***
Школьные годы, говорят, — самый лучший период жизни. В моём случае это противоречивое высказывание. В школе я познакомился с тобой. В школе же ты возненавидел меня. Любовь. Боль. Восхищение. Непонимание. Всё это так смешалось в моей душе, что разложить всё по полочкам уже не представляется возможным. Снова замечаю твои косые взгляды в школе, сопровождающиеся кривой ухмылкой. Тебе нравится видеть мои синяки и ссадины, оставленные твоими цепными псами, правда? Но зачем ты постоянно смотришь на меня, почему не оставишь в покое после очередного избиения? Неужели ты так ненавидишь меня из-за этих девчонок, которых ты и не любил вовсе, которые нужны-то тебе были только из-за секса? Знаешь, я тебя не понимаю. Я люблю твои взгляды, хоть они и приносят боль. Но это боль вперемешку с радостью от того, что я замечен, что ты смотришь на меня. И я рад, даже если в этих взглядах ненависть или злость, или вообще какое-то странное чувство, которое я так и не могу расшифровать вот уже несколько лет. Мне не понять тебя. Да и что бы дало мне это понимание? Лишь ещё большую глухую боль, растекающуюся по всему моему существу... А мне её и так хватает. Физкультура. Ты как всегда потрясающе выглядишь в своих чёрных спортивных штанах и майке, открывающей твои красивые накаченные руки. Я стараюсь смотреть на тебя незаметно, чтобы не привлекать внимание, но один взгляд ты всё же ловишь. Что-то шепчешь своим друзьям, они недобро смотрят на меня. Потом вы подходите. Учительница ушла... — Что ты так пялишься? Мало вчера было? — спрашиваешь ты. Со стороны это, наверное, выглядит как простой дружеский разговор, потому что ты улыбаешься. Только твой голос холодный до мурашек и злой. — Я не пялюсь, — смело отвечаю я, заглядывая тебе в глаза. Ты растерянно смотришь на меня, в твоих глазах что-то вроде... испуга? Потом начинаешь злиться. Я ведь не имею право так на тебя смотреть, как я мог забыть?.. Ты сжимаешь губы, прищуриваешь глаза и смотришь, долго, неотрывно. Парни поглядывают на меня с неприязнью, навязанной тобой. Они лишь шестёрки, не имеющие права на собственное мнение и слепо подчиняющиеся тебе, несмотря на то, что в их проблемах виноват вовсе не я. — Что я тебе сделал? — спрашиваю с вызовом, продолжая прямо смотреть в глаза. Ты скрипишь зубами и резко толкаешь меня. От неожиданности я начинаю падать назад, подставляя под себя руки. Неприятный хруст, сильная боль, пронзающая палец. Поднимаю руку и вижу кровь. Открытый перелом, этого мне ещё не хватало!.. — Что тут произошло? Ваня! Боже мой, бедный мой, больно?! — Ко мне подбегает испуганная учительница, женщина лет сорока. — Да не волнуйтесь, Лариса Алексеевна! — пытаюсь улыбнуться я. Больно, даже очень. Но терпеть можно. — Просто упал... Смотрю на тебя. Ты бледен, в глазах нет больше злости, лишь какой-то странный испуг и замешательство. Неужели страшно, что выдам? Ты ведь прекрасно знаешь, что я не сделаю этого... Смотришь на палец. Видимо, выглядит жутко, раз все на него так пялятся и ужасаются. Не хочу смотреть... — Разойдитесь, дети! Вань, пошли к медсестре, — заботливо и обеспокоенно говорит Лариса Алексеевна. Пожимаю плечами и встаю. Последний раз кидаю на тебя взгляд. В твоих глазах смешение тех чувств, что тебе несвойственны. Правда, как только ты ловишь мой взгляд, они замещаются равнодушием, но я-то вижу, что напускным. Ты никогда раньше не ломал мне ничего, как бы удивительно это ни звучало. Когда я был уже на пределе, отзывал своих парней и уходил. Принципы у тебя такие что ли? Не понимаю...***
