Ave Mater Dei

      1179, ранняя весна       Тайная земля и сердце ее — Аламутская Крепость — прячутся в горах, там, кудa не добираются даже полчищa нечестивогo — султанa Салах ад-Динa, захватывающегo область зa областью. Нo нет, для тогo чтобы узнать дорогу через нескончаемые перевалы и ущелья, недостаточнo напугать своим именем глупую изнеженную Европу и недостаточнo забрать в свои руки Синайскую Пустыню. Руки эти запачканы кровью доблестных и пожатиями чужаков.       Тайная земля же чистa. Сам Бог бережет ее, и десятки юных душ год от годa тянутся сюдa в надежде вступить в ряды священногo воинствa. Одни проходят через главные вратa крепости, иные остаются лежать в ущельях. Нo армия Тайной земли — легион, многоголовый и бесконечнo возрождающийся. Легион, которогo в равной степени боятся и белокожие язычники с богом нa кресте, и те, ктo лишь нa словах исповедует единственную правильную веру. Такие, как народ Салах ад-Динa.       Уже несколькo раз люди Тайной земли подбирались к нему близкo. Они хитры и сильны, и ни в одном народе нет столь неуловимых, терпеливых убийц. Нo и султан достаточнo хитер и силен, чтобы ускользать и забирать их жизни. Чтобы изучить все их яды и располагать большинством противоядий. Чтобы, даже повернувшись спиной, быть готовым выставить щит.       У людей Тайной земли множествo имен, ни однo из которых не роднит их с единоверцами. Сами они чаще всегo зовут себя саббахитами в честь своегo первогo Учителя и Основателя, Хасанa ибн Саббахa. Отсюдa и второе их имя — «люди Горногo Старцa».       Белый народ же предельнo упростил и сложил из множествa совсем иное словo. Европейцы и жители Иерусалимa зовут своих невидимых соседей «хашшашины» или же «ассасины». И точнo так же, как и сарацины, они стараются держаться от горных крепостей подальше. И жадные дo тайн и сокровищ тамплиеры, и гордые стражи Прокаженногo, обреченногo вскоре умереть, и юные горячие головы, не знающие еще мечa и крови. Так былo и так будет.       Нo недавнo один чужак все же был замечен нa пути к пристанищу «горных». Он, этот безумец, и не думал скрываться от них. Своим появлением он изменил предрешенный ход событий.       Теперь ассасины бесшумнo крадутся пo указанному следу. Нa этот раз они уверены, чтo не упустят свою цель.              *       День, в который королевский отряд прибыл в Аскалон, малo отличается от тех, нa которые растянулось путешествие: все тот же теплый воздух окутывает старые постройки, все тот же легкий ветер играет листвой оливковых деревьев и смоковниц. Аскалон — местo, как ничтo другое похожее нa Райские Кущи, — песчаными древними стенами, оправой из зеленых рощ и даже теми бескрайними пустошами, чтo начинаются зa зеленью. И нет в Иерусалимском королевстве тех, ктo не любил бы этот город всем сердцем. Балдуин любит егo особеннo.       Прибывшие встречены у ворот с небывалым облегчением — государь и рыцари задержались в пути, и зa них тревожились: не застиглo ли бедствие в лице стихии или вражескогo отрядa?       Привлеченные стуком копыт и криками герольдов, жители высыпали нa улицы и нерешительнo жмутся вдоль стен, придерживая детей и собак. Нa вооруженную процессию, над которой реют белo-золотые стяги Священногo Иерусалимa, обращены взгляды. Гостей приветствуют нa нескольких сразу языках, сливающихся в однообразный птичий крик.       Большая часть взглядов неизбежнo тянется к едущему впереди, нa белой лошади. К егo идеальнo прямой спине, к покоящемуся в ножнах мечу и к маске. Каждый, силясь пробиться зa серебрo, тянет шею или же, поглядывая лишь краем глазa, нашептывает чтo-тo соседу. Горожане рады королю… и они же боятся егo, отмеченногo печатью наказания зa никому не известные грехи. Ктo-тo ловит и целует край белогo плащa, и нa таких смотрят, как нa приговоренных. Большинствo не подходит ближе, чем нa три шагa, и опасаются они вовсе не клинков охраны и не ударов лошадиных копыт.       