For now I am winter

Юквон сворачивает с оживлённой улицы поближе к реке и приближенным к ней паркам, тщетно пытаясь договориться с реальностью. Реальность — вредная дамочка с неопределенным возрастом, — хотя Юквон дал бы ей лет сорок — повидавшая уже не один век и не одного такого вот, как Юквон псевдо реалиста. Реальность капризно поджимает губы, отчего нос её становится острым и совершенно уродливым (такие носы, думает Квон, некоторые умники и суют в чужие дела), смотрит на него искоса — как бабушка в автобусе смотрит на школьника, не уступившего ей место и покачивающего головой в такт битам в наушниках — и говорит что-то о том, что-де, куда тебе, мальчик, сцену покорять, куда тебе в танцы, куда? Ты, говорит, образцовый сын, ты — надежда и гордость родителей, тебя ждёт физмат и красивое будущее. А Юквон, подобно тому внутреннему школьнику, не уступающему бабушкам место, надевает наушники и покачивает головой в такт каким-то своим битам в голове. В парке вечер и по обыкновению много народа, и Юквон петляет, выбираясь ближе к реке — там прохладней и почти никого нет. Река застывшая, и тонкий прозрачный лед чернеет небесами, поблескивая отражением луны. Он лениво запрыгивает на невысокий — сантиметров от силы сорок — парапет и прячет одну руку в карман. Бренчит ключами, вальяжно шагая и не удостаивая вниманием ни прохожих, ни обвешенные гирляндами и светящиеся деревья — наглый дворовый кот. Реальность усмехается неприятно и холодный ветер бьёт по щекам и волосам, а Юквон только расстегивает назло воротник куртки — делай что хочешь, я не уступлю даже в мелочах. Никаких битов в наушниках нет и в помине, а плеер сломан ещё с момента падения с лестницы, когда Юквон шел с тренировки. Реальность тогда торжествовала, а он злился и сжимал зубы, думая, чем бы запустить в эту нелицеприятную даму. С тех пор осечек Юквон не дает или, по крайней мере, очень старается. Музыки нет, и он слышит всё, что его окружает, слышит шаги по парапету позади себя, лёгкие и слишком неуклюжие — ребенок, а ещё слышит «осторожно, не трогай, слезай», когда эти шаги тормозят где-то позади него. Это «осторожно, не трогай» относится, конечно же, к нему, к Юквону, это его советуют не трогать ребенку, заставляя слезать, беря на руки и уходя. Юквон не обижается, такова реальность (а она лишь ехидно потирает руки) и бродячих котов вообще мало кто жалует. Юквон слышит, кажется даже падение редких снежинок и то, как они таят ещё в воздухе, не достигая земли. Юквону кажется, что он слышит движение воды, там, глубоко подо льдом, а ещё тонкий хруст снега и клавишные. Он останавливается и прикрывает глаза. Раз. Два. Три-четыре. Пять. Шесть-семь-восемь. Словно кто-то балуется с синтезатором в каких-то двух шагах от него. Хруст снега под ногами стихает, этот кто-то останавливается, а потом слышится скрип дерева — скамейки в парке совсем не новые. Юквон открывает глаза и оборачивается, безошибочно находя взглядом парня на той стороне узенькой реки. Реальность навостряет уши, прищуривается и не сводит глаз с Юквона, а Юквон с пяти шагов-полу прыжков доходит до низкого моста, садится на перекладину ровно посередине, свешивает ноги вниз, над тонким льдом, и смотрит. На парне черное пальто и огромный в своих размерах шарф, который, почему-то, совсем не к месту оказывается бежево-персикового цвета. У него на коленях черный рюкзак, явно дорогой, но уже изрядно потертый — очевидно, любимый — на котором в гордом одиночестве болтается громадный и нелепый брелок в виде Пикачу. Пальцы стучат по экрану идеально белого смартфона, замерзшие и красные. Все ясно, думает Ю-квон, усмехаясь и разглядывая мыски ботинок, обычное приложение, очередной карманный синтезатор. Даже вдруг обидно как-то. Парень кашляет, кашляет громко, и Юквон едва не сваливается с перекладины на тонкий лед, поднимая глаза. Телефон уже спрятан в карман, парень ловит его взгляд, вжимает голову в плечи и смотрит виновато-растерянно, а Квон все еще слышит музыку. И видит, как эти замерзшие пальцы нервно стучат по коленям. А снег хрустит под ногами редких прохожих. Джехё забывает о Юквоне мгновенно, вырисовывая перед глазами круги, внутри кругов — треугольники. Пальцами в воздухе, замерзшими, побледневшими. Джехё дышит через раз, потому что дышать больно: горло дерет, диафрагму разрывает на части, и он снова заходится в приступе кашля, ловя на себе недоумевающий и чуть обеспокоенный взгляд раскосых глаз. Джехё к