341

Кён Су хён тот, кто просто создан для этого места. В отличие от меня, старший не испытывает никакого дискомфорта по поводу того, что целый год находится высоко над землёй в компании одного единственного стажёра. Кажется, что он и без меня бы не скучал, так как всё, что делает миниатюрный хён - это спит, подобно коту в любом удобном для этого месте, или смотрит какие-нибудь развлекательные шоу, слушает музыку, которые он с земли привозит от двух до четырёх терабайт всякий раз, когда возвращается со своего отпуска обратно на станцию. Вообще, признаться, я с первого дня нашего знакомства понял, что мы очень разные люди. Во-первых, у нас даже разница в росте больше чем на две головы, что лишний раз заставляет меня думать о старшем, как о домашнем животном, вроде мейкуна. Во-вторых, он в отличие от меня не считает дни до отпуска, кажется, совсем его не жаждет. Кён Су хён объясняет это тем, что дома его всё равно никто не ждёт. Так что в отпуске он делает почти всё тоже самое, что на станции. Спит. Ест. Смотрит телевизор. В-третьих, ему никто не звонит, не передаёт приветов, словно у него нет ни друзей, ни девушки, ни семьи. Только иногда Рёук, который раньше был старшим на А 24, передаёт приветы своему младшему, и просит его спать немножко меньше, чем он всегда спит. На что сдержанный Кён Су, всегда отвечает: «Да, спасибо. Не забывай принимать витамины, хён». И на этом их диалог обычно заканчивается, хотя звучит он очень тепло. Вот и сейчас миниатюрный хён спит на моей полке, подложив сложенные лодочкой ладони под щёку и свернувшись в калачик. Я же, пока официально нахожусь на смене и должен следить за показателями, которые всё равно не меняются, играю в приставку, стараясь не орать от нахлынувших на меня чувств по поводу моего проигрыша в симулятор хоккея. За год какие игры только не попробуешь пройти, чтобы не покрыться плесенью от скуки. Кстати, это мой первый год на станции и он почти подходит к концу. Ещё пять недель и у меня официально начнётся отпуск. Я сяду в пилотируемую капсулу и вернусь на твёрдую землю с естественной, а не искусственной гравитацией. Буду гулять, пойду в клуб, напьюсь и замучу ненадолго с какой-нибудь хорошенькой девчонкой с классной фигурой. Год без секса. Даже не представлял, что это такое жестокое испытание. А Кён Су по этому поводу и слова не обронил. Когда я сказал о том, что мне не хватает мягкого женского тела, ласк и хорошего секса, он только сказал: «Аааа! Да», и всё на этом. У меня даже сложилось странное впечатление, а не асексуал ли он. Впрочем, возможно он не считает правильным обсуждать вопросы воздержания с младшим, хотя мне иногда хочется хоть с кем-нибудь вживую поговорить по душам. Потому, как с друзьями по телефону мне не удаётся наговориться так, чтобы хватило на неделю вперёд. Не хватает болтовни, общения глаза в глаза. А хён немногословен, и едва ты успеешь сменить его на посту, как он устраивается где-нибудь в закутке станции и тут же засыпает. Может он так справляется с напряжением? Спит и не думает о девушках? Хотя лично у меня, чем дольше я без секса, тем откровеннее сны. И вот кот-хён просыпается, шлёпает босыми ногами «хоббита» по полу, подходит ко мне, встаёт позади кресла, и я едва успеваю выключить телевизор, чтобы скрыть тот факт, что я играл на рабочем месте, однако из колонок доносится предательски громкое: «гол», и Кён Су недобро смотрит на меня, щуря тёмные глаза. Затем тыкает пальцем в приборную доску, стучит по ней сильно отросшим ногтем, который слегка выступает за линию подушечки (он вечно забывает их постричь, а ногти у него на зависть дамам крепкие и не ломаются, чтобы он не делал, даже не слоятся). - Ифань, - недовольно, но всё ещё сонно бурчит он, - ты не снял показатели, а тебе место через двадцать минут сдавать. - (Несмотря на то, что мы работаем вдвоём и на свою любовь поспать, он соблюдает наш рабочий график минута в минуту), - зафиксируй, перепиши и обнули. Я пока себе кофе сделаю, - раздаёт указания миниатюрный хён, уходит на «кухню», вернувшись через какое-то время с ароматной кружкой кофе в руках, всё ещё немного сонно, заторможено ходит из угла в угол, собирая разбросанные мной диски и возвращая их в поддискетники, поправляет смятую постель, уносит оставленную (опять мной) посуду на кухню, буркнув: - Помоешь. - Да, хён, - отзываюсь почти на автомате, так как спорить со старшими не дело, да и слушать его ворчание не самое приятное занятие, несмотря на то, что мне хочется поболтать. Грязная посуда и уборка далеко не лучшие темы для разговора. Строгий сонбэ садится рядом в соседнее кресло и внимательно следит за тем, как я тщательно переписываю показатели, фиксируя их в базе данных, однако вид у него озадаченный и даже обеспокоенный. Затем Кён Су подаёт голос: - Ифань, ты просто переписываешь? - Ну… - задумчиво протянул я, смущенно уставившись на хёна, - да. А что нужно? - Посмотри, - Кён Су поднимается со своего места, тыкает ногтём в приборную доску, - скачок в 0.4 процента. Впервые так сильно всего за одну ночь. - Но сонбэ, - осторожно возмущаюсь, - допустимое ведь значение 0.6, потому что всякое ведь бывает. - Нет, - упрямо твердит парень, - слишком много за раз. Разница с последними измерениями 0.29. Это много. Меня беспокоит. - Ну хён, - канючу я, - но в пределах допустимого же. Давай просто перепишем и обнулим. Думаю, если продолжит расти, тогда будем бить тревогу. Ладно? - Хорошо, - вздыхает кот-хён, убедившись, что я переписал все показатели, сам нажимает на сброс, обнуляя датчики, устраивается поудобнее в своём кресле, готовый неустанно смотреть на протяжении целой ночи в окно. Включает «ZEA – Mazeltov», склоняет голову на бок, засовывая в уши наушники, а затем слегка покачивает головой в такт мелодии, уходит в себя. Встаю с порядком надоевшего кресла. Уже нормально выключаю приставку, отчего та, как-то грустно моргает зелёной лампочкой в углу, смущённо краснеет, и отключённая