В чужой власти

      - Два идиота, - ворчит Аомине, проводя ладонью по темным волосам, и чувствует осуждающий взгляд Куроко. Правда, Дайки сам не понимает, кого имеет в виду, называя идиотами. В теории все просто, а на практике – как посмотреть.       Наверное, это странно, вот так, после разрыва приятельских отношений; после брошенного на площадке вызова; после поединка, обозначившегося пустым триумфом для одного и горечью поражения для другого, сидеть в комнате Аомине и разговаривать, будто ничего этого не случалось.       Однако между ними все же прощупывается отчужденность, что тревожно трещит тонким льдом под ногами при каждой попытке сделать шаг навстречу друг другу. Невозможно вести себя, как раньше, оба чувствуют невидимую преграду, обойти которую не могут.       Но.       Будто они возвратились назад, пусть и дураку понятно, что подобное невозможно: прошлое, банально, не вернуть, а дружба, некогда давшая трещину, прежней никогда не станет.       Потому что Аомине, что Куроко считают подобное стечение обстоятельств, если не странным, то точно неожиданным.       За окном стеной льет дождь, отбивая однообразный ритм по стеклу. Собственно, именно дождь сегодня свел их снова, после игры, которая, наверное, должна была развести в противоположных направлениях еще сильнее.       Может, Аомине и стоило пройти мимо, в очередной раз ставя точку на прошлом, но она, впрочем, уже обернулась многоточием.       Сделать вид, будто не заметил Куроко, который брел по улице и не обращал внимания ни на редких прохожих, ни на жалящий дождь, не получилось. Дайки никогда не считал себя мягкосердечным, не имел обыкновения оглядываться назад и совершенно не умел оправдываться. Вот только потерянный, даже жалкий вид Тецу, вымокшего до нитки, заставил откинуть в сторону принципиальные разногласия и вспомнить о том, что Аомине пусть и не старался забыть, но определенно желал выкинуть из головы. Слишком несущественным все показалось, стоило только подумать, что Куроко нужна была помощь, о которой он никогда бы не попросил.       Это на площадке они были соперниками, непримиримыми в своих убеждениях, а в повседневности их уже не связывало абсолютно ничего. Чем не резон не проходить мимо? Пусть им, казалось бы, и во времена средней школы не о чем было разговаривать, кроме баскетбола, но Аомине вовсе не просил Тецую исчезать из его жизни. Тот сам решил со свойственным ему упрямством что-то доказать, выписав странную, мудреную формулу для просто во всех отношениях игры. Впрочем, Куроко никогда не отличался излишней словоохотливостью, как и Дайки желанием это дело исправить, что не мешало им довольно хорошо ладить, вызывая подначивания со стороны остальной команды . Аомине привязался к Тецуе и лишь после понял, насколько сильно. Тот тоже дорожил их дружбой, но кое-кто невольно разорвал связующие их нити, пусть и сильно порезав о них пальцы.       Потому Дайки и слушать не стал вялые возражения Тецу, притащил того домой, где снова было пусто по причине очередной командировки родителей, заставил принять ванну и переодеться в свою, хоть и большую для Куроко, но сухую одежду. От ужина Тецуя отказался, то ли опасаясь стеснить Дайки сильнее, то ли лишившись аппетита из-за произошедшего пару часов назад.       Как выяснилось, Кагами отказался от пасов Куроко после поражения Сейрин академии Тоо.       Тецу пересказывал их разговор без намека на какие-либо эмоции, не разбрасываясь обвинениями и не делая выводов, тем не менее, Дайки слышал укор. И даже не Кагами, а себе. Не он ли когда-то поступил аналогично?       Тем не менее, во влажном воздухе словно застыли невысказанные слова, Дайки чувствует, как они буквально давят на плечи невидимым грузом вины.       И теперь Тецуя, слегка сгорбившись, сидит на кровати Аомине. Он, кажется, и сам не понимает, что здесь делает, но признавать ложность убеждений, за которые теперь и противостоит Поколению Чудес, точно не собирается. Действительно, мысленно усмехается Аомине, не его вина, что этот Кагами оказался слишком слаб, не сумев ничего толком противопоставить Дайки.       Аомине честно старается уважать чужой выбор, но внутри противно саднит обида: как Куроко мог выбрать себе такой новый свет? Впрочем, как он вообще мог его выбрать? Потому, наверное, лично раздавить Кагами в игре, указать на его законное место слабейшего в цепочке и ткнуть носом в бессилие стало для Дайки делом принципа. Он виноват в том, что Куроко сейчас паршиво, но иначе было нельзя.       