себе внимания не любит и все-таки торопится сбежать, незаметно испариться, вот только рюкзак падает, дорога скользкая, а он неуклюжий, и раскосые глаза смеются ему вслед. Закрыть глаза, вдохнуть, выдохнуть и забыть. Он уносит с собой музыку, тихие клавишные, и ищет ближайшую автобусную остановку, пряча лицо в огромном, совершенно неуместном шарфе. За ним же, тихой кошачьей поступью, улыбаясь левым краешком губ, воровато следует его сегодняшний случайный слушатель. Джехё дрожит, и пальто у него совсем не по погоде, а на Квоне серая кожаная куртка и такая же серая водолазка под горло, и ему жарко. Вместо автобуса приходит троллейбус, Джехё улыбается, а Юквон в трёх шагах от него пытается вспомнить, когда он в последний раз видел троллейбусы в этой части города. Да что там, он вообще не помнит, когда последний раз видел их в Сеуле. После многолюдного парка здесь непривычно тихо, и в троллейбусе всего четыре человека помимо них; Юквон просто садится на одно сидение позади и смотрит, ждёт чего-то, а чего - не знает и сам. От парня, сидящего перед ним, пахнет вишневым чаем, у него мягкие на вид волосы, чуть длиннее, чем им следовало бы быть, и бледная кожа, как снег в парке. У него костяшки рук стерты, пальцы болезненно безжизненные, аккуратные и странное кольцо с буквой J. Он теребит брелок на рюкзаке и, кажется, даже ему улыбается, а потом опирается руками о сидения впереди, постукивая пальцами по краю, и Юквон снова слышит клавишные, снимает наушники, смотрит. Воздух в троллейбусе заполнен под завязку, заполнен звуками, мелодией; ритм меняется, смысл тоже; звуки, словно снежинки, опускаются медленно и лениво и тают на самых кончиках шоколадных волос странного парня в черном пальто. Юквон давится возмущением от того, что никто не обращает внимания, что все делают вид, что не слышат, эти четверо черствых людишек сидят и занимаются своими делами, не ведя и ухом на прекрасные мелодии вокруг них. Джехё создает сказки — ловкость рук и никакого мошенничества. Никаких иллюзий, никаких обманов — простое чародейство. А ещё троллейбус едет без остановок, за окном слишком быстро темнеет и на фоне уличной темноты снежники, как светлячки, стучатся в окна, а те свою очередь запотевают, потому что внутри становится слишком тепло. Юквон прислоняется виском к стеклу — холодное, неприятное и мокрое, но терпимо. Он замечает, что парень и вовсе сидит с закрытыми глазами, а ещё у него странная улыбка в самом уголке губ с правой стороны. Мелодия опять меняется и теперь она снова та же, что в парке. Раз. Два. Три-четыре. Пять. Шесть-семь-восемь. Плавно и красиво, словно замедленные кадры старого фильма, чуть с помехами, чуть блеклыми цветами, но с искренними улыбками актёров. Только вот Юквон совсем не актер. Юквон долго думает и не все никак не решится – слишком странно все это, а он к странностям не очень-то и привык. Привык к стабильности, чтобы все четко и по полочкам, истинный будущий физматовец. Но вряд ли можно объяснить законами физики парня перед ним и его чародейства. — Послушай… — Юквон тихий, а Джехё дергается, словно над ухом прозвучала сирена. Оборачивается и смотрит растерянно, не узнает в нём парня из парка. — А как ты… это делаешь? — Делаю что? — Джехё складывает руки на коленях, мелодия прерывается, сказка замирает и прячется в кончики его пальцев. Юквон смотрит на эти руки, наматывает наушники на ладонь, прячет их в карман и встаёт со своего места, чтобы пересесть ровно в тот момент, когда троллейбус поворачивает. Он едва удерживается на ногах и усаживается рядом с Джехё совсем не изящно, не аккуратно. Тот дергается снова, садится вполоборота, прижимаясь спиной к стеклу, а троллейбус всё не думает сделать хоть где-нибудь остановку. — Играешь, — Юквон смотрит совершенно открыто, без тени иронии и сарказма, и Джехё действительно теряется. — Твоя музыка. Джехё усмехается и смотрит недоверчиво, а Квон так и видит все колючки, мигом образовавшиеся вокруг. — Тебе показалось. — Я слышал, — он мотает головой и лишь садится удобнее. — Наушники, — Джехё подцепляет пальцем белые шнурки проводов, болтающиеся без цели на его шее. — Просто музыка из наушников. Юквон смотрит внимательно, изучает и запоминает: у Джехё бледная кожа, очень холодная на вид, но прикоснуться и проверить было бы, по меньшей мере, не оправданным поступком; челка, закрывающая часть лица; приоткрытые, красиво очерченные губы и совершенно невероятные глаза, к цвету