Держи крепче мою душу

       Саске резко поднялся на кровати, пытаясь выровнять дыхание и унять дрожь в непослушных руках. Вот уже которую ночь ему снился один и тот же сон. Он весь в крови стоит под проливным дождем. По лицу медленно стекают крупные дождевые капли - вниз по крепкой шее, узкими дорожками по бледной кожу, расчерчивая мускулистую грудь. Но, не смотря на это, он не чувствует холод. Только ужасное опустошение и тупую, никогда ранее не ощущаемую боль. Такой силы – что даже просто устоять на ногах, кажется, задача совсем непосильная. Дотронувшись до своего лица он ощущает, как ледяные капли дождя смешались с теплыми солоноватыми слезами, которые медленно стекают, не переставая, то и дело наполняя рот неприятным обжигающим горечью вкусом. Примешиваясь к рубиновым струйкам крови, окрашивались в бледно-розовый и ниспадали на землю. Горькие рубиновые капли… Одна за одной… Но тут он опускал глаза, немея от всепоглощающего животного ужаса. Боль становилась вовсе нестерпимой и вынуждала рухнуть на колени, судорожно хватая ртом воздух. Перед ним лежало тело его мертвого брата. Он был одет в странную для себя одежду, длинные волосы растрепались, а кожа была неестественно бледного цвета. В раскрытых широко глазах застыла улыбка и умиротворение. На лице, на одежде, в луже под недвижимым телом – кровь повсюду. И на руках Саске… Его брата. Без сомнения. Он сам убил его. Осознание сводило с ума и заставляло каждый раз просыпаться среди ночи в холодном поту, силясь хоть немного успокоить бьющееся в сумасшедшем ритме сердце. - Саске, - до боли знакомый голос звучал совсем близко, и сейчас в нем одновременно чувствовалось волнение и нежность, - снова кошмар? Теплая рука мягко прикоснулась ко лбу, покрытому испариной, и убрала прядь волос, закрывающую глаза. - Да, все то же… Один и тот же сон, - собственный голос подвел и стал каким-то незнакомым, осипшим, еле различимым. - Это всего лишь сон, Саске. Глупый кошмар… Я рядом. Ты никого не убивал. Я бы не позволил, - последнюю фразу мужчина произнес совсем тихо, скорее для самого себя, - Видишь, - он бережно взял ладони брата в свои, согревая и удерживая от дрожи легкими прикосновениями к нежной коже запястий, - на твоих руках нет никакой крови. Тебе просто нужно немного отдохнуть. Ты слишком много занимался, готовясь к вступительным в Академию, - Итачи осторожно уложил брата обратно на высокую подушку, укрывая одеялом, напоследок едва ощутимо касаясь бледного лица тыльной стороной ладони. - Постарайся еще заснуть, - попросил он, гася ночник и приоткрывая штору, чтобы впустить немного прохладного ночного воздуха и успокаивающего лунного света в комнату. Уже в дверях его окликнул чуть слышный шепот: - Как всегда уходишь, когда ты мне… Саске не закончил фразу, отворачиваясь к стене, чтобы не слышать протяжный скрип закрывающейся двери. Он продолжал лежать, положив руки под голову и глядя на тени от деревьев, то и дело мелькавшие сквозь светлые шторы. Через несколько томительных минут дверь в его спальню вновь приоткрылась, и раздались знакомые крадущиеся шаги. Мальчик вздрогнул, разворачиваясь, и тут же встречаясь с теплым взглядом антрацитовых глаз. - Я принес тебе горячий чай. Здесь мята, мелисса и шалфей, ты должен быстро уснуть. Юноша нерешительно взял чашку, грея ледяные руки о ее приятное тепло. - Ты останешься со мной? Вместо ответа – рука в черных, как смоль, вечно непослушных волосах, ерошащая пряди. - Как ты захочешь, отото… Всегда, как ты только захочешь. На этот раз он спал без сновидений. Но сквозь сон до самого утра чувствовал, как надежные руки, всегда готовые защитить от любого зла и кошмара, ощущаются где-то совсем рядом. Отгораживая от всего, что могло нарушить его спокойный сон. - Доброе утро, Саске. Садись, я приготовил завтрак, - Итачи отодвинул для брата стул, приглашая