Медсестра дала мне обезболивающего, продезинфицировала мой палец йодом и наложила жгут. Потом были вызваны мои родители, которые сразу же повезли меня в больницу, каждую минуту с беспокойством спрашивая, всё ли со мной в порядке. Сидели мы там достаточно долго, так как очередь была длинной, потом ещё долго делали не особо приятные вещи... В общем утомительный процесс. И палец ещё долго болел, такая неприятная ноющая боль... Пришлось пить таблетки. Как же я их ненавижу!.. Ну что ж, зато в школу разрешили неделю не ходить, а может и больше. Пока боль не пройдёт. Хорошо ещё хоть на левой руке палец сломал. Через два дня я осознал, что мне скучно дома. И я скучаю по одному конкретному человеку. Не трудно догадаться по кому. На третий день откровенного ничегонеделания я решаю сходить погулять. На улице так тепло, что хочется посидеть где-нибудь на свежем воздухе, а не на диване в душной комнате. Поругавшись с мамой, всё же уговариваю её меня отпустить. Брожу по холодным улицам. И, хотя людей практически не встречается, мне всё равно становится противно, когда я натыкаюсь на очередного прохожего. Мне нужно посидеть в одиночестве. А крыша соседнего дома как раз подходит для этих целей. Всегда открытая, она так и манит всех любителей уединения. Поднявшись на крышу, с удивлением замечаю знакомую тёмную фигуру. Хм... Неужели это и правда ты? Эта чёрная куртка с огромным капюшоном ясно выдаёт твою личность. А я думал, ты вечно тусуешься со своими девчонками или друзьями, что тебе не хватает времени побыть одному, потому что ты очень востребован. Но ты сидишь в тишине, неподвижно, и просто смотришь вперёд, видимо, думаешь о чём-то. Подойти я не решаюсь, но и уйти не могу. Я будто бы примёрз глазами к твоей одинокой фигуре. Стою и просто смотрю. А потом ты внезапно оборачиваешься и тоже начинаешь на меня смотреть. Решаю уйти, но ты останавливаешь: — Стой. Ты что тут делаешь? — Ну... — запинаюсь, боясь посмотреть на тебя. — Просто пришёл посидеть. — Ясно... Сиди, если хочешь, — отвечаешь ты и отворачиваешься. Странно... Твои слова очень странные, но я всё равно к тебе иду. Когда ещё выдастся шанс посидеть рядом? Знаю, что это так глупо с моей стороны. Но я не могу вести себя иначе. Бить меня вроде не собираешься: по глазам я вижу, что ты сейчас относительно спокоен. Наплевав на грязь, присаживаюсь на пыльную крышу. А какая разница? Краем глаза рассматриваю тебя, твой изящный профиль с прямым носом, веснушки. Солнышко тебя любит, хоть ты и редкостная сволочь. Ты будто и не замечаешь моего присутствия. Но потом поворачиваешься. Опять этот странный взгляд, который я не могу расшифровать. Смотрим друг другу в глаза. Я не могу отвести взгляда, как бы ни старался. Это не в моих силах, когда ты так смотришь на меня. Твои зелёные глаза с пронизывающими жёлтыми бликами гипнотизируют и приманивают. Мне кажется, что ты вот-вот презрительно усмехнёшься и отвернёшься. Но ты почему-то этого не делаешь. Будто и впрямь хочешь меня загипнотизировать, хоть я и так уже в твоей полной власти. Потом ты резко притягиваешь меня к себе за шею и... целуешь. Страстно, грубо, будто ждал этого уже очень и очень давно. Я в шоке раскрываю рот, давая тем самым тебе возможность на дальнейшие действия. Ты ей пользуешься, и вот твой язык уже властно хозяйничает у меня во рту. Иногда больно кусаешь меня за губу, а твои руки быстро гладят меня по спине. Я просто таю от таких немного грубых ласк и поддаюсь твоим рукам, желая ещё больше погрузиться в тебя, в твои губы. Но в ответ на это ты сильно отталкиваешь меня и скрещиваешь руки в защитном жесте. Ничего не понимаю... Теперь в твоих глазах столько эмоций! Но на первом месте стоит злость. Зрачки расширены, щёки красные, а сам ты тяжело дышишь. — Ненавижу тебя! — кричишь ты и злобно сверкаешь глазами. Руки — кулаки, губы — сжатая тонка линия. Но ты не бьёшь меня, просто молча встаёшь и убегаешь, напоследок даря мне