Коллекционер

      Роза хрупкая, словно бабочка. Тед думает, что до неё и дотронуться нельзя: сломаешь крылышки – и всё, не взлетит больше твой махаон никогда. Он хмурится и отворачивается, мрачно буркнув что-то в ответ на искреннее «Хорошего дня, Люпин!» Чёрт бы побрал эту Уизли!       Лето жаркое, лето душистое, у этого лета запах спелых черешен, и на вкус оно сладкое-сладкое. А Роза кружит вокруг красочной надоедливой бабочкой – не выгонишь никак. Ей семнадцать, её яркие лёгкие платьица и хитрые синие глаза мерещатся Теду во снах, и он не знает совсем, что с этим делать. Роза как-то слишком резко превратилась из девочки в девушку, и он бы рад на это не обращать внимания, но лето душное, жаркое, а платья у Уизли слишком короткие.       Сколько он себя помнит, Тед каждое лето проводит в Годриковой Впадине. Здесь Гарри и Джинни, такие какие-то тёплые и вечно влюблённые, здесь обитает Лили-забияка, Альбус-зануда, придурковатый Джеймс-зазнайка. Сюда приезжает ребятня: Хьюго вместе со своими террариумами – мальчик помешан на крошечных породах акромантулов, Хагрид в восторге – и Роза с книгами, сюда залетают в гости серьёзная Алиса Лонгботтом и смешливый Скорпиус Малфой. И ещё прошлым летом всё было прекрасно: ребятишки дрались и мирились, гоняли квоффлы и разыгрывали желания в плюй-камни. Они спорили до хрипу, кому достанется последняя конфета, продумывали гениальные планы по похищению отцовской мантии-невидимки. Ещё прошлым летом всё было привычно, просто и так… правильно. А сейчас – пошло кувырком.       Лили-забияка уже не бьёт Малфоя попавшимися под руку книжками за его неудачные шутки, а за руку держит нежно и целует, пока родители не видят. Джеймс сутками за учебниками сидит: ему через несколько недель сдавать вступительные экзамены в Академию Волшебства. Альбус с Алисой напряжённо выбирают профессию, Хьюго уехал вместе с Лавгудами в экспедицию в Южную Америку, а Роза… А Роза на шаг от него не отходит.       У Уизли медовые длинные пушистые волосы, они пахнут летом и свежестью. У Розы глубокие небесные глаза, она не ходит – летает, и её запах спелых черешен обволакивает Теда с головы до пят. Роза любит черешни, платья и танцы, ставит свои пластинки, тянет Теда за руки: «Ну побудь хоть немного джентльменом, леди нельзя заставлять скучать! Один танец! Один-одинёшенек!» А он и прикоснуться к девушке лишний раз боится.       Потом Уизли приходит в его сны – хрупкая, изящная, лёгкая. Она сбрасывает свое платье – яркая ткань падает на землю – и предстаёт перед ним юная, горячая, живая. Роза, эта дивная бабочка, целует его в снах жарко, прижимается своим горячим телом, отдаётся без остатка, до изнеможения, до безумства. И они занимаются любовью, и водоворот из красочных тканей уносит их куда-то далеко, и… На утро Тед думает, что некоторых, особых бабочек надо накалывать на булавку и хранить под стеклом.       Роза хитро щурит синие глаза, спрашивает: «Люпин, черешен хочешь?» Тед кивает и не сводит с неё глаз. В уголке губ тонкая красная полоска – след от ягод, по саду разносится певучая мелодия, а в её глазах озорные чёртики танцуют макарену. Розе – семнадцать, ему – двадцать шесть, и гори оно всё синим пламенем, но целовать Уизли хочется не только во сне.       И он, в конце концов, целует. Обхватывает ладонями её лицо, прижимается резко и жадно, притягивает к себе, горячую и покорную. Ближе, ещё ближе, чтобы чувствовать – полностью. Руки нетерпеливо задирают подол цветистого платья, касаются бёдер – и девушка вздрагивает. Роза медовая и ароматная, она приглушённо стонет, выдыхает в ухо еле слышно: «Люпин, я уже думала, ты никогда не сдашься…»       Тед и рад бы улыбнуться на её слова, да только некогда. Губы лихорадочно исследуют податливость чужих губ, прослеживают тонкую венку на шее, сцеловывают алчно горячие выдохи. Руки азартно касаются напряжённой под платьем груди, гладят проступившие соски, проходят уверенно меж бёдер по линии трусиков – Роза всхлипывает. По траве рассыпаны алые всполохи ягод, от черешневого запаха и возбуждения темнеет в глазах, выгнутая девушка – будто наколотая на булавку репейница – в руках трепещет, и Тед не выдерживает. Прижимает её к дереву, стягивает рывком трусики – и замирает на долгие секунды, ловит чужую дрожь и стоны. Это лето слишком знойное, так что сил остановиться нет.       