к столу. Младший, что-то неразборчиво пробурчав, рухнув на свое место, сразу протягивая руку к свежеприготовленному кофе, игнорируя ароматные аппетитно дымящиеся блинчики. Итачи присел рядом и, сложив руки на груди, молча наблюдая за братом, пока тот маленькими глотками пил обжигающий напиток. - И снова ты проснулся не с той ноги. И опять не завтракаешь, как положено. Ну сколько же можно… Ведешь себя, как ребенок. Саске вспыхнул, со стуком ставя недопитый кофе на стол, не замечая, как несколько капель при этом оборонились на белоснежную скатерть и теперь расползались темными причудливыми разводами. - Это ты все еще продолжаешь делать вид, что я ребенок. И забываешь, что ты мне не мать! Достал, - парень встал из-за стола, на ходу подхватывая школьную сумку и направляясь к выходу. - Вернусь поздно. Можешь не ждать и ужинать сам. Я поем, - он сделал короткую заминку и добавил чуть тише, - у друга. И не названивай мне. Я сам могу о себе позаботиться, - дверь со стуком захлопнулась, проводя волну звона по кухонному стеклу и замирая гулким эхом в подъезде. Итачи бессильно опустил голову на руки. - Словно два разных человека… И почему он не может быть со мной таким, как этой ночью… Настоящим. Как же хочется… Его мысли вслух прервал назойливый звонок. Нехотя поднимаясь со стула, он все же последовал в прихожую, открывая дверь перед неожиданным в такую рань гостем. На пороге стоял мужчина средних лет, невысокого роста, немного худощавого телосложения с каким-то отталкивающим лицом в обрамлении темных длинных прядей, словно заискивающим взглядом необычной желтизны глаз. Когда он начал говорить, то обратило на себя внимание шипящее неприятное произношение. Словно, вкрадчивое и обволакивающее чем-то липким и грязным. Что уж и говорить – следуя первому впечатлению и собственной, доселе, не подводившей интуиции, молодой человек должен был немедленно захлопнуть двери перед этим человеком. Должен был, но… Тот с порога заговорил. И тут уже о том, чтобы проигнорировать его визит речи идти не могло. - Здравствуйте. Вы – Учиха Итачи? Старший брат и единственный опекун Саске? – он протянул худую руку, с четко проступающими венами, - Меня зовут Орочимару. Я психиатр. Ваш брат на прошлой неделе проходил обязательное обследование при Академии. Что-то вроде диспансеризации…. Ну Вы понимаете. Мы должны заранее быть хорошо осведомлены о состоянии здоровья будущих студентов. Так вот… По этому поводу я и хотел поговорить. - Подождите, Саске нет. Он ушел буквально несколько минут… - Мне он пока и не нужен, - перебил гость Итачи каким-то другим, жестким и не терпящим возражений голосом, - Я пришел поговорить с Вами. - Ну что ж… Проходите, - Итачи жестом пригласил его в гостиную, указывая на диван, но тот молча последовал к широкому креслу, устраиваясь там, кладя руки на подлокотники и ожидая, что хозяин квартиры усядется прямо напротив. - Итак. Не будем начинать издалека. Мое время, сами понимаете, не слишком дешево обходится. Но этот случай… Меня, скажем прямо, немного заинтересовал. Мой первый и самый важный вопрос, Итачи-сан, - знаете ли Вы, что у вашего брата шизофрения? **** Доктор выжидающе внимательно смотрел на реакцию ошарашенного такой новостью парня, медленно проворачивая между пальцами шариковую ручку, явно намереваясь позже делать какие-то пометки. Сейчас говорить и спрашивать у него что-то было абсолютно бесполезно. Старший Учиха (а именно таковую родовую фамилию носили братья, лишь двое, после смерти обоих родителей) был не просто в растерянности. Он, даже в самых сложных и критических жизненных ситуациях умудрявшийся оставаться хладнокровным, быстро и слажено мыслить, сейчас не мог произнести ни слова. Словно, все более или менее разумные фразы, которые он намеревался спросить у доктора, все собственные мысли вытеснил лишь один