Да, он чертов эгоист, но хотя бы пытается быть честным в своих чувствах, пусть и наедине с самим собой. Если бы о том узнала Момои, то она наверняка бы заявила, что Дай-чан ведет себя, как ребенок, который отказался от игрушки, но вновь заинтересовался ей, когда ту подобрал кто-то другой.       Только потеряв, понимаешь истинную цену вещей.       Так было с игрой в баскетбол, которую у него отняли безвольные и слабые соперники, так произошло и с Куроко, которого он некогда оттолкнул сам.       И нельзя отрицать, что Кагами определенно напоминает самого Аомине. Факт замены, причем, далеко не равнозначной, едва ли не унизительной, раздражает еще больше.       Меж тем, пауза затягивается, перерастая в хрупкую неловкость.       - Я, наверное, пойду, - Куроко намеревается подняться, но его быстро осаждают:       - Куда? – насмешливо интересуется Дайки, вскидывая вверх бровь. – Твоя одежда еще не высохла. В таком виде пойдешь? – он кивает на мешковатую футболку и шорты, в которых Тецу буквально тонет. Впрочем, с Куроко с его незаметностью станется пройтись по улице и так, но Аомине не хочется его отпускать. Только облечь в слова свою просьбу отчего-то не может.       Дайки встает с места и направляется к Куроко, садится рядом, кладя ладонь тому на плечо. Ни слова не говорит, но Тецу прекрасно понимает, что его просят остаться, словно Аомине не желает, чтобы их временное перемирие подошло к концу. Определенно, стоит Тецуе уйти, и все снова станет как прежде. Разве что у Куроко опять не будет его света, который, ярко вспыхнув, в очередной раз обжег ладони и рассыпался потухшими искрами.       Но кто собирается его отпускать просто так?       Дайки не имеет право на слабость, обращенную в пустоту несбыточных, пустых надежд. Если расставлять точки, то сейчас. Куроко ведь все равно уйдет, и Аомине четко осознает, что только от него зависит, вернется ли Тецуя. Уже утраченное потерять снова невозможно, фатальная ошибка уже совершена, жалеть о ней не имеет смысла.       Краем глаза Куроко улавливает движение, поворачивает голову к Дайки и прежде, чем осознает, что происходит, чувствует прикосновение чужих губ к своим. Оно лишено стыдливой неловкой угловатости.       Но Аомине не требует ответа на свой поцелуй.       Пока что.       Дайки терпеть не может полумер и полутонов, но иногда вынужден с ними мириться.       Если Куроко и удивлен, впрочем, он наверняка удивлен, то по своему обыкновению попытается сохранить лицо. Аомине усмехается ему в губы, думая, что тот сейчас точно выдаст какой-нибудь комментарий будничным и лишенным всякой эмоциональности тоном, отбивая любое настроение предпринимать что-то дальше. Словно ничего не произошло, разве что Дайки не особо удачно пошутил, именно так Куроко всегда осаждал чересчур шумного и вездесущего Кисе.       Дайки отстраняется, готовый слушать, но такого ответа точно не ожидает: на щеках Тецу алеет румянец, он не смотрит на парня перед собой, отведя взгляд в сторону. Дайки улавливает его сбившееся дыхание и, кажется, слышит, как быстро бьется чужое сердце. Или же его?       Очевидно, что комментариев не последует. Показная невозмутимость Тецу обрушилась ледяной крошкой, не давая тому и шанса на побег.       Аомине снова не может сдержать усмешки. Время на принятие решения измеряется секундами, что истекают вот прямо сейчас.       Дайки поддевает пальцами подбородок Тецу, чтобы заставить его смотреть на себя, а не изучать однотонное постельное белье. От его прикосновения Куроко вздрагивает, что странной дрожью передается и Аомине, резонируя внутри.       Что за пусть и невольная, но чувственная провокация?       - И что же ты делаешь? – с тихой насмешкой сокрушается Дайки.       В голубых глазах мелькает недоумение, Куроко явно не понимает сути вопроса, поскольку именно он, как раз, ничего не делает, а Аомине стремительно подается вперед, и Куроко уже оказывается лежащим спиной на кровати, подмятый чужим телом.       На этот раз поцелуй куда более настойчивый, по сравнению с ним первый кажется едва ли не целомудренным. Под напором Дайки, сам уже не понимая, что делает, Тецу размыкает зубы, позволяя Аомине углубить поцелуй и растворяясь в чужой власти.       Дайки отрывается ото рта Тецу и, будто устало, прикрывает глаза, касаясь губами лба Куроко.       - Ты не нужен ему… - выдыхает он. - Но я нуждаюсь в тебе.