Одинокий зритель

Город огромен и неприступен. Он холоден, но в то же время полон непрерывной жизни, яркой, порой однодневной. Я успел испытать на себе его гостеприимство, но моя жизнь в этом веке оказалась такой же недолгой, как жизнь этого глупого мотылька, что сгорел в свете уличного фонаря. А теперь, что у меня осталось? Одно место в пустом зале и яркие спектакли на огромной сцене этого мира. Ты бы не смогла представить тех чувств, что одолевают меня. Ты в любой момент можешь встать и уйти, а я даже не смогу остановить тебя, даже окликнуть не смогу, потому что это бессмысленно: ты всё равно не услышишь меня. Но я воспользуюсь случаем и твоей компанией, чтобы хоть как-то связать себя с реальностью, создать иллюзию того, что я не бесцветная тень, бродящая по земле. Знаешь ли ты, что значит разочарование? Когда всё то, что было для тебя свято, оказывается втоптанным в грязь, униженным, приземлённым? Я был глупцом, ведь сам себе внушал не замечать, что это происходило на протяжении многих столетий. Семья. Произнеси это слово пару десятков раз — и ты уже не будешь понимать его смысл. А мне вполне достаточно и одного. Но я не перестаю спрашивать себя, как мы могли быть такими слепыми и эгоистичными? Мы ценили друг друга, а потом разбивались о лёд недопонимания, злобы, инстинктов. Мы верили друг другу, но в какой-то момент между нами разверзлась пропасть колючего недоверия и мнительности. Мы держались друг за друга, однако в следующую секунду могли разъехаться по разным уголкам мира. А теперь... Посмотри, что с нами стало. В моей памяти до сих пор живы воспоминания о разъедающем огне и немыслимой боли. Последний взгляд, последний вздох, а потом мгновенная темнота — и вот я стою и смотрю, как моё тело неподвижно лежит на полу, объятое пламенем. Первая реакция — неверие. Собственно, я до сих пор не могу смириться с мыслью о том, что я бесплотным духом застрял по ту сторону завесы. Если я и должен был когда-то умереть, то только не так. Не так, чёрт возьми! Я так много не успел сделать, я не успел испытать новый век, не успел насладиться свободой — я ничего не успел!.. Но даже не это является главной причиной моего разочарования. Я видел Клауса. Я слышал, как этот дабл-двойник лжёт ему в глаза. А в его глазах было то же неверие, непонимание, боль. В его глазах были слёзы и злость — и только тогда я понял, что он не хотел моей смерти. Я зря осудил его. Но потом, после громких заявлений и угроз, долгих метаний в ловушке ведьмы, подобно раненому зверю в клетке, он остывает. Остывают его боль, его злость, его жажда мести. Он всё спускает с рук моим убийцам, ради своей выгоды, а потом и вовсе забывает об этой ночи, словно её и не было никогда. Словно меня не было. Я видел Ребекку. Её слёзы всегда были невыносимым для меня зрелищем. Вновь неверие и отрицание, но она не чувствует злости и порыва убить всех и каждого. Наоборот, она будто потеряла все свои силы, всю свою горделивость и стервозность. Будто по щелчку пальцев она оказалась слабой, не способной ни на что другое, кроме как плакать и выслушивать оправдания Стефана, этой вечно хмурой собачонки Елены. Я словно вновь, в тысячный раз пересматриваю одну и ту же сцену из фильма. Вот он говорит, что это было неизбежно, напоминает, что я напал на неё, уверяет, что теперь я не причиню ей вреда. И она поддаётся. Я вижу это в её глазах, ей нужны все эти оправдания, чтобы не сломаться окончательно. Чтобы был повод продолжить поиски лекарства. Но винит ли она себя за то, что пыталась вонзить кинжал мне в спину? Я потерял её именно в ту секунду, когда влияние Клауса продемонстрировало наивысший результат. Ведь это так в его стиле: всадить кинжал в сердце лишь из-за недоверия и боязни того, что ему могут