Любим жизнь, или Ода Тлену

Автор будет очень рад вашим отзывам. :З

***

За окном уже становилось темно, и шероховатая на ощупь и светящаяся пятнами темнота проникала в кухню, заволакивала ее, как дым, через форточку и сквозь оконные стекла. Под шкафом гнил лук и размышлял по мере наличия мозгов и выхода в ноосферу о конце, тщете и разложении. В шкафчике над ним двумя «этажами» выше, над комодом, за закрытыми дверцами стояла полная хлеба корзинка, и буханки пытались подглядеть через глазок из неплотно прикрытых дверц в окошко. Сломанная петля на правой дверце скептически косилась на флакончик с ацетоном для лака, лекарства, чай и незаметную паутину запущенного хозяевами места и старалась не двигаться, чтобы не побеспокоить свой ревматизм, в чем ей очень сочувствовала петля от левой дверцы, которая хорошо сохранилась. Устроенный и потому заброшенный к переустроению хозяевами угол жил своей Жизнью, и последнее событие в нем давно прошло и закончилось, осталось только вялое Течение Времени. Тлен подошел к нему и оглядывался понемногу, но заходить пока не решался, - все-таки там еще происходило худо-бедно какое-то изменение, шло небольшое бурление и скромные мысли периодически доносились от всего «трехэтажного» шкафа. Дальше за ним, за шкафом, шла арка-выход из кухни, и свет, исходивший оттуда, казалось, не приходил, а уходил туда, где уже и было светлее и лучше, и Жизнь действовала. Жизнь вообще не давала Тлену дотронуться до себя руками, и малейшие следы его серого пороха и зеленоватых поползновений глицериновой плесени смахивала, как метелкой, не касаясь, не задумываясь и не медля. Тлен любил ее, любил тайком и исподтишка, как любят стеснительные до смерти тихие мальчики, которые потом становятся взрослыми и захватывают мир, не вырастая из своих школьных штанишек и комплексов и так и не доказав миру, что он может быть лучше. Впрочем, Тлен, как и они, ничего доказывать миру не умел. Он бы не сумел придумать ни одного аргумента, и даже не сумел бы рта раскрыть от робости, выведи его Жизнь на открытый диалог об их целях и приоритетах. Она бы уперла руки в боки и задавила бы его робкий сарказм и жестокость сразу и на корню, а так — они тлели в нем, никогда толком не подвигая с места огромный скептицизм, унылость и бездонное, как болото, равнодушие. Он не умел спорить и просто приходил туда, где уже никто ничего не ждал: он приходил и тихо садился в уголке, пока никто на него не оглядывался, и впитывался в окружающую обстановку и воздух. Когда его замечали, его могли выгонять, но он все равно становился уже частью, предметом мебели. И отсутствие его производило впечатление не менее унылое, чем его присутствие: отпечаток необжитости и изначальной пустоты придавал, уходя, своим облюбованным предметам Тлен. Если Вы когда-нибудь вселялись в заново отштукатуренную и отремонтированную квартиру, это впечатление вам несомненно знакомо: старого не осталось, от него избавились, ведь его тронул Тлен; но и Жизнь не спешит сюда вселяться, брезгливо уводя нос и все свои Проявления. Тлен — это навроде проклятия. Как говорится, «ложка нашлась, а осадочек остался». Вот так и работал везде Тлен. Жизнь — она по-новому специалист все больше, по Только Что Рожденному, по Красивому и Уродливому, по Яркому и Черному. Тлен особо цвета не различал. Он не был дальтоником, ему, по сути, просто не было дела. ...У него вообще были большие проблемы с критериями, и лучшим из них было — Запустение, и, конечно, Тишина. Бойтесь его, когда он приходит в чью-то душу, почуяв там тишину и запустение. Не оставляйте свой мир на расписание, на внешние события и другой самотек. Заметив отсутствие движения и тихую, как партизан в тылу врага, паутину запущенности, Тлен пробирался в заблудшие души и принимался там мучить Жизненные Проявления. Стоило им появиться, как они начинали там корчиться и терять силы в борьбе с испарениями Тлетворных Мыслей и вообще всяческой пакости, от паучков просто и до Гигантских Пауков Самобичевания и Гигантских Летучих Мышей Самоговнизма, и прочей разнообразной нечисти. Это было проявлением любви. Не то, чтобы Тлен любил кого-то мучить. Ему вообще претили активные действия, и он предпочитал достигать своих облюбованных душ — предметов, людей и животных - с помощью долгосидения рядом и их собственных о нем размышлений. Если Вы подумали о Тлене — так ему захотелось, чтобы Вы нашли его в себе или рядышком. И больше он Вас легко не отпустит, потому что Вы не сумеете отцепиться от него сами. Конечно, если Вы — не воплощенная Жизнь; тогда Вы — заменитель его возвышенной