозначившемуся в трусах члену, выдавшему возбуждение парнишки мокрым пятном, проступившим сквозь тонкую ткань. Мухомор прекратил щекотать сосок и зашевелился под футболкой. Антон почувствовал, как тот ерзает, отталкивается ногами от его кожи, пробираясь все выше. Вот красная пятнистая шляпка вынырнула из-за края футболки, и гриб, не замедляясь, прыгнул вперед и ткнулся в губы Антона. – Мммфу..! – парнишка попытался выкрутить голову, но наткнулся на мрачный взгляд стерегущей его гадюки и предпочел подчиниться настойчивому ерзанью на своих губах. Он лишь немного приоткрыл рот, и гриб тут же воспользовался этим, протолкнувшись во влагу и тепло. Антону пришлось открыть рот шире, и мухомор заполнил своей шляпкой всё, он вертелся и толкался то за одну щеку, то за другую, урчал довольно, отталкивался от кадыка мальчишки округлыми конечностями и цеплялся ручками за его гладкий подбородок. На вкус он оказался не таким уж противным, как можно было ожидать, травянистый и белковый одновременно, похожий на сырой шампиньон. Пока один гриб пользовался ртом парнишки, остальные жадно ощупывали вздыбившиеся палаткой трусы. Два гриба забрались на живот и приподняли край белья. Член, благодарный за глоток свободы, тут же распрямился во всю длину. Грибы, ехидно хихикая, резко отпустили трусы, и резинка больно придавила ствол ближе к уздечке. Антон ойкнул бы, если бы его рот не был полностью занят, поэтому он просто негодующе промычал, а потом хриплый голос сорвался на стон. Мухомор настырно толкался во рту, и едва стоило обреченно сдаться воле пленителей, как резиновая плотность перестала вызывать безудержный страх, оказавшись удивительно приятной на ощупь. Антон стал откликаться и посасывать его, осторожно лизать, ощупывая языком шершавые крапинки. Мухомор заурчал довольно и громко, а остальные грибы стали вторить ему, возбуждаясь от издаваемых собратом звуков. Антон снова гортанно застонал, в его голосе мешались напускной протест и зарождающаяся страсть. Грибы столпились вокруг его члена, милостиво высвободив его из трусов целиком, и, похихикав и потолкавшись локтями, принялись наперебой облизывать его крошечными языками терками. Бедра паренька дрогнули и качнулись от острого, на грани с болью, ощущения. Грибы низко урчали и ласкались о член мальчишки своими тельцами, обнимали окрепший, нетерпеливо подрагивающий ствол крошечными ручками, ерзали по нему. Антон мычал и уже откровенно подкидывал бедра. На головке проступила еще одна крупная капля, и грибы, неохотно делясь друг с другом, толкая член из стороны в сторону, вылизали её досуха. Один из грибов прижал ладошку к уретре мальчишки и принялся щекотать её, быстро перебирая пальчиками, а потом попытался вставить один палец внутрь. Ему это легко удалось, а Антон испуганно вздрогнул, замычал возмущенно и приподнял голову. Он был так возбужден, что даже не заметил, как гадюка соскользнула с его плеча и беззвучно ушла, выполнив свою роль в действе. Антон таращился во все глаза на десяток грибов, играющих с его членом. У парнишки помутнело в глазах. В какой-то миг он не смог распознать среди копошащихся тел свой собственный член и только присмотревшись, опознал, которая из этих шляпок его, вот же она – потемневшая, выбравшаяся из тонких складочек крайней плоти. В паху расплылось тугое маревное пятно; Антон уронил голову на подстилку из хвои и замычал, вяло протестуя. Он почувствовал, как мухомор, покрытый его слюной, которой скопилось во рту так много, что она свободно текла из обоих уголков губ, выскользнул наружу