Моя прекрасная роза

В особняке на окраине, подальше от посторонних глаз, находится резиденция довольно влиятельного вампира, бизнесмена и члена парламента - Карна д’Оджи. Там, опять же, вдали от посторонних глаз, собрались трое его близких друзей. Почему они не хотели быть увиденными? Да кому из публичных вампиров хочется, чтобы их дружескую попойку лицезрели простые граждане? И ладно бы простые. Вездесущие репортеры на следующее же утро напишут о пьяных подвигах Ривна, Коры, Оджи и Важкуи, ибо без подвигов эта четверка не может. Вот и сейчас, уже изрядно выпившие, Ривн и Важкуя рьяно спорили: - А я тебе говорю, что женское тело намного красивее, нежели мужское! – голосила Важкуя. Стройная остроносая брюнетка, будучи убежденной сапфисткой, всегда спорила с Ривном, убежденным же мужеложцем. - А я тебе говорю, что мужское, - спокойно отвечал красивый мужчина, задумчиво разглядывая красную жидкость у себя в бокале, - Что в вас есть хорошего? Груди, которые с возрастом обвисают? Или округлые бедра, год от года неумолимо покрывающиеся целлюлитом? - В вас тоже хорошего не много! Болтается «маятник» меж ног, а пафоса… фи! – злобно фыркнула женщина, недовольно сверля взглядом оппонента. - Ребята, ваш спор извечен и никогда не разрешится, - флегматично протянул Кора, роняя голову на сложенные руки. Из всех четверых он был самым молодым, но, как кажется, самым мудрым и рассудительным. Каждый раз, когда все дружно отдавались во власть Вакха, Ривн и Важкуя начинали спорить относительно эстетики полов. И каждый раз, после долгих споров до хрипоты, мужчина и женщина раздевались догола, сходились во мнении, что они друг друга не возбуждают и шли в гостевые спать. Это уже стало неким тайным ритуалом, который никто не решался нарушить. - А пусть нас рассудит Оджи, - прищурилась вампирша. Мужчина, до этого молчаливо смотревший на огонь в камине, смерил взглядом Важкую. Затем перевел взгляд на Ривна и заключил: - Меня вы не возбуждаете. Оба. - Да? И почему же? – не унималась Важкуя. - У Оджи уже давно не либидо, - насмешливо прозвучал высокий голос, а через мгновение появилась и его обладательница. Высокая и статная вампирша с голубыми глазами, признаком принадлежности к благородной крови. Все давно забыли ее имя, и на протяжении нескольких десятков лет звали Мадам. Оджи узнал ее сразу. Да и как не узнать такую женщину? Когда-то Оджи даже был влюблен в нее, той чистой юношеской любовью, но после ночи страсти все нежные чувства испарились, осталась лишь дружба да плотские утехи, которым они, исключительно по дружбе, предавались. - Здравствуй, honey, - широко улыбнулась Мадам, кокетливо хлопая ресницами. - Давно не виделись. Лет сорок?- вернул улыбку блондин. - Если быть точной, сорок три, но какие годы могут разрушить нашу дружбу, не правда ли? - Действительно, - Оджи устало прикрыл глаза. Он прекрасно понимал, что если уж Мадам пришла, то не уйдет еще долго. Ровно до того момента, пока не получит желаемое. Вот только что ей нужно? - Я вижу у вас тут посиделки. Мне не нальете? – женщина обратилась к Ривну, улыбаясь снова. - Можешь не тратить свои флюиды, Ривна интересуют исключительно мужчины, - все так же устало протянул Карн. - Жаль, - ясноглазая вампирша тяжело вздохнула и уже бодро продолжила, - Вот на Востоке, где я отдыхала, большинство мужчин традиционны в своем предпочтении и ценят женскую красоту. Ах, на Востоке мужчины красивы и свежи, будто розы в саду Ее Величества. Не то, что у нас на Западе. - Да как ты смеешь что-то говорить о розах?! – вскочил с места Оджи, повышая голос на Мадам, - Как ты смеешь сравнивать каких-то грязных восточных мужланов с розами?! У мужчины быстро забилось сердце. Пульс, обыкновенно такой слабый, что не каждый бы смог его прощупать сейчас частил, что впору чечетку под него отбивать. Бледные щеки тут же порозовели, а глаза загорелись неистовым голубым светом. - Оджи, милый, прекрати кричать и успокойся. Я старая больная женщина, имей уважение. И в конце концов не заставляй меня сожалеть о нанесенном тебе визите. - От чего же? Сожалей. И катись ко всем чертям! Повисло молчание. Уже давно никто из друзей не видел блондина в таком состоянии. Всегда