Бремя рационализма

Людям свойственно расставаться. Всегда. Люди не могут любить вечно. Любовь - это лишь чёртова реакция организма, она так быстро проходит: месяц ли, год ли... Она всегда так считала. Умная, прагматичная девушка, не верящая в искренность и чувства. С детства она считала главным уверенность, респектабельность мужчины, его образование, это ей навязывали отношения в семье, где не чувствовалось любви - лишь холодный расчёт на деньги, положение в обществе, будущее, поэтому она и не верила в столь эфемерную субстанцию, как эта глупая "любовь". Она никогда не влюблялась. Это странно: дожить до 17 лет ни разу не взглянув ни на одного симпатичного мальчика, что довольно долго вились вокруг неё. Порой, она думала, что просто мужчины не в её вкусе, поэтому присматривалась к окружающим девушкам, но и они не будили в ней и капли особенных чувств. Вечно холодная, серьёзная, отдающая все силы учёбе... Не сказать, чтобы она была счастлива, но и на жизнь ничуть не жаловалась. Она просто не знала другой жизни и такую считала нормой. Фриде было 17, она экстерном сдала экзамены за выпускной класс и поступила, пусть не в самый известный, не слишком престижный, вуз, который, однако, давал настоящие знания, в отличие от сотен прославленных заведения. Она училась на первом курсе маленькой, но гордой юридической академии, где до этого получили своё образования её отец, дед и даже старший брат, ныне получающий второе, теперь экономическое, образование. Стоит отметить, что она всегда была идеальным ребёнком, никогда не доставлявшим проблем родителям, скорее наоборот: родители вечной своей руганью доставляли проблемы ей. Она окончила школу очень престижную и старинную, в противовес выбранному университету, школу, в которой издревле обучались наследники аристократических родов, к которым она затесалась лишь благодаря невесть откуда взявшемуся в генеалогическом древе прадеду-лорду. Классическое английское образование, к которому лишь около десятка лет как были допущены представительницы слабого пола, и то, это слишком сильно сказано: чтобы попасть в эту школу девчонке пришлось выдержать далеко недетское испытание, которое она прошла с честью, став второй девочкой в своём классе, где этих самых девочек и было всего две, включая её. Наверное, это тоже сыграло важную роль в её судьбе, ведь именно поэтому у неё никогда не было подруг, а значит и этих важных, формирующих личность, девичьих разговоров. Среди ребят друзей тоже не нашлось, ибо кому было бы интересно общаться с кичащимися своим происхождением отпрысками великих, но давно обедневших фамилий. Так и вышло, что она была абсолютно одна среди тысяч детей, среди семьи, где отец - известный адвокат, а мать чуть менее известная певичка, появляющаяся дома даже реже вечно занятого мужа, который, к его чести, всегда ночевал дома, что для людей его профессии, требующей постоянных и довольно далёких разъездов, редкость. Оставался брат, старший, с разницей в семь лет, а это большая разница для детей и подростков, но он любил её, и только это было важно. Однако человек, а особенно ребёнок, быстро ко всему привыкает и довольно скоро начинает воспринимать любую ситуацию как должную, так и Фрида смирилась с полным равнодушием родителей, отсутствием друзей и близких. Она училась, став лучшей в условиях, когда это казалось невозможным. В 15 она была одним из лучших студентов школы и практически не появлялась дома, где её никто не ждал: просто, она научилась заполнять безжизненные дни важными вещами: фехтованием, попробовав сражаться сначала на шпагах, а потом и на приближенных к настоящим, средневековым, мечах. Затем, повинуясь жаркому интересу к холодному оружию, она овладела боевым топором, да, это скорее была показуха со всеми этими эффектами, занимавшими зевак, но топор так хорошо ложился в руку, что она с ним почти сроднилась. Возможно, её, ещё неосознанно, тревожила опасность, таящаяся в этих мистических предметах: опасность и сила, ведь даже затупленный меч, не говоря уж про топор, мог легко прорвать хлипкий защитный костюм для фехтования. Так однажды и случилось, когда меч едва не распорол её пополам, засев в тазобедренных костях. Но даже этот случай, после которого она едва выжила, навеки заполучив уродливый рубец на теле, не заставил благородное семейство обратить внимание на дочь, поэтому, едва выписавшись из больницы, она продолжила тренировки, уже в одиночестве, ведь после такого скандала о занятиях в школе думать не приходилось. Многое изменилось с окончанием школы – новые люди, новые знакомства на этот раз более удачные, окончившиеся сонмом подруг и друзей, заинтересованных в этой чуть надменной, но невероятно умной девушке. Этот университет не выставлял высоких требования для абитуриентов, поэтому даже на такую престижную специальность, как «юриспруденция, международные отношения» могли попасть почти все желающие. Таким образом, коллектив, подобравшийся там, не был столь закрытым и ограниченным, как привыкла Фрида, что её изрядно поначалу смущало: слишком уж легко люди называли друг друга друзьями, а в дружбу девушка верила лишь чуть больше, чем в любовь. О, да, всему виной воспитание, поэтому Фриде пришлось переучиваться, тяжело и не слишком удачно, но она менялась, во всяком случае, старалась, становясь менее напряжённой и холодной, более весёлой и свободной. Именно тогда она начала понимать, насколько тусклой является её жизнь, давно идущая по одному, несменяемому алгоритму. Тогда она впервые начала задумываться о том, чего в действительности хочется ей, и хочется ли вообще. Её никогда не интересовала юриспруденция – сухая, такая теоретическая наука, но она не предавала этому значения, даже не пыталась оспорить, когда отец сказал, куда она будет подавать документы, хоть и блуждали в её голове собственные мысли относительно будущей профессии. Только сейчас она осознала пустоту внутри, от отсутствия интересов, и снаружи, от отсутствия уехавшего в Америку брата. Она просто жила и шла вперёд, а это, поверьте, неправильный курс. Пожалуй, тогда и произошёл первый серьёзный срыв в её жизни, да только не была бы она собой, коли не выбралась бы из той пропасти. Что-то особенное было в ней, что не позволило сломаться. Даже