которых никак не удается подобрать слова, но в которых отчетливо видно плещущееся где-то в глубине (Юквон подумал бы, что в душе, если бы верил, что люди все-таки способны иметь душу) солнце. — Не думаю, — Квон мотает головой, и его очень тянет поймать этого странного парня, рассмотреть со всех сторон, ох уж это хваленое кошачье любопытство. — Ты играл. Пальцами, — он изображает в воздухе игру и чувствует себя полнейшим придурком. — Как на пианино или синтезаторе, или, в общем, как на клавишных, не знаю, я не сильно секу в этом. Джехё рассматривает его с видом следователя и, видимо, находит что-то такое, после чего решает, что доверять можно. — Давай будем считать это уличным чародейством? И Квон почему-то соглашается. Спрашивает имя, но ответа не получает до тех пор, пока не кивает на кольцо и не заявляет, что если не услышит правды, то начнет перебирать все известные ему имена. А потом с ним случается Джехё. Просто случается, как это бывает. Хотя Квон, честно говоря, понятия не имеет, как_это_бывает_. Но знает, что с ним _случилось_. А потом почему-то рассказывает этому странному парню в глупом шарфе и с ещё более глупым брелоком Пикачу на рюкзаке всё о своей жизни: о родителях и о том, что он — мальчик-умница, мальчик-надежда-родителей, мальчик-гордость-учителей, без пяти минут физматовец; а еще о том, как ему все это осточертело, о том, что не такой уж он умница, о том, что надежды, на него возлагаемые, не радуют ничуть и о том, что физмат – это всё брехня собачья, а он танцевать хочет. — И что, — Джехё, кажется, правда заинтересован, никакой показушной вежливости. — Хорошо танцуешь? Юквон кивает в ответ и чувствует себя школьником, пришедшим на консультацию к учителю, и только тогда догадывается спросить о возрасте. Джехё не отвечает, говорит только, что старше, и что поступление у него уже позади, а на вопрос о месте учебы уклончиво пожимает плечами. — Я, правда, хорош в танцах, — снова убеждает его Квон уже спустя минут пять, хотя ему и так поверили с первого раза. — Был бы трек цепляющий. Или мелодия. Джехё молчит, словно чувствуя, что Юквона тянет сказать больше. — Вот ты играл, к примеру одну, — Юквону неловко, и он злится на себя, за то, что «черт, Квон, ну чего как баба». – Под неё было бы здорово. Джехё наклоняет голову набок и выгибает вопросительно бровь, а Юквон вместо ответа на память отстукивает ритм у него на колене. Джехё, почему-то, даже не удивляется. Ловит мелодию там, где ее прерывает Квон и продолжает, легко и невесомо, а троллейбус, так и не сделавший ни одной остановки, снова наполняется музыкой. Джехё заканчивает её также плавно как начал, а Юквон улыбается как кот из сказки про Алису. — Чародейство, говоришь? — Он смотрит на их руки, словно ожидая продолжения, которое здесь явно не запланировано. — А можно его под заказ? В определенное место, в определенное время? — Именно, — Джехё кивает коротко и впервые улыбается открыто и лучисто, щуря немного глаза и словно становясь мягче в тысячи раз. — Но под заказ нельзя. Это тебе не пицца на дом. Они сидят молча какое-то время, Джехё разворачивается к окну и больше не играет, а Юквону почему-то становится холодно и — совсем чуточку — грустно. Троллейбус впервые тормозит и Джехё, словно опомнившись, подскакивает. — Моя остановка, — чуть толкает Квона коленкой, намекая, что стоило бы подвинуться и выпустить. — И, знаешь, я могу попробовать на заказ. Заходи как-нибудь, у меня есть синтезатор. Ну, или можно так. Но только если ты и вправду такой хороший танцор на деле, как на словах. Юквон кивает радостно, едва не сваливаясь с сидения прямо в проход, когда выпускает Джехё, и доходит до него лишь тогда, когда тот уже вышел. Он двигается к окну — быстрее, лишь бы успеть, пока троллейбус не двинулся дальше, открывает небольшую форточку и зовет простым «Эй!». Джехё почему-то оборачивается. - А куда приходить то? Вместо ответа — вторая открытая, лучистая улыбка с прищуром и кивок на окно, возле которого сам Джехё сидел меньше минуты назад, где на запотевшем стекле аккуратно выведен адрес. — Заходи как-нибудь, — повторяет Джехё, смеётся, выводя в воздухе странную фигуру, похожую на улыбку-полумесяц, даря последнюю двухсекундную мелодию. — И, Квон? Танцуй? — И скрывается в ближайшем переулке. Юквон решает, что обязательно зайдёт как-нибудь. Завтра же, например. И обязательно будет танцевать. А ещё – что Джехё, пожалуй, вполне может стать его новой Реальностью.