Обмен опытом

Что нужно дуракам? Исполнение мечты дуракам нужно, и не просто мечты, а какой-нибудь совершенно непрактичной мечты, от исполнения которой потом в голове и карманах пусто. Это не Наруто так думал, это друзья его так думали. Реалисты и насмешники до мозга костей. Тыкали пальцем в лоб, крутили у виска. Я-япония-я. На кой она тебе? Культура, говоришь? Анимэ – вред. Зло вселенского масштаба. Традиции? Самоубийц везде хватает, и некоторое покрасивше японцев это достойное дело проворачивают. Слыхал про дяденьку, который себе липосакцию пылесосом провел? Вот это – самоубийство! Вот это азарт! Умереть во имя прекрасного. Прекрасного себя, а ты нам про харакири... Харакири, бубнил Наруто, это просто неправильное чтение иероглифов «сэппуку». Ни один японец не поймет, что такое харакири, уроды вы неграмотные! Гейш захотелось? Наруто краснел. Гейш хотелось, конечно хотелось! Японских-преяпонских! Чтобы потом член в известке. Но об этом он благоразумно и по-девственному молчал. Куда там гейши, с одногруппницами-то не складывалось, потому что красот хокку те не понимали, а если понимали, то лучше бы не понимали. «Выхожу одна я на дорогу, у меня нога замерзла». Наруто героическим усилием подавил желание оторвать поэтессе руки по самое лицо. Поэтесса явно издевалась, но что тут поделаешь? Нет, с девушками не складывалось. Решительно не складывалось. - Хочу в Японию. - Кому ты там нужен? - Хочу!!! - Туристический блеск. Океан. Дайвинг, - поэтесса оживилась. – А возьми меня с собой? - Это мой... мое... нацу ясуми, - сурово отрезал Наруто. - Что? - Обойдешься! - Ну! – неслось ему вслед. – Зеленые жабы на пруду, собака родила щенят! Ирисы в долине, помидоры в корзине! Наруто, я еще раз слоги посчитаа-аю! Больше его стремление никто приветствовать не стал. Наруто не унывал. - Кабан, - говорил он, нежно поглаживая синтетическую зернистую сумку. - Кретин, - неслось в ответ материнское, из соседней комнаты. «Кабана» Наруто набил футболками, стыдливо спрятал на самом дне любимую мангу (засмеяли бы в Японии – узрели бы грамотно проведенное классическое сэппуку), прикрыл сверху разговорниками и истрепанным словарем. В Интернете, скрипя зубами, выбрал Окинаву. На другие варианты родители не соглашались, Окинава же, с учетом владычества американцев, успокаивала хотя бы гибридом японской и американской кухни. Не отравится, решила мать. Сырых осьминогов не жрать, кстати! С сумоистами не ссориться! Встречных самураев не задирать, и купить бы тебе под майку кольчугу, что ли... - Японские мечи рубят металл! – орал Наруто. – Только их больше нет! - А зачем тебе туда? - Дайвинг, - подумав, сказал Наруто и попал в точку. Претензии отпали. В аэропорту Наруто смотрел сквозь стеклянный купол, и восторженно думал о себе, почему-то в третьем лице: «В глазах будущего ниндзя отражалось небо Европы, в его душе леденел северный ветер...». Дальше напрашивалось, что он является истинным арийцем, поэтому Наруто перестал думать в этом скользком направлении. В самолете с открытым ртом (взлетали полчаса), Наруто шлифовал произношение, памятуя об истории, произошедшей с отдаленным знакомым: тот в Афинах ошарашил местных продавцов рыбы классическим греческим. Овидий от зависти удавился бы, услышав столь возвышенный слог. Продавцы рыбы поскучнели, и пожрать знакомому не удалось. В облаках за плексигласовым иллюминатором грезились набеленные женские лица, солнце завернулось в алое кимоно, спиртное Наруто не продали. Восемнадцать лет, перегрузки, никаких пакетов не хватит. Наруто приуныл, потому что его трясло, а иероглифы ползали по страницам самостоятельными тараканами. Кондиционированный воздух запах благовониями, зашуршал тяжелый вызолоченный шелк. «Она окинула молодого ниндзя многозначительным взглядом, рассмотрев в его чертах благородство, а в глазах ум». Начало получилось чудесным, а дальше поперла порнуха, в самом начале которой Наруто почему-то напивался сакэ до состояния табуретки. - Ну не за этим я туда лечу! – страдальчески проныл Наруто, ерзая в окаменевшем кресле. - Ну-ну! – сказала приближающаяся Япония. Английский язык придумали идиоты. В этом Саске был уверен настолько же, насколько и в том, что он японец. Проблема заключалась в том, что идиотов было так много, что английский захватил мир. Составляя список тех, кто сможет им пользоваться, идиоты вычеркнули из него японцев. Саске покусал ручку, вздохнул. Мысли от ненавистного английского (айм бэ-ри гурэ-до цу си ю...), переползли на более приятные темы. У этих пляжных туристочек медовые волосы, легкие на солнечном свету, глаза распахнутые, с бликами... Красиво. Надо было выбирать другое место для подготовки к экзаменам. С девушками у Саске клеилось. «Блистательный потомок Тэнгу оценивающим взглядом окинул юную застенчивую красавицу». Тьфу. Саске сплюнул отгрызенный колпачок ручки. Застенчивые красавицы вставали поперек глотки и не вставали раком. С темпераментом не справлялись, цеплялись за бедра тонкими лапками и болезненно ахали. Европейские блондинки и крепко сбитые северянки с льдистыми глазами выглядели куда выносливее. Вот их можно бы было и по два, и по три раза, и... но! Английский язык придумали идиоты! Объясняться знаками Саске не пытался, памятуя о своей великолепной внешности, весь эффект от которой можно было бы испоганить несдержанным жестом. Особливо порнографической направленности. Саске закрыл глаза. Мстительное воображение нарисовало чудную картинку: волшебным образом узкая студенческая кровать превратилась в двуспальное ложе, на котором дрожала круглыми плечами полураздетая платиновая мисс. Сам Саске в костюме средневекового инквизитора ходил вокруг ложа. - Ты получишь меня только при одном условии, - говорил он безразличным тоном воина, пресыщенного сексуальными приключениями. Мисс приоткрывала ротик и потряхивала блестящими волосами, выражая готовность сотворить любое чудо во имя невероятного порева. - Никакого