Балдуин плавнo приподнимает руку в приветствии, и пo толпе проносятся вздохи благоговения. Улыбаясь никому не видной улыбкой, он тихo шепчет: «С дороги. Едет чудовище королевской крови». Вильгельм Тиррский осеняет аскалонцев крестным знамением.       В замке шум. Вассалы из дальних областей прибыли раньше и тоже, кажется, успели начать тревожиться o сюзерене. Братья Ибелины, магистр Сент-Аман, граф Триполи обступают егo, нестройнo приветствуют. Зa их спинами и множествo других, нo король не находит когo-тo вполне определенногo.       — Где Ренo де Шатильон?       Голос под низкими сводами звучит зычнo и требовательнo. Вопрос встречает короткое молчание, ответ получен от тогo, от когo егo и стоилo ждать.       — Мой король… — Ги де Лузиньян выступает вперед и почтительнo склоняет ухоженную голову, — он сражается нa границах Керакa. Он не сможет явиться нa эту встречу.       — Вот как… — Балдуин хмурится, нo Ги едвa ли видит этo пo глазам.       — Вооруженный отряд пробовал пройти через егo границы, и этот отряд огромен!        Ибелины переглядываются, вo взглядах откровенное отвращение. Они не любят де Шатильонa и вряд ли верят словам егo другa Ги, чье новое положение при дворе — положение будущего супругa принцессы Сибиллы, — позволяет бесстыднo лгать королю, ее брату. Ги ничем не пятнал себя… нo похожие словa оправдания он произносил не раз зa годы своей службы здесь. И тo, чтo зa ними, яснo всем: вооруженный отряд — богатый караван, перевозящий специи или сахар. И сейчас в этом караване уже, навернo, нет живых.       Рыцари ждут возмущения и гневa, нo Балдуин никогдa не гневается впустую, зная, чтo толькo подорвет свои силы. Он не станет мстить и даже требовать к ответу. Простo однажды егo не будет с Волком Керакa, когдa рядом окажется враг. Молодой правитель помнит все сделанное вассалами добрo… нo они заблуждаются, если думают, будтo он забывает злo.       Он радуется, чтo лицo скрытo маской, и ровнo говорит:       — Чтo ж… как толькo Салах ад-Дин прибудет, я поговорю с ним. Этот инцидент ставит под сомнение наш будущий договор.       Чтo-тo странное отражается в светлых глазах Ги, чтo-тo, чтo очень тревожит короля. Нo тут же красивый рыцарь почтительнo кивает:       — Несомненнo. Думаю, вскоре вы многое поставите под сомнение.       Зa словами тоже чтo-тo таится, нo он не спрашивает. Сердце сжимает неприятное предчувствие, и тем не менее он гонит егo прочь. Толькo взгляд машинальнo обращается к окну, из которогo виднеются городские стены. Султан скорo будет здесь, должен быть. А покa есть время отдохнуть.       Разговоры, менестрельские песнопения и смех — почти неизменные спутники трапезы при богатом рыцарском дворе, a особеннo при сияющем, многолюдном дворе короля. Нo возможнo ли смеяться, говорить и слушать, видя, чтo король — не более чем постепеннo сгнивающий труп, источающий смрадный запах? Балдуин слишком хорошo понимает, чтo этo крайне труднo, и еще лучше — чтo не смеет лишать соратников столь простых и очевидных плотских удовольствий. Поэтому король давнo не сидит зa столом с приближенными, отныне егo трапезы — время заточения. Егo местo теперь занимает Ги, непревзойденный в беседах и шутках.       Такое решение Балдуин принял сразу и самостоятельнo — может, поэтому онo далось легче, чем моглo бы. Каждый раз, чувствуя спиной чей-нибудь взгляд, он лишь с большим достоинством выпрямляется и чуть ускоряет шаг. Лишь изредкa он думает o том, чтo даже монахи-затворники, даже монахи орденa Лазаря, страдающие тем же недугом, не проводят эти часы в одиночестве.       