спокойный и степенный, никогда он не позволял себе грубить кому-либо, но сейчас Карн кричал на женщину и мало того, был готов ее ударить. - Хорошо, honey, я пойду, пожалуй, раз ты не рад меня видеть. Хотя столько времени прошло. По-моему, я заслужила прощение. Мадам, гордо вскинув голову, подошла к двери и, щелкнув пальцами, испарилась, оставив после себя легкий флер корицы. - Сука, - выругался Оджи, досадливо пнув кресло. - Оджи, ты… - Да, я. - Это кто? - Мадам. - Та самая? - Да. - Но почему ты?.. - Она сука. Поэтому. - Почему? - Она забрала у меня мою прекрасную розу. - Что? - Ничего. Вам пора. Оджи, подхватив двумя пальцами за горлышко бутылку, направился в спальню на второй этаж, оставив друзей в полном недоумении. POV Оджи Мадам. Чертова женщина. Сорок лет ее где-то носило, и, наконец, вернулась. Сука. Как она могла отобрать у меня Его? Никогда не смогу ее простить… *** Все началось девяносто лет назад. Тогда я не был еще столь самостоятелен и лишь помогал отцу вести дела семейного предприятия, но уже многое успел натворить. Например, я был любовником Мадам. Многие в городе побаивались ее. И не удивительно. Не часто встретишь голубоглазую вампиршу, да еще и в нашей Западной столице. Но, назло и зависть всем, я публично целовал ей руки, порывисто обнимал. Иногда даже кусал за шейку. Это Мадам особенно нравилось, и, насколько я помню, заводило. Ночи же были превосходны. Мне сложно припомнить более ненасытной и страстной женщины, чем Мадам. Ее возможности зачастую превосходили мою фантазию. Каждый день мы вместе появлялись в сете и каждую ночь придавались сладостному греху. Так было, пока Мадам не уехала в Северную столицу. Сказать, что я горевал без любовницы не могу. Напротив, с отъездом Мадам любовниц у меня стало порядком больше. Пусть не таких пылких и умелых, но от неудовлетворенности или недостатка женского внимания я не страдал. Дни сменялись днями, недели неделями и вот, меньше чем через восемь месяцев Мадам вернулась обратно. Как оказалось, в Северной столице она вышла замуж за богатого старика. Этот бедняга польстился на сказочную красоту, а вампирша, будучи дамой весьма и весьма неглупой, на состояние будущего мужа. Сейчас она приехала вовсе не из-за щемящей сердце ностальгии, а по делам банка, коим руководит ее супруг. А поскольку отец имел дружеские связи непосредственно с этим самым банкиром и крупные контракты с его детищем, то Мадам мы принимали у себя, как высокую гостью. В поместье все с самого утра готовились к приезду гостей. Повара суетились, а на кухне то и дело уточняли у матушки меню, горничные готовили гостевые комнаты, а отец что-то недовольно бурчал. Ближе к вечеру во двор въехала карета. Родители, вместе со мной вышли встречать высокую гостью. Когда Мадам вышла, я обомлел. Нет, не из-за нее, хотя эта женщина была как всегда неотразима. Следом за ней из кареты вышел молодой паренек. Такой тонкой красотой не обладает больше не одно живое существо в мире. Ровная бледная кожа, часто называемая молочной, выразительные коньячные глаза, прямой аккуратный нос и пухлые бескровные губы, редкой, я бы сказал, неповторимой формы. Когда-то няньки и гувернантки рассказывали мне о существах, живущих на небе и следящих за миром на земле. Эти существа прекраснее, чем только можно представить. Кажется, они зовутся ангелами. Так вот, юноша, сопровождающий Мадам в сто крат лучше любого, даже самого красивого ангела. Но больше всего меня поразило не его чистое совершенное лицо, а волосы. Они были рыжие. У нас, вампиров, в основном все брюнеты и большая редкость встретить таких, как я, блондинов. В Западной столице всего не более пятидесяти. Отец говорит, что в Северной столице блондинов больше, но не на много. А рыжих вампиров я вообще до этого дня ни разу не видел. В легендах им приписывают мистические способности. Говорят, что рыжеволосые забирают себе душу, оставляя после себя лишь всепоглощающую пустоту. Теперь я знаю, что легенды не врут, но тогда… Кажется, я потерял голову и пренебрегая всеми правилами приличия, не моргая смотрел на это неземное существо, впитывая в память каждую черточку его лица, каждый завиток рыжих волос… -… Это мой