английского, - выносил приговор потомок Тэнгу. – Научись хотя бы мое имя читать! Мисс рыдала и к утру дрожащей рукой выцарапывала три знака каны на своей белоснежной груди. Английский укоризненно таращился из учебника. Саске досадливо откинул его в сторону и посмотрел за окно. Яркое синее небо пересекал уставший медленный самолет. Наруто прочел путеводитель от корки до корки. Путеводитель сообщал, что дружественные американцы сидели на острове жопой четверть века, после чего на Окинаве кое-что изменилось. Вопреки мрачным прогнозам путеводителя Окинава вполне по-японски и жеманно грелась в лучах утреннего солнца. Капризная красавица в бирюзовом кимоно океана и зеленом оби растительности. Она обещала живых осьминогов, гуляющих по улицам сумоистов и самураев, приныкавших мечи со времен революции Мэйдзи, которую Наруто считал пошлятиной – надо же было так изгадить уникальную культуру! Улицы пестрели иероглифами, жара давила влагой. Европейский кондиционер в отеле спасал только избранных – тех, кто и без него неплохо обходился. Наруто натянул шорты и белую футболку и отправился на поиски истинной Японии. У него, как у мечтателя-дурака, цели были разными – маленькими и большими. К маленьким относилась мечта пощелкать на японской клавиатуре. Ты ей хирагану, она тебе иероглифы. Выбирай, сколько душе угодно. Знаешь грамматику – напишешь поэму. Наруто, как любой помешанный на Японии европеец, был против нововведений по части письменности и искренне горевал над сообщениями о том, что японские студенты постепенно забывают свои истоки в виде нескольких тысяч черт те чего, что называлось кандзи. Сам он запомнил комбинации необходимого прожиточного минимума, поэтому быстро разобрался, где продают сладости (кара-мэ-ру), а где можно найти компьютер и Интернет (то-сё-кан). Конечно! Конечно, умный человек первым делом отправился бы на пляж! Умный человек нежился бы в сердоликовых волнах и отдыхал бы на белоснежном песке. Умный турист отправился бы на самый большой в Японии коралловый риф, нацепил бы маску и погрузился в волшебный подводный мир! Но Наруто был не из таких. Наруто искал японскую клавиатуру и возможность поскладывать хирагану в кандзи. Наруто без особого аппетита прикончил какого-то слизняка, выданного на завтрак, натянул шорты и отправился искать Японию. Слизняк в понятие Японии не входил, слишком банально. Он так увлекся размышлениями, что не заметил – дверь в библиотеку перед ним открыла чья-то предупредительная рука. В стеклянных залах было тепло и зелено, как в аквариуме. Блики плавали по полу, скользили по мониторам, отсвечивали на стеллажах. Саске, прикрывшись осточертевшим учебником, наблюдал за светленьким пареньком, сидящим через пару столов от него. Паренек трескал конфеты. Увлеченно щелкал мышкой, не замечая ничего вокруг. Дергал разноцветные шуршащие обертки зубами, кусал сладкие заблестевшие губы. Облизывал пальцы. В общественном месте этот белобрысый еж с котячьей мордой вылизывал пальцы. Возню с карамельками Саске еще вытерпел. Но белобрысый еж торжественно распаковал разноцветный длинный леденец и принялся его сосать, придерживая губами влажную выскальзывающую сладость. Саске жестким усилием воли отвел взгляд от нахального европейца и уткнулся в книгу. «Не могли бы вы сказать, где находится кинотеатр?». Где находится кинотеатр? Где? Сволочь, я тебя спрашиваю. А как выговорить сплошные гласные в слове «where»? В кинотеатр можно сходить вечерком, когда жара спадет и станет бархатно-темно. «Он ходил по улицам один, никем не замеченный. Он был горд, как ястреб, быстр, как ветер. Он был потомком Тэнгу, но скрывался под обычной человеческой личиной». Саске с удовольствием повертел в голове эту фразу, прилизал неровности, добавил кое-что. «Он ходил по ночным улицам один, никем не замеченный. Он был горд, как ястреб, быстр, как ветер. Он был потомком Тэнгу, но скрывался под обычной человеческой личиной. Он искал свою жертву». Привычка думать о себе в третьем лице потянула за собой целую вереницу образов. Жертва шла по улице, целомудренно ставя ножки одна к одной. Прижимала к боку маленькую сумочку. На затылке жертвы подпрыгивали льняные кудряшки. Потомок Тэнгу вывалился из-за угла, как доморощенный упырь и… спросил, где находится кинотеатр, поминутно заглядывая в учебник. Саске поскрипел зубами и снова снисходительно взглянул на паренька. Тот расправился с конфетами. В его глазах метались блики синего океана и молочная пена волн. На столе валялась груда фантиков, щеки зарозовелись. Нашел что-то интересное, что ли… паренек с грохотом отодвинул стул и направился к библиотекарше. - Сумимасэн, - твердо сказал белобрысый. Саске заинтересованно поднял глаза. - Окинава тюрауми ва доко ни… Саске сменил гнев на милость. Да ладно, пусть жрет конфеты, где хочет, раз… - Имас ка. Саске внутренне взвыл, а внешне – чувствительно приложился лбом об стол. Нестерпимый глупый иностранный еж! Чтоб ты слипся! «Еж» по глазам библиотекарши понял, что что-то явно не так, заторопился, моментально переходя на английский. - Could you tell me where Okinawa Churaumi is? Саске укусил себя за локоть. Чистое, идеально чистое произношение, о котором только мечтать… заодно услышал голос. Мило-хрипловатый, будто недавно сломавшийся. Грозный потомок Тэнгу осмотрел презренного плебея и признал, что он милый. Презренный плебей растянулся на земле под гнетом силы и величия. Беленькая детская маечка завернулась на уши, голубые глаза наполнились беззащитными слезами. Продолжив осмотр, Саске отметил крепкие бедра, загорелые колени, скованную, но спортивную позу. Наверное, парень играет в футбол или теннис. Бегает по солнечным кортам и зеленой травке, выкрикивая «аут!» с упоительно-твердым «т» на конце. Пьет колу, вытягивая из стаканчика трубочку белыми ровными зубами. В автобусе обнимает хохочущую блондинку за нежное плечико. Вечером от нехер делать листает самоучители японского, лежа