Дамы и будете туда-сюда мыкаться, поскольку Вы от рождения принадлежите всему. Вы — не То, и не Другое. Вы — их смесь. Так вот, когда Гигантские Пауки и Птицы-Птеродактили, ответственные за разного рода разнокалиберное Самоклювание, и прочая мелкая шушера вроде Ос Забытых Обещаний и Терновников Забытых Дружеских Общений с 30-сантиметровыми иглами, и Комаров Укусов Ближних, и огромных, с танк, Ос-Обидчиц Невинных Людей, и леших Забывчивости, и привидений, всяких болотных духов, признаков и огоньков, которым от Воинствующего Ничегонеделания стало тошно и не до болот, и само Воинствующее Ничегонеделание и вместе с ним Скука Смертная с тминовым просроченным мороженым тут же рядом сидят и в карты в Неудачника сотый кон играют... Так вот, когда все эти Тлена Поползновения чью-то душу или предмет терзают, они-то, может, и отрываются по-полной. Но Тлен никого мучить не хочет. Он просто хочет закрепиться в мыслях у Жизни, и захватить ее постепенно, как вьюнок — иву или черноплодную рябину. Свесить ее ветви, затянуть покрепче обвитые легкие ее, Жизни, заставить упасть с ветвей плоды от отчаяния, и, задушив, тлеть себе в ней дальше, оставив всякий порыв и всякое действие, до скончания веков. Будет она стоять, несчастная, почти выжатая без Жизни и не доумирая при этом, и Тлен будет жить в ней, пока она не рухнет наземь и на ней наконец не иссохнет. При этом Тлен ничего плохого не хотел. Он просто не умеет по-другому, он только умеет, затаившись, ожидать за ближайшим углом Жизнь. Он преданно любит ее, и никакого покоя ей не даст до скончания Его и Ее дней. Не оставим вниманием и Жизнь, но она уже активно действует везде и крутится со всех сторон вихрь ее Начинаний и Продолжений, Движений и уже идет на горизонте ее грустная двоюродная сестра-Смерть. Смерть вообще просто хотела догнать свою сестрицу, но, когда ей это удается, Жизнь снова улетает вперед, в свет будущего и мечты о лучшем, и там ее ждет Счастье, ее вечный и неотъемлемый спутник, без которого она норовит сбежать его искать... ну а Смерть — что ей остается? - Смерть плетется следом и лишь отмечает пройденные Жизнью кресты дорог и отправляет Прошлому его любимое блюдо — жизненные и счастливые следы на поверхности мира. Она видит и знает о Тлене, но лишь проникнута к нему глубоким презрением и не оставляет ему после себя и частицы своей сестры. Тлен же выглядывает из-за щели, он вечно за углом и вечно готов унывать, лишь бы могла безудержно наслаждаться и бежать Жизнь. Поэтому Тлен грустит, и он один только может погрустить на оставленных Смертью пиршественных залах и телах. Он один стоит и смотрит в просвеченные нежным и легким белым дневным светом стрельчатые окна готической церкви. Как дальше свет падает на умершее нечто, высвечивая окончательно холодную синюю безжизненность и неопределенность этого ничего. И смотрит, как цвета прямо в полете меняют друг друга в лучах этого света, будь то и правда готическая церковь с красивыми витражами. Но все остается так же, и будь то заброшенное здание с осколками окон на ободранном бетоне, или уделенное место в уютном и полном доме, на празднике и посреди торжества, или на полной гнили и вони трущоб и на кладбище. На гнили и всяческом разложении Тлен морщит нос — это активное расщепление не его, он посвятил себя бездействию и тишине. Иначе говоря, для призыва Тлена Вам не надо разлагаться, Вам просто надо на какое-то время все забросить, перестать, замереть на месте; и Вы можете оставаться Живым, если Вам угодно. И вот, единственная, за кем мы не уследили — это за Жизнью: мы могли бы даже проследить за Счастьем, но не за Жизнью и за ее бурной активностью. Она, может быть, и задумалась бы о себе, и о любви, и о Тлене, он мог бы быть ее возлюбленным или не мог бы быть, — но мы никогда об этом не узнаем. Жизнь снова впереди, и мы не сможем заставить ее остановиться и проанализировать; она и так не дура, очевидно. Даже Тлен способен на нежные чувства, и душа — человека, предмета или животного, трущегося о Вашу ногу или взбирающегося на суровый заснеженный холм, - и она может ответить Вам на теплые чувства Вашей собственной души. Можно любить Жизнь; можно любить различные Проявления Жизни, и даже любить Тлен или его Поползновения; но Жизнь никогда не будет любить, она — движение и всегда идет напролом и только вперед. Именно поэтому Тлен так соблазнителен, а Жизнь мы попрекаем и не любим. Но, в сущности, никто из них не является тенью другого. И все вольны сами выбирать, кого им приютить, а кого — нет. Но Тлен любит Жизнь. А мы — и куда мы теперь денемся?