Glance from the in(out)side

Измена? Да, возможно, со стороны это выглядит именно так. Лично я склонен считать, что это, скорее, что-то вроде раздвоения личности. Ведь измена всё-таки предполагает некий "обмен". "Замену" кого-то кем-то. Пусть и не всегда осознанный, но выбор. Выбор в пользу кого-то одного. Я не выбираю между вами. Никогда не выбирал, и вряд ли смог бы, даже если бы очень этого захотел. Слишком уж вы разные: она и ты. "Огненная" Китнисс Эвердин и никогда до конца не трезвеющий Хеймитч Эбернети. Девушка, которой я обязан, ни много ни мало, своей жизнью, и ментор, без которого я тоже навряд ли уцелел бы тогда, на этих чёртовых Голодных Играх. Моя возлюбленная и мой... любовник? Да, наверное, нужно называть вещи своими именами, и попытаться хотя бы в этом быть честным с собой... Я люблю Китнисс. Сильная, смелая до безрассудства, острая на язык... В неё сложно было не влюбиться. И, думаю, излишне будет описывать, что именно я почувствовал, когда вскоре после нашего триумфального возвращения в родной дистрикт она познакомила меня с Гейлом. "Огненная девушка" - не только превосходный стрелок из лука. В другое время, в другом месте, она могла бы стать блестящей актрисой. Возможно, это отчаянное желание выжить любой ценой добавляло её игре дополнительной убедительности. Так или иначе, в какой-то момент я ей поверил. И тем сложнее мне было привыкать к мысли о том, что наша "история любви" на самом деле - не более, чем спектакль. Спектакль, сохранивший нам жизни. Сохранивший мне жизнь. Осталось только понять, что мне теперь делать с этой жизнью - надломленной, перевёрнутой с ног на голову, безнадёжно изуродованной Играми... --- Прелесть жизни победителя - тебе больше не нужно беспокоиться о том, где и как добывать хлеб насущный. Капитолий обеспечит тебя всем, что только пожелаешь. Проклятие жизни победителя - свободное время. У тебя нет дела, способного занять мысли с утра до вечера, и ты начинаешь вспоминать. А вспомнив - отчаянно пытаешься вновь забыть. Случалось, что я проводил целые дни, бесцельно шатаясь по лесу. Брёл, не разбирая дороги, натыкаясь на всё, что только можно, спотыкаясь о корни деревьев и невысокие пни. Иногда - терялся, и тогда мне казалось, что я останусь в этом лесу навсегда. Он поглотит меня, впитает в себя корнями дубов, утопит в мягком упругом мхе. Я прислонюсь к стволу старого дерева и врасту в него, покроюсь его корой, зазеленею его листвой. Моя кровь сольётся с его прозрачной и вязкой "кровью". Пожалуй, я на самом деле хотел этого. Исчезнуть. Не убить себя, нет, это было бы эгоистично и даже подло по отношению к ней, рисковавшей ради моего спасения. И не убежать, потому что от себя сбежать невозможно. Нет. Я просто хотел перестать существовать как Пит Мелларк. Раствориться. Стать малой частью чего-то несоизмеримо большего, чем я сам. Частью этого леса. Леса, который ей так дорог. Листом её любимого, изумрудно-зелёного цвета. Мхом под её ногой. Полынью, которой пахнут её волосы... Не знаю, как я вышел к тому озеру. Если бы не всё то, что произошло потом, я бы, наверное, и вовсе решил, что мне тогда приснилось собственное отражение, подрагивающее в кристально чистой воде. Золотистый свет клонящегося к закату солнца яркими бликами играл на поверхности озера, отчего лицо моего зеркального двойника казалось едва ли не более живым, чем моё собственное. Я помню, как, загипнотизированный этим зрелищем, сделал шаг ближе к кромке воды, и в моей голове мелькнула абсурдная, но показавшаяся в тот момент абсолютно логичной мысль, что слиться в одно с этим, зеркальным, Питом, возможно, и