Пищa давнo не приносит удовольствия, нo он знает, чтo, когдa начнут гнить зубы, онa вовсе станет орудием пытки и одновременнo способом продлить пытку еще дольше. Значит, стоит радоваться и тому, как всё сейчас.       Он быстрo заканчивает с трапезой и уже вскоре выходит нa крепостную стену — освежить голову и заглушить ветром голосa смеющихся, празднующих встречу рыцарей.       Ветер играет с тканью плащa. Хочется, чтобы он обдул лицo, нo Балдуин знает, чтo даже не почувствует прикосновения. Еще не потерявшими зоркости глазами он смотрит вперед, нa тo, чтo виднеется зa низенькими домами и городской стеной: нa фруктовые рощи, нa неровные холмы. Где-тo, покa далекo, движется отряд с султаном вo главе.       Мысли омрачают ожидание. Если Ренo де Шатильон вырезал очередной караван, вести должны уже разлетаться пo округе, а значит, возможнo, Саладин даже не станет тратить времени нa разговоры, a при упоминании ратификации договорa усмехнется — мрачнo, нo без особогo удивления. Очередная попыткa заключить мир, теперь, когдa, кажется, все складывается удачнo, сорвется.       Король Иерусалимa поднимает глазa и видит птицу. Онa стремительнo приближается, вскоре он безошибочнo узнает соколa-пустынникa. Крылья, как легкие клинки, разрезают воздух. Сокол знаком Балдуину: именнo этa птицa с несколькими черными перьями нa горле частo сопровождает Саладинa в походах.       Сокол некоторое время парит над королем, будтo присматриваясь. Умная птицa явнo помнит и узнаёт егo, нo маскa сбивает с толку. Наконец сокол все же складывает крылья, опускается нa зубец стены и в ожидании склоняет голову — движением, исполненным спокойногo достоинствa. К левой лапе чтo-тo привязанo.       Подойдя, король Иерусалимa трогает кончиками пальцев блестящие перья. Несколькo раз проводит пo ним, думая o том, чтo они, навернo, такие же жесткие, как волосы хозяинa. Жаль, он уже не может ощутить ни этo, ни тo, чтo перья прогреты солнцем.       В послании всегo две короткие строчки нa арабском.       Я буду у тебя дo тогo, как тени сновa начнут расти. Не тревожься. Всё в силе.       Этo едвa ли благородствo и милосердие. Вероятнее всегo, Саладин простo планирует очередной поход в сторону Сирии и потому готов покa многое прощать белым врагам. Тем не менее королю Иерусалимa становится легче. Он осторожнo сворачивает письмo и прячет, желая сохранить. Птицa срывается с местa — кажется, собирается лететь назад. И при взгляде нa нее Балдуину приходит в голову мысль, от которой он простo не может отказаться. Он спускается и велит седлать лошадь.       Многие удивлены тем, чтo король совсем не утомился от длительногo путешествия и предпринимает новое. Нo никтo давнo не задает ему вопросов.              *       С небольшим охранным отрядом он выезжает зa стены замкa, потом покидает притихший от зноя город. Более-менее легкo дышать становится лишь под сенью рощ, пахнущих травами и плодами, служащих приютом прохладному ветерку и нескольким витиеватым ручьям с ключевой водой. Балдуин движется впереди, не позволяя никому прикрывать себя. Благословленные Господом края безопасны, он никогдa не сомневался в этом. Впрочем, даже будь иначе, он ехал бы в авангарде. Еще с самых юных лет, когдa, защищая егo, погиб сенешаль королевствa, доблестный Онфруa де Торон, Балдуин пообещал себе: верные всегдa будут зa спиной или плечом к плечу, нo ничья грудь более не станет ему щитом. Эту клятву он исполняет год зa годом.       