странно, ведь её ни разу не посещали суицидальные мысли, которые в пубертатный период гоняются и за более успешными и счастливыми подростками. С ней многое могло случиться в тот период: она могла бросить учёбу, даже этим семейство не слишком интересовалось, могла стать наркоманкой, ведь всегда была предоставлена самой себе… Но все эти напасти обошли её стороной, разбившись о скалы тех принципов, что она сама себе установила, причём принципов верных и правильных, которыми не могли похвастаться и более взрослые и умные люди. Всё как-то получилось само собой, это даже было не сложно. Теперь она страстно хотела измениться: хотела, чтобы жизнь стала яркой и захватывающей, хотела найти свою особенную цель, но разве всё так просто? Даже для такой сильной девушки задача была трудна, но лишь дня неё не непосильна. Первым и главным изменением на пути к новой жизни стали завтраки: есть утром всегда так тяжело, однако так надо, ведь это основа правильного образа жизни, поэтому чай, тосты и никакой овсянки, к которой любви она так и не проявила. Мысли, много мыслей и разговоры сама с собой, Фрида всегда могла этим похвастаться, вот и сейчас, насильно пытаясь сжевать пережаренный тост, она думала обо всём сразу: о пересказе французского текста, который был неидеален, о походе с Жени по магазинам в виду огромного количества денег и времени, о чуть слишком навязчивых ухаживаниях одного конкретного Зейна. Этот молодой человек был олицетворением её детской мечты: умный, респектабельный, успешный студент третьего курса, а вдобавок ещё и высокий, черноволосый и сероглазый. Тот самый, по которому убивались десятки девчонок и некоторое количество мальчишек, но который совершенно внезапно выбрал объектом своих притязаний не самую эффектную темноволосую ореховоглазую студентку-первокурсницу, главным преимуществом которой был изрядный объём знаний, что, похоже, и сыграло главную роль. Именно этот юноша, обладающий тёмным очарованием, стал главным вопросом в дискуссиях Фриды и её вездесущих подруг. Проблема была в том, что искушённые, взрослые, на два, а то и на три года старше, сокурсницы пытались втолковать всей такой неразумной, даже чуть напуганной Фриде, что парня нужно «брать», проще говоря, завлекать и отвечать, ещё проще, заводить «Роман». Прямо так, с большой буквы, что не могло не угнетать такую замкнутую и не склонную к романтическим отношениям натуру. В общем, Фрида, допив многострадальный чай с чебрецом, уже совсем холодный, отправилась навстречу новому учебному дню, подругам и приставучему до невозможности Зейну, который, к сожалению, ничем её не заинтересовал. Плыла весна с дождями, туманами и холодом, который вовсе и не холод, по сравнению с русскими мартовскими морозами, а нечто среднее, расплывчатое и тусклое, как и всё вокруг. Именно этот не-до-холод навевал наибольшую тоску. Промозглое утро и многочисленные автобусы, аж семь остановок до университета, но Фрида и не помнила, когда последний раз добиралась туда так: гораздо легче и спокойнее было поймать такси и, не теряя достоинства, чинно прибыть в любимую обитель знаний. На машине с Итон-сквер всего ничего: от силы 15 минут из 30, оставшихся до начала занятий, как раз полно времени, чтобы доехать и успеть вдоволь наслушаться речей однокурсниц о новых, третьих или четвёртых за неделю, кавалерах и выслушать всякого-разного рода наставлений для улучшения своей скорбной судьбы. Увы, окончились сие мечтанья грустно: едва выйдя из такси, Фрида пожалела, что не села в один из медлительных, мерно покачивающихся автобусов, приехав на котором, она бы не столкнулась с Зейном, выпрыгнувшим из подъехавшего вместе с её такси. При всём желании, разговор с этим субъектом ей сегодня предстоит. Фрида задумалась, пытаясь понять и осмыслить, что же её отталкивало в этом бесспорно привлекательном парне? Наверное, высокомерие, которое изрядно плескалось и в ней? Нет. Наглость? Но и она была далеко не ангелом. Что же… что же… Таковы были её мысли по дороге к застывшему у ограды Зейну Редгарду, который с несколько плотоядной улыбкой её поджидал. - Доброе утро, - первой начала девушка, одаривая собеседника лёгкой счастливой улыбкой, под которой всегда можно было скрыть раздражение. - Доброе, - откликнулся сероглазый парень, почти уже мужчина, кабы не мальчишеский блеск в глазах. – Сегодня холодно… - И вправду, чуть холоднее, чем обычно в это время года, но я бы не сказала, что по-настоящему холодно. - Да? Ведь холодильник же, я сегодня еле-еле из дома выполз. - У меня от русской родни морозоустойчивые гены! Милая беседа о погоде, Фриду даже отпускает раздражение, угнездившееся в желудке после первого глотка чая. Беседа о погоде и России продолжается прямо до дверей её аудитории, что всё же угнетает, ибо Зейну идти на немецкий, а это даже в другом корпусе. Пожалуй, её немного пугал этот интересный, но такой невыносимый юноша. Она просто боялась свидания, на которое он вот-вот её пригласит… Девушка не ошиблась: остановившись у дверей, понимая, что беседу пора закруглять, Зейн с неизменной улыбкой поинтересовался: - Может сходим куда-нибудь сегодня после занятий? Простой, абсолютно обыкновенный вопрос, который заставляет внутренне передёрнуться. Хорошо ещё, что на сегодня она была отдана во владение Жени, поэтому могла со спокойной душой ему отказать. - Понятно. Тогда я напишу тебе сегодня в фейсбуке, ок? - Конечно, Зейн, - ну что ещё она могла ему ответить? В такие минуты она искренне ненавидела все достижения технического прогресса вместе взятые, а также свой идиотизм, призвавший некогда зарегистрироваться в этой самой социально сети, в которой её сегодня и догонит один сероглазый паук. Распрощавшись с парнем, она быстро входит в аудиторию, сразу подмечая горящие глаза Мерион, которая явно заметила, кто провожал подругу до дверей. Расспросов разнообразного толка было не избежать, но Фриду внезапно спас вошедший преподаватель филологии. Как быстро пробежало время из-за вынужденного общения с Зейном. Из-за него приходится быстро и неаккуратно сворачивать дорогое пальто и ровно также доставать необходимые для семинара принадлежности. Фрида любила языки, поэтому все связанные с ними предметы давались ей легко, хотя ей все предметы нравились, разве что логика