помешать. Бекки... Я пытался лишь отпугнуть её колом из белого дуба и даже не ожидал такого воздействия. А она поверила, что я хотел её убить. Она так легко в это поверила... Элайджа. Мой благородный и невозмутимый старший брат. Я не видел его в тот день и чертовски этому рад, потому что желания разочаровываться ещё и в том, кто заменил мне отца, у меня не было. Пожалуй, я заслужил эфирную веру в то, что моё имя ещё кто-то помнит. Заслужил ведь?.. Беспрерывные потоки машин на дорогах, люди, сколько много спешащих мимо людей, не видящих друг друга, слепых. Это и есть жизнь ночных улиц. Мир стал интереснее тем, что все лгут и следуют своей жажде наживы, но при этом так изощрённо и бесстыдно надевают маски святости и невинности. Но в сущности им плевать на других, тех, кому, возможно, в эту самую минуту нужен лишь один доллар, чтобы прожить ещё один день, не умерев с голоду, или на тех, кто находится в одном шаге от неразумного поступка. Им плевать на то, что ты плачешь, сидя в одиночестве на скамье около дороги. Они не видят лезвия в твоей руке и нескольких ран на запястье. Раны неглубокие, недостаточные для большой потери крови, но, видимо, суицид — это не твоя цель. Тебя не желают видеть так же, как и не могут видеть меня — призрака, неподвластного взгляду простого смертного. Для них ты значишь столько же, сколько и я. Почему я подсел именно к тебе? Ты бы поинтересовалась об этом, если бы могла слышать меня. А ответ предсказуем до безобразия. Мне просто не с кем говорить. Мне нужен если не собеседник, то хотя бы слушатель, иначе я допущу для себя осознание того, что это навсегда, что теперь я навечно обречён лишь наблюдать за этим миром в полном одиночестве. Одно резкое движение — очередная рана на запястье. По твоим щекам размазалась чёрная тушь, и это придаёт твоему виду большей драмы. Ты не перестаёшь плакать, и я ощущаю, что именно ты в данный момент более всего приближена ко мне. Скажи, что это абсурд, опровергни моё желание, но я бы действительно хотел, чтобы твои слёзы были посвящены именно мне. Возможно, так я смог бы увидеть смысл в навязанном мне спектакле. Дай мне занять свои мысли и вспомнить, где я мог тебя видеть. Твоё лицо мне знакомо, что уж и говорить о своеобразной внешности. Волосы цвета тёмной лазури, яркие циановые глаза и одежда, характерная приверженцу какой-то субкультуре... Точно, я помню тебя ещё с тех дней, которые я проводил в Денвере. Ты училась в той же школе, что и мой закадычный «друг», который вскоре забрал мою жизнь. Я был слишком увлечён своими прихотями, чтобы заметить тебя по-настоящему, хотя, собственно, ты и твои проблемы были мне не интересны. А теперь я изнываю от одиночества и скуки, и мне хотелось бы знать, по кому ты так убиваешься. Тогда я бы смог позавидовать этому человеку, в какой-то мере. Вздрагиваешь от звонкой трели своего мобильника и поспешно достаёшь его из кармана, попутно скрывая порезы на руке рукавом кофты. Мимолётно посмотрев на мигающий экран, ты вытираешь слёзы, чем ещё больше размазываешь тушь, поднимаешься на ноги и уходишь, оставляя меня в одиночестве. И я вновь чувствую некое разочарование от того, что от меня отвернулись. Люди всё проходят мимо, прозябая в своих бытовых нуждах и следуя своим мелким целям, но несмотря на потоки всеобщего безразличия ночью этот город кажется более душевным и приветливым. Я мог бы сейчас быть рядом с теми, кого называл своей семьёй, мне стоит лишь подумать о них, чтобы оказаться рядом — единственное преимущество пребывания за завесой. Но к чему мне это? Не вижу смысла наблюдать за их интригами и ссорами, я вдоволь наелся этого яда за свою вечность. Этой ночью Денвер будет сценой для импровизированного спектакля, за которым я буду наблюдать. Один.