и пошагал по его телу вниз. Его встретили гомоном и повизгиваниями, как победителя. Рядом со щекой Антон ощутил возню и вот по его шее ко рту подобрался длинный темный сморчок. Форма гриба показалась парнишке в тот миг немыслимо пошлой, она была словно создана для того, чтобы имитировать фаллос. Антон уже не сопротивлялся и послушно открыл рот, принимая гриб внутрь. Сосать сморчок оказалось удобнее благодаря его копьевидной шляпке. Парнишка запустил язык в мясистые складки и принялся настойчиво и усердно вылизывать их, с удовольствием пробуя новый грибной вкус, вызвав своим усердием громкое урчание очередного «дружка». Остальные грибы даже отвлеклись на миг от общения с членом Антона и одобрительно загудели. В следующий миг их гомон стал возбужденным, полным азарта. Антон понял, что его трусы утекают куда-то вниз, по пути скручиваясь рулончиком, и засучил ногами. Прохладный воздух был таким мучительным для его твердокаменной эрекции. Сознание к тому моменту превратилось в чистое средоточие удовольствия: многочисленные прикосновения к его напряженным чреслам вызвали густые тягучие спазмы в паху. Парнишка ощутил, как то и дело сжимается его сфинктер, будто пытаясь привлечь к себе внимание. Внезапно Антон понял, что крошечные ручки смещаются ниже, к его вспотевшим от возбуждения ягодицам, забираются меж ними.., гладят.., щекочут... Антон снова приподнял голову и увидел, как его первый мухомор, лоснящийся от слюны, съезжает по поджарой ляжке к ягодицам. Остальные грибы расступились, пропуская его к заветной цели, и переключились в своих играх на налившиеся яички и звенящий от напряжения, покачивающийся член. Несколько крепких свинушек остались удерживать ноги парнишки, размазывая по загорелой коже прозрачную, вязкую слизь. Сердце Антона взволнованно и тяжело забилось. Парнишка не мог отвести взгляда, хоть было страшновато следить за тем, как мухомор нагнулся, направляя влажную шляпку в его отверстие, и вдруг ринулся вперед, протаранив вход. Антон всхлипнул и дернул ногами. Свинушки подпрыгнули в воздух, не в силах удержать его, осыпались вниз и снова вцепились ручками в худые бедра. Мухомор крепко вжался в самую дырочку и, кряхтя, принялся вкручиваться внутрь, поводя головой то влево, то вправо. Антон скосил глаза в сторону, когда почувствовал толчок в свою руку. Это поганки терлись о его ладонь, пробирались меж пальцев, требуя, чтобы пленник приласкал их тонкие ножки и хрупкую трепещущую манжету посередине. Парнишка растянул пальцы пошире, наслаждаясь приятной бархатистой шкуркой и глянцевыми резиновыми шляпками. Сморчок в его рту извивался и попискивал, а потом вцепился ручками в натертые губы Антона и задвигался рвано и быстро, проезжаясь каждый раз по послушно подставленному языку. Лицо Антона пылало, и он не чувствовал больше сил поднять голову и посмотреть, но догадывался и так, что происходило в его заднице. Мухомор с трудом преодолел крепкий, давно и едва тронутый фаллоимитатором практически девственный сфинктер, и сразу проник всей плотной шляпкой. Антон жарко вскрикнул и тут же страстно задвигался навстречу. Ему совсем не было больно, только мучительно приятно. Гладкая шляпка, совсем мокрая от слюны, вошла в него туго, заполнив собой тесную дырочку. От ёрзаний мухомора тугая пружина все сильнее скручивалась в паху. Антон подумал, что никогда ему не бывало так хорошо, даже когда он дрочил сам себе и думал про Сережку. Мухомор трахал его своей шляпкой и урчал от сытой густой похоти, а Антон развел ноги как мог широко, вминаясь пятками