с психологией продолжали упрямиться, но и их она надеялась в скором времени победить, было бы время и желание. Интересное занятие проходит быстро и вот уже престарелый профессор покидает шумных первокурсников, и Мерион подпрыгивает к подруге, сразу, как только он скрывается за дверью. Ровно перед Фридой за свободной партой впереди оказывается загадочно ухмыляющаяся физиономия Мэри, которая тут же начинает вытаскивать подробности разговора с «красавчиком» Зейном. Но Фрида вынуждена оставить подружку ни с чем, как и за полтора часа до этого, Зейна, от чего она быстро теряет весь свой радостный настрой и, проронив недовольное «я тебя не понимаю», удаляется. Но её место немедленно занимает не менее любопытная Жени, чьи светящиеся глаза пророчат мне новые мучения. Однако она лишь интересуется: - Так мы откладываем сегодняшний шопинг? Он же пригласил тебя на свидание?! Фрида многозначительно улыбается, прежде чем ответить: - Да. Но я отказалась, сославшись на то, что у меня сегодня свидание с тобой, так что никуда тебе от меня не деться, дорогуша. Жени разочарованно вздыхает: - Ты неисправима. - Ну, не знааааю. Какая есть. У меня на уме нынче лишь Гарри. Гарри Поттер. Смех. Лёгкий, разряжающий обстановку и уводящий нас от темы Зейна, и слава Богу. - Всё ещё Поттер, да? Поттер больше не в моде, или тебе так нравятся карлики? – чуть слишком низкий для девушки голос Джейн. Всё дело в сигаретах или в химически вредной синей краске для волос. Джейн – пожалуй, единственная из знакомых Фриде девушек, которая не чахнет от любви к Зейну, чем несказанно радует подругу. Она, как всегда, является ко второй паре, сонная и недовольная, так что ей не до Редгардов и даже не до Поттеров. - Я утрирую. – кроткая улыбка Фриды. Сегодня Джейн выглядела особенно вызывающе: всё те же неизменные локоны, выкрашенные на этой неделе в ядовито-синий цвет, ультрамарин, слишком яркий для примерной студентки макияж и сине-зелёные линзы с вертикальными зрачками. Красавица. Хотя, возможно, всё смотрелось так жутко из-за вынужденного сравнения с Фридой, рядом с которой и угнездилась Джейн. Было нечто сакральное в том, что сдружились эти две абсолютно противоположные личности, так контрастно оттеняющие друг друга. Видимо, верно предположение, что противоположности притягиваются. Вот и сейчас эти противоположности, намеренно игнорируя Жени, собирающуюся ещё что-то спросить, с упоением обсуждали многострадальный французский текст, заданный на пересказ. Всё, как обычно: Фрида учила, Джейн – нет, Джейн страдает, Фрида помогает. Привычное дело, которое девушке даже не в тягость, ведь знания эти давно укрепились в сознании и были для неё элементарны. Занятия пролетают быстро, и в 4 часа девушки, в количестве, неожиданно, трёх штук, направляются на покорение магазинов, что предполагает великую битву вкусов. Фриде уже несколько раз приходилось гулять с сокурсницами всё по той же Оксфорд-стрит, так как именно её обожала Женивьева, но назвать эти походы особо удачными было нельзя, потому что дома девушка оказывалась поздно, да ещё и с ворохом абсолютно непривычных дня неё вещей: ярких платьев мини, непременно туфлями на огромных шпильках и прочим, что она никогда не решится одеть, даже не в силу скромности, а в силу простого неудобства данных предметов гардероба. Проще говоря, день обещал быть насыщенным, весёлым и абсолютно бесполезным, ну да ладно. В конце концов, и такие дни порой нужны. Фрида начала выдыхаться уже после первых пятидесяти бутиков, в которых успела закупиться шопоголичная Жени, Джейн же сдалась ещё раньше и теперь угрюмо плелась в хвосте процессии, неизменно бурча себе под нос проклятья в адрес сами-понимаете-кого. К Жени же не прилипало ни одно дурное слово, так что она как фея, перелетающая от цветка к цветку, перебегала от бутика к бутику, так что подруги уже и не старались её догнать, ибо данное действие было бесполезно. Один из магазинов всё же сумел привлечь внимание Фриды, главным образом, потому, что Жени шарахнулась от крохотной тёмной вывески, как вампир от креста, Джейн же повела себя абсолютно противоположно: резвенько оббежав подруг, она нырнула в его недра. На все эти несомненно странные телодвижения Фрида отреагировала спокойно, сказались месяцы общения с этим странным существами, она лишь чуть недовольно хмыкнула и, не прибавляя шага, двинулась к подруге, так и оставшейся стоять возле злополучного магазинчика с выражением ужаса на лице. Во Фриде начало просыпаться любопытство, она могла ожидать чего угодно, и в первую очередь удачно разместившегося секс-шопа, но никак не очередного простого бутика одежды, оформленного в тёмных тонах. Ещё раз глянув на ничего ей не говорящую вывеску, она перевела взгляд на Жени, потом снова на вывеску и снова на примолкшую подругу. Хмыкнув ещё раз, она подошла к ней и, попытавшись полностью повторить позу Женивьевы, в очередной раз уставилась на вывеску, однако в ней ничто не поменялось. Тогда Фриде оставалось только, не меняя позы, зловещим шёпотом спросить: - И? Её не самый информативный отзыв вывел подругу из ступора, и она, неприятно сморщившись, поведала: - Фу. Забегаловка для неформальщиков, типа нашей Джейн. Я и не знала, что на такой приятной улочке водятся такие отвратительные магазины. Фрида могла ответить лишь фейспалмом, ибо до сих пор она не понимала столь жаркой ненависти Жени к неформалам и субкультурщикам. Но у всех свои «тараканы» в голове, поэтому Фрида, не разделявшая мнений однокурсницы по многим вопросом, смело, хоть и с некоторым подозрением, отправилась внутрь этого «жуткого места», как кричала ей вслед Жени. Бутик встретил чёрными стенами с граффити и стеллажом с разнообразнейшими моделями кедов, к которым девушка и направилась, при всей своей аристократичности испытывая нежную любовь к данному виду обуви. Особо её заинтересовала классическая, до щиколоток, модель чёрного лака с детализованными фиолетовыми крылышками. - Вам помочь? – внезапно раздался голос позади девушки, из-за которого она едва не подпрыгнула на месте, внутренне выматерившись. Больше всего она ненавидела магазины именно из-за этого – из-за совершенно несносных, абсолютно невыносимых нагло-приставучих продавцов. О, как она ненавидела фразы, наподобие: «Чем