Миллионы причин

Музыканты хорошо знали свое дело. Позабыв про ноты и слова, они самозабвенно рвали струны так, чтобы никто не сказал потом, что не было музыки! Публика требовала шума и развлечений. И кто в таком вихре веселья различит фальшь? Праздник близился к концу. Джиневра через пеструю толпу танцующих, шатающихся, напевающих задорные непристойности и кто знает, чем еще занимающихся людей, пробралась к Ланселоту. - Артур, - перекрикивая шум, она кивнула в сторону мужа, - похоже, переоценил свои силы. Я не хотела бы просить кого-то еще.       Король во главе стола, подперев голову рукой, безучастно смотрел в тарелку. Алый королевский плащ покоился у ног хозяина, будто верный пес. К счастью уже все гости достаточно опьянели, чтобы не заметить не то что чужих, но даже собственных оплошностей. - Давно его таким не видел, - улыбнулся Ланселот, - я помогу. Теперь уже вместе они вернулись обратно. Артур что-то невнятное бормотал, через пару-тройку слов выкрикивая какой-нибудь развеселый тост и требуя еще вина. Джиневра заботливо взяла его под одну руку, Ланселот – под вторую и вывели его из зала. Там, в прохладном коридоре, он быстро успокоился. Гудящий и пропахший едой зал остался позади. - Я покажу, куда, - Джиневра повела их по многочисленным коридорам куда-то вверх, - он хорошо выпил для Короля, отрадно, что и другие не отставали. - Бывает и хуже, - утешил ее Ланселот. - Ну, а ты? Ты тоже, бывает, напиваешься? Он ответил, но она не запомнила что. Он редко бывал так близко и так наедине. Протяни руку – и дотронешься... Добравшись до покоев, они опустили Артура на кровать. Но Джиневра вместо того, чтобы раздеть мужа и уложить отдыхать, отошла к столику с зеркалом и изменившимся голосом невпопад обронила: - Он редко столько пьет. - Верно, - Ланселот не подал виду, что заметил перемену. Она обернулась, встретившись с его темными зелеными глазами, в которых отражался теплый отблеск свеч, хотела сказать что-то еще, но не успела. - Я сделал это нарочно, - они одновременно обернулись и увидели совершенно трезвого мужчину, он сидел на кровати, смотрел на них и ждал, - я разыграл, - Артур улыбнулся. Джиневра промолчала и смутившись тишины, убрала непослушные золотые волосы за спину, чтобы сделать хоть что-то. - Что ж, - Ланселот не сразу нашел, что ответить, будто пытаясь понять, зачем весь маскарад, - раз представление окончено, мне лучше уйти, - он неловко улыбнулся, - спокойной ночи, - отвернулся к двери. - Я разыграл это, чтобы ты оказался здесь, - продолжил Артур уже без улыбки. - Что? – Переспросил Ланселот. Длинные тени делили комнату на лунно-черные полосы, и если Артур и Джиневра оставались в тени, то Ланселота освещал лунный свет. И замешательство на его лице разглядели оба. Джиневра отвела взгляд, не в силах видеть каждый изгиб тела, каждую складку на одежде и не сметь. - Пожалуйста, сядь, - Артур указал на место рядом с собой. Юноша, сомневаясь в каждом шаге, все же подошел и сел. Джиневра скрылась в небольшой соседней комнате, попутно быстро потушив свечи. Заметно потемнело. - Что случилось? – Внутри него какая-то часть души требовала уйти, скорее, пока еще не поздно. - Она знает, - на что-то другое ответил Артур, - она тоже хотела этого. Из комнатки показалась Джиневра. Вместо праздничного платья на ней светилась совсем прозрачная ночная рубашка. Ланселот глянул на нее только коротко и тут же отвернулся, как от удара. Сжал простыни в похолодевших пальцах. - Тебе не нравится? – Она подошла ближе и встала совсем рядом с ними обоими, пол был холодным, но собственные ступни казались ей обжигающе горячими, - посмотри на меня, - попросила она. И он посмотрел. В ее удивительные глаза. Немного напуганные, просящие и прекрасные. - Дай нам шанс, - тихо и низко прозвучал голос Артура, - всего одну ночь. - Зачем? – Прошептал Ланселот, - зачем все это? – Он закрыл глаза, борясь с безумным желанием исчезнуть, раствориться, только бы не видеть сейчас полуобнаженную ее и не чувствовать рядом взволнованного его. Луна милостиво ушла за облака. - Ланселот, - позвала Джиневра, и по шелесту ткани и движению воздуха он понял, что она опустилась к его ногам, - посмотри на меня, - и ему снова пришлось открыть глаза. Она осторожно, боясь каждого движения, провела пальцами по его скулам, едва коснулась губ, она внимательно как никогда смотрела в его глаза, - я люблю тебя, - шепнула она и улыбнулась, - даже слепой разглядит, я люблю.       