пасынок, Лавель, - словно через пелену, я услышал голос Мадам. *** Ужинать со всеми я не стал. Сославшись на головную боль, я ушел к себе в покои, дабы не видеть Лавеля. Честно попытавшись читать какую-то новеллу, я бросил это занятие после нескольких неудачных минут. Все мысли были о рыжеволосом ангеле. Даже не столько мысли, сколько фантазии. Его губы должно быть очень мягкие. И тело в полупрозрачной блузе выглядело таким хрупким и нежным… Дверь открылась, попуская в комнату причину моего беспокойства, Лавеля. Он сел на самый край моей шикарной кровати и робко произнес: - Оджи? – его голос, такой же нежный и чистый, как и лицо, - Почему ты не был на ужине? - Мне нездоровится, - как можно убедительнее я кашлянул в кулак, хотя уходил с сильной мигренью. Наступило молчание, которое ни один не решился нарушить. Я смотрел на Лавеля, а он разглядывал гобелен на стене. - Знаешь,- начал, наконец, он, - а я впервые вижу блондинистого вампира так близко. Говорят, вы лучшие любовники. - А ты пришел проверить? Юноша удивленно захлопал ресницами. Его бледные щеки окрасились румянцем. Он приоткрыл рот, наверное, чтобы возмутиться, но я не дал ему этого сделать. За мгновения преодолев расстояние от изголовья к краю кровати, я целую эти невероятные губы, облизывая и кусая их. Глазные зубы как-то сами собой удлинились, и я прокусил нижнюю губу Лавеля. Его тихий вскрик тонет меж нашими губами, и он начинает мне отвечать. Бархатистый язычок проходится по моим клыкам и небу, но еще секунда и юноша резко отстраняется. - Это… нет, нельзя, - шепчет он, прижимая ладонь к губам. - Ты же хочешь узнать, как хороши светлые вампиры в постели? Лавель медленно кивает, и это служит мне сигналом к началу действий, а заодно неплохим афродизиаком. Получив разрешение на обладание этим ангелом, возбуждение непроглядной пеленой застилает глаза и, словно изголодавшийся хищник, я кидаюсь на изящное тело. Пуговка за пуговкой расстегиваю белую сорочку, любуясь всеми линиями и изгибами тела. Поверить не могу, что раньше я обращал внимание только на женщин. Но с другой стороны, раньше я не видел таких вампиров. Тощий, лишенный мускулатуры и пресса, Лавель выгибался почти дугой навстречу моим пальцам, а я ведь только раздеваю его. Что же будет во время ласк и основного действия? Полностью освободив рыжего от одежды я поднимаюсь легкими поцелуями вверх. Вылизывая шейку, не могу удержаться от укуса. Неглубокого, дабы не навредить желанному любовнику. Лавель громко вскрикивает, но стоит мне начать зализывать кровоточащие ранки, вскрик сменяется стоном удовольствия. Но, что-то с ним не так. Глаза Лавеля горят, словно изнутри их подсвечивают тысячи свечей. С воистину звериным рычанием он подминает меня под себя, заострившимися когтями разрывает рубаху. Как-то нехорошо улыбается, хотя нет, оскаливается, демонстрируя крепкие короткие клыки, но дальше ничего не происходит. Ах, мой милый нерешительный мальчик, разве можно останавливаться в самом начале действа? - Не сдерживайся, - шепчу, запуская ладонь в мягкие рыжие волосы. И Лавель не сдерживается. Вновь рыкнув, он принимается зацеловывать мой торс и я не в силах сдержать стон. Рыжий до боли засасывает сосок, играет с ним во рту языком, а когда выпускает из плена губ, прокусывает острым клыком. Маленькая капля крови скатывается с тяжело вздымающейся груди, оставляя за собой алую дорожку. Чуть выше пупка рыжик ее слизывает и, поднимаясь вверх, проделывает то же самое с другим соском. Еще никто из моих партнеров так умело не чередовал приятную телу ласку и не менее приятную боль. А еще несколько минут назад этот парень краснел от сказанных мной пошлостей? Да, видимо я ошибся, посчитав его девственным, словно розы, расцветающие весной. Перехватив руки Лавеля за запястья на пути к ширинке моих кюлотов, резко швыряю его на матрас и, вновь оказавшись сверху возобновляю практически и не начавшуюся прелюдию. Быстро разделываюсь с галифе, этой вредной и настолько сейчас ненужной деталью туалета, сковывающей возбуждение и скрывающей потрясающие ноги моего любовника. О эти ножки! Длинные и стройные, гладкие, без единого волоска, они точно просят прильнуть к ним губами, что