я могу вам помочь?» или «Может вам подсказать?», или и того хуже «Вы ищите что-нибудь определённое?». Изо всех сил стараясь придать лицу максимально беззаботное выражение, Фрида с вымученной улыбкой повернулась к продавцу-консультанту – невысокому молодому парню – чтобы ответить максимально вежливым отказом, но этого сделать ей было не суждено, ибо, откуда ни возьмись, у неё на руке повисла чрезмерно довольная Джейн: - О, неужели наша кикимористая подруженька тебя пустила в эту обитель зла и порока? - Я прорвалась с трудом и боем, - насмешливо поведала ей Фрида. - Пойдём я тебе кое-что покажу! – этим едва ли не диким визгом Джейн уволокла подругу и от консультанта, и от такой соблазнительной, особенно после двух часов ходьбы на невысоких, но всё же каблуках, обуви. Дальше потянулись минуты, заполненные ворохом маек с яркими интересными принтами, джинсов разной степени драности и сумок, начиная с «шипастых» клатчей и заканчивая крупными сумками в форме бультерьеров. Одним словом, эти вещи были намного привлекательнее дорогих брендовых вещичек, за которыми охотилась оставшаяся на улице, такая одинокая сейчас Жени, поэтому, как бы Фриде не нравился данный магазин, совесть требовала срочно определиться с покупками и вернуться к брошенной подруге. Когда она озвучила свои предположения Джейн, та лишь недовольно вздохнула, сама понимая, что надо срочно возвращаться, ибо двадцать пролетевших после вхождения в магазинчик минут могут негативно сказаться на итак хрупкой дружбе таких категорически разных девушек. Пока Джейн разрывалась между леопардовой кофточкой, расшитой фривольного вида русалками, и кофточкой чёрной с не менее фривольными скелетиками, Фрида вернулась к облюбованным кедам с твёрдым намерением их примерить. Едва она подошла к стеллажу, в спину упёрся тяжёлый, явно чувствовавшийся взгляд… взгляд так и не вошедшей, более двадцати минут ожидающей Женивьевы. Выбирать обувь в такой ситуации было почти невозможно, однако то ли из вредности, то ли из упрямства, а на деле и из-за того, и из-за другого, Фрида подозвала отирающегося поблизости консультанта, чтобы послать его за необходимым размером. Больше надоедливых продавцов Фрида не любила только нетерпеливых подруг и консультантов-мужчин. Консультантов, потому что она вообще не слишком любила мужчин и терялась при них, а подруг, потому что они, как правило, действуют на нервы, хотя собственно её заставляют ждать едва ли не дольше этих несчастных двадцати минут. При всём раздражении и недовольстве Фрида не была бы девушкой, коли не обратила бы внимания на того самого консультанта, теперь скрывшегося в подсобке: невысокий, вероятно даже ниже её собственных 5,5 футов, черноволосый с подведёнными зелёными глазами он очень хорошо вписывался в антураж магазина. Но могло ли её это заинтересовать, когда на неё злобно сверкали другие, намного более близкие и зелёные глазищи лучшей подруги, которая через минуту уже могла перестать быть таковой. В ожидании Фрида улыбнулась Жени и мягко поманила её, на что та ответила резким мотанием головой и надменно вздёрнутым носом. Фриде оставалось лишь быстро мерить обувь и довольствоваться не самым адекватным мнением Джейн, однако кеды действительно были неплохи, поэтому через секунду девушки уже стояли на кассе, за которой их дожидался этот странный зеленоглазый мальчишка. - О, Ник, привет, - воскликнула Джейн. - О, Джейн, а я думал ты меня игноришь, - рассмеялся парень, который уже с десяток раз оказывался в поле зрения рассеянной Джейн. - Так я же не заметила… - протянула она. - … как и не заметила того, что мы здесь зависли на 40 минут, а Жени нас всё ещё ждёт, - в конец недовольно произнесла Фрида, надеясь хоть как-то ускорить ситуацию. - Чёрт, – выругалась Джейн, всё же взглянув на часы. – Почему ты мне не сказала? Фриде отчаянно хотелось придушить девчонку прямо здесь и сейчас, однако ситуацию разрядил всё тот же парень, который Ник, в спешке складывающий многочисленные покупки: - Ты, конечно, всегда была ужасно рассеянной, но не до такой же степени. Ваша подруга уже извелась… - Но так и не пожелала оступиться своими принципами ради нас, - вмешалась в разговор Фрида, - так что мы друг друга стоим. Парень рассмеялся, показывая красивые заострённые зубки, а Фриде стало легче на душе от сознания, что все они трое, такие разные, во многом противоположные, таки вместе и всё ещё терпят многочисленные недостатки друг друга. Это действительно было странно и хорошо. Наконец, все вещи были уложены, Джейн быстро распрощалась со старым знакомцем, и девушки покинули магазинчик, выйдя навстречу маленькому пятифутовому тайфуну с изящным именем Женивьева. К счастью, вся злость и вредность были сугубо показными, а Жени вовсе и не думала столбом дожидаться подруг около этого «занюханного секенхенда»: она уже успела оббежать десяток более презентабельных бутиков вокруг, прикупив немало интересных вещичек, словом, все остались довольны. Ноша была тяжела и перевалила за несколько фунтов, когда подружки обосновались в маленькой кофейне, в витрине которой были выставлены разнообразнейшие пирожные, тортики и тарталетки, штрудели и рулетики, даже марцепанам нашлось место среди всего этого сладкого великолепия, заманивавшего всё больше и больше людей в крохотное помещение всего на три столика. Жени и здесь не могла не выказать свой дурной характер, высказав своё мнение по поводу ужасающей калорийности всех этих десертов вообще и каждого из них в отдельности, однако ни Фрида, ни Джейн, хоть и не обладали идеальной фигурой, от диет не зависели, так что в дело пошли огромные чашки горячего шоколада с изрядными кусками торта «Наполеон», который оказался здесь на редкость вкусным, в отличие от уже знакомых ресторанчиков. Разговоры текли по уже известному маршруту – обсуждение десертов, напитков, университета, с непременными жалобами на преподавательский состав и непомерные требования, купленных шмоток и, в конце концов, мальчиков, вплоть до совершенно неизвестных, но призывно проходящих мимо. Словом, типичные девчачьи разговоры, которых Фрида до сих пор чуралась и могла поддержать максимум три-четыре темы из заявленных пяти, тогда как однокурсницы предпочитали особо налегать именно на столь провокационную