на пузе и задрав ноги. Водит пальцами по строчкам, читает вслух: «глаголы для одушевленных предметов, глаголы для неодушевленных предметов…» А потом приезжает в Японию и нахально объявляет окинавский океанариум живым существом! С помощью тех самых глаголов. И все потому… что лежал он, конечно же, не один. Лежал в ворохе конфетных оберток, а блондинка из автобуса ласкала язычком упругую головку его члена, доводя до карамельного блеска. Паршивец, что тут скажешь. Кто так язык-то учит. Японский. Аквариумные блики библиотеки расплылись и перетекли в желтые лампы далекой страны. Саске врывался в комнату белобрысого ежа, выбивая дверь мастерским ударом. Со стен сыпалась известка. Блондинка визжала нечеловеческим голосом, лезла под кровать, выставив голую задницу. Саске наводил ужас одним своим видом. Европейский ежик… еж скрещивал на груди загорелые руки и просил пощады на скверном японском. - Я тебя не понимаю… - удовлетворенно возвещал Саске. – Что сказал? Чего ты там просишь? Еж переходил на репертуар хентайных жертв, плохо выговаривая окончания. Саске кидался на кровать, как редкий снежный барс. Золотистые коленки под его пальцами расходились в стороны. - Иру-имас… - зловещим шепотом вдалбливал Саске. – Глаголы для живого… Ару-ари-мас… для неживого… мышка ты с иголками. Жертва Тэнгу и японского билась под мучителем теплой волной. Глаза блестели от обиды. Голубые, красивые, обведенные длинными ресницами. А потом у Саске встал. Вполне себе неожиданность. Не библиотечное это дело – сидеть и пережидать эрекцию. Лампы туманных далеких стран исчезли, Окинава зашумела за окном, переворачивая мягким ветерком страницы учебника. Саске огляделся. Белобрысого нигде не было видно. Неужели убежал в океанариум? Боком, как глубоководный краб, Саске выбрался из-за стола. В штанах стало тесно и неудобно. Библиотекарша подняла голову – Саске повернулся к ней спиной, зная, что ничего в ее глазах не потеряет: он был хорош со всех сторон. Хоть передом, хоть жопой. Правда, перед выглядел несколько осмысленней. Двигаясь осмысленным передом вдоль стеллажей, Саске миновал читальный зал и завернул направо, к огромным окнам, сквозь которые лилось горячее небо. Здесь плясала тончайшая пыль и пахло типографской краской. По линеечке выстроенные книги демонстрировали разноцветные корешки, с любопытством свешиваясь с полок. Здесь изредка блуждали любители бумажной мистики. Здесь в проходе заворожено остановился белобрысый парнишка, вымытый солнцем до янтарно-золотого цвета. В руках у него книга по старинным боевым искусствам. Наруто не услышал тихих шагов. Ему в лицо уже бил прибрежный соленый ветер. Он крался по песку, не оставляя за собой следов. Над ним мерзко вопили чайки, норовящие нагадить на черные одеяния одинокого ниндзя. Он был воспитан в горах, еще в колыбели мать переломала ему руки и ноги, вылепливая стойкого бойца. Он мог сожрать пять ядов одновременно, но умереть лишь от позора пленения, предварительно плюнув врагам в рожу тем самыми припасенными в желудке ядами. Он управлялся с семью катанами. Пока был жив, естественно. Это была жуткая чушь. Об этом даже стыдно было думать. Вокруг библиотеки громоздились современные отели, а отравившемуся ниндзя поставили бы клизму. Наруто вздохнул, провожая ушедшие эпические времена, и тут же ослеп. Некто накинул ему на голову непрозрачную теплую ткань. - Крайне рад тебя видеть! – по-английски, но с чудовищным акцентом выдохнул ему на ухо резковатый приятный голос. - Рад познакомиться, - заученно и уныло сказал Наруто в пропахшую ледяным одеколоном ткань. – Пожалуйста, будьте ко мне благосклонны. Саске тупо посмотрел на говорящий комок собственной рубашки, сдвинул ее и жадно хватанул губами сладкие от карамели губы. «Потомок Тэнгу настиг свою жертву. Что для него, всесильного и невероятного, значат такие мелочи, как пол?» Тут Саске мысленно сделал оговорку. Пол – имелось в виду, есть у жертвы член или нет. А не линолеум и не плитка в ванной. Жертва проныла что-то матерное, уронила книжку и задохнулась. Избавиться от темперамента Саске можно было только откусив ему язык. Наруто до этого не додумался, поэтому ошеломленно пополз вниз по стеллажу, увлекая за собой невидимое – чертова тряпка на глазах! – упругое и явно мужское тело. - В Японии гомосексуализм долгое время считался нормой сексуальных отношений, - невнятно бормотал ошарашенный Наруто, невольно трогая языком узкие губы. – Самураи являлись примерными семьянинами, однако слишком частые сношения с женщинами пагубно влияли на их мужское ки, поэтому... - Это не так, - лаконично ответил Саске, поняв только, что его сейчас витиевато и многословно обозвали пидарасом. – Быстрее, придурок неуклюжий! Повернись, что ли... - Быстрее, - повторил Наруто по-японски. – Быстрее? Хаяи-хаяку... Крадущегося по лунной полоске пляжа ниндзя настиг злой рок. Невидимый колдун лишил непобедимого воина зрения, обернулся похотливой нечистью и явно намеревался расплодиться за его счет. Измученный английским потомок Тэнгу думал о другом – его жертва на проверку оказалась сладким шариком данго. Слопал, забыл и пошел дальше. Аж обидно. Обидно Саске было ровно до того момента, пока твердое решительное колено не впечаталось ему точно между ног. Потом стало обидно всерьез. - На пяточках попрыгай, - крикнул удаляющийся голос. В переводе эта фраза не нуждалась. Межконтинентальное средство, презревшее языковые барьеры. Отдышавшись и вытерев выступившие от жуткой боли слезы, Саске обнаружил, что вдобавок к отбитым яйцам лишился рубашки. Благо, футболка оставалась на плечах... А европейского ежика в библиотеке уже не было. Ниндзя одержал победу. Первую победу на Окинаве. Автора в тексте быть не должно. С корнями выдирается все то, что может напоминать о присутствии автора. Слишком личные мысли, слишком узнаваемая философия и нелепые переходы от первого лица к третьему. Я, борясь с этим гнусным проявлением, торжественно