“После очередного секса, Я испытываю всевозможные ощущения, Но пока по тебе не скучаю”.
Пытаться постоянно поддерживать мысль о том, что я лишь использую тебя как универсальное болеутоляющие – пару раз, без фанатизма, становится все труднее. Иной раз, ты не даешь мне даже здраво рассуждать, проникая во все закоулки сознания. Но что, черт возьми, заставляет меня снова и снова возвращаться к тебе? Испытываю всевозможные ощущения. На горячую голову я сначала даже мог подумать, что привязался к тебе. Какая мерзость. Но стоит мне оказаться наедине с бутылкой в качестве идеального советника, и я понимаю, что совершенно не скучаю по тебе. Я ощущаю, что свободен от тебя, но почему каждый раз, по истечению небольшого времени, снова оказываюсь в твоей постели по собственной воле. Извечный вопрос “почему?”. Почему я допускаю эту чертову ошибку с такой частотой? Я всецело ненавижу тебя, но что-то заставляет сомкнуть руки на твоей талии, и уткнувшись носом в волосы, заснуть без ножа в руке. Ты делаешь меня слабым и заставляешь ненавидеть нас обоих. Мои чувства непонятны мне самому. Только такому виду диагноза как "любовь" по силам подобным образом изводить, пожирать изнутри. Она разрастается, подобно раковая опухоль; с каждым днем я теряю частичку себя, чтобы ее заполучила ты. Но и в моей крови достаточно лейкоцитов, чтобы бесповоротно не отдаться во власть этой болезни. Я ненавижу тебя, и это – моя панацея. Утро, что подобно бывалому вору подкрадывается незаметно, встречает отвратительно-яркими лучами солнца. Оно проливает свет на случившееся. И ты, как обычно, молчишь, прикрываясь одеялом. Потом накидываешь халат, облокачиваешься на письменный стол и смотришь на меня. Если бы мы были в отношениях, я бы подумал, что ты чего-то от меня ждешь. Вся твоя поза – претензии на мой счет. Но твой взгляд. Я могу разглядеть в голубой радужке знакомые нотки. Детка, да у тебя тот же диагноз. Ты еле сдерживаешься, чтобы не обвить своими тонкими пальчиками мою шею и не задушить, полосуя кожу, оставляя глубокие порезы.“Когда я только перестану думать об этом?”
Кто-то сочтет нас за сумасшедших, но мы просто не можем сопротивляться. В написанном нами романе огромные кляксы – мы слишком много ошибаемся. Это не история любви – она не наша. Так почему же нас так тянет друг к другу? Этот зрительный контакт может продолжаться вечно, но у меня нет желания находится с тобой в одном помещении так долго. Я просто ухожу с уверенностью того, что когда за мной захлопнется дверь, ты не упадешь на колени рыдая, а выдохнешь с облегчением. Но ведь и я – паразит твоих мыслей. В этом я более чем уверен. Во всех твоих попытках уязвить мое безграничное самолюбие, есть что-то особое. Ты тратишь на эти попытки больше времени, чем должна, но это только подогревает твой азарт и мой интерес.“Я ненавижу в тебе всё, Так почему я люблю тебя? Ты ненавидишь во мне все, Так почему ты любишь меня?"
Через пару часов мы снова увидимся. И я смогу вновь вынести вердикт твоему очередному глупому наряду, даже не взглянув на него: “Какая же ты страшная, Тринкет”. Возможно, что ты сегодня не в настроении, и в ответ я получу лишь убийственный взгляд, а в дополнение – гордо вздернутый подбородок. Не выгляди ты так нелепо, может быть и вышло бы изобразить что-то стоящее, но увы и ах. Мне остается только отпраздновать свою очередную победу несколькими стаканами или бутылками отменного капитолийского виски. Сегодня вместо обычного стола на четырех персон, он накрыт на пятерых. Интересно. Мы кого-то ждем? Черт, уже начинаю думать о “нас” как о извращенном подобии семьи. Безгласые мелькают туда-сюда, поднося то сок, то очередное блюдо. Трибуты через силу выдавливают из себя улыбку и еле сдерживаются, чтобы в ходе очередного пустого разговора, не плюнуть тебе в лицо. Они ведь никогда не забудут этой жатвы, а твой противно-писклявый голос, произносящий их имена будет звенеть в ушах до последнего глотка воздуха на арене. Мне и самому тебя тошно слушать. – Если бы вы только знали каково это. – Закончив свой рассказ, изображаешь страдальческое выражение лица. Да уж, этим детям только и делать, что сопереживать тому, что ты купила неудобные туфли. Кому-то год за годом, до самой старости, бегать по бутикам да салонам красоты, чтобы тщетно пытаться сохранить мордашку, как в двадцать, а кто-то и до совершеннолетия не доживет. Если и есть в мире отвратные люди, то это ты, и я, отчасти. Часы тикают, а ты все говоришь, прерываясь на пару секунд, чтобы сделать глоток кофе. Напиток за это время уже и остыл. Таинственная пятая персона заставила нас ожидать себя еще около получаса. – Доброго утра, прошу простить мне мое опоздание. Дела-дела. – Напускно-извиняющийся тон приторного голоса, никакой спешки в движениях – весь нарциссизм налицо. Идеально выглаженный костюм, уложенные гелем волосы, галантность в каждом шаге и ложь в глазах – неизменные составляющие настоящего джентльмена. Ну конечно же, Сенека Крейн, кто еще мог оказаться той пятой персоной за нашим скромным столом? Почему я не удивлен? Распорядитель сдержанно кивает трибутам, протягивает мне руку для рукопожатия, но нет, сегодня от него не зависит жизнь моих подопечных, так что я лишь презрительно киваю и поднимаю бокал с виски над головой. Следующей очередь доходит до тебя. – Мисс Тринкет, прекрасно выглядите. – Не будь этого толстого слоя штукатурки на твоем лице, спорю на что угодно – твои щеки залились бы румянцем. Таким живым в противовес неестественному кукольному гриму. С капитолийским извращенным понятием красоты, увидь этот напыщенный распорядитель на утро твою белую кожу и натурального цвета волосы, отвернулся бы в отвращении, выставляя из своего дома с вещами в руках, как это делают с теми дамочками, которых цепляют в клубах. Когда Сенека касается губами тыльной стороны твоей ладони, его хищный взгляд скользит вниз по тонкой шее, очерчивая острые ключицы и проникает в нескрываемою воротником ложбинку между грудей.“Только когда я перестану думать о тебе, Я пойму это”.