есть тот самый, единственный способ наконец обрести смысл. В конце концов, кто может с уверенностью сказать, что ждёт меня там, за гранью? Я сделал ещё один шаг к воде. Зеркальный двойник протянул ко мне руку, и я уже было потянулся ответить на это рукопожатие, рухнуть в прохладную воду, вдохнуть её, как воздух, полной грудью, но вдруг моё внимание привлекла сухая травинка, скользящая по сверкающей поверхности озера и пересёкшая в этот момент моё отражение. Соломинка, за которую ухватился мой разум, вытаскивая на поверхность остатки здравого смысла. Сделав шаг назад, я ещё некоторое время наблюдал за тем, как тонкая желтовато-бурая полоска скользит по воде меж пятен яркого света. Потом развернулся и быстро зашагал прочь, прикидывая, успею ли я вернуться домой до темноты. --- Со времени возвращения в двенадцатый дистрикт я ещё ни разу не видел тебя. Это тем более удивительно, что в Деревне Победителей мы живём практически дверь в дверь. Четыре ступени вниз с крыльца моего дома, двадцать девять гулких шагов по расчищенной дорожке серого камня, четыре скрипучие ступени вверх и холодный металл дверной ручки - по сути, всё, что нас разделяет. В тот вечер, я впервые за несколько месяцев постучал в твою дверь. Из-за неё послышалось сиплое "- Открыто!", и я нажал на медную ручку. Дверь распахнулась, жалобно звякнули задетые ею пустые стеклянные бутылки и я вступил в комнату, залитую тёплым светом каминного пламени. Глубокое кресло развёрнуто боком к камину и твой профиль резко выделяется на красновато-оранжевом фоне. В руке - извечная бутылка с плещущейся на дне янтарной жидкостью . Время от времени ты подносишь её горлышко ко рту, делая очередной глоток. Ты ничего не говоришь и даже не оборачиваешься в мою сторону. Как будто заранее знал, что я приду, и теперь лишь немного недоволен тем, что я задержался. Я подхожу к тебе и молча забираю бутылку. Вопреки моим ожиданиям, ты не пытаешься отобрать её обратно, а только смотришь на меня снизу вверх из-под завесы нечёсаных светлых волос. Во взгляде синих глаз светится скорее любопытство, нежели возмущение или недовольство. Тебе интересно, что будет дальше. Я делаю глоток. Потом ещё один. И ещё. Такое ощущение, что я пью чистый огонь. Алкоголь обжигает гортань, раскалённым сгустком падает в желудок, и я чувствую, как от туда по всему телу расходятся волны тепла. Голова начинает слегка кружиться. Тонкие губы дёргаются в полу-улыбке и ты едва заметно киваешь, как бы соглашаясь с самим собой. Встаёшь, придвигаешь к камину второе кресло, достаёшь с полки новую, непочатую бутылку. Кресло мягкое, красного бархата, и я буквально тону в нём, стоит мне сесть. - Ну, - говоришь ты, вновь опускаясь на своё место и закидывая ногу на ногу, - давай, рассказывай. Я тебя слушаю. И я начинаю рассказывать. О родителях, для которых я, не смотря на победу, так и остался сопляком и ничтожеством, о Китнисс и Гейле. О моих сомнамбулических скитаниях по лесу и об озере, позвавшим меня в своё зазеркалье. Рассказываю тебе обо всём, произошедшем со мной за последние месяцы, прерываясь лишь для того, чтобы сделать очередной основательный глоток из бутылки, стоящей на полу между нашими креслами. Ты не перебиваешь меня, слушаешь молча, откинувшись в кресле и полу-прикрыв глаза, так же, как я, время от времени прикладываясь к горлышку стремительно пустеющей бутылки. Если бы не это, я бы и вовсе решил, что ты спишь, настолько спокойной и расслабленной кажется твоя поза. По мере того, как уменьшается количество жидкости в бутылке, моя голова кружится всё сильнее и сильнее. Я уже плохо