Сломанный мир

У Кастиэля рваные, потрепанные, ветхие джинсы. Каждый раз, когда он, разминая затекшие ноги, поднимается с пола, там остается несколько светло-голубых нитей, на щепках необтесанных, грязных половиц. - Казарма, - постоянно вздыхает Чак. - Походные условия. - А мне и тут хорошо. Кастиэль затягивается умело свернутым косяком и начинает дергать нитки из прорехи на колене. Кастиэлем его уже никто не зовет. Все, должно быть, понимают, что ангельское имя ему - как соль на раны. Всем, должно быть, нестерпимо хочется вычеркнуть из памяти это имя. Некий Кастиэль был надеждой на спасение, утраченным светлым шансом. А кто этот мужчина? Короткое, отрывистое "Кас" подходит ему куда больше. Здесь не ходят строем. Здесь не отдают честь. Здесь нет званий и повышений. Отсюда только две дороги - в гроб или в стаю озверевших нелюдей. Убивать. - У нас не осталось ничего, кроме этой войны, - цедит сквозь зубы Дин, остервенело шуруя шомполом в стволе ружья. - Да у нас не осталось вообще ничего, - легкомысленно замечает Кас. Через несколько часов он, потеснив Дина плечом, сует что-то в дуло очередной винтовки. - К черту войну, а? Дин вытаскивает из ствола ромашку, бросает на пол, топчет ее каблуком. - Хиппи недоделанный. - Make love, not war, - Кас качает головой. У него мутный взгляд и блуждающая улыбка. Уже который день в лагере пахнет опиумом и отчаянием. Кас сдавленно смеется, впуская в легкие сладковатый дым. Кастиэль научился смеяться. "Не иначе, как конец света близко", - думает Дин. - "Обкуренный ангел в отставке, восьмое чудо света". В воздухе витает пряный душистый букет запахов дорогого красного вина из хрустального бокала, искрящегося сотней граней. Сэм когда-то сказал "да". Дин неловко вытирает нос рукавом и утыкается лицом в пропахшую потом и костром рубашку Каса. Нет ничего другого, кроме этого. Они часто выходят на охоту по ночам, только вдвоем. Кас играет складным ножом - клац-клац, клац-клац, все время, и чувствует себя все еще полезным. Дин про себя зовет его командиром роты смертников. Он целует Дина, слизывая с губ тончайший налет пыли, пепла, и пороха, и языком проталкивает ему в рот таблетку. - Мы сломались, любовь моя. Дошли до ручки, до точки, штопором входим в эпоху декаданса, - бессвязно шепчет Кас ему на ухо, уставший, небритый, че-ло-век. Дин зажмуривает глаза. Дин раскусывает пилюлю.