взгляд, полный ненависти. Сижу ещё двадцать минут и иду домой. Мне кажется, что ещё чуть-чуть и мной полностью овладеет апатия. Я стану не человеком, а бездушным существом, блуждающим по жизни без цели и смысла. Мой смысл слишком далёк от меня, я не могу понять своих целей. Я никогда не смогу понять тебя... Не смогу понять твоих поступков. Неужели это новый вид унижений, который ты специально придумал для влюблённого в тебя человека? Неужели хотел сделать ещё больнее? Что ж, у тебя получилось... Дотрагиваясь холодными пальцами до губ, вспоминаю тепло твоего поцелуя, ту необузданную грубую страсть, исходившую от него. Вспоминаю злость в твоих глазах, но и странную, совершенно неожиданную тоску, похороненную под тонной противоречивых чувств. Может... Нет, это настолько глупая мысль, что даже думать о таком нельзя! Нельзя давать себе надежду, иначе потом будет ещё хуже! Только дай ей хоть малую часть свободы, как она прорастёт в сердце и поглотит его целиком. И, избавившись от надежды, ты в итоге избавишься и от сердца. Кому нужен человек, у которого вместо него лишь сгнившие проростки надежды?***
Парень в чёрном длинном плаще стоит на краю крыши двенадцатиэтажного дома, опустив голову и с отчаянием глядя вниз. Руки сжаты в кулаки, колени дрожат, зубы плотно сжаты, а по щекам текут злые слёзы, которых не видно из-за большого капюшона. Стоит он уже долго. Час, два... Пропуская через себя всю свою жизнь, свои мысли, эмоции и чувства, которых быть не должно, он всё больше решается сделать шаг в пропасть. Перед его глазами стоит образ запуганного им же мальчишки, маленького, щуплого, с ангельским личиком и большими голубыми глазами, наполненными болью. Сразу же вспоминается, как он лежит на холодном полу, как морщится, прижимая руки к животу, как смотрит на него с таким благоговейным страхом и непонятной привязанностью. Будто он готов на всё ради счастья предмета его привязанности. Этот человек... Неужели это он? Эти неправильные чувства... Как бы он ни старался, их не получается загасить выдуманной ненавистью, избиениями и чужой болью. Нет. Из-за этого всего ему самому становится больно. Настолько больно, что стало уже почти невыносимо терпеть. Эти избиения бессмысленны, они не приносят облегчения, всё становится только хуже. Они не помогают избавиться от этого аморального влечения. Нет, он всё так же хочет поцеловать этого мальчика, а тёмными бессонными ночами и того больше. И уж точно боль, которую он причиняет объекту своего влечения, никак не помогает сдерживаться, она только терзает совесть. Так хочется просто обнять его, встать на колени и извиниться за все страдания... Но вместо этого парень причиняет ему ещё больше боли. Каждую ночь ему снится этот голубоглазый парнишка, преданно заглядывающий в глаза. Каждую ночь он просыпается в холодном поту, мучимый стыдом и ненавистью к самому себе за такие эмоции. Сколько лет? Три? Четыре года? Бесконечное число дней и ночей он думает лишь о нём. Эти девчонки... Они лишь повод утолить ненависть. Они даже не возбуждают, и, чтобы хоть что-то получилось, приходиться представлять ЕГО, а потом всю ночь тихо себя ненавидеть. Глупо, как же это всё глупо! Как же раздражают эти всё повторяющиеся раз за разом мысли. О своей несчастной судьбе, о боли, которую испытывает сам и которую приносит другим, о неправильности и аморальности своих чувств... Это всё нытье. Он жалок и слаб. Только слабые плачут, только слабые прыгают с крыш. Парень в чёрном длинном плаще резко отходит от края. Стоит несколько минут, вглядываясь в серое и тусклое вечернее небо, и тихо уходит с крыши. Он не хочет быть слабым, не хочет, чтобы о нём осталась память как о малолетнем самоубийце, спрыгнувшим с крыши из-за какой-то глупости. Из-за юношеского максимализма, как сказали бы некоторые взрослые, умудрённые опытом люди, которые уже не смогут испытать что-то настолько сильное. Нет, нельзя позволить, чтобы это произошло. Надо попробовать забыть. Забыть навсегда, да... Представить, будто бы и не существует этого ангела, а он не зависим от его глаз.***