заверяю – автора в этом тексте не будет. Ни под каким соусом. Вообще. А про переоценку ценностей расскажу исключительно потому, что больше некому. Грозный потомок Тэнгу с презрением отвернется от этой темы, юный ниндзя совершит ритуальное самоубийство, заставь его рассказывать о переоценке ценностей, поэтому рыбу придется взять на себя. Рыба. По-японски «сакана», что намного звучнее, согласитесь. Итак, Наруто видел рыбу во всех ее ипостасях. В детстве он купил в зоомагазине парочку гуппи и поселил их в стеклянной банке. Можно долго повествовать о том, как он ставил банку на солнышко, имитируя тропики, и населял ее пластмассовыми водорослями. Можно было бы, но гуппи сдохли на второй день, переохладившись еще до мастерской имитации тропиков. В школе Наруто ел рассыпчатую жареную рыбу. В магазинах он видел ее блестящие тушки. В кинотеатре он как-то посмотрел традиционный ужастик, где зловредная рыба фигурировала в роли беспощадного людоеда, а потом коптилась на солнышке под дружные рыдания безногого и безрукого карательного отряда. Несмотря на бурное участие рыбы в его жизни, Наруто относился к ней довольно-таки прохладно. Ровно до того момента, как попал на Окинаву и узнал о существовании грандиозного океанариума, трехслойного, как детское желе в вазочках. Первый слой обещал красоты кораллового рифа, второй середку между рифом и устрашающими неведомыми глубинами, а третий – глубины. Рыбы обрели смысл. Они больше не мотались безвольными воспоминаниями о студенческой столовке, они стали японской саканой, и за эту сакану стоило отдать кусок жизни. Автор, объяснив систему переоценки ценностей, удовлетворил свою страсть к философствованию и... да впрочем, автора здесь и не было. ...Наруто целовался дважды в жизни. Первый раз его к поцелую обязала дурацкая игра, вся сласть которой заключалась в том, что нужно было трепетно ожидать, на кого укажет раскрученная на столе батареечка (плюс и минус, поймут только интеллектуалы). Если она указывала на девушку, то девушку полагалось целовать, если на соседа по парте, то ему позволялось мужественно пожать руку, чтобы не выходить за рамки приличий. Коварная батарейка заставила Наруто попережимать руки доброму десятку одноклассников, и когда, наконец-то, батарейка ошиблась и показала на девушку, Наруто, разволновавшись, лизнул ее в нос. Это пришлось считать первым поцелуем. Год спустя Наруто попал на веселую вечеринку. Инициатор вечеринки проорал что-то про истинно мужскую компанию, в которой нет места чертовым глупым бабам и в подтверждение своих слов позвонил шлюхам. Одна из них наткнулась на Наруто, ласково и настойчиво взяла его за руку и отвела в уединенный альков, куда-то за шкаф. Наруто, путаясь в словах, длинно и красиво рассказал ей про уважаемых, прекрасных, великолепных гейш, присовокупив, что никогда не считал блядскую профессию чем-то зазорным. Шлюха нежно рассмеялась. - Какой ты милый, - сказала она. – Дай я тебя поцелую. И чмокнула в лоб. Скрепя сердце, Наруто приказал себе считать это вторым поцелуем в своей жизни. Считать произошедшее в библиотеке третьим поцелуем не хотелось, хотя впервые все было как полагается: скользящий по губам теплый язык, твердый нажим и потрясающее чувство истомы, обласкавшее позвоночник удивительной дрожью. Наруто бродил по своему номеру (европейская кровать, европейские светильники, европейский сортир, европейские ковры), разглядывая трофей – с коротким рукавом черную рубашку. Смываться пришлось вслепую, не особо разбираясь, что там на голове намотано. Разобравшись, Наруто задумался – он помнил ощущение легкой ткани на чужой груди и животе. Получалось, неведомая сволочь носила две рубашки. - А я и так понял, что он псих! – торжественно заявил Наруто европейскому абажуру и приуныл. Душа требовала футонов и низеньких столиков с подогретыми камнями под узенькой столешницей. Душа требовала бамбука и традиционных поклонов. Вместо этого Наруто получил неизвестного маньяка в двух рубашках. Запах ледяного одеколона пощипывал тонкую кожу губ. Опомнившись, Наруто отдернул руку с рубашкой ото рта – так недолго и сожрать предмет, задумавшись-то... Вздохнув, юный ниндзя второй раз за день отправился искать настоящую Японию – на этот раз с помощью истинной сакана. Саске не носил по две рубашки сразу. Саске придерживался свободного стиля – прекрасно оттенял свою кожу белым летним свитером, а рубашку надевал поверх, небрежно распахивая угольно-черный ворот. Белоснежные кроссовки, светлые джинсы – жара Саске нипочем. Потомок Тэнгу был хладнокровен, и какое-то там глупое светило не могло растопить лед его благородной крови. Саске хладнокровно мерил шагами свою комнату и грязно ругался по-английски. Короткие и энергичные слова давались ему легко. Фантазии его были страшны: европейский еж корчился под ногами и молил позволить зализать причиненный яйцам ущерб. Саске был непреклонен, нагибался к детским влажным от слез губам и вычерчивал английское ужасающее «never». От разочарования еж бился в судорогах, подтягивая к груди крепкие загорелые колени, дрожащими руками сдирал с Саске штаны и давился слезами. - Я не маньяк, - успокоил себя Саске. – Я мститель. Он уселся за стол, обхватив руками голову, и замер над раскрытым учебником. За окном умывалась розовым великолепная Окинава. Тут внезапно появится лирическое отступление. Не спешите осуждать потомка Тэнгу за ужасные фантазии, сделавшие бы честь знаменитому влтавскому маньяку, увы, внезапно и скоропостижно скончавшемуся от рук другого маньяка, который повелся на его трепетную юность и нежное: «Отымей меня больно!» Саске не был маньяком. Он не дотягивал до этого высокого уровня, потому что готовился к поступлению, учил английский, и на остальное попросту не хватало времени. У него было богатое и одаренное воображение нечистой силы. Пока глаза метались по сливающимся в сплошную черную полосу строчкам неправильных глаголов, воображение работало на