резиновых сапог в хвойный настил, и коротко поддавал задницей, стараясь надеться посильнее. Сморчок вырвался из его горячего рта, уступая место собрату покрупнее, и снова Антон ощутил быстрые ножки, семенящие вниз по его груди, а потом и по животу. Морщинистый гриб, следуя примеру мухомора, скатился парнишке под яйца и пристроился рядом. Ему проникнуть в отверстие оказалось легче благодаря вытянутой шляпке. Мухомор тихо зашипел на непрошенного соседа, но все же притих ненадолго, позволяя и второй упругой головке втиснуться в сладкое нутро. Антон мучительно и хрипло застонал, запрокинул голову, приподнимая заткнувший ему глотку гриб кверху ногами, которыми тот опасливо засучил и вцепился ручками в губы, боясь вывалиться. Сильное трение в заднице, копошение грибов вокруг дрожащего от налитости члена и заполненность рта упругой и пульсирующей плотью наконец довели Антона. Парнишка засопел натужно и громко, стиснул льнущие к его ладоням поганки так, что те громко, возмущенно запищали, и выпустил густую длинную струю семени, выстрелил ей высоко вверх. Капли тяжело упали на загорелую кожу, дорожками потекли по животу, по ногам, по бедрам, а грибы набросились на них, восторженно и жадно слизывая, то и дело принимаясь драться с собратьями за лишнюю порцию лакомства. – Хватит с вас, – пророкотал Царь-Полоз и махнул рукой. Антон видел его сквозь дурман, задыхался, царапал пальцами колючие иголки, а член его и не думал совсем опадать, лишь слегка потерял в длине. Саракс приблизился к парнишке. Грибы, довольные и вроде даже подросшие, кинулись врассыпную, оставляя на еловой поляне только двоих. – А ты и вправду красивый, – сказал с улыбкой Полоз и поднял парнишку на руки так легко, будто тот ничего и не весил. – Не зря Ираида хвалилась. Антон вдруг зарделся, будто девчонка, смутился этого и запылал еще сильнее, даже уши и плечи обожгло румянцем. Полоз рассмеялся, перехватил паренька под задницу одной ладонью и тут же протолкнул в еще влажное нутро длинный палец, благоразумно втянув коготь. Антон громко всхлипнул и ткнулся Полозу лбом в плечо. А Саракс поддел его подбородок, приподнял лицо, заставляя посмотреть на себя. Антон аж дышать перестал, запутался в золотых глазах, будто бабочка в паутине. – Не бойся, – прошептал Змей и поцеловал. Голова в тот же миг пошла кругом, а к паху снова устремилась вся кровь. Антон и не думал, что стояк у него может длиться так долго, а вот надо же… У Полоза был длинный язык, чуть заостренный на конце, шершавый. Антон принялся сосать его, отчаянно цепляясь за плечи Саракса, постанывая от страсти. Палец Змея в его отверстии слегка покачивался и крутился, не давая забыть о себе, и парнишка чуть покачивал бедрами, ловя каждое его движение. Вот Саракс прижал его к себе покрепче, заставил обхватить ногами и держаться за плечи, а сам вынул палец из пылающей дырочки, положил обе тяжелые ладони на узкую мальчишескую задницу и сжал её так, что Антон аж заскулил. Пальцы прохаживались кругами, подбирались к расщелине все ближе, но только вот внутрь все никак не забирались. Как не урчал Антон, как задом ни крутил, Полоз его всё одно мучил, забавлялся. Тогда парнишка коротко тяпнул Змея за язык, требуя прислушаться к своим нуждам незамедлительно и вернуть хотя бы палец на положенное место. Саракс хмыкнул и не спеша вынул язык изо рта Антона, а тот замер на целых полминуты – с запрокинутой головой и доступно распахнутыми губами. Очнуться Змей ему так и не дал. Поплевал на пальцы как следует и, придерживая паренька лишь одной рукой, грубовато