от питания совсем гаснет. За короткие двадцать минут, что я выводил на графической, считывающей доске цифры, хён успел прибрать тот беспорядок, что я оставил, пока он спал и сгрузить всю мою посуду в мойку. Однако я слишком хочу есть, спать, и ещё в душ, чтобы думать о порядке. Тем более, что Кён Су не хватит надолго. Он точно уйдет ненадолго с поста, пока я сплю и перемоет грязные чашки, так как ненавидит беспорядок, но слишком трепетно относится ко сну, чтобы дать мне пинка и заставить делать это самостоятельно. Однако когда я просыпаюсь и иду на кухню выпить воды, чашки всё ещё находятся в мойке. Это беспокоит. Так как за весь год такого не было ни разу. Серьёзно. Ни разу Кён Су не оставлял надолго посуду грязной. Более того, весь его вид говорит о том, что его слишком беспокоит скачок, так что я решаюсь узнать, что же всё-таки произошло за семь часов, что я сладко проспал и произошло ли. - Сонбэ, - зову я парня, а тот словно вынырнув откуда-то из под воды, удивлённо и немного испуганно смотрит на меня огромными глазами, растерянно хлопает, встряхивает головой, - как показатели? - 4.04, - сообщает сонбэ и у меня отлегает от сердца. Если бы что-то было не так, то показатели бы точно были выше. Просто метеоритный дождь, или какое-нибудь значительное изменение в погоде. Может где-то под нами ураган. Звучит не оптимистично, но с нашей работой, это как раз наоборот. - 0.04 за семь часов, - снова обеспокоенно говорит кот-хён, кладёт голову на свободную от дисплеев часть приборной доски, задумчиво стучит пальцем по её поверхности, встаёт, берёт с полочки со своими принадлежностями маленькие ножницы, журнал со стола и начинает стричь свои длинные ногти почти под корень, мотивируя это тем, что они всё равно вырастут быстрее, чем он опомнится. - Хён, да ничего страшного, может там погода бушует? – повисаю на спинке его кресла, чуть перегнувшись, смотрю на собеседника, но тот только упрямо хмурится, кусает полные губы. - Давай позвоним на соседнюю станцию, - поднимает на меня свои глаза сонбэ после недолгого молчания. Мне остаётся только вздохнуть, соглашаясь. Если ему будет так проще, то почему бы и нет? Поболтает с Рёуком, успокоится и, наконец, перестанет донимать себя. Какое-то время, пока я готовлю себе бутерброды, кот-хён просто молчит, развернув своё кресло к иллюминатору сидит, устроившись в нём удобнее, закидывает ногу на ногу, смотрит на космические просторы. Это ещё одно его любимое кошачье занятие – смотреть в окно, несмотря на то, что там мало что меняется и за три года совершенные холодные красоты становятся для нас чем-то совершенно обычным. И этот космос отражается, отпечатываясь в его зрачках. Сонбэ берёт со стены аэрофон, тонкие маленькие пальцы набирают наизусть номер, вызванивая А 22, где сейчас работает Рёук, и которая отвечает за все экстренные случаи, космического происхождения, которые так или иначе, прямо или косвенно могут повлиять на размеренную жизнь земли. - Алло, Рёук хён? Нет? – наконец говорит парень после того, как ему отвечают на том конце, - а можно его к телефону. Это срочно. Да. Спасибо, жду – своим слегка хрипловатым голосом вещает миниатюрный хён оживая, когда слышит на том конце провода голос, - Здравствуй, сонбэним, это Кён Су. Нет, ничего не случилось. Кажется. Я звоню узнать, как дела на станции. Не было ли ничего необычного? Нет, хён. У нас всё нормально. Кажется. Да. Спасибо, жду, - второй раз за разговор повторяет сонбэ, замолкает и через пару минут в который раз благодарит Рёука, в сотый раз напоминает ему про витамины и отключается. - Что сказал сонбэним? – спрашиваю, едва прожевав бутерброд, пачкая пальцы в соусе. - Что ничего необычного на их станции не происходит, - немного помолчав отвечает парень, но почему-то беспокойство его не покидает, слишком впечатлительного парня, и я решаюсь предложить то, что его успокоит: - Позвони на станции с другой стороны. Б. Кён Су, ухватившись за эту соломинку, набирает номер, но ему никто не отвечает. Тогда, кот-хён, выводит на экран справочник, вызванивая любую станцию Б. Я ухожу на кухню, а когда возвращаюсь нахожу его таким растерянным, сгорбленным и несчастным, что на ум не идёт ничего хорошего. - Никто не отвечает, - сдавленно говорит Кён Су. - Ну это не конец света, - начинаю, но меня сразу прерывают, - Ты не понял? Я позвонил на семнадцать разных станций. Ни одна не ответила. Я должен позвонить на землю, - продолжает суетиться парень, однако не успевает это сделать, так как снова получает вызов от Рёука, который очень быстро что-то тараторит в трубку, и Кён Су аж подскакивает со своего места, начинает ходить по небольшой аппаратной, подходит к окну, упирается лбом в холодное толстое стекло, затем опираясь рукой поверх головы, молчит, всё так же держа трубку у уха: - Хорошо, - обеспокоенно говорит он, - береги себя, сонбэним, - отсоединяется, поворачивается ко мне лицом, - Ифань, Рёук сейчас звонил. Метеоритный дождь, кажется на той половине шара. - Ну вот, видишь. Это уже отделение Б, и «земля» пусть решают. Но Кён Су отчаянно качает головой, неожиданно вцепляется в собственные волосы пальцами, садится на корточки, бормоча: - Это нехорошо. Не хорошо. Деформационный скачок здесь, а дождь там. - И что это значит? – я аккуратно подхожу к хёну, стараясь скрыть то, что паника начинает накатывать и на меня, передаваясь от Кён Су воздушно-капельным путём. Тем более, что сонбэ никогда не был паникёром. А здесь он буквально на грани истерики. Что же происходит? Я буквально чувствую страх, исходящий от старшего, подхожу, опускаясь рядом на пол, аккуратно касаюсь волос, слегка треплю, позволяя ему вцепиться побелевшими пальцами в моё плечо, впадая в глубокую задумчивость, а затем он вздыхает: - Ладно, Рёука отправили в зону Б, он вернётся и всё объяснит, - говорит сонбэ сам себе, встаёт и возвращается на своё место, продолжая упрямо пялиться на приборную доску. Спустя два дня на