пятую. И сегодня они не удержались, подстрекаемые всё той же Жени: - Чем тебе не угодил Зейн? – озвучила она мысль, судя по всему, давно вертевшуюся в голове. От такой прямоты, не дававшей возможности играть словами и плавно увести разговор в другое русло, Фрида чуть стушевалась, не зная как выразить свои мысли, пока не решилась сказать честно и прямо то, что на самом деле думала: - Я его боюсь, - произнесла девушка, чуть передёрнув плечами и отпив наконец-то остывшего горячего шоколада. – Он на мой вкус слишком хищный, да и не привлекают мен такие доморощенные плейбои. - Ох, тебя привлекают ботаники и неудачники, а яркого парня ты боишься… Фрида, так нельзя, это просто ненормально, - сверкая глазами, ответила распалённая Женивьева. – Сходи с ним на свидание, хоть разочек… - Отстать уже от неё, - коснувшись висков, прожужжала Джейн, которую явно преследовала головная боль. – Может она предпочитает девочек, просто боится в этом признаться. Здесь и Фрида, и Жени подавились, одна – горячим шоколадом, ныне жарким пятном расплывавшемся на крохотном столике, другая – низкокалорийным фруктовым салатиком. Фрида, едва прийдя в себя, ответила: - Дорогая, могу поклясться, единственная девочка, к которой я испытываю влечение, это ты. На сей раз раскашлялась так опрометчиво ляпнувшая глупость Джен, от чего Фрида расплылась в довольной улыбке, решив пойти в наступление, не всегда же быть жертвой дружеских нападок. - Лучше расскажи, что же это за Ник, который на протяжении всех сорока минут так искренне тебя разглядывал, надеясь быть замеченным? – мягко спросила девушка, устроив голову на сцепленные замком руки и плотоядно посматривая на однокурсницу. - Ник? Что за Ник? Где? Чего я не знаю? – тут же активизировалась Жени, вызвавшая у Джейн новую волну головной боли, хотя таков дар Женивьевы – вызывать у окружающих сильнейшие приступы мигрени. - Просто мой хороший знакомый, - зло поглядывая на Фриду, наконец, выдавила из себя Джейн. - О, о «просто знакомый» таким недовольным голосом не говорят, - с улыбкой натуральнейшего чешира промурлыкала вошедшая во вкус Фрида. Джейн молчала, Фрида ждала, Жени едва не подпрыгивала на месте из любопытства. - Нет, мы не встречались, - разрушила все надежды, строимые подругами, Джейн. – Мы дружили в школе, не более того, и то, только потому, что оба были аутсайдерами. И до сих пор общаемся время от времени. Всё. - Он симпатичный, только очень уж похож на девчонку, - произнесла Фрида, перестав подначивать подругу. - Он тебе понравился, - сразу решила влезть Жени, которая сейчас смутно напоминала крайне взволнованного йорка, видимо, за счёт несуразной пальмочки из трёх кудрявых прядок, раскачивающейся на макушке. Фрида сморгнула, чтобы отогнать навязчивое ведение мечущегося из стороны в сторону хвоста. - Не уж то, Фрида? – округлив глаза, спросила Джейн, у которой разом прошла мигрень, едва появилась возможность перевести разговор в удобное русло. - Ах, он такой краса-а-а-а-авчик, - сладко протянула Фрида, вызвав шок у подруг. – Дамы, он симпатичный крашеный карлик с вызывающим мейк-апом. Вы можете себе представить, чтобы мне ТАКОЕ понравилось? Девушки, признав свою ошибку, смутились, ибо действительно, невысокий, откровенно странный Ник, абсолютно не смотрелся рядом с Фридой, девицей лучшего образования и благороднейших кровей. Более того, сама Фрида для себя решила, что он был ей скорее несимпатичен, поэтому разговор сошёл на нет, вернее перешёл на обсуждение бессовестного Джека, который целый день не звонил Джейн, и не менее бессовестного Тома, который даже после расставания ежечасно названивал Жени. До дома Фрида добралась по своим меркам довольно поздно, уже минуло восемь. Дом был холоден и пуст: после отъезда брата, давно привыкшего к климату Флориды, в нём оставались лишь Фрида с отцом, мать же давно здесь не появлялась, и девушка не удивилась бы, найдя в почте документы по разводу. Но её это не слишком волновало, складывалась природная холодность. Не зажигая света, Фрида поднялась к себе в комнату на второй этаж, забросила хрустящие пакеты в шкаф, переоделась в домашнее и выплыла на балкон, морщась от холода. Но это того стоило – небо пересекали росчерки длинные витиеватых молний, предвестниц скорого дождя. Фрида вдыхала свежий резко холодеющий в сумерках воздух, так сладко приникающий в лёгкие. Словом, вечер был прекрасен. Оставив незакрытой балконную дверь и рискуя вскоре простудиться, девушка включила компьютер, на деле маленький нетбук, ведь свой ноутбук она угробила уже несколько дней назад и ждала новенький, едущий из Америки в подарок от тётки и захваченный на таможне. Загрузка заняла лишь пару секунд и вот Фрида уже вводит логин с паролем в фейсбуке, чтобы найти пять сообщений: первое и самое короткое от Зейна, которое она предпочитает игнорировать, второе – от матери, тоже не слишком длинное, потом красочное и вдумчивое от тёти-американки Дженни, четвёртое – от брата, который также, как и мать, ограничился лишь парой предложений, а пятое – приглашение дружбы. Мельком просмотрев все сообщения, Фрида остановилась на пятом, как на самом лёгком – перейдя по ссылке, она оказалась на странице незнакомого юзера, чьё имя ей ни о чём не говорило, разве что то, что её обладатель явно еврей, что заставило шевельнуться давнюю и старую немецко-нацистскую кровь, текущую в венах Фриды. Пары просмотренных фотографий хватает, чтобы девушка кинулась искать затерянный в дебрях сумки мобильный. Когда он был найден, она нашла нужный контакт и в течение долгих пяти гудков буравила взглядом фотографию уже знакомого парня, что смотрел на неё со страницы фейсбука. - Да, - звонко откликнулись в трубке. - Джейн, - последовал ответ Фриды, - есть что-то, что я должна знать? В трубке повисло чуть напряжённое молчание, приправленное тихим сопением, «прямо как у мопса» не удержалась от собачьего сравнения Фрида. - Ты очень злишься? – промямлил телефон. – Во всяком случае, он не такой навязчивый, как твой любимый Зейн. - Не стыда, ни совести, - пробурчала Фрида в трубку, прежде чем отключить вызов. Однако через секунду его пришлось повторить: едва Джейн снова взяла трубку, Фрида поинтересовалась: - Хоть мой телефон ты додумалась ему не давать? - Конечно, нет. Ну, я