подкинув его повыше, так что коленки под ребра уперлись, протолкнул в его зад один палец, а следом и второй. Слюна Змея чуть щипала, была густой и тягучей. Пальцы благодаря ей ерзали ловко и приятно. От сильного трения Антон начал стонать все громче, ручной обезьянкой вцепившись в Саракса и бесстыже крутя задницей. – Ты мой хороший, – довольно пророкотал Змей ему в самое ухо. – Мой сладкий. Слаще дикой малины. Антон хотел было ответить что-нибудь подобающее, но тут ему в лишь слегка размятую дырочку ткнулось что-то толстое. Он испуганно вскинул глаза на Саракса, а тот, видя страх в глазах паренька, ухмыльнулся самодовольно и придержал его в руках, позволяя вывернуть голову и посмотреть вниз на полозово "хозяйство". Антон не сдержался, крепко выматерился и зажмурился. Сараксов член, черный у основания, перетекал цветом в темно-зеленый, а его головка, похожая навершием на мясистую морскую анемону, была густо бордовой. Крошечные не то чешуйки, не то отростки, обрамлявшие головку, голодно и нетерпеливо шевелились. – Порвешь..? – скорее вопрос, жалобно и робко. – Я потихоньку. Тогда Антон кивнул и обреченно ткнулся Полозу под подбородок. Саракс посопел пока пристраивался поудачнее. Чешуйки на его члене сперва собрались внутрь, образовав навершие-пику, а когда удалось пропихнуть головку в крепкое тело, раскрылись и ритмично и поступательно зашевелились, щекоча горячие, мокрые от Полозовой слюны стенки. Антон сперва весь зажался, застонал от боли, протяжно, мучительно, аж слезы на глазах выступили и по щекам покатились. Но, пообвыкшись, расслабился: Полоз с ним был ласков, внимателен, сразу быстро двигаться не стал, лишь слегка покачивал на себе мальчишку. Когда же Саракс уловил, что любовник его притих, не жалуется и больше не плачет, тогда осторожно проник поглубже, а потом и наружу подался, не до конца вынул, совсем немного. Сперва Антону казалось: еще миг – и он лопнет как лягушка, надутая через тростинку, но боль притупилась, а затем и поутихла, и от трения стало приятно и томно. И даже показалось: чем сильнее это самое трение, тем слаще. Парнишка набрался смелости и рискнул сам поерзать на полозовом члене, подмахнуть слегка – и убедился в этом: если ему вторить, получается еще лучше и приятнее. Саракс над ухом зашипел, не то предостерегающе, не то одобрительно, сжал маленькие ягодицы в ладонях и стал поддавать чаще. Антон вцепился ему в плечи, не в силах сдерживать страсть, а следом руки сползли на могучую спину и нещадно вцепились ногтями в гладкую кожу; и зубы в ход пошли, оставляя дуги-отметины на ключицах и шее. Змей зашипел, но прогонять не стал, напротив, такая страсть в человеческом парнишке ему пришлась очень по душе. Саракс рывком опрокинул Антона на землю, иголки вспорхнули вверх и осыпались, путаясь в волосах, покалывая кожу. Парнишка его ни на миг не отпускал, вскрикивал, в исступлении мотал головой. Умолял то быстрее, то глубже, то сильнее. И Саракс старался, стремился исполнить каждую мольбу, то часто долбил, то размашисто, так, что тонкое тело под ним возило по земле взад-вперед. Старался так, что сам весь взмок и запыхался. Мальчишка его исцарапал, искусал, пятками бока намял до синяков, а Полозу это все было в радость. Так и любились они, пока Антон не измучался совсем и не повис безвольной, счастливой, опустошенной куклой. Тогда Саракс, чьи золотые глаза потемнели от расширившихся зрачков и горели теперь сыто и довольно, отстранился, прилег рядом с ним, погладил по лбу, убирая мокрые щекотные волосы. Антон лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Потом облизнул исцелованные, искусанные, пересохшие губы. – Ты же не сон, правда? – прохрипел едва слышно. – А ты как хочешь? – спросил Саракс и подтянул паренька к себе, уже привычным жестом подсовывая свою ладонь под мокрые, липкие ягодицы – чтобы иголки не кололись. – Хочу… чтобы не сон, – ответил Антон. – Значит, так тому и быть, – Саракс поднял парнишку на руки, а Антон сварливо возмутился: – Куда еще?! Отстань. Спать буду. – Тебе домой пора. Бабушка твоя волноваться будет. …Помою тебя немножко. – Боишься моей бабули? – не открывая глаз, Антон ехидно растянул губы. – Друг она мне. Да и боюсь, что тебя больше в лес не отпустит. А я уже пристрастился к такому угощению. Парнишка фыркнул и обхватил Полозову шею. – Смотрю, вы поладили, – хитро улыбнулась Ираида Михеевна, довольно раскачиваясь в кресле-качалке, выдворенном из дома на свежий воздух. – Не жалко тебе внука-то? – блеснул золотыми глазами Полоз. От мыслей о пареньке и от воспоминаний об удовольствии даже зрачки расширились и стали куда заметнее. – Жалко? – тут же напряглась Ираида, и тяжело, пронизывающе взглянула на гостя. – Ты что же, груб с ним был? Неволил?! У Полоза аж хвост напрягся, до того сурова стала подруга. – Да нет, конечно, – ухмыльнулся он. – А что... жаловался? Ираида Михеевна еще посмотрела со всей строгостью – недолго, для порядка, а потом вздохнула. – Какое... – потеребила помятую бумажную салфетку. – Пришел... светится весь, счастливый, глаза пьяные, румянец во все щеки... усталый... – взгляд опустила, заулыбалась, словно что-то своё, личное вспомнила. Полоз тоже губы растянул довольно, будто понимал, о чем она думает. – Что же... приедет ещё? – не скрывая надежду в голосе, спросил Саракс. Тут уж пришел черед Ираиде Михеевне усмехаться. – Соскучился уже? Да приедет, куда денется. В следующие же выходные примчится, – и приподняла насмешливый взгляд сквозь очки. – Готовься. Полоз тонкие губы растянул, шипы-зубы показал. – Сводня. – И не думала даже, – фыркнула знахарка нарочито обиженно и отхлебнула из чашки. – А что ты сахар не ешь? Меня как хозяйку позоришь. – И так сладко. Сполз Саракс с широкой дубовой колоды, потянулся гибко, все мышцы заиграли. – Пора мне. Благодарствую. За угощение, – и глаза его сделались бархатными, теплыми и насмешливыми. – Скажешь тоже. "Угощение", – женщина фыркнула и помахала гостю салфеткой. – Заглядывай. Полоз обернулся и вскинул руку, а затем открыл дальнюю калитку, приподнял еловую ветку, обдавшую его свежим едковатым запахом, и растворился в тенях, будто не было. Ираида Михеевна проводила его взглядом, повздыхала, а затем потянулась к телефонной трубке. – Маш! Да всё в порядке! Уехал уже. ...Ну, по началу от компьютера своего не отлипал, конечно, а потом так разгулялся... Что делал? За грибами ходил. Один. А что такого? У нас лес добрый, не обидит. А захочет опять приехать – не отговаривай. Хорошо же на природе. Как сама? Да как всегда. Ну, пока, Машунь. Как Антоха домой доберется – скинь смску. Ираида Михеевна положила трубку и расслабилась в кресле-качалке, толкнулась ногами, прикрыла глаза, слушая поскрипывание, наслаждаясь свежим воздухом и мягким ветерком. Кот Бонифаций, поджарый, огненно-рыжий, с белыми "носочками" забрался к ней на колени, и женщина стала сонно его поглаживать. – Ну вот. Снова одни мы с тобой. А были бы правнуки... Скрип. Скрип. Скрип. – Правнуки... Скрип. – Ой, господи!.. – Ираида Михеевна вскинулась в кресле, испуганно глядя перед собой и прижимая пальцы к губам.