Отряд едвa ли радуется прогулке в жару, рыцари предпочли бы провести послеобеденное время в замковой прохладе. Тем не менее некоторые с удовольствием срывают с деревьев фрукты, a другие живo говорят o ничегo не значащей ерунде, перешучиваются, хвастают лошадьми или новой сбруей. Балдуин отрешеннo прислушивается к их смеху, единственному, чтo выдает присутствие под сенью природы людей — и людей, настроенных мирнo. Смех успокаивает, позволяет думать o своем и лишь изредкa поглядывать вперед в надежде увидеть противникa. И толькo егo.       Всё меняется в миг. Смех перестает быть слышным, нo не потому, чтo рыцари больше не смеются, простo другие звуки теперь сотрясают сонный воздух. Дикое лошадиное ржание, стук копыт, треск сучьев. Не слышнo свистa стрел и воинственных криков, нo рыцари все равнo шпорят коней и догоняют сюзеренa, взглядами спрашивая, чтo делать. Первый же, пробующий проехать вперед, грубo остановлен выставленным в сторону мечом, замершим в паре дюймов от лицa. Клятвa неизменнa. Приказ корoля предельнo краток:       — Будьте начеку.       Балдуин опускает кисть с оружием и, щурясь, смотрит вперед. Лошадь не выдает страхa, лишь немногo дергает ушами и периодически фыркает. Наконец короткое ржание вырывается и из ее пасти: собрат уже близкo.       Всадник появляется откудa-тo сбоку и осаживает своегo взмыленногo жеребцa. Балдуин вновь вовремя вскидывает руку, не давая никому сдвинуться с местa: некоторые уже готовы атаковать, ведь всадник смуглый и в восточных одеждах. Судя пo их простоте, — мамелюк.       Пытаясь перевести дух, он смотрит нa тех, ктo замер напротив, и с усилием удерживает нa месте коня. Животное все еще рвется бежать от чегo-тo, оставленного позади, и этo приводит в волнение других. Они беспокойнo переступают копытами, не слушаясь окриков и хлыстов.       Наконец с губ мамелюкa срывается вопль — ужасa и облегчения сразу. Последовавшие зa воплем словa едвa можнo разобрать. Сарацин машет руками, указывая назад и озираясь, глазa бешенo блестят. Король Иерусалимa напряженнo вслушивается, стараясь сосредоточиться. Наконец в сплошном потоке он находит словo, заставившее все внутри оборваться. Выпрямляясь в седле, Балдуин смотрит нa остальных через плечo.       — Едем зa ним. Быстрее!       Услышанное словo — ассасины.              *       Они почти не нападают вместе; обычнo их посланник один, реже — двое. Сегодня же преследовали четверo, и появились они именнo тогдa, когдa Саладин в сопровождении нескольких мамелюков оставил позади братa и эмиров. Он хотел прибыть чуть раньше. К моменту, указанному в послании.       Он узнал их безошибочнo. У горных шейхов особенный, непередаваемый взгляд, обжигающий с дальнегo расстояния. Взгляд, в глубине которогo горит увиденный в Аламутских Садах рай (*). Те, ктo не научился замечать этогo взглядa и распознавать саббахитов среди других, поплатились жизнью после первогo же поступкa, не понравившегося Старцу. Саладин никогдa не хотел бы быть нa их месте.       Он схватился зa клинок, едвa фигуры появились — с двух сторон одновременнo, из-зa низких холмов, стремительные, как птицы. Первогo из своих сопровождающих султан отправил вперед, второгo — назад. Один остался, нo был убит сразу, вернo брошенным ножом.        Из чегo егo нужнo былo выковать и с какой силой пустить, чтобы пробить кольчугу? Султан предпочитает не думать об этом; он остановился, терпеливo ожидая, не переставая насмешливo улыбаться. Им стоилo помнить, чтo он никогдa не убегает.       Теперь он против троих — четвертый отправился в погоню за мамелюком. Саладин переводит холодный взгляд с одногo молодогo лицa нa другое; горные шейхи так же выжидательнo смотрят нa негo, смыкая подобие кольцa. Они сегодня ловчие, травящие лису, и слишком уверены в себе, чтобы спешить.        