полном приводе. Скучная и предсказуемая Япония покидалась им с равнодушием лемминга, ныряющего с обрыва. Затертые памятью лица плавились в ведрах, как свинец. Иссиня-черные волосы покрывались капюшоном странника, глаза горели алым. В далеких странах, покрытых персидским песком, во дворце из хрустальных водопадов жил европейский еж с котячьей мордой, жрал медовый виноград из разрисованной вазы и запивал его молодым вином. Восточные прозрачные шальвары он натягивал на обрезанные джинсы и прятался от палящего солнца под бейсболкой со значком гольф-клуба. Он был нестерпимо невежлив, ни черта не понимал в прекрасном и не умел себя вести. Его окружали райские птицы, его золотистые волосы перебирали пальчиками нежные танцовщицы. Он был счастлив, доволен и излучал самодовольное тепло. Потомок Тэнгу обломает ему всю малину. Пыльный, в черном рваном плаще, бледный и пропахший многолетним солнцем, он вваливается во дворец. Виноград вянет в изюм, вино стареет в уксус, танцовщицы разбегаются с визгом, а восточные боги прикрывают глаза, не желая видеть дальнейшее безобразие. Расплачиваясь за свое подлое отступление в библиотеке, европейский еж пошло и вызывающе танцует на мозаичных плитках, закутанный в газовое покрывало. Саске кормит его рахат-лукумом, придерживая сладкий кусочек зубами. Еж старательно тянется за вкусняшкой и добивается ее только через поцелуй. Потом он ложится на пол и призывно смотрит снизу голубыми невинными глазами… Он жертва. От глаголов во рту остался привкус сахарной пудры, от фантазий - напряженное томление в штанах. Саске откинул книгу, потянулся. Поразмыслив немного, он нашел новую рубашку, натянул ее поверх тонкого свитера, сгреб учебники в стол и вздохнул. Океанариум так океанариум… Удивительные лазорево-белые блики искрились за гладким стеклом. Подводный мир покорял и поражал. Бирюзовые, лимонные, алые, лиловые и кофейные кораллы нежились в прозрачности. Гибкие тела рыб сбивались в стайки, метались в невесомости голубыми, розовыми и серебряными шелковыми покрывалами. Мир океана от мира людей отделяла тонкая преграда, похожая на завесу летнего ливня. За ее пределами густые черные тени скрывали восхищенные взгляды, по ту сторону – иная планета, иные законы и палитра красок, которым в человеческом языке не придумано названия. Высокие обшитые туманным плюшем залы скрывали лица и фигуры людей – они были здесь лишними, гостями, неуклюжими и медлительными. Жизнь бушевала рядом – под водой. Люди оставались робкими и непонимающими зрителями. Наруто медленно шел по затемненным залам, изредка выбираясь в полоску вынужденного освещения – там, где появлялись ступени. Залы уходили все ниже, голубой и белый сменился таинственным фиолетовым, движения глубоководных обитателей набрались размеренной грации, их формы и тела стали причудливее. Люди перестали дышать. Искры, осыпающиеся с поверхности, служили единственным источником света. Наруто тоже затаил дыхание, но не от восхищения. Его крепко и надежно обхватили чьи-то руки. Ледяной запах одеколона, уже знакомый приглушенный голос с металлическими мелодичными нотками. - Не оборачивайся, – сказал Саске. - Не понимаю, - выдохнул Наруто. - Вправо-влево не крутись. - Хидари-миги… - повторил Наруто и облился холодным потом. – Это ты про что вообще, а? - Стой и смотри на своих селедок. Саске наклонил голову и аккуратно лизнул выступающий позвонок на шее Наруто, отведя губами пушистую прядку волос. - Стой и смотри, - повторил он, сжимая руки на упругих боках, осторожно растирая теплую кожу. - Я не видел, куда бью, поэтому ударил как… как… девочка. Но я так бы не сделал, если бы видел, - сказал Наруто, борясь с желанием выдрать бешено бьющееся сердце из груди, выкинуть его к черту и убежать из океанариума с диким воплем. – Я бы не поступил как девочка. Саске уловил только одно: ежик доказывает, что он не девочка. - Я вижу, что ты не девочка. Я на дурака похож, по-твоему? Наруто уловил, что его обозвали дураком. - Ты!.. – возмутился он, чувствуя на шее теплое дыхание, а на животе под футболкой – изучающие прикосновения. – Ты… Для обозначения подобных действий в японском языке существует крайне распространенное в узких кругах слово – извращенец. - Ты извращенец, - строго сказал Наруто, стараясь не скопировать случайно мяукающий женский голосок. Саске хмыкнул. Срывающийся от волнения хрипловатый голос, выговаривающий подобное обвинение, прозвучал так мило, что захотелось сгрести дрожащего ежика в охапку и закусать его до смерти. Вместо этого Саске просто прихватил зубами мягкую мочку его уха и помотал головой, чуть потягивая нежную плоть. Ежик ахнул и запрокинул голову. На секунду Саске увидел влажный океанический свет удивленных глаз и быстро уткнулся лицом в спину Наруто. - Не оборачивайся, сказано же тебе! – разозлился он. – Наслаждайся вон – рыбами. Наруто понял – с рыбами что-то не так. Извращенцу они не по душе – бесится. Рыбы равнодушно плавали в своих васильковых глубинах. Люди зачарованно бродили во тьме. Наруто стоял, прижатый неизвестно к кому, и жопой чувствовал неприятности. Неприятности твердо упирались ему куда-то в крестец. Это давление вызвало аналогичную реакцию у самого Наруто. - Я в шортах! – яростным шепотом выговорил он. – Как я на свет выйду? Ты подумай башкой – меня арестуют за рыбофилию! Саске понял: парень очень любит рыб. - Кто из нас еще извращенец, - пробормотал он, проводя кончиком языка по мягкой ямке за ухом Наруто. Узкой ладонью он проскользнул под пояс его шорт. - А, понял, - спокойно добавил он. – Пойдем. «Демонические глубины поглотили потомка Тэнгу и его жертву», - подумал Саске, увлекая парнишку за собой, в какую-то нишу, где за зеленым стеклом печально доживал свой век толстый неуклюжий осьминог, заслуживший отдельную обитель и особые декорации в виде детских черепов. «Непобедимый ниндзя пошел на хитрость и пожелал взглянуть противнику в глаза», – думал Наруто, волочась вслед