связь с нами выходит земля, и оператор по имени Ким Чунмён, хороший знакомый Кён Су, как-то жалобно смотри на сонбэ: - Эм, мы так и не получили данных о зоне Б, - говорит он, собравшись с духом, - Рёук хён, он, - запинается парень, помолчав с секунду, - пропал с наших радаров прежде, чем достиг точки назначения, последнее, что он передал при помощи экстренной связи, это код своего состояния 341, так что мы думаем, что он, по неизвестным нам причинам, погиб. С земли в зону его последнего местонахождения будет отправлена команда. Только не унывай, Кён Су, - просит он своего побелевшего от ужаса собеседника, - мы ищем Рёука, и узнаем, что с зоной Б. Всё будет хорошо. И с Рёуком. Ты верь только. Он ведь тебя больше всех любил, поэтому если ты будешь верить в него, он выживет. - Вас понял, отключаюсь, - механически говорит Кён Су, прекращает связь, и просто встаёт, покинув пост, уходит в душ. Собственно за что я его не виню, быстро окидываю взглядом показатели, выросшие за эти два дня, до 4.7, кусаю губы, оставляю аппаратную без присмотра и просто сажусь под дверью в ванной, дожидаясь сонбэ. Кот–хён выходит из душа, словно не замечая меня, проходит мимо, наливает себе стакан молока, садится за стол. Я напротив, напряжённо смотрю на старшего, пока тот пьёт маленькими глотками холодный молочный суррогатный продукт. Затем он вдруг начинает говорить больше, чем когда-либо, впервые в жизни делясь подробностями своей жизни: - Рёук, не просто сонбэним. Он для меня особенный. Мы из одного приюта. Да, мы оба сироты. И я поступил на космическую станцию следом за хёном. Я всегда за ним хвостиком таскался, но он никогда не был против. Рёук хён в приюте был самым ласковым из старших. Единственным человеком, который меня любил. Остальные – не замечали. Девочкам я никогда не нравился, парни не находили меня интересным из-за дурацкой страсти читать книги. Я не чета сонбэниму. Он тоже не крупный, но прекрасно играл в футбол, интересно рассказывал истории и нравился девочкам. А ещё он мечтал о звёздах, мечтал помогать окружающим. А я мечтал о том, чтобы заниматься тем же чем и хён. Быть всегда с ним. Мне спокойнее спится, если Рёук где-то неподалеку, поэтому я чуть не плакал, когда сказали, что я должен иметь своего стажёра. А Рёук. Он талантливее и старательнее меня. Он должен был работать на станции номер один, но отказался от места, чтобы мы были ближе. Чтобы я мог спать спокойно. И сейчас я не знаю, как мне жить. 341. Он мёртв. Я знаю. Я это чувствую. Потому, что я люблю сонбэнима. Больше чем родителей, которых у меня никогда не было, больше чем смогу полюбить какую-нибудь девушку. Но в этом нет ничего плохого. Он один в моей жизни. Больше никого нет. Некого любить, - Кён Су замолкает, закрывает глаза и прямо в стакан с молоком с длинных тёмных ресниц срывается одна солёная холодная слеза. Срывается и неожиданно громко падает. Я не знаю что сказать, тяну руку, смахивая ещё одну каплю с кончика носа. - Ты видел последние показатели? – нерешительно обращаюсь к сонбэ, но тот отрицательно качает головой, уходя окончательно в себя: - Нет, всё равно уже. Пусть это хоть метеоритный дождь, хоть постапокалипсис. Мне всё равно, - через силу, срывающимся голосом говорит Кён Су, встаёт из-за стола, оставив посуду прямо так, что нетипично для него, залезает снова на верхнюю полку, сворачивается калачиком, утыкаясь лбом в стену и молча глотает слёзы, царапая слегка отросшими за два дня ногтем: «341». Дальше было легче, Кён Су удивительно быстро пришёл в себя или, по крайней мере, сделал вид. Всё, что он делал, это продолжал усердно работать и ждать. Каждая секунда его жизни теперь была посвящена Рёуку. Если он не спал, находясь на рабочем месте или отдыхая, всё, что он делал, так это слушал музыку и часами пялился в иллюминатор, только теперь он не любовался звёздами, он мечтал увидеть где-то далеко свет сигнальных огней. Увидеть возвращение Рёука. Но ничего не происходило и Кён Су ждал. И я ничего не мог сделать, даже сказать ему, что всё будет хорошо. Мне оставалось прикидываться, что всё нормально и проглотив собственное сожаление давить рвотные рефлексы. Все было так, до тех пор пока в один прекрасный момент я не проснулся и не увидел, как Кён Су одевается в лётный костюм. Обтянутый высокоэластичным жароустойчивым материалом, напоминающим кожу или кожзаменитель, он кивнул мне, а затем выдал: - Тебе придётся поработать одному, я отправляюсь за Рёуком. - Что? – у меня буквально не было слов, это скорее было похоже на безумную авантюру, чем на спасательную операцию, к тому же я был больше чем уверен, что он не согласовал это решение со штабом. Вместе с тем, я не мог ему препятствовать, так как понимал, что это скорее приведёт к разладу в отношениях, чем облагоразумит Кён Су. Поэтому всё, что я мог - смотреть, как мой напарник переступает порог ангара, закрывает за собой дверь и через несколько секунд, наблюдать, как корабль уносится, сверкая сигнальными огнями прочь. Я полностью доверился ему и думал только о том, что хочу, чтобы Кён Су поскорее вернулся. И так и было, спустя шесть дней его корабль действительно пришвартовался, дверь ангара во второй раз открылась, и я увидел своего напарника на пороге. А в его руках покоился пропавший Рёук. Поздоровавшись кивком головы, он пыхтя под тяжестью, оказавшегося почти таким же миниатюрным как и он сонбэннима, сонбэ прошёл к капсуле – карантина предназначенной для тех, кто заболел простудными заболеваниями, чтобы они не заражали остальных членов экипажа, открыл её, нажав на кнопку, погрузил внутрь сонбэннима и закрыл, настраивая температуру. Надо же. Всегда думал для чего в оздоровительной капсуле такой обширный выбор температур. Видимо, всё-таки, для мёртвых. - Ты хочешь отправить его на землю? - осторожно интересуюсь у старшего, но тот смотрит на меня невидящими глазами, судорожно машет головой, отрицая, а потом вдруг убегает в сторону туалета. Низко