Сюрпризы дядюшки Олли

Он с самого начала знал, что это плохая идея, отвратительная идея, глупая идея. Он мог бы понять это уже тогда, когда дядюшка Олли позвонил в три часа ночи и, истерически хихикая, рассказал, что у него для Джеймса есть маленький сюрприз. Сюрпризы от дядюшки Олли никогда не бывали приятными. Разве что клюшки. Клюшки ему нравились, а те, которые дарил дядюшка, будто бы обладали более сильным поражающим эффектом по сравнению с обыкновенными. Однако дела это не отменяло. Сюрпризы дядюшки Олли могли понравиться только такому же чеканутому шизоиду, каким был Оливер Кёркланд. Себя Джеймс ёбнутым на голову искренне не считал. И тем не менее, несмотря на то, что сюрпризы у дядюшки всегда были фееричными, несмотря на эти истерические похихикивания, которые у него случались лишь в особо «странных» случаях, Уильямс встал с кровати, натянул на плечи любимую кожаную куртку и отправился в гости в Англию. Наверное, чуточку сумасшедшим он всё-таки был. Иначе объяснить эту поездку он бы и не смог. Ведь чувствовал задницей – сегодняшний подарок будет охринительно фееричным. Сказать по правде – не прогадал. *** В доме Кёркланда его ждало ОНО. ОНО было ниже Джеймса на полголовы, лицо у него блестело от слёз, а ещё ОНО было одето в миленькую домашнюю футболку и держало в руках плюшевого медведя. *** Поправка – медведь оказался не плюшевым, а настоящим, и звали его Кумадзиро. Что, серьёзно?.. *** Колотить в дверь, стоя на улице, когда на этой самой улице ёбаный холод – удовольствие ниже среднего. Однако Джеймс от этого испытывал странное удовольствие. Он мог оправдываться тем, что хочет поскорее увидеться с любимым дядюшкой, но в глубине души злорадствовал на тему того, что не ему одному этой ночью не удалось поспать. Дверь распахнулась – дядюшка Олли, оказывается, спать и не ложился. На голове у него был синий, со звёздочками, колпак (кажется у него окончательно поехала крыша, - решил для себя Уильямс), а в руках угрожающе поблёскивала волшебная, мать её, палочка. Со звёздочкой на конце. И обсыпающая прихожую блестящей пыльцой. Тут бы Джеймсу развернуться и плюнуть на родственные связи – поехать домой и поберечь и так расшатанные нервы. Он только-только отходил положенный курс к психологу (психолог был шестым по счёту, потому что первые пять не выдержали его откровений о ебанутой семейке), не избивал Стива уже две недели, а при встрече с Францией даже попытался тому улыбнуться. Судя по тому, как шарахнулся от него Джонс (стоявший рядом с Бонфуа), получилось неубедительно. Уильямсу же было насрать. Он не хотел сорвать лечение, ведь это бы означало, что ему снова придётся ходить к мозголомам. А предыдущий, как он слышал, взял отгул на три дня, а после на работу так и не вернулся. Жаль. В общем, лучше бы Джеймсу в тот момент и правда было свалить, но кажется он недооценил масштаб катастрофы. Наверное, ему просто хотелось спать. Ведь его разбудили в два часа ночи, а потом был перелёт в Британию, и в этом блядском самолёте он так и не смог заснуть, потому что в салоне какой-то мудак храпел так, что его не заглушала даже полная мощность наушников. Вместо того, чтобы уйти, он поплёлся следом за дядюшкой Олли, который, повизгивая от восторга, что-то ему рассказывал. Рассказывал он, как выяснилось о Мэттью Уильямсе. Блять. *** Мэттью Уильямс. Ниже на пол головы. С нежным на вид личиком. С блядскими волосами, которые выглядели настолько шикарно, что при их виде возникало непреодолимое желание пропустить их сквозь пальцы, закопаться в них носом и тупо сожрать. А ещё у него были тоненькие ручки и мягкий голос, и как Джеймс не тряс головой, он всё равно не мог избавиться от желания завалить этого хлюпика и сделать так, чтобы этим голосом он выстанывал его имя. «Д-джеймс! О боже, да!... Сильнее~.. Пожалуйстааааа!» - Джеймс? А ещё – они сидели на кухне, и поедали блинчики с кленовым сиропом. С кленовым… что? *** Когда Оливер сказал это в первый раз, Джеймс рассмеялся. Когда сказал во второй – он рассмеялся опять. В третий раз шутка уже не казалась такой смешной. А потом оказалось, что это