Меня воротит от вас обоих. Твое смущенное восклицание и растянувшиеся в улыбке тонкие губы – этот жест унизителен и отвратителен мне. Да как ты смеешь игнорировать очевидное? Он воспользуется тобой, просто запишет в свою коллекцию раритетов как ценный экспонат и избавится. Но постойте-ка, ведь я тоже пользуюсь тобой. Не жажду твоего присутствия рядом, и возможно, никогда не побегу сломя голову просить руки и предлагать свое сердце, упаси Всевышний. Никогда не случится момента, чтобы твоя боль ощущалась как моя собственная, но мы слишком похожи в своей ненависти и больной привязанности друг к другу, чтобы я просто так отпустил тебя, освобождая из этого порочного круга. Чертова ревность (даже уже не берусь разбираться: она ли это или проснувшийся во мне собственник) захлестывает огромной, неконтролируемой волной и вырывается из моего тела наружу потоком зверской ярости.“Только когда ты перестанешь думать обо мне, Ты знаешь?”
Опрокидываю в себя бокал, доканчивая виски и ровным шагом, без единого сомнения, почти что галантной и ровной походкой, подхожу к Крейну. Распорядитель игнорирует мое появление у себя за спиной, упорно делая вид, что слишком занят. Он все еще стоит, не отпуская твоей руки. Слишком долгое касание, и вы оба это понимаете, но Сенека продолжает говорить всякие глупости, рассуждая о том, о сем – якобы ведет светскую беседу, на деле же уверен в том, что после пары его фраз, ты сама кинешься к нему на шею, сраженная обаянием."Я ненавижу в тебе всё, Так почему я люблю тебя?”
Так пусть же грубая форма отказа внесет свежую струю в слишком идеальный мир, «вращающийся вокруг Сенеки». Когда я резко схватил распорядителя за грудки, ткань отглаженного пиджака предупредительно смялась от такого обращения и казалось, что еще немного и черный атлас затрещит, расходясь по швам. Оттолкнув Крейна, избираю новую цель. Да-да, это ты, солнышко. Пронзительно вскрикиваешь и сжимаешься, испуганно приоткрываешь губы, но в глазах горит жгучий интерес и ни капли страха. Спектакль тебе определенно нравится, как будто, только и ждала случая, когда я сорвусь первым. Мои пальцы окольцовывают твое запястье и хватает лишь один раз дернуть тебя на себя, чтобы ты оказалась в моих руках. Краем глаза замечаю как опешил Крейн, явно не готовившийся к подобному. Для красивого завершения сцены и чтобы окончательно установив свои права на тебя, краду жадный и требовательный поцелуй. – Подонок, - шипишь ты, отклоняясь насколько позволяет позвоночник и отвешиваешь мне пощечину. Это немного остужает огонь ярость, но дает толчок новому чувству. – Ненавижу.“Ты ненавидишь во мне всё, Так почему ты любишь меня?”
Люди, все еще присутствующие в столовой, отходят на второй план, когда я незамедлительно начинаю двигаться в сторону апартаментов, таща тебя за собой. Ты еле успеваешь пролепетать на ходу извинения нашему нахальному гостю и трибутам. Неукротимое желание владеть твоим телом, контролировать и управлять. В этом есть что-то от садизма, а может и он в чистом виде. Однако это не мешает прижать тебя к стене, пока рука шарит в поисках дверной ручки. Прикусываю кожу на твоей шее, оставляю на ней мокрую дорожку от языка и шепчу над самым ухом: – Твоя ненависть взаимна. – Не хочу видеть твоего лица в этот момент, я и так знаю какие эмоции на нем отразятся. Улавливаю лишь нервный вздох, и слегка прикусываю бьющуюся жилку, опять борясь с собой, чтобы не сжать зубы сильнее. Заталкиваю тебя в открывшуюся дверь. Мы достигаем кровати и снова яростно мнем простыни, совершая акт грязной любви и чистейшей ненависти.***
Утренние раздумья все те же. Снова перебирая слишком мягкие для капитолийки локоны, мечтаю сделать гораздо больнее. Ты умело создала во мне смесь чувств, которые не должны сочетаться, но, как ни странно, у нас получилось вывести новую спасительную формулу за секунду до взрыва."Я ненавижу… Ты ненавидишь… Я ненавижу… Ты любишь меня… Я ненавижу в тебе всё, Так почему я люблю тебя?”