же не совсем дура. - Радует, - мрачно ответила вся такая нелюдимая Фрида, отключаясь. Тяжело вздохнув, девушка подтвердила дружбу, и в её друзьях высветилась круглая физиономия Николаса Леви. Вздохнув ещё тяжелее, Фрида принялась строчить ответы родственникам, намеренно оставив сообщение Зейна напоследок, чтобы и вовсе его забыть, переключившись после отправления письма матери на уроки. Следующий день прошёл обычно и привычно, не считая того что Фрида особенно старательно избегала даже случайной встречи с Зейном, ведь об отсутствии со своей стороны ответа на его сообщение она вспомнила, лишь придя в университет. К счастью, бог проказ и злобных шуток Локи, нынче благоволил своей последовательнице, ведь перед каждым зачётом и экзаменом она вырезала его фигурку из бумаги с чуть ироничными молитвами о его покровительстве, дабы возможностей списать было больше, потому тот самый Зейн в тот день ей так и не встретился. Не менее приятным был и тот момент, что и Жени, и Джейн решили прогулять две первые лекции, так что Фрида была предоставлена самой себе и могла спокойно разделить парту с милым ботаником Льюисом, компания которого порой радовала её больше, чем компания подруг. Однако обе подруженьки явились ровнёхонько к третьей паре, отчаянно ругаясь по пути в аудиторию, так что Фриде оставалось только помахать лапкой милашке Льюису и отправится выяснять причину диспута лучших подруг. Они заметили её почти сразу, кинувшись обниматься. Заняв свои привычные места, девушки готовы были продолжить спор, однако вмешалась Фрида, любопытно посматривающая на стопку изрядно помятых брошюрок, которые выпустила из рук Джейн. Проследив за её взглядом, Джейн хмыкнула, но всё же протянула одну из них подруге со словами: - Не думаю, конечно, что это тебя заинтересует… Брошюрка оказалась донельзя любительской и повествовала о выступлении какой-то очередной малоизвестной рок-группы в очередном малоизвестном клубе, в которые, как известно, аристократки не ходят, поэтому Фрида без сомнений отложила бумажку. Однако было в ней что-то, за что цеплялся взгляд, и Фрида снова поднесла листочек к глазам, после чего чуть сморщившись посмотрела на Джейн, которая мило потупила взор, после чего, зыркнув из-под опущенных ресниц, произнесла: - Надеюсь, ты придёшь… Фрида громко фыркнула, и собралась было ответить что-нибудь не слишком благоприятное, однако Джейн не закончила: - … ведь я на ударных. Здесь Фрида уже не знала, что сказать, поэтому с выражением жутко удивления в глазах воззрилась на подругу. - Вот тебе и «просто знакомый»… - едва ли не шепотом пробормотала она, вглядываясь в зафотошёпленную фотографию, на которой можно было разглядеть только Ника. Джейн с видом победителя посматривала на притихших подруг, готовясь к контрольному удару, однако тут бледной тенью в аудиторию скользнула преподавательница этики – рыженькая, похожая на вечно напуганную крыску молодая ещё девчонка, сама не так давно получившая высшее образование. С её появлением разговор и был задушен, но Фрида долго ещё, почти до конца пары поглядывала на флаер, дающий бесплатный проход на «концерт», и думала, а почему бы, в общем, и нет? Посему, едва закончилась пара, Фрида, пресекая нападки готовящейся к извержению потока мотивирующих слов Джейн, твёрдо заявила: - Буду. И умчалась домой, снова молясь не встретить Зейна, к счастью, не безрезультатно. Пешком до дома было около часа, однако Фрида решила добираться именно так, слишком уж сладок был воздух, поэтому время пробежало быстро и полтора часа неспешного шага привели её в предсказуемо пустой дом, где она и завалилась спать. Несмотря на время раннее для ночного и позднее для дневного сна. «Выступление назначено на восемь часов в пятницу, то есть уже сегодня» - подумала Фрида уже не утром, аж в 14.00, вставая с постели. Не сказать, чтобы Фрида интересовалась музыкой, она слушала разве что классику, да русскую «попсу», дабы не забыть хоть самые лёгкие и привязчивые слова, всё же без практики язык забывался быстро. Клубы девушку также не интересовали, в них редко играла терпимая, не то что приятная, музыка, да и работали они предсказуемо ночью, а Фрида имела свойство бояться темноты и пути домой. Но сегодня она не спешила: отец улетел в командировку и не вернётся раньше следующей недели, а Джейн пообещала, что вся эта оргия закончится разве что к утру, поэтому Фрида целиком и полностью отдавалась в руки подруги. Выпив утреннего чая, на этот раз с мятой, вместо привычного чабреца, девушка зевала и думала, что можно было бы и не вставать, а ещё подремать, часов до 16.00., однако сладкому мечтанию не суждено было сбыться, ибо потопил его внезапный звонок в дверь. Щуря подслеповатые со сна глаза, девушка встала и медленно пошла к двери, чей звонок разрывался от нетерпения звонящего. Когда Фрида, наконец, открыла дверь, солнце после полутьмы помещений ослепило её, не дав разглядеть ворвавшееся существо мерзко что-то верещащее. Были у девушки мысли срочно звонить в полицию, но они, как и предыдущие мечтания, исчезли, едва она учуяла знакомый резкий аромат духов Джейн, которая уже трясла её за руки, пытаясь добудиться до уходящей в себя подруги. Взяв себя в руки, Фрида всё же открыла глаза, высвободилась из хватки Джейн и закрыла распахнутую входную дверь, после чего зевнула и, поманив за собой Джейн, пошла наверх. - Фрида, не покидай меня, - прожурчала Джейн, видя сонное состояние подруги. – Нам уже пора! - Куда-а-а-а-а? – снова не вовремя зевнув, поинтересовалась Фрида. - На концерт. Без меня ты не пойдёшь, я тебя знаю, или ещё лучше – заблудишься, ты это умеешь, а мне уже надо давно быть в клубе на предмет порепетировать – затараторила Джейн, не давая ни слова вставить в свой монолог, но Фрида привыкла. - Ага. Сунув голову в шкаф, она воззрилась на имеющиеся вещи с удручающим намерением достать что-нибудь подходящее к случаю. По закону подлости нужна вещь оказалась внутри шкафа ровнёхонько под старой швейной машинкой, поэтому девушка была вынуждена залезть внутрь и на некоторое время там пропасть. - У тебя там что, проход в Нарнию, - любопытно поинтересовалась Джейн в ответ на эти телодвижения. - Сейчас, заберу у фавна футболку и вернусь. - приглушённо хмыкнула Фрида, окончательно