склоняется над унитазом, и я слышу характерные звуки. Кён Су рвёт, и я не знаю от чего. От того, что ему пришлось очень долго находиться рядом с мёртвым не один день телом, или от волнения. - Кён Су хён, что происходит? – спрашиваю я, наблюдая за тем, как старший умывается, но он только угрюмо молчит, потом жестом мне приказывает следовать за ним на кухню, ставит на стол нашу единственную бутылку соджу, достаёт из аптечки успокоительное, но почему-то ставит напротив. Мне становится не по себе. Плохие предчувствия, но я стараюсь не строить догадок раньше, чем старший всё объяснит. Кён Су наливает нам по рюмке, но сам не пьёт, однако внимательно следит за тем, чтобы я влив в себя свою, наливает ещё одну, начинает: - Я подобрал Рёука, когда его корабль уже был на приличном расстоянии от зоны Б. По крайней мере достаточным, чтобы я мог к нему приблизиться. Он просто спёкся внутри, не долетев до места назначения, но не смог повернуть обратно из-за повреждения. Вот такая ловушка, - мы снова выпиваем, Кён Су морщится, а затем говорит, - ты понимаешь, что разговор пойдёт… не самый простой. Твои родители… ведь в зоне Б? – Я киваю, смутно понимая, к чему ведёт Кён Су, но отказываюсь верить, - Зона Б вся погибла, я не смог бы даже подлететь к ней, иначе сплавился, как Рёук, - старший сглатывает и мы снова с ним выпиваем, - зона Б полностью уничтожена. Не осталось камня на камне. И зона С, третья, находится в критическом состоянии. После бомбардировки земли и космоса по всей земле происходили сейсмические толчки, на все прибрежные города обрушились цунами, под действиями сильнейших землетрясений рушились горы: Гималаи, Эверест, Фудзияма. Рушились и разрушали всё вокруг. Земля даже не руины. Она просто разваливается на части, превращаясь в кучу камней. И мы никогда не вернёмся, потому что ядро высокоактивно, вся лава выходит на поверхность. И скоро даже из нашего иллюминатора ты сможешь наблюдать, как её потоки накрывают землю, если её раньше просто не разорвёт на куски. - И земля ничего не смогла сделать? – сдавленно спросил я, схватив со стола таблетки, и запив их водой, но Кён Су покачал головой. - Как? Столько людей на земле и в космосе просто… как Рёук. Ну ты понял. Мне жаль, но если тебя это утешит, мы тоже скоро умрём. Даже в космосе. Сам понимаешь. - Отлично утешил, - вздыхаю я, хватаю бутылку и начинаю пить прямо с горла, падаю головой на стол, обхватываю её руками, отрицая осознание того факта, что все, кого я знаю просто погибли. И я бы мог сказать, что улицы городов усеяны трупами, но понимаю, что это не так. Нет никаких городов. И трупы погребены под камнями, провалились в трещины, затоплены водой, сожжены. И снова тишину корабля разрушают громкие судорожные рыдания. На этот раз мои. Я вспоминаю своих друзей, свою семью и не могу сдержаться. Снова хватаю алкоголь, но бутылка пуста, поэтому всё, что мне остаётся со всей силы швырнуть её в стену и во всё горло заорать, надеясь, что это успокоит боль. Думаю о том, что ведь собирался в отпуск. Думаю о клубах и девчонках, понимаю, насколько это не к месту, и начинает душить с визгливыми нотами смех. Кён Су же подбегает ко мне, валит на пол, стараясь обездвижить изо всех свои сил, но я изначально сильнее, тем более, что нахожусь в состоянии аффекта. Однако, боль пронзившая спину и затылок помогает унять смех. И я продолжаю уже беззвучно реветь, лёжа на полу и смотря в потолок. Чувствую, как слегка привстав Кён Су меняет положение, обнимает меня насколько это возможно, одной рукой гладит по голове, утыкается носом в плечо. А я лежу, реву и думаю о том, как отвратительно, что я попал в зону А. Лучше бы умер, как можно раньше и не терзался сейчас, зная, что буду жить с мыслью о смерти человечества. Наконец, под действием таблеток, алкоголя и убаюкивающий действий старшего, я так и засыпаю. Проснувшись на своей кровати, первое, что я вижу это обеспокоенное лицо Кён Су. И мне становится стыдно. Ведь на самом деле мы в одном положении, только его единственная семья сейчас покоится в камере. Скашиваю глаза в сторону той самой медицинской капсулы, однако обнаруживаю, что она пуста внутри. И это заставляет меня шире открыть глаза. - Сонбэ, а где… Рёук-сонбэнним? - Кремировал, - ровным голосом отвечает Кён Су, и мне остаётся только удивиться, насколько этот человек владеет собой, и своими эмоциями. Ему так же больно, но вместо того, чтобы переживать, он сейчас сидит и гладит меня по тыльной стороне ладони. - Камера и такое может? – хрипло спрашиваю, получив утвердительный кивок, снова обращаюсь к старшему, - а если я умру и меня кремируешь? Кён Су, нахмурившись с силой сжимает мою руку, впиваясь вновь слишком длинными ногтями в кожу, сжимает губы в нитку, смотрит как-то свирепо глаза в глаза: - Я всё понимаю, но Ифань. Не заставляй меня снова это переживать, - просит он, скрывая боль, и мне становится стыдно за свои слабости, за то, что не могу быть сильным, как он, - не бросай меня одного. Мы должны ещё немного пожить, отведённое нам время. - Пока под нами рушится земля? – спрашиваю, ощущая горечь, но взгляд Кён Су меня пугает. - Всё кончилось, ты проспал больше двух дней, и как ты видишь, мы с тобой ещё живы. - Так нас только двое осталось? - Есть ещё надежда, что нет, - качает головой Кён Су, а я встаю с кровати, чувствуя ломоту во всём теле, подхожу к увеличивающему окну, который заставляет нас думать, что земля на самом деле ближе, чем оно есть, и с ужасом смотрю на то, что представляет из себя наша планета. Впервые в жизни вижу, половину шара. Чёрную, какую-то обугленную. Видимо, покрытую коркой лавы, опустошённую во всех смыслах. Секунда, и с её поверхности отваливается какой-то кусок, уже не притягиваемый к центру земли, однако всё ещё остаётся неподалеку, бесконечно падая. Вместе с тем, скоро все силы станут не действительны. А это значит, что и нас, скорее всего, скоро отбросит дальше, если не убьёт. - Она всё