c'mon through, c'mon you.

2870 слов.

Кенсу ненавидел все это. Ненавидел все то, как быстро развалилась его семья – словно кто-то наверху в ладоши хлопнул, и все. Как не бывало. Чанель всегда был не только старшим братом, но и лучшим другом, примером для подражания. Много кем сразу всего лишь в одном лице. Безумно красивым, с большими глазами – это семейное. Мама говорила, что у Кенсу глаза точно такие же, но младший не верил, думая, что у Чанеля они все таки красивее, больше, глубже…одним словом, лучше, чем у него самого. Но это было в детстве. Кенсу вырос и перестал быть таким наивным подростком; стал все же верить в себя; перестал устраивать культ собственного брата. Потому что понял, что не за что. Он хороший парень, но бывали и лучше; хуже, конечно, тоже бывало, но это неважно. Брат же – родню не выбирают. Юра красивая. Юра самая старшая, Юра…стала еще более лучшей старшей сестрой, когда мама умерла, а отец спился с горя и попал в аварию. Тот год был для Кенсу самым ужасным – тогда он думал именно так, но сейчас думал иначе. Потому что… Прошлый год буквально перевернул все. Когда-то, Кенсу учился в Университете Коре. Когда-то он был лучшим на своем факультете. Когда-то у него были мечты стать психологом в частной клинике. Вот только в настоящее время Кенсу работал в KFC. Нужно же хоть чем-то зарабатывать на жизнь. Даже если в этой позорной красной форме, которая куда более противного оттенка, чем волосы Кенсу оного цвета. Кенсу ненавидел свою работу. Ненавидел эту тошнотворную курицу, которую раньше любил. Ненавидел притворно-приторно (как странно похожи слова) улыбаться покупателем, желать им приятного аппетита\дня, а еще выслушивать какие-то жалобы по поводу недостаточного количества пакетиков сахара на чашку кофе объемом 0.4. Единственное, что в своей работе Кенсу любил – разбавлять колу водой и плевать, если получается сделать это незаметно, в кофе особенно стервозным клиентам. Нужны деньги. Нужно чем-то платить за квартиру, нужны деньги на лечение и содержание Тэсу… Тэсу. Кенсу стал ненавидеть своих брата и сестру еще два года назад. Когда они, дождавшись его после занятий, попросили зайти к ним домой (Кенсу, хоть и младший, но самостоятельный – как только появилась возможность, он снял квартиру поближе к университету, чтобы ходить пешком и не тратить денег на проезд). Предоставили ему стул, попросили сесть… Кенсу никогда не испытывал такого шока, как тогда. Его собственная сестра. Его собственный брат. Переспали. И теперь она ждет ребенка. Что за… Кенсу думал, такое бывает лишь в дешевых артхаусных фильмах, такое практически нереальное событие. Из ряда вон выходящее. А на простой вопрос «почему», последовал такой же простой ответ «на тот момент мы были пьяны и просто забыли, что родственники». Кенсу пару лет назад даже не думал, что когда-нибудь будет так сильно ненавидеть единственных близких себе людей. Он готов был простить им даже эту их непростительную, казалось бы, глупость, но что Юра, что Чанель решили просто...взять и отказаться от ребенка. Как можно? Кенсу не понимал, как так можно. Его душа – уродлива, он знал об этом, поскольку не испытывал жалости к бездомным животным или людям-инвалидам, но отдать собственного ребенка…вот что было сложно понять. Сложно было принять решение, искусывая губы в кровь, что тонкими струйками, подобно медным стокам воды из ржавого крана. Сложно было подписать документы, зная, что Тэсу даун. Сложно стать для собственного племянника отцом. Трисомия по хромосоме 21 – Кенсу знал что это такое еще из курса биологии старшей школы и знал, чем это чревато, чем это грозит. Плоское лицо малыша