скрывшись в массивном шкафу, вделанному в стену, даже ноги не торчали. После нескольких минут поисков она вылезла, держа в одной руке тёмно-серую футболку со стилизованным скелетом, в другой - белые кеды с принтом в виде дохлых мух. Приложив кеды к майке, она кинула её на кровать, где сидела Джейн, сама же вернулась в шкаф, чтобы вынырнуть из него с чёрными в звёздочку кедами в руках. Джейн смотрела на неё поражённо: - В жизни бы не подумала, что у тебя столько андеграундных вещей. Фриде оставалось лишь хмыкнуть, у неё не было друзей, которые бы знали, как она одевается вне университета, где старалась сохранить аристократический строгий имидж. Порывшись в куче хлама на кресле, Фрида, наконец, вытянула предпоследнюю, но самую важную вещь в наряде – синие джинсы скинни, которые резво надела вкупе с футболкой и кедами, уже при параде отправляясь искать в комоде подходящий шарф-платок-палантин. Выбрав белый платок с многочисленными чёрными черепушками, Фрида увязала волосы в высокий хвост, без особого рвения накрасилась и предстала перед сидевшей, раскрыв рот, Джейн в новом имидже. Она не могла сказать, что вызвало у подруги больший шок – мастерски накрашенные глаза или красная помада, однако произведённый эффект ей явно нравился. - Боже… - промямлила Джейн. – Ты действительно запала на Никки… Фрида хрюкнула, хотела хмыкнуть, но вышел именно такой поросячий звук. Задумавшись, она поняла, что сама понятия не имеет, почему вдруг решила нарядиться нанести столь боевой раскрас. - Нет, - пожав плечами, честно ответила Фрида. – Просто надеюсь встретить интересных парней, раз уж иду в ночной клуб. Облачение было законченно каплей любимых духов Фриды – резких, горько-сладких, с нотами зелёного чая. Ровно таких, какой была девушка. Клуб оказался дальше, чем крайний-крайний север – на самом краю Лондона, однако он также оказался намного более солидным, чем представляла себе Фрида, и куда большим, чем она думала. Пройдя через чёрный вход и изрядно попетляв по подземным коридорам двухэтажного здания, первый из которых был в серьёзном минусе, девушки нашли танцплощадку, а вместе с ней и сцену. Там же они нашли трёх парней, рядком сидящих на краю сцены, смеющихся и болтающих ногами. Ника узнать было не сложно: он сильно выделялся на фоне рослых гитариста и клавишника. - Привет, ребят, - провизжала Джейн, едва мы вышли из коридора. - Наконец-то, мы уж думали, ты не явишься, - недовольно фыркнул симпатичный блондинистый парень, косивший глазами в сторону Фриды, что не укрылось от цепкого взгляда Джейн. - Джеф, косоглазие заработаешь, - сухо проронила она, затем, отступив на несколько шагов от подруги, театральным жестом представила её. – Господа, моя лучшая подруга Фрида! Фрида же могла только удивляться: с Джейн они общались не столь тесно, чтобы зваться лучшими подругами, хотя, быть может ей просто кажется в силу замкнутого характер. Но да ладно. - Фрида, косоглазый блондин у нас бас-гитарист, как ты уже поняла, Джефф или ласково Джеффри, это – Дерек, наш клавишник, а вокалиста ты уже зна-а-а-аешь, - не выходя из образа, представила ребят Джейн. - Приятно познакомиться, - чуть слишком официально ответила Фрида, сдобрив некоторую жесткость слов искренней улыбкой. После получаса разглядываний Фриды, добрых и не очень подколок, группа с экзотичным названием «Arrogant fruit» по одному слову Никки начала проверять чужие инструменты и подгонять их под себя, Фрида же устроилась в другой половине зала у барной стойки, в столь ранний час пустой. До выступления было добрых четыре часа и от этого девушке было грустно, потому что она буквально засыпала, давала знать гипотония. Посопротивлявшись сну с полчаса, больше из уважения к подруге и ребятам, нежели из желания, Фрида опустила голову на руки и моментально уснула, всё же не стоило засиживаться до рассвета ночами… Пожалуй, именно сон всегда был главной страстью и любовью Фриды, так что даже начавшаяся, наконец, репетиция не помешала девушке сладко дремать, разве что, развернув голову к сцене, чтобы следить за происходящем. Фрида не была искушена в музыке, но гитарное соло Джефа, как и росчерк барабанной дроби Джейн, ей понравились, во всяком случае не вызвали раздражения. Когда заиграла первая песня, Фрида чуть приподняла голову, чтобы лучше слышать, ибо мелодия была медленная и очень приятная, пока в музыку не вплелись резкие, бьющие по нервам слова Никки. Тогда Фрида как-то быстро проснулась, будто сна и не было. Сочетание тихой мягкой мелодии с жёсткими и звучанием, и смыслом словами звучало необычно и классно, так что понравилось даже до жути вредной девчонке, воспитанной на русском шансоне, который так любила её мать. После третьей, не полностью и шутя проигранной мелодии, Фрида влюбилась и в группу, и, похоже, в Никки, потому что тот обладал непривычным и волшебным голосом, что она от него никак не ожидала. Когда в клуб пришел первый бармен, ребята прервались, понадеявшись на халявную выпивку, а Джейн первым делом устремилась к сидящей, словно в трансе, подруге. - Ну, как тебе? – спросила она, сверкая в полутьме глазами. - Шедеврально… - с придыханием ответила Фрида, а что ещё она могла сказать? С началом концерта состояние эйфории усугубилось, казалось, в битком забитом зале звук был громче и ярче, а ребята на сцене привлекательнее. Семь волшебных песен, классически, о любви, измене, предательстве, боли и героине было пропето и ещё пять «на бис». К концу концерта у Фриды кружилась голова то ли от музыки, то ли от выпитой бутылки пива, однако покинув клуб с распалёнными и счастливыми от удачно проведённого концерта парнями-девчонками, девушка могла поклясться, что алкоголь здесь был не причём – какая-то магия витала в воздухе, а в голове крутился проникновенно сладкий голос Никки. Разбредались и вправду с рассветом: из клуба ушли около часа, но никто не отменял отмечаний удачного выступления, которые продлились часов до 4 утра, а потом гуляний по ночному ещё Лондону, и встречи рассвета без пятнадцати минут шесть. Фрида всегда считала эту ночь одну из лучших в своей жизни, хотя бы за счёт абсолютно сумасшедшего пробуждения около 16.00 часов на следующий день с жуткой мыслью «где я?». К счастью, Фрида оказалась в месте знакомом и довольно