понимаю, что говорю, но всё же продолжаю говорить, наблюдая, как комнату постепенно затапливает оранжевый туман и очертания предметов мало по малу теряют чёткость, растворяясь в нём. Взгляд отчаянно ищет, за что зацепиться, и наконец находит единственную вещь, ещё не утонувшую в оранжевом мареве. Ярко-синий халат из какой-то плотной ткани, буквой V расходящийся на твоей размеренно вздымающейся и опадающей груди. Кажется, ты всё-таки заснул, не дослушав до конца мою затянувшуюся "исповедь". От синей V мой взгляд скользит вверх, к жилке, ритмично пульсирующей на твоей шее чуть выше выступающих ключиц и дальше, к массивному подбородку с ямочкой, к золотистой щетине, в которой кое-где уже просвечивают седые волоски. Мне вдруг становится безумно интересно, какая она на ощупь. Я встаю со своего кресла, намереваясь подойти к тебе, но ноги тут же подкашиваются и я падаю обратно, не в силах справиться с усилившимся головокружением. Снова встаю, на этот раз сумев удержаться на нетвёрдых ногах и делаю шаг к твоему креслу. Наклоняюсь над тобой, протягивая руку к твоему лицу. Но не успеваю я прикоснуться к твоей щеке, как светлые ресницы резко распахиваются и твёрдая стопа упирается мне в грудь, не позволяя приблизиться. - И что, по-твоему, ты сейчас делаешь? Я не отвечаю. Смотрю в твои глаза, ясные и насмешливые, ни сколько не затуманенные алкоголем, разве что зрачки расширены чуть больше обычного. На несколько долгих секунд в комнате воцаряется тишина, в которой отчётливо слышен треск дров в камине, кажущийся сейчас неестественно громким и резким и моё тяжёлое дыхание. Тепло от камина и алкоголя, до этого равномерно расходившееся по всему телу, сейчас словно стекается, концентрируясь в одной точке, горячо и требовательно пульсируя внизу живота. Наверное, сейчас я должен смутиться. Покраснеть, отпрянуть назад, пролепетать какие-нибудь неуклюжие извинения и как можно скорее уйти, причём, желательно, не оглядываясь. Наверное. Но я этого, почему-то, не делаю. Я кладу ладонь на щиколотку всё ещё упирающейся в мою грудь ноги, поднимая её чуть выше, слегка отстраняюсь и легко касаюсь губами сначала большого пальца, затем - подъёма стопы. Второй рукой провожу от сгиба под коленом до пятки и обратно, чувствуя мягкие волоски под пальцами, и продолжаю пристально смотреть тебе в глаза. Медленно перекладываю ногу себе на плечо и улыбаюсь, глядя, как в изумлении приподнимаются светлые брови, заставляя на секунду разгладиться вертикальную складку на твоём лбу. Не давая тебе времени опомниться, наклоняюсь ещё ближе и впиваюсь поцелуем в приоткрытые от удивления сухие горячие губы, пахнущие виски и почему-то мёдом, чувствуя лёгкое покалывание щетины, такое непривычное и вместе с тем приятное. В тот момент, ты запросто мог оттолкнуть меня. Мог дотянуться до стоящей неподалёку бутылки и разбить её о мой затылок. Внутренне, я уже был готов к этому удару, резкой боли и всему тому, что могло последовать за моей беспрецедентной выходкой. Вместо этого, ты отвечаешь на мой поцелуй, углубляя его. Сгибаешь ногу, всё ещё лежащую на моём плече, заставляя меня ещё теснее прижаться к тебе. Легко касаюсь твоих ключиц, провожу ладонью по твёрдой груди, которую, кажется, вот вот проломит отчаянно бьющееся сердце, попадающее в резонанс с моим собственным, стук которого сейчас отдается у меня по всему телу. В этот миг, кажется, я и есть - сердце. Тёмно-синяя V, под моими пальцами, превращающаяся сначала в U, потом в H, а потом и вовсе растворившаяся в складках соскользнувшей на пол тяжёлой ткани. Растрёпанные светлые волосы, резко выделяющиеся