инстинктивный страх, на грани почти панического ужаса. Верить отчаянно не хотелось. Неужели его брат до этих пор недостаточно настрадался? Неужто впереди годы реабилитации, долгие месяцы в клиниках, больше похожих на тюрьмы, среди тех, кто никогда не станет ни другом, ни опорой. Непринятие обществом, косые взгляды, запрет заниматься тем, чем он так жаждет. И одиночество. Вечное. Абсолютное. Никем и ничем не способное заполниться. Со временем… Во что превратит эта болезнь его братишку? Он не мог поверить… Не мог. А что если?... - Доктор, - Итачи заговорил. И даже повидавший многое на своем веку и за свою довольно продолжительную практику врач, вздрогнул от этого голоса. Он и до этого, разумеется, много раз слышал, что голос может быть «мертвым». Да и не раз слышал, как пациенты не вкладывали эмоции в свои слова. Но тут – иное. Этот голос, пожалуй, пробрал бы до костей и заставил сжаться от холода даже самого стойкого и равнодушного. В нем сквозила не горечь и тоска, не разочарование и обида «почему с нами?», не позволительная слабость перед неотвратимым. Нет. Только ледяная уверенность в том, что что бы не ответил ему Орочимару-сан на уже сформировавшиеся в его голове вопросы и что бы ни случилось с его братом в дальнейшем, он никогда не оставит его наедине с болезнью. Ни Академии, ни всему обществу, даже самому дьяволу он бы не позволил причинить ему боль и заставить думать, что он чем-то хуже остальных. Чего уж там этим мозгоправам. Ни слова, оскорбляющего его Саске, он им произнести не позволит. С этим решением он наконец-то поднял глаза на психиатра, который сейчас уже не казался таким расслабленным, видя невооруженным глазом, что теряет изначальные позиции, переставая быть кем-то вроде «палача», выносящего приговор Саске через его самого близкого человека. Сейчас взгляд Итачи был пропитан хладнокровием и даже каким-то непостижимым в этой ситуации превосходством. Ни тени страха. Лишь минутная слабость. Они говорят о его брате. И кому, если не ему, уладить все… Даже если он и сам пока все не до конца понимает. Но вера в брата, в его силу, твердый, хоть иногда не в меру упрямый, временами вспыльчивый, а порой слишком отстраненный, но его, привычный и родной характер – эта вера ни за что бы не поколебалась ни от какого диагноза. - Я хотел бы уточнить, - начал старший Учиха, не обращая внимания на немного растерявшегося врача, который ожидал беседы немного в другом ключе и уже начинал неловко ерзать на кресле, выбранным им самостоятельно, - Есть ли неопровержимые доказательства, - Итачи понял, что использует привычную в своей судебной практике терминологию, но быстро исправился, - Выявлены ли у моего брата в достаточном для постановки диагноза количестве явные симптомы данного заболевания? Или это какие-то Ваши домыслы, основанные на паре глупых тестов, вкупе с его личностными особенностями характера? Доктор замялся, словно подбирая слова. Он не так уж часто встречался с подобными «экземплярами». Чего уж там греха таить – такой родственник больного ему попадался впервые. Обычна реакция была совсем иная. - Вы правы, сначала мы проводили стандартные тесты. По их результатам уже заподозрили что-то неладное. Потом его руки… Синяки, ссадины, порезы… Совсем не в типичных местах. Наводит мысль о намеренном нанесении увечий. Он молчалив и необщителен. Никто из окружения толком не смог рассказать о нем что-то личное. Ни девушки, ни друзей. Когда я вызвал его к себе на плановое собеседование, взгляд его был направлен куда-то мимо моего лица, а пальцы периодически будто - то что-то сжимали. За его речью трудно было уследить, то и дело она меняла направление и переходила с одного предмета на другой. Один раз я увидел его в коридоре. Он словно замер и, не отводя глаз, переполненных диким страхом, смотрел куда-то в сторону, там была всего - лишь белая, чуть треснувшая стена с каким-то наполовину оборванным плакатом. Он стоял так довольно долго. Но также неожиданно очнулся и убежал прочь. На одном из сеансов, на котором он настоял сам, он признался, что иногда слышит голоса. Они безумно его пугают. И больше всего тем, что могут заставить навредить Вам, - после столь длинной тирады, доктор прервался, переводя дыхание. Итачи тоже молчал, пытаясь осмыслить сказанное этим странным человеком, но вероятно, неплохим специалистом. - Как Вы считаете, доктор, - в этот раз вопрос был задан тихо, словно на него одного уходила вся воля доселе ничем несломленного характера Учихи, - Он действительно болен? Психиатр поднялся, убирая ручку во внутренний карман и подойдя к дивану, где в нескрываемом напряжении сидел Итачи. Он в успокаивающем жесте опустил руку ему на плечо. - Скажу откровенно, вероятность того, что ваш брат здоров, практически равна нулю. Поверьте моему опыту – того, что я видел вполне достаточно… Он болен. И болен серьезно. Без лечения частых и очень тяжелых приступов не избежать. И во время ни них и его жизнь, равно, как и жизни тех, кто его окружает будет в опасности. Я назначу вам время… Надеюсь, в этот четверг вас обоих устроит. После работы и его уроков – я подолгу задерживаюсь с некоторыми пациентами. Буду вас ждать. Только обязательно приходите вдвоем, - он протянул свою визитку. Уже в дверях он остановился и, не поворачиваясь, добавил: - Все же Саске повезло, что у него есть Вы. Будь бы он сиротой, без опеки и постоянного присмотра, да еще, учитывая, сколько ему довелось пережить… Все могло бы быть гораздо страшнее. И случиться гораздо раньше. А пока время еще… Вы уж берегите его. Хотя… Глупо это говорить вам. Вы и без того.… До встречи. Итачи так и остался сидеть на диване, откинувшись на спинку и устало прикрыв глаза. Мысли и воспоминания неудержимым вихрем клубились в его голове. Он потерял счет времени и не стразу заметил, как спустились сумерки, продолжая сидеть в темноте, так и не удосужившись зажечь лампу. Он не мог сказать точно, когда звук поворачивающегося в замке ключа и тихие, крадущиеся шаги в прихожей вывели его из оцепенения. Саске подошел, в растерянности, словно извиняясь, подошел к замершему в неудобной позе брату, намереваясь накинуть ему на ноги покрывало. Да, иногда младший Учиха был совершенно несносен, но он всегда тонко чувствовал, когда нужно прекратить все кривлянья и запрятать поглубже капризы и стать тем, кем он должен был именно сейчас. А сейчас он был нужен брату. Поэтому молча уселся рядом, опуская голову ему на плечо. - Паршивый день, нии-сан? Итачи порывисто вздохнул, неожиданно для них обоих заключая брата в крепкие объятия и утыкаясь головой куда-то в изгиб шеи, в попытке сдержать так и просящиеся впервые за много лет слезы. - Да, Саске, день и вправду был не из лучших… Но ты же все-таки пришел. Хоть еще едва солнце успело сесть. Хочешь ужинать, наверное? Саске кивнул, тем самым еще теснее прижимаясь к брату. - Скоро пойдем. Ужин готов с утра. Только разогрею. Но пока… Посиди так со мной немного… Они просидели так довольно долго. Пока младшего не начало клонить в сон. Тогда Итачи бережно отнес его в комнату, укладывая рядом с собой. И еще долго всматривался в его умиротворенное спящее лицо. Не верилось, что с ним может что-то не так. Не верилось, что его мысли могут так далеки и непонятны для его собственных. И самое главное, - не верилось, что он сам может стать далеким. До утра, крепко удерживая его в объятиях, так и не сумев заснуть, Итачи принял решение. И только с первыми лучами солнца смог наконец-то погрузиться в глубокий, приносящий иллюзию успокоения, сон. Хрупкая, с почти прозрачной кожей ладонь его брата, так привычно покоилась на его равномерно, в такт сердцебиению, вздымающейся груди. «Никому не позволю…».