вовсе не шутка. Хотя Уильямс так и спросил: - Это шутка, да? А дядя Олли ответил: - Нет, мой сладенький. Пока я со всем не разберусь, ему придётся пожить у тебя. Он ведь Канада, верно? Как ты. Только отражение. Твой брат-близнец. Отражение. Брат. И не такой, как Стив или дядя Олли – они имели право так себя называть только потому, что его растили или росли вместе с ним. Мэтт был братом настоящим. Потому что кровь. Потому что плоть. Потому что - Канада. Он посмотрел на Мэттью Уильямса, робко усевшегося на краешке дивана, подогнувшего под себя тоненькие (по сравнению с его) хрупкие ножки, обхватившего бледными руками своего плюшевого медведя. Подумал о его волосах, до которых хотелось прикоснуться. И о голосе, который так сладко произносил его имя. И тупо повторил про себя, но только неверяще, словно не желая в это верить: «брат? Он – мой брат?» Оливер утешающе коснулся его руки, только кончиками пальцев, и во взгляде его так неожиданно сквозило сочувствие и мудрость, что Джеймс сначала даже не поверил, что это его любимый дядюшка, а после долго гадал, не показалось ли ему тогда всё это? Не привиделось? - Джимми. Пойми, я не хотел, чтобы так вышло. Мы ведь совсем другие – отражения для него. И весь этот мир для него как зазеркалье. Я постараюсь вернуть его назад, туда, где его место. И всё будет как прежде. Потом дядюшка Олли превратился в самого себя и визгливо захихикал. - А ещё у него медведь, оказывается, настоящий! Как твой Кумадзиро! Хи-хи-хи! Уильямс облегчённо вздохнул такой перемене, а после его перекосило. Мать его Франция, это что – КУМАДЗИРО? *** Забудьте всё, что Джеймс говорил про Мэттью. Про то, что он тихоня или размазня, и что на вид он был как хрустальная вазочка. Мэтт избил Стива клюшкой, когда тот попытался его завалить. Клюшка – сломалась, а Мэтт потом долго извинялся перед Джонсом, накладывал ему бинты и вправлял нос. А ещё он с робкой улыбкой признался, что не только на льду может впасть в бешенство. Стив рассмеялся и захотел потрепать Мэтта по волосам, но не смог – руку Уильямс сломал ему тоже. В двух местах. А после, как ни в чём не бывало, пригласил их на кухню – есть блинчики. Его всё ещё нужно считать братом? *** А ещё через пару дней дядя Олли сознался, что ни черта не понимает в том, как ему это удалось – вытащить копию из зеркального отражения, и потому он понятия не имеет, как вернуть его обратно. - Мне нужно больше времени, - обиженно пробубнил дядюшка. – А вы пока идите домой! Вы мне мешаете своими заигрываниями! Заигрываниями? Это он о чём?.. *** Джеймс об этом не подумал. Совсем. Никак. Мэттью же это, как оказалось, совершенно не смущало. - Мы ведь братья, - робко улыбнулся он тогда. А Джеймсу судорогой свело лицо от того, что Мэтт посмел так сексуально выглядеть. На самом деле выглядеть он так не хотел. И он реально не имел в виду какого-нибудь пошлого контекста, вроде «мы ведь братья, но я же такой маленький и беззащитный, так что если ты повалишь меня на кровать и как следуешь засадишь мне на всю длину, я не буду сильно сопротивляться, Джимми». Собственно, что никакого двойного дна в его словах нет, он убедился на примере Стива – когда тот на вопрос чего бы ему хотелось на десерт ответил «тебя» и попытался повалить Мэтта на стол. Итог – сломанный нос, рёбра, обе руки и нога. Джеймс сомневался, что Мэтт сможет тем же способом сломать ему парочку костей, но рисковать не хотел. Спать в одной кровати с Мэттью он не хотел тоже. Но проблема была в другом. Кровать у Джеймса была – одна. *** Мэттью сладко пах и пускал слюни на подушку. У него была миленькая розовая пижамка, в разрезе соблазнительно выпирали ключицы, а ещё во сне он закидывал ноги на ноги Джеймса и прижимался к нему всем телом. И он спал. Реально – спал. И ни о чём не подозревал. Джеймс всё ночь не сомкнул глаз и с утра был похож на зомби. *** Так не могло дольше продолжаться, ведь Джеймс хотел спать. Вот только проблема была в том, что когда Мэттью ложился с ним в кровать, думал он не о том, чтобы заснуть, а о том, как бы случайно не трахнуть собственного брата. Близнеца. Младшего. Ведь