ещё разрушается, - произносит Кён Су, встаёт рядом, удерживая меня как-то по-детски за локоть. И я решаю, что для того, чтобы жить я должен заботиться о нём, даже если Кён Су в этом не нуждается. Повернувшись к напарнику лицом, я приподнимаю его тёмную челку, открывая лоб, и касаюсь его губами, запечатлевая короткий поцелуй. Сонбэ судорожно вздыхает, закрывает глаза и молчит, словно молчаливо соглашаясь, и не выпуская моей руки. Хорошо, я соглашусь с тобой. Давай ещё немного поживём. И вот, я таскаюсь за ним по кораблю собачкой, потому что боюсь, остаться наедине со своими мыслями и потому, что боюсь, что Кён Су вдруг тоже исчезнет. Что-то пойдёт не так и его не станет. Без сонбэ я точно жить не буду. Я даже ощущаю себя висящей на дереве коалой, для которой цепляться к нему совершенно естественно. Кён Су, кажется, уже тоже привык к роли растения, предупреждая меня, даже когда уходит в аппаратную, ежедневно, по нескольку раз посылая сигналы SOS, и наши координаты куда-то в пустоту, в надежде, что кроме нас найдутся ещё выжившие. Мы стараемся на всём экономить. Точнее на еде. Раз в день, и даже реже. Мы планируем прожить как можно дольше, ещё не веря в то, что настал конец всего человечества. Но тяжёлые мысли, паника, иногда накатывают на меня, и тогда я особенно сильно цепляюсь за Сонбэ. Он может часами сидеть у постели, пока я не засну. Так и сегодня. Не было желания играть в приставку, даже вместе с Кён Су, смотреть какое-нибудь шоу или вообще, что-либо делать. Апатия, депрессия и нежелание жить. Я начал терять надежду, и мысли о том, чтобы покончить с собой нахлынули с новой силой, убеждая, что причин вот так существовать, у нас нет. Что это глупо и бессмысленно. Я лежал на кровати, пялился в потолок, и вертел в руках баночку со снотворным, которая принадлежала Кён Су, набираясь решимости всё это проглотить. До тех пор, пока не появился хозяин лекарства, уставший звать пустоту. И подлетев ко мне, он выхватил таблетки, отшвырнув их в угол комнаты. Ничего не сказал, только нахмурился и хотел уйти. Я не мог его отпустить. Я цеплялся за сонбэ и каждая секунда без него была настолько мучительна, что если он уйдёт, я умру без помощи таблеток. Просто разорвётся сердце от страха и тоски. Вздохнув, сонбэ возвращается, снова садится у моей полки, вздыхает: - Ты такой эгоист, Ифань. - Я знаю, сонбэним, – я впервые назвал его так, отчего Кён Су даже вздрогнул, но быстро взял себя в руки, - а ещё я слабак и идиот. Я просто не могу так... Он оказывается прямо над моим лицом и целует в губы, ошарашив. Все лишние мысли моментально вылетают из головы, оставив место только удивлению, смятению и какой-то щенячьей радости. Ведь это ещё один повод покрепче прицепиться к Кён Су, став не просто коалой на дереве его решимости, а самой настоящей лианой. И я эгоистично пользуюсь предоставленным мне шансом, крепко обнимая его за шею. Но старший разрывает поцелуй, жадно хватает губами воздух. Но мне отчаянно нужен Кён Су. До сумасшествия, до судорожных вздохов и помешательства, поэтому я, не даю ему сбежать, вновь впиваясь в блестящие, влажные губы, то целуя, то кусая, то настойчиво проталкивая свой язык в его рот. И то, как он забавно реагирует, подсказывает мне, что даже на поцелуй с парнем Кён Су было трудно решиться. Однако он сделал это для меня. Я должен был ценить такую храбрость, но вместо этого стал лианой. Эгоистично. Но я не отцеплюсь. Я не отдам моего Кён Су пустоте, с которой он разговаривает в аппаратной. - Прости, - шепчу, наконец, разорвав поцелуй, и в который раз выхожу сухим из воды, потому что Кён Су успокаивающе шепчет в ответ: - Ничего, Ифань, Ничего, - и, чувствуя, что я не хочу его отпускать, ложится рядом, несмотря на то, что полка довольно узкая. Но совсем худой и миниатюрной хён достаточно удобно устраивается в моих объятиях, позволяя спокойно заснуть. Его ладони гладят меня по спине, успокаивая, дыхание согревает кожу. Он всё прощает. Любые истерики. Он никуда от меня не уйдёт. Эта мысль сладкой негой разливается по телу, погружая в царство Морфея. Когда я просыпаюсь, в подтверждение сказанного Кён Су всё ещё спит рядом. И мне ужасно не хочется убирать из-под его головы затёкшую руку. Я рассматриваю его умиротворённое лицо: полные приоткрытые губы, высокие скулы и думаю о том, почему раньше не обращал внимание на то, насколько красив мой сонбэ. С самого первого дня знакомства, я считал его невзрачным на своём фоне, явно недооценивая. Я, зациклившись на том, что из нас двоих я «красавец-донсэн», а он «пучеглазый-хён», даже не замечал, что возможно, в плане внешности я даже проигрываю своему сонбэ. Белая, молочная кожа, усыпанная аккуратными, ровными тёмными родинками, цепочкой идущие друг за другом по длинной тонкой шее. Почти непроизвольно, с нежностью, я касаюсь этой самой шеи, слегка поглаживая, улыбаюсь мыслям в голове, впервые за всё это время ощущаю себя немного счастливее. Кён Су не просыпается, когда я нежно поглаживаю его скулы пальцами, его лицо совершенно расслабленное, а дыхание спокойное, ровное. Подаюсь вперёд, мягко накрывая его губы своими, отстраняюсь, чтобы убедиться, что не разбудил. Однако старший сонно приоткрывает, точнее, разлепляет один глаз, за ним второй, недоуменно смотрит на меня, скрывает смачный зевок в подушку, снова поворачивается ко мне лицом. - Доброе утро, Ифань, - ласково улыбается сонбэ, прикоснувшись тыльной стороной ладони к моему виску. Нетипичное, спокойное настроение, кажется, передаётся воздушно капельным путём. Или отрицательные эмоции выплеснутые друг на друга, преимущественно мной на Кён Су, ненадолго себя изжили, оставив нас жить, смирившись с такой судьбой. Хотя бы сегодня. Снова подаюсь вперёд, целуя старшего, получаю не менее нежный поцелуй в ответ. Когда наши отношения стали такими? И заставляю ли я чем-то жертвовать Кён Су, чтобы меня успокоить? - Хён, давай помечтаем, словно ничего не случилось, - прошу, но