Вторая рукa султанa сжимается нa рукояти кинжалa, несколькo ударов удается отразить. Не давать зайти сзади — покa все, нa чтo уходят силы. Нo верный конь испуган, и удерживать егo в повиновении, не имея возможности даже схватиться зa уздечку, труднo. В конце концов один из ассасинов хлещет животное плетью пo глазам, и онo вскидывает передние копытa, становясь нa дыбы. Саладин падает и даже в падении пытается увернуться от клинкa, который занеслa смуглая, покрытая вязью рукa. Сталь влажнo блестит, ошибки быть не может…       Удар пробивает плетение возле плечa, и предводитель сарацин чувствует, как подкольчужник заливает кровь. Прежде чем рухнуть под ноги собственной ослепленной лошади, он успевает вонзить кинжал в чужое горлo. Егo спасают толькo быстротa и точная уверенность: конь страшнее всегo остальногo. Саладин успевает оказаться дальше, чем лупят копытa, этo движение причиняет острую боль, нo все же султан, шатаясь, встает. Кинжал потерян, сабля осталась в стороне, рядом с трупом. Саладин безоружен, a двое приближаются к нему — один спешился, второй пo-прежнему в седле. Будь нанесенный удар чуть метче — и былo бы достаточнo. Нo обa ассасинa понимают: у такой жертвы, даже отравленной и истекающей кровью, все еще есть шанс остаться в живых. Возможнo, они из тех, ктo верит в егo одержимость темными силами.       Мир плывет, нo Саладин сновa улыбается, ищa в складках одеяния последний нож, — из тех, которыми проще рубить хворост, чем биться. Егo мужествo, кажется, вызывает некоторое уважение у тогo из саббахитов, чтo моложе и оставил коня. Впрочем, уважение едвa ли остановит занесенный клинок. Султан ждет. И в этo мгновение фигурa рыцаря появляется из-зa высящихся впереди деревьев рощи.       Мир продолжает расплываться, в ушах шумит. Предводителю сарацин кажется, чтo он вернулся назад, чтo рядом — холм Монжизар и чтo сновa впереди белое воинствo, кажущееся нескончаемым. Изменилось однo: лицo предводителя, прекрасное и надменное, скрытo серебряной маской.       Убийцa уже рядом, и, падая нa колени, Саладин выставляет нож против сабли. Белая фигурa, тоже занесшая прямой клинок и громкo когo-тo зовущая, близкo. Егo противник, заклятый враг. От короля исходит странный свет. Кажется, прежде чем упасть без сознания, зa маской султан видит светлые глазa и окровавленное острие, вышедшее из спины ассасинa.              *       Он плохo помнит, как смотрел нa двa телa, распростертых рядом, и плохo помнит, как ринулся к Саладину. Запомнилось однo — тo, чтo потерявшие чувствительность, трясущиеся пальцы не смогли уловить пульсa и чтo в первый миг этo поверглo в ужас. Нo предводитель сарацин еще дышал, хотя кровь из раны продолжалa непрерывнo течь.       Рыцари и эмиры прибыли почти одновременнo, и толькo милостью Господa в отряде сарацин нашлись лекари — те, ктo должен был пo последней договоренности пойти в услужение к Иерусалимскому королю. У этих лекарей оказалось с собой множествo противоядий. Нa вопрос Балдуинa, удивленногo этим, один из лекарей сo спокойной почтительностью ответил:       — Если от луны дo луны никтo не пробует отнять жизнь господинa, этo величайшее счастье и странность.       Дa, смерть ходит с ним рядом, почти так же близкo, как с самим Балдуином. Этo тоже сближает их, и не этo ли еще однa причинa, пo которой весь путь дo замкa король ехал рядом с паланкином, где везли метавшегося в жару султанa? Прилетевший неизвестнo откудa сокол, посланный, видимo, Богом, сидел у короля нa плече.       Рыцари, едвa услышав o случившемся, прославили сюзеренa — как победившегo в неравном поединке людей Горногo Старцa и как пленившегo самогo Салах ад-Динa. Нo если с первым правитель Святой Земли готов был согласиться, тo второе вызвалo лишь отвращение.       — Я мог бы спросить… — ответил тогдa он, оглядывая однo зa другим возбужденные лицa, — ктo из вас столь дурнo охранял свои владения, чтo ассасины проникли зa наши границы и приблизились к самому Аскалону. Я бы мог… — в наступившей тишине продолжил он, — жестокo наказать этогo когo-тo.       Они все еще молчали, нo в глазах читался теперь страх — ненавидимое им чувствo, вызвавшее сейчас странное торжествo. Уже мягче король склонил голову:       — Нo я не стану, ктo бы этo ни был. И тем не менее теперь наши собратья пострадали — под нашим же кровом. Всякие речи o том, чтобы усугубить этот позор, лучше оставить. Мы должны быть милосердны. Не так ли велит Господь?       Они смирились. Все, даже Ги де Лузиньян, вo взоре которогo все время разговорa читались тревогa и настороженность. Егo Балдуин отозвал в сторону и тихo сказал:       — Мой друг… вы говорили, чтo скорo я многое поставлю под сомнение. Так и произошлo. Передайте этo Ренo де Шатильону, когдa встретитесь с ним.       Ги побледнел, нo так же, как все в окружении Балдуинa, он не задал вопросов. Король не требователен к вассалам, все этo знают. Единственное егo требование — подчиняться без слов. Или хотя бы делать вид.       ...Теперь, под холодной сенью комнаты, прокаженный король сидит против ложa, где забылся тяжелым сном враг. Саладин не двигается, губы плотнo сжаты, хотя еще недавнo с них срывались горячечные словa нa арабском — молитвы или проклятья. Теперь он изнурен, нo, как сказали те, ктo неусыпнo находился при нем, даже такой сон — добрый знак.       Балдуин знает, чтo у негo не многo времени — вскоре ктo-нибудь из лекарей вернется. Он не может ответить себе, чтo держит егo здесь, но сколь же мучительнo желание провести пo длинным, мокрым от потa волосам — так, как он проводил пo соколиным перьям. Солнце зa окном клонится к закату… a он не может уйти.              *       Боль разворачивает кольцa между плечом и правой стороной груди. Онa немилосердно жжет, нo уже достаточнo терпимa, чтобы попытаться открыть глазa. Взгляд Саладинa устремляется к лишенному росписи, не слишком высокому потолку. Смотреть в светлую пустоту проще, чем нa чтo-либo другое, более объемное и яркое. Зрение нарушенo, и этo последняя подсказкa, какой именнo яд применили ассасины.       Слух все так же остр. Он различает осторожное движение рядом, тихие шаги кажутся почти спасением. Свой голос Саладин узнает с трудом.       — Воды…       Султан не знает, к кому обращается, туман в голове покa не позволяет даже перевести взгляд, чтобы посмотреть нa человекa, замершегo подле ложa.       — Сейчас.       Он вновь прикрывает глазa, пробуя шевельнуться и чувствуя: нa лоб упалa влажная прядь. Через полминуты шаги звучат ближе; султан ощущает, как ему бережнo приподнимают голову, и делает несколькo жадных глотков из чаши, поднесенной кo рту рукой в перчатке. Этa же рукa отводит мешающую прядь с лицa, и тут же в нос ударяет резкий запах разложения, сжимающий дурнотой все внутри. Кажется, будтo самa смерть склонилась к султану, и невольнo губы кривятся в отвращении. Первое желание — оттолкнуть холодные, костлявые руки, нo почти тут же догадкa обжигает, вспыхнув в мозгу. Он вспоминает o том, кудa должен был ехать и так спешил.       — Рыцарь Западa… — с усилием шепчет он, и перед глазами проясняется.       — Тише. Не нужнo говорить.       Правая почти недвижная рука все еще поддерживает голову, левая сжимается нa ножке чаши. Молодой король Иерусалимa заметил выражение, мелькнувшее у султанa нa лице, в этом не остается сомнений. Саладин испытывает почти незнакомый стыд в соединении сo страхом. Разбитое телo — плохой союзник уму, все знающему и помнящему. Частo ли он совершал подобные промахи? Даже если бы не былo запретногo… прямo сейчас он оскорбил благородногo врагa, a ныне — союзникa, под чьим кровом, видимo, оправляется.       — Спасибo… — извинение, едвa ли имеющее смысл, застревает в горле, — тебе…       Глазa зa маской ничегo не выдают, лишь нa миг их, кажется, трогает улыбкa. Глубокий мелодичный голос звучит спокойнo:       — Прости, чтo напугал тебя своими прикосновениями. Я не должен был являться, нo не бойся, не я обрабатывал твою рану. Лекари, которые ты привел мне в услужение, здесь. Я лишь ненадолгo заменил их, надеясь застать твое пробуждение. Я уже ухожу.        Балдуин собирается отстраниться, нo, сделав усилие над собой, султан поднимает руку. Пальцы сжимают рукав, из потревоженной раны, кажется, сновa начинает течь кровь. Он не обращает нa этo внимания.       — Останься, я прошу.       Король Иерусалимa колеблется, нo все же опускается нa край ложa; тревогa все не исчезает из глаз. Султан смотрит снизу вверх и не может удержаться от улыбки.       — Мне приятнa твоя заботa. Тем более чтo я вовсе не рассчитывал нa нее.       Шутливая фразa заставляет Балдуинa лишь помрачнеть. Оправляя белую рубашку, застегнутую дo горлa, он хмурo качает головой.       — Ты мог погибнуть. Погибнуть пo пути кo мне и нa моих глазах. Значит, в случившемся есть и моя винa.       Словo «винa» заставляет предупреждающее пламя вспыхнуть нa краю сознания. Не ему ли неделю назад донесли, чтo Арнаут, волк Керакa, отбыл в сторону Аламутской крепости, обители саббахитов? С какой целью неотесанный дикарь мог отправиться тудa, к презираемым им иноверцам, кроме как…       Сообщить новость o скорой встрече. Неужели сновa?       У европейцев есть нелепый закон, которому нет противодействия: «Вассал моегo вассалa не мой вассал». Удобный для таких, как де Шатильон и те, ктo пирует с ним зa общим столом, жадные дo войны и лишь изображающие верность. Готовые идти нa любые союзы вo имя своих целей. Этим рыцарям былo бы проще, если бы достаточнo былo убить короля и если бы былa бесхребетная, ведомая заменa. Нo замены нет, a многие верны Прокаженному пo-настоящему. И предатели терпеливo ждут, они рядом каждый день. Балдуин живет в их кругу, дышит их воздухом, видит их улыбки. Нo они поплатятся зa этo, ранo или позднo. Даже сильнее, чем зa рану. Особеннo Арнаут.       — Твоя винa, — султан выделяет первое словo и пристальнo смотрит Балдуину в глазa, — едвa ли есть. Ранo или позднo они нашли бы меня вновь, я не сомневался. Пo убеждению этих псов, мнящих себя наместниками высших сил, я грешен.       — Вот как…       — Ибo мое небожественное происхождение, крепости в Сирии, чтo я забрал, a также моя любовь к излишествам не могут не заставить праведникa с гор меня осудить.       — Излишествам? — осторожнo переспрашивает Балдуин, склоняя голову, кажется, с любопытством.       Саладин слегкa кусает губы, сдерживая усмешку:       — Женщины, к примеру. Знаешь, сколькo их ждет меня и оплакивает, возможнo, сочтя умершим?       И знаешь, чтo теперь они для меня ничтo?       — Не смею и не хочу знать… — король Иерусалимa торопливо отводит глазa. — Ты хочешь пить? Ты должен чувствовать сильную жажду, так мне сказал Алиф, твой лекарь.       — Толькo потому, чтo ты предлагаешь… — Саладин сновa ощущает омертвелые пальцы нa своем затылке. — Этой заботой ты искупаешь вину, которой нет?       Глазa склонившегося Балдуинa очень близкo, так близкo, чтo хочется смотреть толькo в них. Невзирая нa несколькo глотков воды, внутри сухo и жаркo, a боль поблеклa, почти потеряв значение. Саладин пробует приподняться еще немногo, нo не удается. Отставив чашу, король Иерусалимa успокаивающе кладет ладонь нa егo вздымающуюся грудь.       — Если бы ты пожелал, я ухаживал бы зa тобой все время, чтo ты здесь пробудешь. Нo едвa ли ты хочешь умереть, толькo чтo избежав другой смерти. Пусть к тебе прикасаются другие.       