не вызывало какой-либо симпатии ни у врачей, ни у него самого, чего греха таить, но… Он чувствовал какую-то странную ответственность за собственного племянника. Просто понимал, что кроме него, у ребенка никого нет. Никто его не полюбит. Никто не заберет из приюта. Скорее всего, он просто умрет. Кенсу крутил массивное железное кольцо на среднем пальце, которое не успело еще так заржаветь, как его кровь, скребя ручкой по документу. Сердце заржавело, душа тоже. Трудно верить в людей, трудно доверять им. Чанель оказался не идеальным братом, а последним козлом, сославшись на дела и свалившим в Италию…из него мафиози никакой, так что черт знает, что он там делает. Кенсу кажется, что он просто испугался всего этого. Но даже осознание ситуации не заставляет парня ненавидеть своего старшего брата хотя бы капельку меньше. Юра осталась в Корее, и даже не попыталась сбежать в Северную, нет – но и она, по ней видно, так же боится злого взгляда Кенсу. Она никогда не звала его в гости, потому что знала, что он придет с ее сыном, и сама не приходила все по той же причине – ребенок там. Но, сталкиваясь со своим младшим, самым младшим братом в магазине и видя, как тот выбирает памперсы, девушка лишь стыдливо опускала глаза, стараясь как можно скорее убраться подальше. Кенсу просто ненавидел их всех. На самом деле, и ведь было за что. Цзытао был готов кричать на ломанном корейском, что Кенсу – конченный идиот, поставивший крест на собственной жизни в столь раннее время. Китаец не мог сопоставить в своей голове то, как такой, как Кенсу, мог почувствовать такую ответственность за ребенка, который даже не его. Кенсу не понимал, что с ним не так, раз Цзытао так думает. Может, он не внушает доверия своими красными волосами, зачесанными на один бок. Может, массивные кольца могут поранить нежную кожу ребенка. Может, татуировка с летучей мышью чуть ли не во всю шею не подаст хорошего примера. Но Кенсу любит Тэсу. И Тэсу – самое важное, что есть в его жизни. - У него твои глаза, - Цзытао задумчиво цокнул языком, заставляя Кенсу вздрогнуть и откровенно напрячься, выпучивая свои большие глаза. У Тэсу эпикантус, и Кенсу правда не понимал, как у него могли быть такие же глаза. В их семье глаза всегда были отличительной особенностью – всегда большие, почти всегда идеально круглые. И глубокие, нежного шоколадного цвета. Молочного, предположительно. У Кенсу глаза были намного темнее, чем у Чанеля, и шоколад из молочного постепенно перетекал в горький, 90-процентный, который Чанель и Юра терпеть не могли. Кенсу всегда немного отличался от них. И сейчас счастлив этому. А у Тэсу глаза тоже удивительно темные, но точно не такие, как у Кенсу. Тао выглядел увлеченным, рассматривая ребенка, а Чунмен лишь страдальчески вздыхал где-то на фоне. И Цзытао, и Чунмен – по сути, они оба – лучшие друзья Кенсу, с которыми он познакомился все в том же университете, который бросил; Цзытао бросил тоже, но лишь по причине того, что через несколько недель ему придется вернуться в Китай на неопределенный срок. А Чунмен учился, Чунмен уже практически закончил учиться. - Ты, кажется, уходить собирался? Голос Чунмена был немного раздраженным, а Кенсу и Цзытао даже не поняли, кому из них он адресован – уходить-то нужно было обоим. Кенсу был до ужаса благодарен Чунмену за то, что он «подрабатывал» нянькой Тэсу просто за еду – у Кенсу не хватало времени на все. У Чунмена этого времени было слишком много. Для Кенсу. Для Кенсу он готов был сделать все, что угодно. Даже гребанную звезду с неба достать – да запросто. Если младший того хочет. Но младший не хотел – даже не заикался ни о чем таком, кроме как «Чунмен-хен, ну ты же посидишь с Тэсу сегодня? Пожалуйста, мне нужно сходить в магазин за питанием, я не могу оставить его одного». В глазах Чунмена Кенсу – добрейшая душа, даже когда тот курит тяжелые блекберри на кухне, открывая форточку так, что аж зябко; даже когда материт Цзытао по телефону просто за то, что тот забыл купить еще сигарет, ведь все равно проходил мимо магазина; даже тогда, когда рукавом черной широкой толстовки вытирает слезы, думая, что Чунмен не замечает. Кенсу тяжело; Чунмен знает не понаслышке, потому что, если выбирать между Тао и Чунменом, Чунмен, все-таки, - лучший друг. А Цзытао приятный (ну, это смотря с какой стороны посмотреть) человек, который, когда улетит в Китай, перестанет с ними контактировать вообще. И Кенсу, и Чунмен практически уверены в этом. Кенсу никогда не обратит внимание на безответную любовь – Чунмен неосозаннно, подсознательно знал об этом, грустно глядя на больного малыша. Он не такой. Они оба не такие. Кенсу не из тех, кому нужна любовь на блюдечке с голубой каемочкой; Чунмен не из тех, кто нужен Кенсу. Кенсу же думал, что ему никто не нужен, потому что он всего привык добиваться самостоятельно. И воспитывать ребенка одному (не считая маааленькой (не такой уж и) помощи Чунмена) ему тоже не казалось непосильной ношей. Он не пытался найти себе жену лишь для того, чтобы та сидела с его племянником, который уже ему, по сути, сын. Слишком сложно. Да и присутствие маленького ребенка с синдромом Дауна на руках явно не добавляют плюсы к карме и привлекательности молодого парня. На такого, как Кенсу, вешаются лишь малолетки, которые «ой, какая классная татуха, а можно я подрогаю?», «ой, у тебя столько пирсинга в ухе, а это больно?». Серьезные отношения? Серьезно? А что это вообще? Какая к черту любовь, когда брат трахнул собственную сестру, свалил все на своего младшего брата и свалил в Италию? - Скатертью дорожка, - сквозь зубы процедил Кенсу, наклоняясь для того, чтобы достать с нижней полки холодильника пару бутылок пива. - Классная ж…джинсы. Оставить шрам от новенького кольца по всей длине указательного пальца в виде трех черепов – вот о чем размышлял Кенсу, пока складывал бутылки в тележку и поднимался. Обладателем красивого (не признаться в этом – глупо) голоса являлся такой же симпатичный парень, но от этого Кенсу ни горячо, ни холодно; он лишь презрительно хмыкнул и повел плечом, не удостаивая пикапмастера даже своим самым коротким и язвительным ответом. У Чондэ все было как в дешевых романтических мелодрамах – его словно током прошибло под взглядом этих темных и полупустых глаз. И если раньше его внимание привлекала пятая точка парня в обтягивающих белых джинсах, то сейчас он смотрел на пухлые губы и немного вздернутый нос, но вздернутый по-природе или же специально горделиво – Чондэ не мог сразу дать ответ на этот вопрос, а Кенсу лишь мотнул головой, чтобы волосы в глаза не лезли. Все не может быть так идеально, и даже если дерьмовый (Чондэ буквально уверен в этом) характер – уже делает поверхность шероховатой, то явно чувствовалось что-то еще. Что-то такое, чего Чондэ просто взглянув понять не мог. - Я Чондэ, - представился парень, протягивая руку для рукопожатия. Руки Кенсу выглядели такими худыми и слабыми, что Чондэ и не ожидал крепкого ответа, но он не получил никакой. - Мне все равно. Не трать время. - У меня его много. - Я про свое. Взгляд почти томный из-за цвета глаз – Чондэ на секунду утонул во всем этом до тех пор, пока Кенсу не хмыкнул второй раз, уже менее пренебрежительно, и, наехав тележкой на ногу бедному парню, влюбившемуся, кажется, с первого раза, поехал к кассам. А у