старший хмурится. Он не любит, когда я ухожу в фантазии от реальности, потому, что по возвращению бывает только хуже, - я просто хочу помечтать о том, чтобы мы прожили вдвоём долгую и счастливую жизнь, а не ждать смерти. - Это едва ли, - качает головой Кён Су, - я же парень. Мы бы не стали жить «вдвоём» долгую и счастливую жизнь. Ты себе это представляешь? Приземляемся мы на землю, держась за руки, выходим из корабля и садимся в автомобиль с табличкой: «женатые и голубые»? Прыснув от смеха, я легко щёлкаю парня по носу, улыбаюсь: - Обязательно тебе всё портить, - на что Кён Су только улыбается. Я знаю, что я просто ищу надежду в этом беспросветном мраке, и только он может ей стать. Но что даёт силы жить напарнику не знаю. - И почему ты не можешь быть милым? – продолжаю сокрушаться, пока сонбэ серьёзно смотрит мне прямо в глаза. Мастер каверз, только пожимает плечами, а потом говорит своим глубоким голосом: - Как девчонка? – снова эта странная тема с налётом голубизны. Почему бы просто не закрыть глаза на наш пол, тем более, когда во всей вселенной больше никого не осталось. И я даже рад, что на этом корабле со мной До Кён Су, хоть это и прозвучит странно. И мне жаль, что только с разрушением целой вселенной я преодолел предвзятость и смог увидеть истинную сущность кота-хёна. - Ну Кён Су хён, - буквально ныл я, уткнувшись в его плечо, - ну давай хоть немножко поговорим о чём-нибудь. Я знаю, что ты не хочешь оборачиваться. Но мне очень нужно это проговорить. Отпустить. И тебе тоже. - Хорошо, - наконец, соглашается старший и я замираю, скрывая торжество: - Если бы перед гибелью земли у тебя была возможность выполнить одно желание, то чтобы ты попросил? - М, я бы хотел провести целый день с Рёуком на земле. Веселясь и играя. Мы бы вместе вкусно поели, сходили на аттракционы и в кино. И самое главное, что я всегда мечтал сделать, покатались бы вдвоём на велосипедах, - это удивительно трогательное признание, заставило моё сердце замереть. Конечно, Кён Су хотел бы провести время с единственным близким ему человеком. С Сонбэ, который, был ему как брат. Его семья. - Да, я бы тоже провел время с семьёй, но я бы просто хотел, чтобы мы все вместе, впервые в жизни, без всякой на то причины, вместе завтракали, обедали и ужинали и целый день просто смотрели телевизор. По телевизору показывали бы программы, и мы оживлённо спорили, что смотреть, и просидели на диване целый день. Так что тут у нас желания похожи, - крепко обнимаю Кён Су, его ладонь ложится на мою руку, слегка поглаживая, но когда я поднимаю на него глаза, то вижу совершенно стеклянный взгляд. Он тот, кто держит в себе боль. Поэтому, боится сорваться. В этом дело? Это тоска по Рёуку или по земле. Но Кён Су хён, никогда не рассказывает. Его единственный срыв был так давно, и его начисто стёрли все мои истерики. Старшему слишком многое приходится держать в себе. - Сонбэ, - зову я его осторожно, - ты очень по нему скучаешь. Я понимаю, ведь … - Не понимаешь, - неожиданно каменным голосом говорит Кён Су, - твоя боль и моя не одинаковы. Я не уменьшаю, но не сравнивай их. Я действительно любил Рёука, и чем дольше я живу, тем больше понимаю, что любил его ненормальной любовью. Чувства притуплялись после расставания, но стоило его увидеть: живого или мёртвого, как эта любовь становилась только сильнее. Первое откровение До Кён Су, заставляет меня вздрогнуть, почувствовав горечь во рту. Что это? Может это то, что он чувствует постоянно. Старший всё время успокаивает меня, бережёт. И даже не рассердился из-за поцелуя, но я кажется представляю, что он чувствовал. - Кён Су хён, прости, что спрашиваю, но – я закрываю глаза, набираясь решимости, - тебе было очень противно меня целовать? - Нет, совсем нет, - улыбается Кён Су, - сонбэ знал о моих чувствах, но никогда не испытывал того же. Я для него был любимым и единственным младшим братишкой. Его любовь ко мне была выше моих чувств. Поэтому он с братской нежностью прощал мне всё. Когда я тебя поцеловал, я даже подумал, что мог бы встречаться с кем-то вроде тебя, будь он пониже, - хихикает старший, поглаживая меня по руке. - Эй! Что это значит? – недовольно фыркаю. - Мой рост обычный, но у меня такое чувство, что рядом мы выглядим как Гимли и Леголас из властелина колец. Высокий прекрасный эльф и чудаковатый страшненький гном, - но он даже смеётся, говоря это. - Хён, никакой ты не страшненький, - нахмуриваюсь, приподнимаясь, чтобы поближе рассмотреть его лицо, касаюсь скул пальцами, - ты красивый. И не похож на Гимли. И рост не главное. Хотя я своим горжусь. - Прям расплываешься от самодовольства, - щурится старший, хмыкает, приподнимается на локтях, буквально бодает меня лбом в лоб, - больше уважения к старшим! Но вместо того, чтобы ответить, я вновь целую его в губы, закрывая глаза от удовольствия. Нет, он не гном. Он абсолютное зло, которое не порочит грехом свою суть, но с лёгкостью подталкивает других к его совершению. - Хён, а ведь тем, кого любишь нужно говорить об этом до того, как у нас отнимут такую способность, - спрашиваю, прижимаясь к нему лбом, кладу ладони на щёки. Кён Су молчит, но я принимаю это за согласие, - Кён Су хён, я тебя люблю. - Ифань, - хрипло произносит Кён Су, собираясь что-то сказать. - Нет, хён, не стоит. Тебе не сбежать от меня до самой смерти. Мы может, даже умрём в один день, так что тебе придётся меня полюбить. Потому что я не отстану от тебя. Понимаешь? - И что мне делать? – его голос не дрожит, но я чувствую, что сердце колотится быстрее. Как и моё. Я сказал это, хоть и не планировал. Никогда не думал о своих чувствах к нему, но не жалею о сказанном. Уверен, что не соврал. Знаю, что мы одни на тысячи миль вокруг. Может, нас только двое во вселенной. И кто-то бы просто счёл меня сумасшедшим, но сейчас я уверен, что не обманываю себя, и не цепляюсь за единственного человека. Эта любовь не вынужденная. Она искренняя и настоящая. Я снова целую