за потомком Тэнгу, который, однако, не спешил оборачиваться и демонстрировать свою коварную личину. На нем другая рубашка – с коротким рукавом, поверх чего-то белого, в неверном аквариумном освещении окрашенного в сапфировый. Волосы на затылке противника топорщились как наэлектризованные. В нише никого не было. Потревоженный осьминог развернулся в оранжево-алый мак и снова увял. - И что мы будем делать? – грустно спросил Наруто О чем-то тревожится. Надо успокоить. - Пой государственный гимн Японии, - отозвался демон откуда-то снизу, а потом его теплые губы прошлись по животу Наруто. Черно-синий затылок исчез под футболкой Наруто, руки потянули вниз пояс шорт. Наруто вздохнул. - Чего? Саске отвлекся на минутку, напряг мозг и неуверенно повторил фразу по-английски. - Германия, Германия превыше всего, - уныло затянул сбитый с толку Наруто, не разобравшись в тонкостях японского юмора и чувствуя себя полным дебилом. Саске уже понял, что с этим придурком каши не сваришь, пока не одолеешь хотя бы неправильные глаголы, поэтому зарекся обращать на него внимание. Провел пальцами по теплому бархатистому стволу его члена, подумал немного и коротко лизнул тонкую уздечку. Сверху задохнулись на очередной «Германии». Наступила блаженная тишина, нарушаемая говорливой водой в фильтрах аквариума и тихими скользящими по замшевому полу шагами невидимых посетителей. От быстрых прикосновений языка Саске упругая головка повлажнела от теплой тягучей смазки, кожа Наруто заблестела от выступивших бисеринок пота, еле приметная впадинка над пупком обозначилась резче – его мышцы напряглись, маленькие соски затвердели. Саске поднимал голову, продолжая поглаживать его член пальцами, и, скрытый под натянутой белой футболкой, видел, как по груди и животу скользят растаявшие подводные голубые блики. Если бы посмотреть в лицо – дорисовалось бы и остальное… прикрытые дрожащие ресницы и раскрытые от наслаждения губы, сосредоточенность выражения, затаившего истому… Саске ничего этого не видел, но увлекся – прижал губами подрагивающий тяжестью член, скользнул вверх-вниз, расслабленным языком зализывая выступившие от напряжения вены. Ежик заметался, зашептал: - Быстрее, быстрее… Хорошо… Мне нравится… Очень. Уверенно и по-японски. Саске с удовлетворением отметил прогресс – все японские слова, слышанные от ежика ранее, отличались настороженной неуверенностью произношения, а тут залопотал как на родном, не задумываясь. В таком же духе он и продолжал дальше – вылизывая каждую складочку и впадинку, прижимая губами кожу, слыша над собой короткие японские поощрения вперемежку с английским традиционным богоупоминанием, которое звучало хлестко, как ругательство. Во рту затеплело пряным, бьющимся, с горьковатым привкусом. Ежика свело в комок и утянуло на пол. Там он замер, судорожно вздрагивая, и закрыв глаза. Саске выпрямился, вытер губы ладонью. - Где находится окинавский террариум? – грозно спросил он. – Океанариум. - Окинава Тюрауми га доко ни а-а-аримас ка, - послушно и старательно выговорил ежик, подтягивая шорты. - Неплохо, - благосклонно сказал Саске и вышел из ниши. И только на выходе из океанариума он сообразил, что все прошло не так, как задумывалось, и стиснул зубы. Юный ниндзя одержал вторую победу на Окинаве. Пока потомок Тэнгу кусал губы и злился на себя, Наруто поднимался с пола, неуклюжий, как аквалангист на сцене оперного театра. Его шатало из стороны в сторону, кожа горела, руки обмякли и дрожали. - Ты все видел, да? – спросил он у осьминога. Осьминог дулся, помавая щупальцами. Он был оскорблен в лучших чувствах и не желал отвечать. Наруто заглянул в укоризненный сливовый глаз. - Видел, да? А… как он выглядел, не подскажешь? Или ты тоже только по-японски… «Ниндзя упустил свой единственный шанс увидеть противника в лицо. Ему оставалось только одно – уйти под ледяные горные водопады и сосредоточиться на медитации, надеясь, что духи покажут неверный облик врага…» Немножко о духах. Да! Да. Может быть, грозный дух гор, распростерший черные крылья над спящей женщиной, оконфузился, не вынул вовремя и породил ветвь великого рода, упершуюся в молодого японца, который сейчас печально смотрит в окно своей студенческой комнатки, раздумывая – подрочить или не подрочить. Может, тьма в его глазах – прямой отблеск грозовой мощи Тэнгу, может, его тело создано по лекалу прекрасного соблазнителя прошлых веков. Может, скандинавские друиды, прознав про ошибку демона, собрались в каменном круге глубокой ночью и зажгли костер, распевая над ним заунывные молитвы. Может, кто-то из них прозрел и закрыл морщинистое лицо руками, боясь выдать страшную тайну будущего единения скандинавского духа ветров и потомка японского ворона. Да, может, все так и было. Но автор спешит разочаровать. Автору доподлинно известно, что духи давно обмельчали, выдохлись и пьют теперь сливянку на кухне Волоха. Афродита в сером полотняном лифчике курит дешевые сигареты, поправляя полы старого халата меж оплывших ляжек. Утром она не даст Одину на опохмел, и тот будет долго и грязно материться под хихиканье наяд, играющих в «очко» на протертом коврике у дивана. Автору это доподлинно известно, да и вам тоже – потому что нет силы в том, в кого не верят… Итак, духи здесь не при чем. Всему есть простое и логичное объяснение. В данном случае – гомосексуализм. Наруто был в бешенстве. Япония выкинула затейливый коленец, прищелкнула языком и приперла европейский стереотип к стенке. Стереотип отмахивался руками и ногами и гнусно орал про то, что педики – плохо, быть педиком – еще хуже, а дотронуться до педика – педиком стать. Япония загадочно молчала и поправляла на плече винтовку расстрелочного образца. Япония могла бы сказать – да, конечно. Могла бы сказать – нет, ни за что! Но по сути это было бы ни первое, ни второе, а что-то там загадочное третье, доступное только японцам. Япония ласково подвела под Наруто ладошки Окинавы, потрепала по голове