Тебе шестнадцать, Стайлз.

Пожалуй, все началось со Скотта. Потому что: "Чувак, я сегодня вечером с Эллисон..." Потому что: "Бро, ну ты же понимаешь, я ж не могу ей отказать". Потому что: "Друг, я сегодня не могу, мы сегодня..." Потому что образовалось слишком много свободного времени. И пачка аддерала начала кончаться в два раза быстрее. И легкое, тянущее чувство зависти переросло в почти полноценную душащую змеюку - с самим Стайлзом не происходит ничего. Красотка Лидия крутит с засранцем Джексоном, и Стилински просто устает даже думать о ней. Он просто утешает ее, если что-то случается. У Стайлза это неплохо получается. Вот такой вот супергерой. Человек-жилетка. Романтика. Хотя, может быть, все началось с Дерека. С хмурого взгляда, легкой небритости и чуть подгибающихся ног Стайлза при взгляде на широкую спину, украшенную татуировкой. С однозначно понтовой Камаро и кожаной куртки, пахнущей неброским одеколоном, палыми листьями и самим оборотнем. С попыток если не прикосновений, то хотя бы разговоров, и с осознания собственной... нестабильности в плане сексуальной ориентации. Может быть, все началось с Питера. С Питера, сошедшего с ума альфы, укусившего в ту ночь Скотта. С Питера, при взгляде на которого Стайлзу в особо тяжелые, перенасыщенные смесью декстроамфетамина и амфетамина, расфасованной в бело-оранжевые капсулы, дни хотелось заорать: "Почему, блядь, не меня?!" С Питера, тщательно поддерживающего слух о том, что ему не нужна стая, но, тем не менее, иногда восседавшего на подоконнике комнаты Стайлза и лениво выслушивающего то, что Стайлз внезапно желал ему рассказать. Стайлзу стоило бы признать, что на самом деле все началось с осознания того, что он единственный остается на месте, никуда не движется, завис в собственном маленьком и не особо уютном мирке, состоящем из немодных клетчатых рубашек, футболок с супергероями, странных запросов в гугле, россыпей аддерала, старых комиксов, учебы и прочих не особо важных мелочей. Стайлзу шестнадцать - и Дерек никогда не упускает случая напомнить ему об этом, добавляя, что в шестнадцать любая мелочь кажется катастрофой мирового масштаба - и Стайлзу очень хочется, чтобы с ним что-то случилось. Хоть что-то. Лично с ним. Не "опять эти мохнатые игольницы вляпались в неприятности, нужно срочно всех спасать", а именно с ним. Какая-нибудь мелочь, которая хотя бы сейчас покажется катастрофой. Над которой он будет смеяться года через два, признавая, что это в действительности было... глупо, смешно, мелко. Но самое глобальное, что происходит со Стайлзом - это закончившееся лекарство, и это действительно проблема, и это не станет смешной мелочью в воспоминаниях через пару лет. Это легко исправить, и поэтому чувство безысходности становится только сильнее. Время движется вперед, а Стайлз Стилински замирает, застывает, словно маленький зверек, попавший в лужу из золотистой, пахнущей хвоей смолы, и застрявший там намертво, чтобы через тысячелетия его нашли любопытные, наделенные высоким интеллектом существа и рассматривали его, застывшего в куске янтаря.