его, прижимая ладонь к груди и чувствуя лихорадочное биение сердце. Перед глазами звёзды взрываются фейерверками. И я готов умереть хоть завтра, если сегодня ненадолго почувствую, что меня тоже любят. И Кён Су накрывает мою ладонь своей, второй опираясь на моё плечо, слегка приподнимается на постели, встаёт на колени, отвечая на поцелуй. Ближе. Как можно ближе. Я резко прижимаю его к себе, впиваюсь пальцами в джемпер, желая порвать все преграды между нами, срываю его, обнажаю совсем худого и миниатюрного хёна, прижимая к себе, наваливаюсь на него всем телом, заставляя упасть обратно на постель. Кён Су тихонько стонет от боли, прогнувшись в спине, упирается ладонями в мои плечи, вздыхая: - Полегче, жеребец. Ты меня так убьёшь, - но я его уже не слышу, лихорадочно покрывая, привлекающую моё внимание ещё со времён нашего первого знакомства бледную шею поцелуями. Один за одним, они полностью обрисовывают красивый изгиб, сводя с ума. Вкус его кожи – вкус моего безумия. Снова короткий стон, на этот раз стон удовольствия, показывают, что несмотря на протестующее мычание и сжимающие мои плечи пальцы, ему нравятся прикосновения. Провожу ладонью вниз от ремня, касаюсь внутренней стороны бедра, через ткань штанов, пытаюсь развести его ноги, чтобы устроиться между, но Кён Су, сопротивляется, при этом не издав ни звука. Эта молчаливая борьба буквально сводит с ума, поэтому я прикладываю все свои силы, добиваясь своего, ложусь на него грудью, прижимаясь своим пахом к его, касаюсь губами уха, тяжело дыша. Резко двигаюсь вперёд, имитируя толчок, и елозящее тело подо мной, протестующе дёргается, но не может спихнуть с себя вес подобный моему. - Хён, я… - Заткнись, это слишком. Прекрати, Ифань. Прекрати сходить с ума. И уйми свои гормоны, - зло шепчет Кён Су сквозь зубы, но я, вместо того, чтобы остановиться, толкаюсь снова, отвечаю прямо в губы: - Почему хён, я же люблю тебя. Я тебе совсем не нравлюсь? - Нравишься, - без тени стеснения в голосе отвечает старший, - поэтому и не хочу быть использованным. - Я не использую тебя, я знаю… что это странно. Хорошо, я не стану ничего делать, если ты так об этом думаешь, но хён, ведь это я тебя первый поцеловал. Не ты меня. А я тебя. В лоб, но я первый тебя поцеловал, - утыкаюсь лбом в его плечо, стараясь выровнять дыхание. Кён Су молчит, свистяще дышит, а потом тянет мою футболку вверх, переборов себя, наконец, доверившись: - Сними с себя эту чертовщину, мне не нравится об неё тереться кожей, - футболка падает на пол, отброшенная в сторону, и наши губы снова встречаются в поцелуе. Хён сдаётся, доверившись или просто решив положить на всё большой и толстый и просто плыть по течению. Бёдра, до этого яростно стискивающие мои в хватке борца, расслабляются, позволяя мне удобнее устроиться, язык неуверенно касается зубов, а затем проникает глубже, вовлекая в игру. Руки тянутся к резинке штанов, но Кён Су резко останавливает меня, отстраняя: - Погоди, мне сначала нужно в душ. - Хорошо, - соглашаюсь, хотя сам дышу, как пробежавшая без остановки два километра собака, - я с тобой. - Нет, - отрезает Кён Су, уходит, закрывая дверь в ванную, однако я не слышу характерного щелчка. Это странно. Поднимаюсь с полки, на цыпочках подкрадываюсь к двери, тихонько приоткрываю, заглядывая внутрь. Хён раздевается, не особенно церемонясь, складывает свою одежду, включает воду, регулируя температуру. Я просто сталкер, если с таким упоением сейчас наблюдаю за старшим, но чувствую, что ничего не могу поделать с тем, что снова возбуждаюсь. Это совершенно нормально. Старший проводит руками по волосам, зачёсывая их пальцами назад, чтобы не мешались, задирает голову, подставляя лицо упругим струям воды, вытягивает соблазнительную шею, громко вздыхает. Моё дыхание учащается. Надеюсь, он не собирается долго засиживаться, потому что я предчувствую, что я наброшусь на него прямо на пороге ванной, если вообще дотерплю до этого момента. Старший же ни о чём не подозревая, проводит руками от подбородка, вниз, прогибается, хрустя костями, а затем неуверенно касается рукой собственной ягодицы. Мне приходится закусить собственную губу, закрыть глаза и поскорее отстраниться от двери. Терпения всё меньше и меньше. И пока он моется, я уже задумываюсь о том, что могу просто снять напряжение без его помощи. Слишком эротичной кажется картина, которую мне удалось только что лицезреть. Через какое-то время снова заглядываю ванную и со странной смесью удовольствия и удивления наблюдаю за тем, как Кён Су хён сам себя готовит, видимо сославшись на не особенно глубокие мои познания в сексе. И, признаться, он прав. Я об этом даже не подумал. Опираясь одной рукой на стенку душевой, он второй рукой, аккуратно двумя пальцами подготавливает себя к анальному сексу. И, несмотря на то, что он гипотетически один, ему самому стыдно судя по тому, как пылают его щёки, и как он закусывает губу. Тонкие костлявые пальцы растягивают напряжённое кольцо, задевая костяшками стенки. У меня заканчивается терпение. Слишком доступным кажется обычно холодный и отрешённый от мира Кён Су, заставляя меня узнать эту его сторону поближе. Раздеваюсь, затем бросаю свои вещи на кровать и захожу в ванную, и перепугавшись, старший резко убирает руку, смотрит на меня огромными глазами, прижимается спиной к стене. Просто открывает рот, как выброшенная на берег рыба, но не может сказать ни слова. Переступаю невысокий порог отделяющий душевую от ванной, не позволяющий воде во время мытья растечься по всему полу, а затем касаюсь его губ своими. Его грудь тяжело и часто вздымается, заставляя меня нервничать ещё больше. Но Кён Су всё-таки неуверенно отвечает на поцелуй. Опираюсь локтем на кафельную стенку, отрываюсь от губ, покрывая поцелуями щёки, лоб, виски. Старший обвивает мои плечи руками, прижимаясь ближе, запрокидывает голову, позволяя снова целовать плечи и шею. Подаюсь вперёд, сильнее вжимая его в стену, кладу ладони