Последний разговор

Канда нервно мерил шагами те пять метров библиотеки, которые не были заставлены стеллажами. Вскинув голову, уцепился взглядом за первую попавшуюся книгу – Э.М.Ремарк «Триумфальная арка». Зло усмехнулся – «Никто не может стать так более далек тебе, как человек, которого ты когда-то любил» - вот, что он из нее вынес. Когда все так стало он и сам не знал. Все ждал, что за этой фальшивой улыбкой, за шутками, подколками, вечным «Юу-у-у-у!» что-то есть, какая-то тайна, глубина. Что все это фарс, что историк на самом деле умеет дышать, любить, верить. Умеет чувствовать боль, в конце концов! Теперь же, в очередной раз скользя взглядом по разноцветным корешкам книг, мечник понимал всю бездонность своих заблуждений. А еще понимал, что чувств нет, невозможно любить пустоту, понимал, что Лави – лишь бесконечный кладезь истории. В голове возник далекий образ. Вот Линали, Уолкер, Комуи в коридоре Черного Ордена, а Лави почти надрывается, орет: - Я говорю правду, но ее не все хотят слышать! Тогда Канда ответил: - Лучше молчи - и все захотят узнать! И книгочей понял, понял тогда, как удержать мечника. Рассказывал тысячи ничего не значащих историй, использовал сотни ненужных слов, дарил десятки дежурных объятий, лишь бы брюнет не догадался. «Ан вот оно как, экий ты сообразительный», - мрачно ухмыльнулся самурай, - «Глупо вышло, сам же подсказал». Наверное, сложно это назвать раскаянием, но приняв решение, Канда, как всегда стремительно, покинул готические своды царства тишины. Пожалуй, время последнего разговора еще не настало, в конце концов, любишь ведь не за что-то, а вопреки всему. Едва хлопнула дверь и шаги темноволосого экзорциста стихли в коридоре, Лави с облегчением вздохнул и вылез из-под стола, заваленного бумагами. Буря миновала. Далеко не глупый ученик историка прекрасно понимал, чем окончится этот разговор, поэтому решил – его не должно быть. «Я не знаю, что предложить тебе, Юу, ты бесконечно прав – у меня за душой ни гроша, мне нечего тебе дать кроме любви, сказать бы «кроме себя», но себя-то нет», - историк прикрыл единственный глаз. Порылся в ворохе ничего не значащих бумаг, сбросил повязку с калечного глаза. «Ты увидел, увидел, ведь так? У меня нет себя, но есть ты, а, значит, не будет последнего разговора».