Ее губы дрогнули, но она продолжала улыбаться ему, и нежно гладила скулы, шею, плечи. - Дай нам одну возможность. Только сегодня. Позволь нам подарить тебе то, что не может никто другой. То, что так нужно нам троим. Позволь любить тебя... быть с тобой. Позволь это нам и себе. - Ланс, - позвал Артур, и юноша вздрогнул, - скажи мне уйти, и я оставлю здесь вас двоих. - Я не могу, - прошептал Ланселот, чувствуя, как сознание отказывается подчиняться ему. - Пожалуйста, - совсем рядом с его ухом обронил Артур, сам борясь с волнением, - тебе нечего бояться. Скажи нам завтра нет, и мы больше никогда не заговорим об этом. Не подойдем ближе, чем на вытянутую руку. Но сегодня... Он коснулся дрогнувшей ладонью его плеча. - Артур, - прошептал Ланселот, едва не сдаваясь. А тот накрыл его ледяные пальцы, впившиеся в простыни, подал ладонь Джиневре, и она приняла ее, приблизилась еще немного. Дышать было трудно. Всем троим. Артур сжал ладонь единственной любимой в мире женщины и та, утопая в вопросах и мучительном томлении, коснулась, наконец, самых желанных губ. Не на миг и не на два. Он был ее, и она целовала его без зазрения совести. И это оказалось еще прекраснее, чем в мечтах.       Сердце Артура сделало скачок и забилось у самого горла, когда его родная Джиневра, поцеловала, наконец, его самую большую страсть, его самое большое горе. И он видел, гладя неосознанно ледяные пальцы, как что-то трескается в душе Ланселота. Джиневра отстранилась и, мечтая остаться рядом навсегда, повторила слова Артура: - Скажи мне уйти, и я уйду. Оставлю вас двоих. Он не ответил, перевел взгляд на Артура. Тот тоже не произнес ни слова, только смотрел и спрашивал глазами. Разум отказал. Пустота там, где роились тысячи доводов, и крепли каменные стены. Пустота. Ланселот больше не думал ни о чем. Он еще успел почувствовать горячее дыхание из прошлого, волнение, хотя уже и не свое, и руки. Он провалился в беспамятство. Артур дрожал всем телом, ощущая, наконец, вкус самых желанных губ. Он не смел оторваться и не смел продолжать. Не отпускал, боясь, что это видение, что это лишь один из его сумасшедших снов. Только прикосновение Джиневры заставило его оторваться. Ланселот смотрел на них обоих затуманенным взглядом. Артур знал этот взгляд.       Он затаил дыхание, смотря, как Джиневра расстегивает его же пуговицы. Рубашка скользнула на пол, а следом за ней и сорочка Джиневры. Сколько лет! Сколько мучительных мгновений он мечтал сорвать одежду с того, кто теперь был перед ними обоими. Весь их. Сколько он мечтал забываться, любить.       Белая рубашка, расстегнутая в четыре руки, упала к его ногам. Сколько он мечтал каждой клеткой ощутить это тело, единственное, желанное. Целовать его, целовать. Опрокинуть на постель и вдвоем, отрываясь друг на друга, любить его, любить друг друга, осознавая... пропадать, теряться... А после Джиневра, утомленная страстью, увидела, наконец, истинную любовь. Артур, ее Артур... Сколько она делила с ним! А теперь и то, что было у обоих самое ценное. Его. Артур склонился над отрывисто дышащим Ланселотом. Долгим страстным поцелуем накрыл его губы. Джиневра, гладя их обоих, ощущала, как они дрожат. Артур сомневался. Затягивая, откладывая, но только для того, чтобы окончательно лишиться рассудка, когда холодные ладони притянули его ближе, заставляя, даря, отдавая без остатка, а горячий воздух обжег Артура его же именем. Ланселот запрокинул голову, притягивая Артура ближе. Он вновь позвал его по имени.       И Джиневра видела любовь. Истинную, искреннюю, самую осторожную и самую безумную за всю ее жизнь, смотрела не в силах оторваться ни в первые мгновения откровения, ни в последние, когда судорога долгожданного и сбывшегося захватила оба тела. Потом она лежала справа от Артура, и на его груди ее ладонь накрывала ладонь Ланселота. Он так и не проронил ни слова. Безумный еще несколько мгновений назад, едва успевавший дышать, шепчущий, кричащий имя, теперь он лежал рядом неподвижный и будто еще не пришедший в себя. - С ним всегда так, - обронил Артур, - войны и любовь – вот его безумие.       Она знала. Почему-то ей теперь казалось, что она всегда знала. И впервые ей было хорошо. Впервые спокойно. Они оба здесь. Они вместе. И она с ними.