теплым ветром, умиротворила сдержанностью линий и обмела пестротой природы. Молодой человек, говорила она, обмахиваясь веером, вы, простите великодушно, ни черта не понимаете в жизни. Вы, извините меня за нескромность, глупыш. Вы, будьте так любезны меня выслушать, щенок. Вы, простите меня за мое существование, кайф свой получили? Наруто вспоминал и вспыхивал. Это был не кайф – это было невероятно. Этот парень – он облизывал и ласкал член ртом, не смущаясь и не задумываясь. Этот парень чувствовал на вкус его сперму, его тело, его беззащитное, чуткое… Этот парень поправил ошибку в вопросе «где находится…», что тоже немаловажно. Япония снисходительно улыбалась. Что тебе еще, дурак, надо? - Не знаааю! – выл Наруто, от стыда зарываясь под подушки. За окном его номера шумел океан. - Знать бы, как его зовут… - проговорил он, немного успокоившись. - Знать бы, как его имя пишется, - глубокомысленно вздохнула Япония. Ночь обрушивается на Японию с разбегу, как подвыпивший сноубордист. Темнота заливает улицы и пляжи, обмакивает в чернильную густоту сладкий ломтик луны. В шесть часов вечера Наруто высунул нос на улицу и понял, что положение спасает только искусственное освещение. Настоящая же Япония укрылась под одеялом ночи и тихонько дышит в тишине. Наруто искал настоящую Японию, поэтому закрыл номер и выбрался наружу, направившись в сторону самых неприглядных и неперспективных улиц. Океан шумно ворочался в своем ложе, воздух цвел необыкновенными ароматами. Наруто вздрагивал от каждого шороха, боясь, что в густой цветочный запах вот-вот вплетется запах того самого одеколона. Он гулял по опустевшему пляжу, рассматривая иероглифы на кабинках для переодевания. Погордился немного тем, что узнал один из них – «комната», и снова погрустнел. Над планетой витали спутники, самолеты рвались сквозь облака. Где-то существовали другие страны и люди, а Наруто сидел на песке и собирал из камешков нехитрые узоры. Он нашел маленький серенький камешек – себя. Положил рядом с двумя побольше. Он и родители. Собрал россыпь камешков разных расцветок и размеров. Друзья и приятели. Нашел круглые неприступные камешки – знакомые девушки. Черный краеугольный камешек сжал в кулаке, так и не найдя ему названия. Японская луна смотрела на него внимательно и терпко. Наруто вздохнул, набрал в ладонь песка и пропустил его сквозь пальцы легким шлейфом. Там ли, здесь ли – все равно ничего не понятно. - Запад ли, восток… Везде холодный ветер… Студит мне спину. Металлические нотки в знакомом голосе смягчены. - Не оборачивайся, - предупредил Саске, кладя ладони на плечи Наруто. - Твое? – замирая от восхищения, выговорил Наруто. - М-мм… Почти. Саске сам не помнил, чье хокку зацитировал. - Я пытался сочинять, но я могу только слоги считать, - заторопился Наруто. – Цели не хватает, или жизни не хватает, или я не теми глазами на мир смотрю, или еще что… Но у меня никогда не получалось написать честно. Правильно – получалось, а честно – нет. Как ты это делаешь? Саске оторопело покачал головой, глядя в белобрысый наивный затылок. - Я не все понимаю, - признался он. – Я плохо знаю английский. - А как меня тут нашел? - Мне он вообще раньше не нравился. - Или все туристы каждую ночь бегут на пляж? А я видел знакомый иероглиф! И мне было скучно. Или грустно – я так и не понял. А почему нельзя на тебя смотреть? - Медленнее, - с ненавистью сказал Саске. Наруто задумался. Саске убрал руки с его плеч, развернулся и пошел прочь. На этом месте можно было бы поставить точку. В самом деле – есть ли смысл в курортном приключении? Автор против банальщины и готов ударить автопробегом по разгильдяйству… Автор поставил бы точку, приписав пару абзацев на тему бессмысленности курортных потрахушек и потрахушек вообще. Автор мог бы посмеяться над нежными чувствами во славу реализма. Автор надел бы на Наруто теплый свитер и отправил его рыдать обратно в отель… Но автора в этом фике нет, поэтому… …Наруто поднялся и пошел вслед за Саске. Юный ниндзя шел за потомком Тэнгу след в след, упрямо глядя в выпрямленную спину. Потомок Тэнгу слушал его шаги и размышлял – не относился ли болтливый ежик к тем, кто изобрел английский язык? Проще говоря – идиотам? Маленькая комнатка утопала во тьме. Белели только распростертые на столе учебники. - Футон, - сказал Саске, шурша чем-то в темноте. - Я ни черта не вижу, - в отчаянии сказал Наруто, вытягивая руки вперед. Саске поймал его ладони и притянул к себе. - Как это все делается-то? – зашептал Наруто, обхватывая руками его плечи. - Замолкни, - посоветовал Саске, понимая, что усиленная работа над переводом болтовни его эрекцию не приукрасит. – Или разговаривай односложно! Была и другая причина, по которой Саске пытался сосредоточиться. У великолепного потомка Тэнгу никогда не было проблем с сексом, но закрадывалось подозрение, что мужская физиология какими-то мелочами отличается от женской, и Саске самого трясло, как утопленника на электрощите. Засунуть член в рот – много мозгов не надо, порнухи просмотрено немерено, а вот дальше... Как? Положение спас юный шиноби. Легонько вздохнув, он вдруг повалился на спину и исчез в темноте, а Саске от неожиданности сверзился следом. И там, внизу, ощутив под собой непоколебимую основу в виде пола, Саске вцепился в болтливого ежика, беспорядочно сдирая с него то штаны, то футболку, то все одновременно. Какие могут быть вопросы, когда под тобой соблазнительное и соблазняющее? Природа сурово посмотрела на это дело сквозь очки и вздохнула: если уж иметься, мальчики, да против моих правил, то извините... Только через жопу. Саске от нее отмахнулся, он и так уже понял, что разберется без всяких там творцов. У него под руками млело теплое дыхание, белели посеребренные тьмой губы, изнывало ладное, гибкое тело. Разгорался жар. Саске, задыхаясь, приникал к прохладной коже, обнимал за бедра и подталкивал к себе ближе, притягивал так, чтобы прижаться к животу ноющим