самого сердце билось, хоть он и понимал, что ничего не получится. Потому что… Серьезные отношения? С полуторагодовалым ребенком? Еще и больным? С таким красивым парнем? Ха. Ха. И еще раз. Ха. В тот день Кенсу даже позабыл купить Тэсу его любимый яблочный сок, проклиная себя за свою оплошность и направляясь в магазин буквально за десять минут до его закрытия спустя пару дней. Он выглядел слишком по-домашнему, чтобы у Чондэ, оказавшимся в то же время там с пачкой блекберри в руках, не потеплело в груди. Потому что это судьба. - Детский сок? – ехидно поинтересовался парень, прикуривая сигарету из новой пачки. - Тебя ебет? У Кенсу глаза голодные были, когда тот смотрел на сигарету; настолько, что Чондэ даже не удержался и поделился, наблюдая за тем, как пухлые губы сексуально обхватывают то, что само по себе по сути уже сексуально. Ну, по крайней мере, для Чондэ. - Кенсу, - совершенно неожиданно произнес парень, спрыгивая с бордюра и, не попрощавшись, удаляясь прочь. Чондэ бы расстроился, если бы не верил в то, что они еще обязательно встретятся. А Чунмену просто невыносимо было. Невыносимо слушать оправдания на тему того, почему Кенсу так долго не было. - Ну, там был Чондэ, и мы курили, и… Чунмен чувствовал себя Неудачником с большой буквы «н». Чунмен чувствовал себя просто погано, буквально видя вокруг Кенсу тонкую оболочку, за которую ему, Чунмену, нельзя заходить – эта оболочка называется френдзоной. Кенсу даже не замечал, что пропускал мимо собственных глаз замечательного человека, замечательного отца…такого, который не бросил бы его и Тэсу. Кенсу всегда был любителем сложностей, потому что Чондэ стал казаться куда более привлекательным, нежели все парни на планете вместе взятые, а уж девушек он вообще не рассматривал. А Чондэ пропускал мимо себя намного менее достойных, чем Кенсу парней и девушек в том грязном клубе, куда его притащил Ифань. Ой, Крис, а то не солидно. - Слушай, невозможно влюбиться в человека, увидев его всего два раза. Ты же не знаешь, какой он. Может быть, он любитель садо-мазо, или, наоборот, по ночам «май литтл пони» задротит, - Ифаню было очень тяжело перекричать музыку, а Чондэ было очень тяжело сосредоточиться на словах Криса. Просто было интересно, чем действительно Кенсу занимался в данный момент. А Кенсу провожал Чунмена, когда Тэсу уснул и можно было немного отдохнуть самому. Провожал Чунмена, закрывая за ним дверь и на секунду к ней прижимаясь. Так жить действительно тяжело, практически невозможно, и это невыносимо давит, на виски, на глаза, на сердце. У Кенсу никого не было уже… Дайте подумать. Полтора года. Наверное, слова Тао стали постепенно доходить до сознания – парень поставил на себе крест. Следующей татуировкой стал крест с датой рождения Тэсу, расположившийся на внутренней боковой стороне запястья прямо на кости. Встретившись в третий раз с Кенсу, Чондэ снова предложил сигарету, а Кенсу просто согласился, хотя в боковом кармане черного рюкзака у него были свои. Ведь если он так просто согласился дать свой номер телефона, то почему бы не согласиться взять сигарету? Но, чем дальше все шло, тем сильнее Кенсу чувствовал, как на него все это давит. Давит Чунмен, который, почему-то, намного чаще злится, бросая иногда такие громкие фразы, как «я делаю это ради Тэсу, а не ради тебя», оставаясь с ребенком на ночь, когда Чондэ заходит за Кенсу после работы. На Кенсу давит то, что Чондэ такой настойчивый, что... Что у них, кажется, назревают серьезные отношения. Избегать Чондэ – вариант не лучший, но Кенсу ничего не может поделать, натягивая капюшон чуть ли не до подбородка, чтобы просто купить подгузники