я, поддавшись порыву, и делаю. Подняв одну ножку, закидываю её себе на плечо и, целуя выступающую косточку лодыжки, губами поднимаясь выше по напряженной икре, проводя языком по коленке и, наконец, добираюсь до внутренней стороны бедра, где кожа особенно нежна и чувствительна. - К черту предисловия, Оджи! Пожалуйста! – просит Лавель, давясь своими словами и всхлипами. - У тебя уже были любовники? - Да… - простонал юноша, стоило мне невесомо провести кончиками пальцев по внутренней поверхности бедра, совсем рядом с мошонкой, - но ни одного блондина. Вот так, коротко и ясно. Я не первый буду обладать телом рыжеволосого ангела, но стану первым, кто подчинит его разум и чувства. Не знаю, почему, но светловолосые вампиры действительно прекрасно чувствуют своих любовников. Все потаенные желания и не озвученные просьбы. Мы знаем, как касаться партнеров, дабы они молили о большем, знаем, как совокупляться, сводя с ума и оставаясь в памяти навсегда. Насмешливо хмыкнув, я беру яичко в рот, мягко сжимая его губами, и оглаживаю языком. Лавель невозможно громко стонет, а затем и вовсе переходит на крик, как лишь я прикусываю тончайшую кожу. Мой чувствительный мальчик… Но яички быстро мне наскучивают, и я перехожу к томленной возбуждением плоти. Сжав ее одной рукой, другой я разминаю нежную кожу под мошонкой. Губами прильнув к члену, я облизываю его, словно сахарный лед в невыносимую жару. Поцелуями стараюсь покрыть его весь, от основания до покрасневшей головки, не оставив ни одного не поцелованного участка. Горячая гладкая кожа и бешено пульсирующая кровь под ней так и манят. Мне стоит больших трудов сдержаться и не поранить Лавеля. А он заходится от томительных ласк и явно хочет большего. Мне ничего не остается, как сделать ему еще приятнее. Полностью вобрав в рот горячую плоть, легко постанываю и спиралевидно вожу языком, сразу же получая одобрение в виде томного сладкого стона. Ладони Лавеля ложатся мне на голову, задавая удобный ему ритм. Он путает мне волосы, наматывая их на длинные пальцы, сжимает у самых корней, когда губами сильнее стискиваю головку, и остервенено дергает за них вверх. А я с маниакальным удовольствием обвожу все набухшие венки, помогая себе руками, сжимая яички и член у основания. Мой мальчик что-то нечленораздельно выкрикивает, бешено толкаясь бедрами вперед. Стоит прикладывать усилия пытаться его сдерживать, дабы не подавиться плотью. Черт, как это возбуждает! Не удержавшись, я все-таки царапаю клыком вену. Кровь, в вперемешку с семенем, горячей струей ударяет мне в глотку. Ах, этот восхитительный, незабываемый вкус двух, теперь уже недоступных лакомств. Собственное же возбуждение не дает здраво мыслить. Пора переходить к кульминации сегодняшнего вечера. Выпустив обмякший после излития член изо рта, я снова возвращаюсь к бедрам Лавеля. Как же они прекрасны! Рыкнув, я возил клыки в бледную кожу, пуская кровь. Мой любовник закричал от боли, извиваясь всем телом. А я не могу оторвать взгляда… алая кровь буйным ручьем стекает по идеально белой гладкой коже, впитывается в такую же белую простынь. Словно обезумевший, я быстрыми движениями собираю все выступающую кровь, и, не раздумывая, смазываю ею плотное кольцо мышц. Лавель удивленно смотрит на все мои манипуляции, приподнявшись на локтях, по-прежнему морщась от причиненной мной боли. Обмокнув побольше в кровь палец, я ввел его в Лавеля, начиная тем самым растягивание. Признаться, я думал, что мой мальчик сейчас начнет кричать и вырываться, но ему совсем не неприятно. Прелестное лицо не выражает ни единой эмоции вообще, а дыхание уже совсем восстановилось. Стало, как и прежде ровным, но тяжелым. Что ж, раз уж один палец его не впечатлил, я ввел еще два. И эффект был достигнут. Лавель широко распахнул глаза и рвано выдохнул. Неторопливо вожу пальцами в нем, прикрыв глаза от удовольствия. Да, что уж таить, мне приятно, что Лавель так охотно отзывается на все предложенные ласки и бурно реагирует. Но, как и прежде, я не могу понять, больно ли ему или же напротив, приятно? Возможно, и то, и другое. Я понимаю, что для такого дела гораздо больше подошло бы масло, но, как я заметил ранее, Лавель был далеко не