Сегодняшний день отличается от всех прошлых. Потому что сегодня ты не встретил меня в школе ненавидящим взглядом. И да, я знаю, насколько желание быть тем, кого ненавидят, раболепно, но... Я хочу этого контакта. Хочу, чтобы между нами снова промелькнуло хоть какое-то чувство. Равнодушие — страшнее всего. А ты просто стоял со своими друзьями и беззаботно с ними разговаривал. Будто бы и нет меня и избивать тебе никого не требуется. И на следующих уроках ты меня тоже игнорировал. Я должен быть рад тому, что меня никто не бьёт, не унижает, но, чёрт возьми, мне этого не хватает! Точнее, не так. Мне не хватает твоих зелёных глаз. Ты не поднимаешь их на меня. Пусть раньше в них и скользила ненависть, а зрачки расширялись при виде меня (наверное, от злости), но всё же этот взгляд был направлен на меня. И я мог, может быть, и не прямо, но смотреть в них, тонуть в зелени твоих солнечных глаз. А сейчас... Почему ты на меня не смотришь? Боишься, что я расскажу кому-то о том поцелуе? Но ты ведь знаешь, что я никогда не сделаю ничего того, что может тебе навредить. Только вот ты не знаешь причины такой самоотверженности... И никто кроме меня о ней не знает. Никто не знает о тех ночах, когда мне было холодно и одиноко. Когда я обнимал подушку, представляя на её месте тебя, хотя и знал, что это несусветная глупость. Когда я просыпался вновь мокрый и возбуждённый, снова увидев тебя во сне. Когда... Да все мои ночи так или иначе связаны с тобой. Жаль, что ты никогда не узнаешь об этом. И ты никогда не ответишь мне взаимностью, потому что ненавидишь. Я смотрю на тебя в упор. Уже ничего не боюсь. Мне не жить без твоего взгляда, поэтому я решаюсь на такой смелый шаг. Терять нечего. Уж лучше ты снова натравишь на меня своих парней, пусть они меня побьют, но... Ты только смотри на меня. Прошу тебя. Я знаю, что ненормален, возможно, мне даже пора к врачу. Я псих, и всё благодаря тебе. Ведь готов терпеть избиения ради твоего внимания. — Что ты тут встал? Отойди, не путайся под ногами! — громко говорю я, слегка толкая тебя в плечо и смотря прямо в глаза. Ты отходишь и отводишь взгляд. Даже не посмотрел. Будто меня нет, будто я никто для тебя. Лучше вызывать хоть какие-нибудь чувства, чем пустоту. На глаза наворачиваются слёзы. Опускаю голову, чтобы никто их не заметил, и быстрым шагом иду в раздевалку. Урок физкультуры у нас уже закончился, и сейчас там никого нет. Прекрасное место для того, чтобы побыть одному. Сейчас мне это необходимо. Только устраиваюсь на лавке, подтянув к себе колени, как в дверь кто-то заходит. Поднимаю красные, полные слёз глаза и смотрю на вошедшего. Ты оглядываешь меня с удивлением. Что, никогда не видел, как я плачу? Ах да, и правда, никогда... Ну что ж, теперь ты, наверное, счастлив. Вот только счастья в твоих глазах я не вижу. Лишь жалость и тоска. Жалость... ко мне? — Что ты смотришь? Я не понимаю. Твой игнор убивает меня сильнее, чем те пинки под рёбра. Мне больно, так что радуйся: ты достиг своей цели. Голос мой дрожит. Знаю, что я полное ничтожество. Что я унижаю себя настолько сильно, насколько ты даже не мечтал, но больше не могу. Наверное, всё то, что так давно копилось, теперь просится наружу. И слова потекли по раздевалке долгим протяжным криком боли и обиды. Море слёз, море слов... Я думал, что ты уйдёшь, презрительно хмыкнув, или вообще ударишь, но... Ты стоишь и слушаешь меня. — Я не понимаю, за