от возбуждения членом. - Если мне будет больно – тебе по-японски или по-английски поймешь? – спросил Наруто, кусая его за ухо. - Можешь просто орать – я пойму, - утешил Саске, опуская руку вниз. - Поймешь, - уловил Наруто главное и успокоился. Он не орал, но стонал хрипло, словно потерял голос на простуженной горной вершине, срывался в шипение, замалчивая боль, измученно терся мокрым лбом о плечо Саске. - Плохо? – спрашивал Саске. - Хо-ро-шо, - твердо отвечал он и откидывался назад, обессиленный. Кто их поймет? Занятие-то не из эстетических, ненормальные повадки-то... А все туда же – хорошо ему... Саске решительно заткнул донесшийся до него голос сокрушавшейся Природы. Сама что-то напутала, дура. Саске не кричал и не стонал. Его происходящее ошеломило, как гриб-галлюциноген, и под этим галлюциногеном он и находился, медленно и неуклюже соображая: ежик хороший, мышка с иголками, нестерпимый дурак... Кто ж так делает-то? Дураки и делают. Не было бы дураков, не было бы случайностей, и на свете стало бы скучновато. - Еще... – выговорил Саске, отвалившись от влажного вздрагивающего тела в первый раз. – Давай еще. - Не знаю, - выдохнул Наруто, стирая с живота сперму, - слова не знаю... - Еще... – Саске старательно поискал синонимы. – Следующий, – нашелся он. - У тебя тут очередь, что ли? - подозрительно спросил Наруто. С ним было проще обходиться без слов. Саске поднялся, подвел плечи под его колени и легонько провел пальцами по припухшему, еще приоткрытому анусу. - А, - сообразил Наруто. – Еще раз... больно. Конечно, потомки Тэнгу чрезвычайно гордые личности. Если только не помешаны на сексе и не поймали в когти жертву в виде северного ветра, вызолоченного солнцем... Они очень гордые. И самолюбивые. Саске вздохнул и улегся на спину, разводя колени. Настала очередь юного ниндзя, все так же блуждающего во тьме в поисках Японии. Смущенного, неловкого ровно до тех пор, пока не ощутил себя на старте – пробиваясь внутрь тела Саске, который изогнулся и шепотом сказал явно непереводимое. Теперь Саске ловил губами соленые от пота губы, держался за покатые плечи, не смог удержаться – метался, раскидывая по лицу намокшие черные пряди волос. Наруто терся носом о его шею, бормотал что-то невнятное, условно-нежное. - Давай еще, - через пару часов сказал Саске утихшему под его рукой Наруто. - Кто кого? – без удивления поинтересовался Наруто сонным севшим голосом. Ответа он не дождался – Саске уже спал. Наруто посмотрел на плохо различимый в темноте профиль, сжался под тяжелыми объятиями и закрыл глаза. Потомку Тэнгу снились лиловые города и вырезанные из фольги окна. Он шел по улицам следом за европейским ежиком, с удовольствием наблюдая, как круглятся мышцы икр под его загорелой кожей. Европейский еж говорил по-английски, но - чудо! – Саске его понимал так же свободно, как собственные мысли. - Мечта дается дуракам, чтобы они занимались чем-то левым и не лезли в серьезные дела. Поэтому-то дуракам и достается счастье. Он смеялся, а Саске прикрывал его плечи развесистыми рваными крыльями. Юному ниндзя снился лиловый город и вырезанные из фольги окна. Он шел по улицам, слыша позади себя приятный голос с резковатыми металлическими нотками. Голос говорил по-японски, но – чудо! – Наруто понимал его так же хорошо, как собственные мысли. - Я ждал свою жертву, ища среди тех, кто рожден на севере. А здесь я был один, совсем один... Розовеющая утренняя Окинава улыбалась в окно. Наруто проснулся первым и обнаружил перед глазами иссиня-черный затылок. - Я очень люблю Японию, - сказал Наруто, касаясь пальцами белоснежных утомленных плеч. – Но есть один косяк... тебе не надо было прятаться. Я вас не различаю – вы все одинако... Саске повернулся, услышав беглую английскую речь. Косые лучи японского солнца обвели угольно-черные ресницы, оттенили бессонную матовость век, светлые губы чуть улыбнулись. - Ками... – выдохнул Наруто. - Бумага? – осведомился Саске, потягиваясь. Наруто покачал головой. Он в один момент увидел все, что искал – в черных глазах потомка Тэнгу скрывалась память о кодексе чести, о кровавых отблесках и бьющих без промаха мечах, о тонкой поэзии и опавших лепестках сакуры, о чудесных закатах и самой огромной луне, о теплом сакэ и набеленных гейшах, о суровых нравах и крови древних воинов. Наруто нашел свою Японию. Саске увидел – северный ветер, сияющий синим и свободным дальним краем, покорен. - Ка-ра-ме-ру, - сказал Наруто, разглядывая обертку от мятных конфет. Он снова грыз леденцы, на этот раз – сидя за столиком кафе. Саске подтянул к себе учебник, отодвинув вазочку с нежным кремом мороженого. - Хватит жрать, - сказал он по-японски. - Вакаранай, - с деланным равнодушием сказал Наруто. Глаза у него искрились, язык опять терся о салатовую прозрачную капельку конфеты. Саске посмотрел на это безобразие и перевел дыхание. - Порядок слов, - коротко сказал он и подвинул учебник Наруто. – Здесь... – его палец скользнул по строчкам. Наруто на секунду задумался. - Какой бы тебе пример привести... М, вот! Все просто. Порядок слов в японском предложении «I you love». В английском – «I love you». И смутился. Забыв про леденец, уронил его в вазочку с мороженым, суетливо спихнул вазочку в сторону. - Ты сколько здесь еще пробудешь? – спросил Саске. Наруто показал на пальцах – два, и добавил: - Ни сю. - Ни сю кан, - автоматически поправил Саске. - Кан, - согласился Наруто. - Что – кан? - Ни сю кан. - Two weeks... Здесь автор обязан поставить точку. Автор может рассказать о многом – о том, как навсегда прощались в аэропорту, и юный ниндзя сжимал зубы, а потомок Тэнгу смотрел куда-то в сторону, не зная, что сказать. О том, что мечту нужно исполнять, а демон не будет одинок, пока есть северные ветра... Автор может сказать многое – но нужно ли это? Автор и так достаточно побродил по строкам, автор и так видел многое, но последнее слово не за ним. Последнее слово всегда за Наруто и Саске.