Пальцы путаются в медовой копне волос, взгляд тонет в морской глубине глаз - Тед голову теряет, растворяется в её отзывчивости. По спине ползёт липкая струйка пота, а прижавшаяся Роза уже стаскивает торопливо влажную футболку, дразнит прикосновениями губ, словно бабочка крыльями едва задевает. Таких бабочек, как она, за стеклом держать надо.       Тед останавливает шаловливую руку, перехватывает у самого запястья – и целует деликатно розовую кожу. Летние ароматы, кажется, в тело её впитались, а на его - отпечатались. Пальцы дразнят, проходятся по сокровенным местам – Уизли сломанной куклой обвисает в руках, стонет почти неслышно, шепчет что-то неразборчиво. Только руки девичьи снова проходятся по встопорщившейся ширинке будто помимо её воли. Ни отодвинуться, ни покрепче прижать – вдруг упорхнёт мотылёк или крылышки повредит.       Тед, как пьяный, не помнит почти, когда платье цветастой бабочкой с хрупкого тела слетело, опутало ноги разноцветным пятном. Где-то далеко шумит Альбус, смеётся Лили-забияка, на плечо падает свежий зелёный листик – только Люпину всё равно. Нет для него сейчас мира иного кроме неповторимой девушки в руках, что подаётся навстречу каждой ласке, и взгляд на её губах остановился. Роза душистая, сладкая, и нет такой силы, чтобы их остановила.       Потому и почти падают они на колючую, летом пахнущую траву, сталкиваются губами, руками, переплетают пальцы над головой. Щёлкает пряжка ремня, вжикает ширинка – как будто и не касались его девичьи руки, до того прикосновения невесомы. Голоса у дома подогревают интерес, разжигают аппетит, и Тед входит в манящее тело, сцеловывает всхлип боли, прижимает к себе – чтобы теперь полностью. Навсегда. Роза торопливо улыбается сквозь слёзы: «Я же тебя всю жизнь ждала, Люпин» - и подаётся бёдрами навстречу, желанная, нежная, ему принадлежащая. Позже они лежат, наспех одетые, и даже за руки не держатся. Едва-едва, самыми кончиками пальцев соприкасаются, дышат томно, глубоко и почти незаметно улыбаются. Помятая футболка Теда в красных пятнах черешни, тонкое платьице Розы задралось до бедра. «Люпин, что же теперь будем делать?» звучит в тишине оглушающее. Парень переворачивается, нависает над своей бабочкой, вглядывается в доверчивую лазурь, шепчет в полуоткрытые губы ласково: «Жить».       Розе – семнадцать, и седьмой курс Хогвартса никто не отменял. А то, что Теда пригласили преподавать Защиту от Тёмных Искусств, будет ему подарком к новому учебному году.

***

      Осень тёплая, солнечная, у осени запах пряных листьев и спелой черешни. Роза стоит в любимом цветастом платьице среди родных, к небу на цыпочках тянется, словно бабочка. Спугнёшь, упустишь – и улетит, не догонишь никак. Взглядов чужих слишком много, а Роза сладкая, желанная, порхает от одного человека к другому, смотрит пристально, смеётся звонко, и не поймёшь её. Уже Джеймс поступил в Академию, Лили-забияка призналась родителям, что любит Малфоя, Хьюго вернулся с новым видом акромантулов, а Альбус решил стать артефактором. Только Тед не может рассказать Гарри с Джинни и Рону с Гермионой, что встречается с Розой.       Роза стоит на перроне и улыбается солнечно. Тед любуется ею из окна вагона и думает о встрече в Хогвартсе. Лето жаркое, лето безумное закончилось, письма веером разлетелись по домам волшебников, и Хогвартс-экспресс пыхает клубами дыма перед отправкой. Тед ловит взгляд любимых глаз, замирает от счастья и цепляется за столик крепче. Роза хрупкая, стройная, только душное лето кончилось, а медовые волосы по-прежнему пахнут черешнями.       Как наяву он слышит: «Люпин, ужинать будешь?» Оборачивается - и падает, окунается, ныряет в её звонкий по-девичьи чистый голос. Синева глаз затягивает, а губы Розы сладкие-сладкие, и изящное тело дрожит, приникает к его груди, а за спиной лишь шершавость дерева и далёкие крики собирающей всех к ужину Джинни. Роза отстраняется, язычком губ касается – у него внутри всё застывает, сердце колотится, как чужое. Платье слишком лёгкое, короткое, аромат черешен и липового мёда кружит голову, а Роза уже убегает, смеясь, от него, только и видно нарядный подол. Тед вздыхает, взъерошивает ярко-красные волосы и неторопливо идёт следом. Поймать его собственного шелкопряда можно и завтра вечером.       