для сына. - И как долго ты собирался молчать? – голос Чондэ звучит слишком жестоко и больно. Кенсу сжимал бледными пальцами упаковку подгузников, снова, как полтора года назад, искусывая свои губы. Ему стыдно. Но не мог же он признаться во всем Чондэ? Он собирался его бросить. Потому что… Потому что никому не нужен такой груз. - Почему ты даже сейчас молчишь? Почему одни секреты? Чондэ почти психанул, почти всхлипнул – этого «почти» было так много, что Кенсу опускал голову все ниже до тех пор, пока не набрался смелости и громко зашептал (закричать не получилось – голос подвел, да и ни к чему все это). - А что? Что я должен был тебе сказать? Что я усыновил ребенка, которого наплодили мои родные сестра и брат? А потом бросили его, бросили новорожденного, черт возьми! Чанель так вообще из страны сбежал, а Юра меня избегает, словно я ее палач. Тэсу уже полтора года, и мне приходится работать в гребанном KFC, который я всей душой ненавижу, чтобы у меня была возможность купить вот это! – Кенсу на секунду хотел было кинуть упаковку в лицо Чондэ, но сдержался. – Ах да, я забыл сказать – из-за генетических мутаций, произошедших вследствие близкородственных связей, Тэсу родился дауном. Что, хочешь сказать, стал бы встречаться с таким отцом-одиночкой? Никогда так горько и противно не было – и даже горчица, которая, казалось бы, одноименная, скорее острая, чем горькая. А у Кенсу было настолько вязко во рту после всех этих слов, что так быстро домой он еще не ходил, запинаясь о собственные ноги. Чондэ как будто сквозь землю провалился; Кенсу и ожидал этого, потому что, что значат два месяца отношений, когда эти два месяца Кенсу просто… врал. Зачем что-то продолжать, если все настолько серьезно? И не во лжи даже дело, а в том, что у Кенсу есть сын, который так сильно болен. Дело в том, что Кенсу болен сам, но уже в другом смысле. Жутчайшая депрессия – волосы парня приобрели черный цвет, и даже Чунмен сжалился и перестал злиться. Его сердце буквально обливалось из-за того, что его мальчика бросили. Кенсу чувствовал себя изгоем, уродом, хотя это было не так. Тогда, когда он брал ответственность на себя, он долго думал, правильно ли это – убедив себя в действительности этого, убедить второй раз, уже сейчас, получалось смутно. Тэсу на руках плакал, а Кенсу не мог его успокоить до тех пор, пока не пришел Чунмен, забирая ребенка к себе на руки. В тот момент младшему показалось, что он что-то упустил. Какую-то важную деталь. Чунмен с ребенком на руках выглядел так, как будто так всегда и было. Сжимая синюю кофту в районе груди, Кенсу испытывал странное смятение. Чунмен такой хороший отец. Тэсу так любит его. Кенсу чувствовал, что упустил что-то; может, то, что Тэсу теперь кричит у него на руках, а может что-то еще, но что – понять было слишком сложно. - Сходи в магазин, купи персиковый сок, пожалуйста. Иначе он не успокоится. Кенсу пропустил тот момент, когда любимый сок Тэсу из яблочного стал персиковым. Чувства, царившие внутри, похожи на ураган, на тайфун – на какую-то природную катастрофу, которую не остановить. Но когда Кенсу услышал голос Чондэ - у него внутри все внезапно оборвалось. - Я знал. Знал, что увижу тебя сегодня. Кенсу не знал, как реагировать на то, что его обнимают, не знал, как реагировать на все это в целом. Казалось, даже сердце биться перестало в тот момент. - Прости, я… Много думал, так много думал и… Я готов остаться с тобой, готов остаться с ребенком, я люблю тебя, я на все готов, прости меня, Кенсу. Чондэ, отстранив Кенсу от себя, смотрел ему в глаза, а Кенсу смотрел на упаковку сока, думая о том, что возможно, слишком много упустил.