Джеймс был намного круче и брутальнее, чем Мэтти, а ещё у него на руках бугрились мышцы, а на животе были настоящие кубики пресса. На этих рассуждениях в комнату вошёл Мэтт, сладко зевнул и сонно ему улыбнулся. Вошёл Мэтт. Из душа. С мокрыми волосами и в своей блядоебучей розовой и миленькой пижамке. Джеймс сжал зубы и отчётливо застонал. Блять. А потом Мэтт нахмурился и опустил взгляд. Прямо на неприкрытое кое-что. Потому что Джеймс тоже ходил в душ, и всё ещё не оделся и был голым. Вдвойне блять. …и покраснел. Невинный и сладенький Мэттью Уилльямс, с ангельским голосочком и миленьким личиком, мать его, покраснел. Блять втройне. Джеймс вскочил с кровати. Мэтт – от неё. Джеймс оказался быстрее. Он схватил его за запястье и развернул к себе. Кожа у него была мягкой, и Джим страшно боялся сжать руку чуть сильнее, и оставить на ней синяки. Он вообще боялся, что может сделать Мэтти больно. Он же как… как ромашка там, или одуванчик. Милое безобидное создание. Иногда впадающее в бешенство и избивающее Стива Джонса за то, что тот к нему приставал. Прямо как сейчас Джеймс – к Мэттью. Уильямс сглотнул. А Мэтт положил ему руку на грудь, и с неожиданной силой оттолкнул назад. На кровать. И оседлал. Его – а не кровать. У Джеймса глаза на лоб полезли, когда Мэтт перекинул через него ногу и упёрся руками о его грудь. Потом Мэтти небрежно откинул назад волосы и потёрся своей симпатичной задницей о Джима-младшего. Делал он это с таким развратным выражением лица, что Джеймс сначала оторопел. Никак не мог связать тихоню-Мэттью у себя в голове вот с ЭТИМ блядским взглядом и ярким румянцем на щеках. А потом Уилльямс тихонько простонал его имя (Ааааах, Джееееееймс~…) прямо как в его ёбаных фантазиях, и закусил губу, а в уголках его глаз заблестели слёзы. И заплакал. От стыда. Потому что он на самом деле не такой. Потому что Джеймс ему нравится. Но он понимает, что тот, конечно же, его не хочет, потому что это ужасно. Ведь они вообще-то братья, а братья таким не занимаются. Никогда. Джеймс перевернулся и прижал к кровати Мэтта, целуя его так, будто хотел проглотить. Съесть. Заклеймить. И торопливо принялся стискивать с него пижаму. А Мэтти… Мэтти сладко стонал, даже круче, чем он себе это представлял, и дрожал в его руках. Краснел. Хотел. Штаны куда-то подевались. Похер. Джеймс навалился на Мэтта, дрожащими пальцами стал растягивать его, и лихорадочно целовал эту нежную кожу. Мэттью тихонько постанывал и шептал проклятия вперемешку с французским. Джеймс и не знал, что этот язык может звучать так сексуально. А потом Мэтт оттолкнул его, и они снова вернулись к тому, с чего начинали. Джеймс на кровати, а сверху – он. В исходной позиции, только зацелованный весь, и с засосами по всему телу. А ещё стояк Джеймса упирался в его чёртову задницу. Сексуальную, желанную задницу. Мэттью прикусил губу и медленно начал на него насаживаться. Джеймс смотрел на Мэттью и не мог оторваться от этого восхитительного зрелища. Он боялся, что если отвлечётся, то сорвётся и затрахает Мэтта до потери сознания. А Мэтт ему больше нравился таким – раскрасневшимся, с припухшими губами и взглядом с поволокой желания. И с его членом в своей сексуальной заднице. Он опустился до конца и тяжело задышал. Джеймсу казалось, что если они не будут двигаться – он умрёт. О чём тут же сообщил Мэттью. Мэтт хрипло рассмеялся и сказал развязным тоном нечто невообразимое. Серьёзно – невообразимое. - Тогда я хочу, чтобы ты трахнул меня так, чтобы я не смог завтра встать с кровати. Прямо так и сказал. Правда. Джеймс замер на мгновение. А потом хищно улыбнулся. Его руки легли на бёдра Мэтта и сжали их так, что завтра наверняка на них появятся синяки. Но ему было всё равно. Он начал двигаться… и не останавливался до самого конца. А после конца у них был ещё один раунд. И ещё один. После третьего Джеймс отрубился, потому что хотел спать. А Мэтт… Мэтт устроил свою голову у него на груди и сладко заснул. И всю ночь пускал на него слюни. *** Посскриптум: жили они долго и счастливо. А что случилось в мире, откуда пропал Мэттью, история умалчивает. Конец.