на бёдра, поглаживая, а затем встаю на колени, покрывая поцелуями живот старшего. Касаюсь внутренней стороны бедра, поглаживая. И Кён Су приходится опереться на меня руками, прогибаясь в спине. Поглаживаю с внутренней стороны колени, поднимаясь затем по бёдрам вверх, с упоением лаская бледную разгоряченную кожу. Словно пытаю его и себя медленными последовательными ласками, заставляя желать большего. Ставлю одну стопу Кён Су себе на колено, касаюсь выступающей острой кости губами. Закрываю глаза. Мне безумно хочется изучить каждый сантиметр его тела, узнать все изгибы и чувствительные места. Знать его тело так же хорошо, как своё. Поднимаюсь, крепко обнимаю старшего, поглаживаю по спине, не узнаю собственного голоса, в котором так и сквозит волнение и неуверенность: - Хён, можно ты будешь моим? – прижимаюсь к нему всем телом, и Кён Су вздыхает, обнимая меня в ответ. - 341, мне уже некуда деваться, - как-то по особенному говорит старший, и я понимаю без лишних слов, что это согласие. Совсем не такое, как могло показаться вначале. Ему некуда от меня деваться, но я знаю, что Кён Су тоже не хочет уходить. Разворачиваю старшего к себе спиной, подаюсь бёдрами, помогая себе рукой, аккуратно вхожу в уже подготовленного старшего. Несмотря на это, он такой узкий и горячий, что мне снова сносит крышу. Внутри так классно, хочется сорваться на бешеный темп. И просто отыметь напарника до бессознательного состояния. Но я не могу так поступить с Кён Су. Я должен считаться с его чувствами и состоянием, поэтому действую очень осторожно. Делаю первые, ужасно медленные толчки, тяжело, громко охаю. Так как эта медленная осторожность буквально болезненно воспринимается организмом. Сказывается желание, близость с тем, кого любишь и очень долгое воздержание. Вспомнив о том, что Кён Су как и я долго терпит, поглаживая тазовые косточки, спускаюсь ниже, обхватывая напряженный ствол, двигаю рукой, чтобы доставить ему удовольствие и отвлечь от дискомфорта и боли, продолжая последовательно двигаться внутри, с каждым толчком проникая всё глубже. В то время, как Кён Су всё глубже проникает в мои мысли, проникает прямо под кожу. Старший стонет от удовольствия, не сдерживая голоса и я понимаю, что мне тоже можно не ограничивать себя. Поэтому я набираю темп, с глухими звонкими шлепками соприкасаюсь с его кожей. Ещё, и ещё. Я не считал время, потерял остатки рассудительности, срываясь на бешеный темп. И не могу сказать, что меня хватило надолго, однако оргазм накрыл нас обоих почти одновременно, так что я едва успел выйти из Кён Су, излившись на его бёдра. Обнимая его со спины, я переводил дыхание, прижавшись губами к его плечу, а затем когда мы вышли, удобно устроился на его коленях. Старший вытирал волосы махровым полотенцем, но капли всё равно падали мне на лицо, заставляя морщиться. - Кён Су, - позвал я, протягивая руку, касаясь его лица ладонью, нежно коснулся пальцем губ. - М, - отозвался парень, замирая. - Ты меня утопить решил? – улыбаюсь, смотря на него снизу вверх, и наблюдаю, как с тёмной пряди срывается капля, падая мне прямо на нос. - Разбудить вообще-то, хватит тут мне колени мять, - неожиданно спокойно, холодно произносит старший. А затем зачем-то хватает меня за ухо, впиваясь пальцами в кожу, и я, вскочив… просыпаюсь… в гостиной. Рядом со мной сидит всё тот же Кён Су, напротив работает огромный плазменный телевизор, где на чёрном фоне бегут буковки – титры, сообщая о том, что только что закончилось какое-то кино, как я успеваю заметить с «Крепким орешком» в главной роли. Озадаченно хлопаю глазами: - Где я? - В гостиной, - всё так же холодно говорит Кён Су, - ты уснул едва фильм успел начаться. - А… мы где? - Блин! В общежитии, Ифань. Что тебе такое снилось, что ты не помнишь кто ты и где ты? - А кто я? – хрипло спрашиваю, протирая глаза, однако видение не исчезает. И я действительно не на корабле. Адекватность и воспоминания возвращаются толчками, вежливо напоминая мне, что я участник группы EXO, и что мы оставшись одни, решили посмотреть с Кён Су фильм. Однако я с презрением отношусь к фантастике, так что мне стало скучно на второй минуте, поэтому я не долго думая уснул. - Ты серьёзно? – спрашивает, склонив голову Дио, и я впервые (или уже нет) замечаю, какая у него бледная, длинная шея. И как симпатично на ней смотрится цепочка родинок. - Нет, шучу. Шучу. Муть приснилась. - Это я понял, - кивает своим мыслям Дио, облизывает полные привлекательные губы, хмыкает, - особенно учитывая, что ты бормотал во сне: «Ты будешь моим? Ты не похож на Гимли. О, да, Кён Су. В тебе так хорошо». Не зная, что ответить, моментально краснею, а Кён Су, хихикает: - Не переживай. Мне, по секрету, как-то Чанёль приснился. На нём были леопардовые семейники и кошачьи уши. И он танцевал самый отвратительный в моей жизни танец моряка, - улыбается Дио, встаёт с дивана, на ходу вытаскивая из своих джинсов, ремень, - ладно, приводи себя в порядок. А я в душ. И Кён Су уходит. Я слышу, как закрывается дверь в ванную, но совсем не слышу как щёлкает замок. Что-то странное происходит в моей голове, но сердце начинает стучать как бешеное. Поэтому я поднимаюсь, иду следом, аккуратно приоткрываю дверь в ванную и вижу совершенно обнаженного Кён Су. Дежавю. Однако тот неожиданно вскрикивает и со всей силы бросает мне в лицо мокрую губку для мытья, которая встречается с моим фейсом, громко хлюпая. Выглядит он действительно злым, потому что следом за этим, он закручивает полотенце и со всей силы ударяет меня по бедру: - Ифань, я тебе сейчас уши оторву и сам знаешь куда засуну. А ну вышел! - Извини, - мямлю, выскакивая. Блядь. Приснится же. Чанёль это ещё цветочки. А затем выскакиваю с криком: - ДВЕРЬ НАДО ЗАКРЫВАТЬ! - ИДИОТ! ОНА У НАС СЛОМАНА! Я ТЕБЯ ПОТОМУ И ПРЕДУПРЕДИЛ! - Значит это судьба! – хихикаю. Ну а что, гипотетически нас только двое. Никого вокруг. Все «исчезли». Ну да ладно, не буду сегодня больше злить Кён Су.