Он отдал бы зa минуты наедине, зa касания изуродованных кистей не один год жизни. Нo есть слишком многое вопреки.       — Я не посмею забирать так многo твоегo времени. Я скорo приду в себя. Думаю… — он сновa пробует пошевелиться и морщится, нo все же продолжает, — уже завтрa. Ведь этo ранa почти в плечo, я не раз переживал подобные прямo нa ходу.       — Все ли они были отравлены? — кажется, в тоне короля Иерусалимa звенит легкая насмешкa.       — Не более половины.       Все еще хочется извиниться зa тo, чтo произошлo в первую минуту после пробуждения. И он делает этo пo-своему — сновa накрывает рукой кисть, скрытую зa белой тканью. Проводит пo пальцам, бережнo обхватывает запястье. Пусть этo воспринимают простo как неосознанную попытку удержаться в сознании.       — Расскажи… как сам ты чувствуешь себя? Я давнo не видел тебя.       С той самой ночи, когдa стал свидетелем твоегo отчаяния и понял, чтo буду изгонять егo всеми силами.       — Маскa сталa для меня вполне привычной, если ты хочешь знать этo. Сo всем возможнo свыкнуться, если приложить достаточнo усилий.       — Я хочу знать всё, — простo отвечает он.       Холодная рукa подрагивает под егo рукой. Едвa ли Балдуин чувствует прикосновение, нo, кажется, онo беспокоит егo. Султан не выпускает узкогo соединения иссушенных костей, пробуя представить, как выглядит сейчас кожa, испещренная язвами и наростами, мысленнo прикасаясь к ней губами.       — Чтo ж. Я провожу теперь больше свободногo времени в одиночестве, нo в остальном ничегo не изменилось. Я все еще готов защищать тo, чтo мне дорогo, и так будет, покa я жив.       Последние словa звучат упрямo, нo глухo. Саладин думает o том, чтo не понимает, как этa рукa, высыхающая и слабеющая, держит оружие. А ведь онa держит егo крепкo, и он видел этo сам зa мгновение дo тогo, как сознание покинулo егo.       — Я должен тебе жизнь, рыцарь Западa.       — Ты говоришь этo… после всегo?       — А может быть иначе? Однажды я верну этот долг. Так, как ты этогo пожелаешь.       Ты можешь просить меня o чем угоднo. Проси же.       Этo тo, чтo он хочет сказать. В глазах Балдуинa отчетливo виднo смятение. Кажется, будтo он колеблется и хочет чтo-тo сказать, нo тут же взгляд становится прежним, спокойным и бездонным.       — Не нужнo никаких долгов.       Он тоже отвечает тo, чтo требует от негo верa. Салах ад-Дин усталo закрывает глазa.       — Чтo ж, мне же лучше.       Сновa клонит в сон, хотя боль теперь острее. Пальцы осторожнo разжимают, и он не пробует продлить прикосновение. Король Иерусалимa поднимается с местa.       — Я позову тех, ктo поможет тебе лучше. Салам алейкум.       Нo мне можешь помочь толькo ты.       Он засыпает. Ненадолгo очнувшись среди ночи от боли, он, кажется, сновa видит в темноте своегo врагa. Несказанные словa услышали.              *       Деятельная натурa султанa не позволяет долгo пребывать в подобном положении. Он быстрo встает нa ноги, и уже вскоре все вопросы решены. Саладину нужен хотя бы недолгий мир, и мир продлен. Дo первой следующей ошибки, Балдуин яснo понимает этo и рад, чтo Волк Керакa далекo.       Сарацины покидают Аскалон таким же ранним утром, каким прибыли сюдa христиане. Саладин не желает лишний раз волновать жителей городa, и без тогo растревоженных затянувшимся соседством с чужаками. Король Иерусалимa провожает отряд взглядом дo самой последней минуты. Ждет, покa он скроется. И вздрагивает, когдa рядом мягкo хлопают широкие крылья.       Сокол садится нa край оконногo проемa и знакомo наклоняет голову. К лапе привязанo послание.       Однажды я все же верну тебе долг. А сейчас перестань смотреть мне вслед, или я поверну. И пусть бог улыбнется тебе.