Осень врывается с пыльной волной в окно и тонкими нежными руками, обвившими его талию. Теду даже не надо на неё смотреть – черешневый аромат Розы щекочет ноздри задолго до её появления. И вопроса: «О чём задумался, Люпин?» - он почти ждёт, вслушивается в каждое слово, сжимая пальцы поверх изящных ладоней. Осень сочная, зелёная, с золотистым налётом, пол под ногами трясётся в такт движению колёс, и Тед совсем не хочет снова блуждать в закромах памяти.       Он оборачивается, притискивает к себе Розу плотнее, ближе, целует страстно, напористо, как в последний раз. И от ответа её жаркого, от ласкающего шёпота: «Люпин, двери лучше сейчас закрыть» - что-то внутри просыпается голодное, душное, звериное. Роза поломанной бабочкой опускается к его ногам, улыбается плутовато, почти касаясь носом ширинки. Тед рычит запирающее, стискивает кулаки, ловит её взгляд шалый, развратный, желанием полный. Уизли шустро расстёгивает ширинку, касается кончиком языка горячей плоти – и палочка выпадает из враз ослабевших рук.       Иногда Роза напоминает ему капустницу – светлую, праздничную, доверчивую. Вот и сейчас она нерастленным ангелом на коленях стоит, на члене узоры губами выцеловывает. Руки её в задних карманах брюк спрятались, а губы скользят, скользят, скользят по скользкой головке, острый язычок жалит почти незаметное отверстие, шустрые пальцы сминают упругие ягодицы. Ангел уже давно стал его личным демоном-искусителем, потому Тед глубоко вдыхает, запрокидывает голову, опускает тяжёлые ладони на её затылок. Такую бабочку нужно направлять, а то обожжёт мотылёк крылышки, не углядишь.       В голове бьётся настойчиво: «Нельзя, нельзя, нельзя», но Тед уже научился заглушать голос разума. Потому что губы слишком сладкие, руки торопливые, а в глазах синие всполохи. Вспоминается улыбка безумная, шёпот сумасшедший: «Нам теперь всё можно, Люпин, не на войне же» - и Тед подхватывает свою огненную бабочку, что всё глубже заглатывает напряжённую плоть. Роза смотрит в глаза весело, дышит жадно, опираясь на напрягшиеся предплечья, и тайное, звериное, редкими ночами крови требующее отступает. Они действительно не на войне, только Гермиона Уизли не оценит связи с взрослым недо-оборотнем.       Роза губами в его губы впивается, обнимает, возбуждает, и Люпин раздирает почти тонкое платьице. Не приголубить такую бабочку кощунством кажется, оттого целует её беспорядочно, по шёлковой коже дорожки влажные оставляет, бёдрами вжимает в стену холодную, запретностью обжигающую. Запрокидывает медовую голову сильным движением, входит на грани грубости в постанывающую девушку и замирает, вновь осознавая, что заниматься любовью с развратной репейницей нельзя, но до обжига хочется. Роза стонет несдержанно, ногами талию обхватывает, подгоняет задыхающимся шёпотом: «Двигайся, Люпин», - и в этом её «Люпин» сила мира кроется. Она никогда не зовёт по имени, вечно из объятий ускользает, прячется, а ночами подчиняется, подчиняется, подчиняется раздразнённому мужчине до сумасшествия. Эта бабочка ядовита и хитра, хуже данаиды, только осень тёплая, солнечная, нежной страстью напитанная, и от Розы не отказаться никак.        Пока Тед приходит в себя, Уизли волосы медовые расчёсывает, губы нежно-розовые подкрашивает да платье примятое поправляет, глядя в оконное отражение. В вагоне уже чисто, со стороны Лондона сумерки наползают, и Тед не видит лукавого блеска в лазурной глубине. «Громко думаешь, Люпин» совпадает с металлическим вжиком молнии, и он рывком прижимает свою чудную бабочку к оконному стеклу. Носом проводит по волосам, впитывает черешнево-медовый аромат, ловит несдержанный вздох и отпускает едва загоревшие руки из крепкого захвата. Тед теперь знает точно, что самого красивого мотылька нужно на ладони держать, от огня подальше.       Роза выбрала Защиту от Тёмных искусств, и будет заниматься вместе со всеми. А то, что сегодня была первая отработка, ей знать не обязательно.