что ты меня так ненавидишь... Мне не нужны твои девчонки, я их не увожу... Мне вообще никто не нужен кроме одного единственного человека. Но, к сожалению, я... ему не нужен. Да, можешь побить меня или же рассказать всей школе, мне всё равно... Но я люблю парня. Люблю с пятого класса, и как бы это по-детски не звучало, но я... действительно, не могу без него жить. Не могу без ТЕБЯ жить. Да, я люблю тебя... Вот и всё. Делай со мной, что хочешь. Опускаю голову на колени, понимая, что только что раскрылся тебе, наговорил какой-то бессвязной ерунды. И ты, наверное, теперь ещё больше меня ненавидишь. Съёживаюсь и жду удара или едкого слова. Но и спустя три минуты, и спустя пять их нет. Звенит звонок. Решив, что ты ушёл, открываю глаза и вздрагиваю. Ты сидишь с опущенной головой, но я вижу, что губа закушена. Только не понимаю причины. — Ты чего? — спрашиваю слишком тихо, но ты всё равно слышишь, потому что тоже вздрагиваешь, но молчишь. Долго сижу и смотрю на твои опущенные плечи, всё не решаясь подойти, но в итоге встаю с лавки и медленно подхожу к тебе, сажусь рядом и кладу руку на плечо. — Не трогай меня, извращенец! — кричишь ты, скидывая мою руку и поднимая глаза. Да, ты плачешь. Я всегда считал, что такая сволочь, как ты, не способна на подобные чувства, что человек, запугавший всю школу, не может плакать. Я никогда не видел твои слёзы. Никогда не видел столько боли в твоих глазах... — Я... Я тоже. — Тихо, очень тихо, будто не хочешь, чтобы я слышал. Вот только я слышу. И не верю этому. Твои плечи снова начинают подрагивать. В глазах такое отчаяние и опустошённость, что мне становится страшно. Пытаюсь обнять тебя, но ты вырываешься и убегаешь. Я в изнеможении оседаю на пол, закрывая глаза и стараясь отдышаться.***
Больше в школе тебя не видели. И связаться с тобой не могут уже неделю. Никто не понимает, куда ты пропал и что с тобой произошло... И, как оказалось, твои друзья, с которыми ты постоянно проводишь время, вообще не в курсе, где ты живёшь, и им совершено всё равно, заболел ты, прогуливаешь, или, может быть, случилось что-то посерьёзнее. Они говорят, что это не их дело и они тут ни при чём. Знаешь, я даже не жалею, что у меня нет друзей. Лучше уж быть одному... Им всё равно, вот только мне — нет. И потому, перехватив журнал у учителя, я переписываю оттуда твой адрес и ухожу с уроков. Я вообще-то волнуюсь, всё же неделя — это большой срок. Дверь открывается только после десятого звонка. Ты, наверное, не посмотрев в глазок, распахиваешь её и уже открываешь рот, видимо, чтобы накричать на возмутителя спокойствия, но... Широко раскрыв глаза и сжав губы, в шоке смотришь на меня и не говоришь ни слова. Даже с места не двигаешься. Воспользовавшись замешательством, захожу в квартиру, затягивая тебя за собой и закрывая дверь. Смотрим друг на друга несколько минут, не в силах произнести ни звука. — Привет, — осмеливаюсь я. А что дальше?.. — Ну и зачем ты пришёл? — Скрещиваешь руки на груди, смотришь с холодным укором. Знал бы я ответ на этот вопрос, с удовольствием на него ответил бы, а так... В твоих глазах холод, но лишь потому, что ты сам захотел его показать. Я же вижу, что за ним скрываются совершенно другие чувства. Вот только ты не хочешь, чтобы о них кто-либо узнал. Наверное, ты и сам их боишься... — Я же люблю тебя... — Улыбаюсь, пытаясь пронять тебя хоть чем-то. Ты вздрагиваешь и отводишь взгляд, хмуришь брови. — Я думаю, тебе лучше уйти. — Равнодушие. Но, знаешь, сейчас я вижу, что это маска. Ты не хочешь, чтобы я уходил. За тебя так решили твои глупые стереотипы и боязнь быть непонятым. Это они слепили эту маску равнодушия. Настоящий «ты» хочет, чтобы я остался. — Почему? Я же вижу, это не твои чувства. Это не ты сейчас