девственен. Да и к тому же сейчас, ощупывая и разглаживая бархатистые стенки прохода изнутри, я чувствую, что он совершенно пуст. Значит, он точно шел проверить природные умения блондинов. Ах, эта страсть к исследованию и экспериментам! Внутри Лавеля горячо и узко. Раз уж сегодня я ни в чем себе не отказываю, то не могу отказать и в этом. Вынув пальцы, за что получаю недовольное мычание, я припадаю губами к анусу. Языком я вхожу в него, на сколько это только возможно. Рыжик протяжно застонал, замотал головой, сильнее разметывая медные кудри по кровати. А я вылизываю его, не останавливаясь. Нечаянно, клыком задеваю тугие мышцы чрева, на что Лавель сдавленно рычит: - Если… ты… меня и…там… укусишь… тебе… не жить… Какой он забавный! Наверняка он часто говорит столь абсурдные фразы, что даже во время совокупления не может не сболтнуть. Это не к месту возникшее умиление в конец распаляет меня. Не могу больше терпеть, не могу! Чмокнув на прощание ягодицу рыжеволосого ангела, я наконец-то сдергиваю с себя кюлоты, вместе с нижним бельем, облегченно вздохнув. Плоть настолько налилась кровью, что кажется она сейчас закапает вместе с выделяющейся смазкой. Отбросив сантименты с силой вхожу в Лавеля, запоздало понимая, что ему, должно быть, чертовски больно. Кровь на бедрах и в чреве уже успела подсохнуть, а слюны было явно недостаточно. Он кричал, словно его заживо раздирают на части. Но я не в силах сдержаться. Вампира очень сложно возбудить, и возбуждение мы переносим довольно долго, но все-таки, если дошли до крайней точки терпения не в силах более контролировать себя. Вот и сейчас, не давая любовнику даже привыкнуть, задаю сумасшедший ритм, входя, как только возможно, глубоко. Но, к моему удивлению, Лавель совсем не против такой грубости. Он железной хваткой стискивает мои ягодицы, не просто насаживаясь, а буквально падая мне на член. Наши стоны, наконец, звучат в унисон, отдавая звоном в ушах. Какой же он голосистый! Все женщины считают, что громко выражать свои эмоции не прилично. Они закусывают руки или подушки, лишь бы не стонать. Но Лавель… ему все равно, что сейчас модно и что гласит этикет, сейчас он со мной и полностью отдается процессу. Его мышцы невероятно сильные. Он играет ими, сильно сжимая, когда я весь в нем, немного ослабляя, когда двигаюсь, и совсем расслабляется, когда я выхожу, чтобы повторить все сначала. Он - самый невероятный любовник, а не я. Мне безумно приятно двигаться в нем, слушать стоны, чувствовать пальцы на ягодицах. Задав такой бешеный теп я понимаю, что долго не подержусь. Да и Лавель уже порядком измотан и разгорячен предыдущими ласками. Заключительные движения стараюсь сделать более мягкими и протяжными, но я не в силах, и после нескольких грубых, быстрых и сильных толчков мы с моим рыжеволосым ангелом изливаемся. Я падаю прямо на него, не в силах шевельнуть даже ресницами. С минут пять полежав вот так, слушая постепенно затихающий стук его сердца я наконец вышел из Лавеля, с удовольствием наблюдая, как капли белесого семени застыли у него на бедрах. - Оджи, - слабо позвал он меня, - иди ко мне спать. Я улыбнулся. Растрепанный, невозможно милый и уставший, Лавель… Таким я хочу видеть его чаще. Хотя, мне, пожалуй, хотелось бы видеть его любым, главное, чтобы видеть. *** Наутро в мои покои вбежала Мадам. Она долго и громко кричала о том, что ее муж сделает, если узнает, что его единственный сын провел ночь с мужчиной. Лавель просил ее не рассказывать ничего отцу и позволить видеться со мной. А я просто молчал, наблюдая за ними. Конечно, Мадам может просто ничего не сказать, но позволить видеться нам она категорически не соглашалась. Якобы, нас рано или поздно увидят и тогда не поздоровится всем, и ей в том числе. Они долго спорили и препирались. В конце концов, Мадам решила, что отправит Лавеля учиться в другое королевство, за Восточной столицей. Это почти на другой конец света. Я до конца не мог поверить в реальность происходящего. Как Лавеля, моего ангела, мою прекрасную розу смеют отобрать, когда я только завладел им? Но Мадам была неумолима… В тот же день они уехали, сославшись на неотложные дела дома. Больше я его никогда не видел.