на фоне тёмно-красного бархата. Жар от камина на моей обнажённой коже. Твоё горячее дыхание, неразборчивый, сбивчивый шёпот, тихие низкие стоны мне на ухо, становящиеся всё протяжнее и громче по мере того, как мы приближаемся к развязке. Судорога, пробежавшая по твоему телу, потемневшие от наслаждения сапфировые глаза и мой обессиленный выдох в твои губы... Я помню почти по минутам ту ночь, когда моя жизнь треснула, навсегда расколовшись на две практически несовместимые половины, с тобой по одну сторону разлома и с Китнисс и моим прежним миром - по другую. --- Я прихожу раз в неделю, не чаще. Не потому, что меня мучает совесть или я не хочу тебя видеть. Просто чувствую, что так правильнее всего, а ты не споришь. Не все наши вечера заканчиваются так, как тот, первый. Иногда мы просто разговариваем всю ночь напролёт, потягивая содержимое одной из твоих нескончаемых бутылок, и я не перестаю удивляться, как много у нас находится общих тем. Эффи однажды заметила, что мы с тобой похожи внешне. - Пит, ты только посмотри на свой подбородок! А брови? Лет через двадцать ты будешь точь в точь наш Хеймитч! Тогда я подумал, что таким образом она просто-напросто пытается хоть немного подбодрить меня. Какая могла идти речь о двадцати годах, если завтра начнутся Голодные Игры, а это значит, что до послезавтра я, скорее всего, уже не доживу. Теперь, лёжа рядом с тобой, легко касаясь твоего лица в темноте я понимаю, что она во многом права. Мы и правда похожи. И не только ямочкой на подбородке и упрямо сдвинутыми бровями. Наше сходство куда глубже, чем может себе представить милая и добрая, но такая поверхностная Эффи Бряк. Мне легко с тобой. Всегда было, ещё до этой ночи. А уж теперь мы и вовсе понимаем друг друга с полу-слова. Например, у нас сразу установилось негласное правило, которое ни один из нас до сих пор не нарушил. Говорить о чём угодно: о погоде, об общих знакомых, о Китнисс, об устройстве вселенной и даже о политике, когда алкоголь и приятная компания окончательно притупляли в нас страх быть услышанными. Но никогда: о "нас". Наши отношения обсуждению не подлежат. Точка. То, кем мы являемся друг для друга - дело настолько личное, что касается только каждого из нас по отдельности. Никаких признаний и никаких обещаний любви и верности. Просто одна ночь в неделю, которую каждый из нас дарит другому. Изредка - две, если мне снятся кошмары. Но когда ты рядом, этого практически не случается. Хотя бы потому, что, когда ты рядом, мне, как правило, не приходится спать. --- Знает ли кто-нибудь о нас? Вплоть до сегодняшнего дня, я был уверен, что нет. В последнее время всё внимание было приковано к Китнисс, а она сама слишком занята мыслями о спасении тех, кто ей дорог, от когтей президента Сноу, чтобы замечать что-либо вокруг. Так что, когда мы с Китнисс узнали о Квартальной Бойне, я испугался только за неё. Я никому не нужен, семьи у меня, по-большому счёту, нет, а значит, Капитолию меня не достать. А если случится так, что на вытянутом Эффи листке плотной бумаги будет написано твоё имя - я вызовусь добровольцем. Мне не было страшно. И вот теперь я сижу на мокрой от росы траве посреди тропических джунглей, успокаивающе поглаживая по голове крепко прижавшуюся к моей груди Китнисс и радуюсь, что на фоне её истерики никто не замечает, как предательски дрожат мои руки и белеют потрескавшиеся губы. Чёртовы птицы. Где они это услышали? ... Где они услышали этот голос? ... И что во всём Мире могло заставить тебя сорваться на этот отчаянный вопль мучительной боли, переходящий в хриплое, сдавленное: " -Пит!" ?... Fin.