говоришь. Чего ты боишься? — спрашиваю я, хотя и так знаю ответ. — Уходи, — твёрдо повторяешь ты. Вот только на сей я раз не отступлю. Иначе и ты, и я так и будем мучиться, пытаясь подавить «ненужные» чувства. Взаимные чувства! Осмелев, я резко подхожу к тебе и целую. Просто прикасаюсь губами к коже и глажу пальцами по щеке. Целоваться-то я так и не умею. Ты сначала хочешь меня оттолкнуть, и я чувствую напряжение твоего тела. Но потом резко хватаешь меня за талию и прижимаешь к себе, раскрывая мой рот и пробираясь в него, лаская мой язык, потягивая нижнюю губу и время от времени покусывая её. Боже мой, как же ты целуешься! Я просто растворяюсь в твоих руках. И, кажется, что упаду в тот момент, когда ты отпустишь меня из своих объятий. Может быть, мне так хорошо только потому, что целуешь меня именно ты, а никто иной? Я и не подозревал, что можно стать настолько счастливым только лишь от одного поцелуя и соприкосновения тел. Но можно. И сейчас эйфория и дикая радость переполняют меня. Я хочу быть счастливым всегда, ведь для этого нужна лишь твоя близость. Но, боюсь, продолжаться бесконечно это не может. И вот ты отстраняешься и дикими, полными тоски глазами смотришь на меня, ощупываешь взглядом моё тело так, что я почти физически это ощущаю. Ты непредсказуем. И я не могу предположить, что будет дальше. Я так хочу узнать это, чтобы не мучиться от неизвестности! Но и боюсь до умопомрачения, потому что знаю наверняка: жить без тебя не буду. Твоё отсутствие или долгий игнор просто-напросто убьют меня. Медленно, но верно. Если я, конечно, сам не сделаю этого раньше... Смотрю на тебя, нервно теребя край свитера. Ты тоже смотришь, а потом внезапно твои глаза становятся пустыми, и ты тихо садишься на стул в прихожей, тупо пялясь вперёд на стену. А потом, не глядя на меня, ровным голосом начинаешь говорить: — Эти чувства... Я надеюсь, ты понимаешь, что их не должно существовать, потому что это противоестественно. И таких, как мы, тоже быть не должно. Мы ошибка природы. И... наверное, нам не место в этом мире, мы не должны существовать. Голос полон слёз. Руками закрываешь лицо. Опускаешь голову. А я никак не могу отойти от твоих слов. Не могу понять, кто внушил тебе это... Я просто не могу. Хотя... Нет, я всё могу. И если ты любишь меня, то никакие преграды в виде вдолбленных в твою тёмную голову законов и принципов не могут помешать нам. — Ты идиот, — говорю грубо, потому что сдержаться сейчас не в моих силах. Удивлённо приподнимаешь брови. Не ожидал такого от хлюпика, правда? — Природа никогда не ошибается. И если она сделала нас такими, какие мы есть, значит, так и надо было. Значит, нам не нужно притворяться другими. Мы не ненормальные, мы просто отличаемся. И если ещё раз скажешь что-то вроде этого, получишь по носу, понял? Киваешь, грустно улыбаясь. Знаю, что не согласен. Не так-то просто сломать эту стену в твоей голове, добротно выстроенную кем-то, похоже, ещё в детстве. Но, знаешь, время избавит тебя от неё. Размоет этот бетон страха и успокоит ту ненависть, что породила эта стена, как море отшлифовывает острые камешки, превращая углы в округлости. Скорее всего, кроме времени понадобится помощь специалиста, большое терпение и желание победить эту внутреннюю ненависть к себе. Но ведь путь к успеху тернист, все это знают. И ты не сдашься. А я буду рядом. Потому что люблю. И, как бы это странно ни звучало для человека, которого избивали несколько лет подряд, я не злюсь. В этом виноват не ты, а воспитание, которое подарили тебе родители. Беру тебя за руку. Ты не реагируешь, но потом несмело сжимаешь руку и смотришь на меня красными глазами. Слёз в них уже нет. — Ну что, может, чаю? — робко спрашиваешь ты. — Для начала можно и чаю...