привычном – в снимаемой Джейн квартире, её покоробило разве что лежащее рядом на разложенном диване тело, при ближайшем рассмотрении оказавшееся на её вкус слишком бородатым сонно похрапывающим Дереком. Покинув призывно скрипящий диван, Фрида отправилась на поиски ванной, в зеркале которой обнаружила заспанную морду с осыпавшимся макияжем и развалившимся хвостиком. После общения с холодной водицей девушка приобрела вид человеческий и оправилась на поиски остальной команды: Джейн в обнимку с Джефом обнаружила в спальне и порешила тактично смыться, а Никки нашёлся на кухне, грустно подпиравшим рукой тяжелую голову и пьющим чёрный-чёрный кофе, к нему-то Фрида и отправилась. - Доброе утро-день! – по возможности бодро, но тихо произнесла девушка чуть хриплым после сна голосом. Ник приподнял голову, явив вошедшей бледное абсолютно не накрашенное лицо, на котором огромные светлые по сути глаза казались чернильными кляксами. Пожалуй, тогда Фрида впервые подумала «а он красивый, этот мальчик, даже очень». - Не доброе не утро, - улыбнувшись, произнёс парень. Фрида улыбнулась в ответ и зашарила по многочисленным шкафам крохотной кухоньки в поисках чего-нибудь, хоть отдалённо похожего на чай, наконец, через минуту поисков она нашла вскрытую, явно гостевую, пачку, а рассмотрев её, снова расплылась в улыбке – чай с чабрецом. Она помнит, как театрально-торжественно была вскрыта первая в этом доме пачка чая, так любимого Фридой, но искренне ненавидимого Джейн, которая на все случаи жизни предпочитала различные сорта кофе. Заварив чай, девушка уселась напротив Ника, почти не замечая его, поглощённая дивным ароматом, шедшим от горячей, не кипящей, воды. - Никогда бы не подумал увидеть в доме Джейн чай… - проронил Ник, явно пытаясь завязать разговор. Эта попытка весьма порадовала девушку, и она с улыбкой ответила: - Чай был предметом на редкость ожесточённых дискуссий, которые я выиграла и получила право пить чай у неё в гостях. Вот мой любимый сорт с того дня здесь и хранится. Ник чуть удивлённо рассмеялся. А Фрида чуть фыркнула: - Терпеть не могу кофе, оно абсолютно невкусное. - Вы друг друга стоите. Взаимные улыбки и ввалившаяся в кухню, явно вчера перебравшая Джейн. - Чаи гоняете? – отчаянно зевая, попыталась произнести она. – Опять своё коричневое варево пьёшь. Последние слова относились к Фриде, так что она ответила: - И чай, и кофе коричневые, так что это не оскорбление. - Ой, придираешься, - растекшись лужицей по столу, прошамкала совсем убитая Джейн. В тот день все страдали от похмелья, даже Фрида. Увы, на не привыкший к возлияниям организм даже одна бутылка тёмного пива подействовала тлетворно, так что едва заметная после пробуждения головная боль к вечеру перетекла в стойкую мигрень, от которой не спасали даже сильные болеутоляющие. Посему, едва добравшись домой, она решила утопиться в пенной ванне с лавандовым маслом, в которой и просидела больше часа, пока от сильного и резкого лавандового запаха голова не разболелась ещё сильнее. Выбираясь из ванны, Фрида мечтала лишь о продолжении блаженного сна в тёплой уютной кроватке, однако сему простому и понятному мечтанию помешало упрямо мигающее сообщение в фейсбуке. Девушка взвыла раненным зверем, когда увидела имя отправителя. Зейн, чтоб его… «И снова привет =) », - гласило сообщение.– « я писал тебе пару дней назад, но видимо на сайте приключился глюк, и сообщение не дошло =((( Так вот, я это к тому, что у меня есть билеты в кино завтра в 18.00 на классный ужастик. Пойдёшь со мной? ;))» Скорбный стон и борьба меж желаемым и необходимым с победой последнего. Зейн отнюдь не был плохим парнем, он был скорее мил и обходителен, чуть агрессивен, правда больше для вида, поэтому Фрида не видела смысла его обижать, хотя и хотелось… Взяв себя в руки, девушка быстро настрочила: «Привет)) Я действительно не получала письма, увы, на буке это частый глюк… Ага. У меня как раз не было планов =)» Перечитав текст, Фрида поморщилась, но отправила сообщение, после чего быстро выключила комп и резво нырнула в кроватку, забыв про разных Зейнов, Джейнов, Ников и прочую ересь. *** Воскресное утро для Фриды началось неприлично рано – в семь часов по воле некоторой птахи, которая вознамерилась голосить ровнёхонько над открытым окном комнаты девушки. Фрида посчитала это дурным знаком, памятуя о запланированном «свидании». Рыкнув, она снова улеглась лицом в подушку, то ли решая попытаться снова уснуть, то ли самоубиться. К сожалению, ни того, ни другого не вышло, поэтому она вынуждена была встать, и отправится завтракать-одеваться-умываться, именно в этом порядке. День был до невозможности ярким и солнечным, что неимоверно странно для весны в туманном Лондоне, видимо, даже природа решила над ней поиздеваться. Время тянулось удручающе медленно: Фриде хотелось скорее пойти на свидание… и отмучаться, наконец, ведь в предвкушении скорого конца и не читалось, и не писалось, и даже уроки не далалось. Девушка впадала в тоску. Но ровно до того момента, как ожил дверной звонок. Фрида, преисполненная смутных подозрений, глянула на часы, время доцедилось до часу дня, а до «свидания» оставалось при любом раскладе ещё минимум четыре-пять часов. Она уже предвкушала увидеть Зейна, притащившегося слишком рано, она практически мечтала об этом, ведь тогда был бы замечательный повод послать его далеко и надолго. Как была, в домашних истёртых серых джинсах и бесформенном кислотно-зелёном свитере, Фрида спустилась к двери и, чуть нехотя, её открыла. За ней девушку поджидало разочарование, негодование, очарование и редкостное удивление. Разочарование улыбалось хитровато и весело, помахивая собранными на макушке тремя нынче розовыми хвостиками, негодование было всё также блондинисто и великанисто, очарование невинно хлопало зелёными глазищами, удивление же пристыжено молчало. Хмыкнув, Фрида впустила Arrogant fruit в количестве четырёх штук, всё ещё не зная причины визита. Впрочем, вскоре Джейн повисла на её шеи, и Фрида сразу поняла, что им от неё что-то нужно. - Привет, мы тут мимо проходили… Улыбка Джейн чуть померкла при виде выражения лица подруги, однако сразу снова засияла, едва девушка, строя глазки, произнесла: - Ты же нас поко-о-о-о-ормишь? Что же, этого и стоило ожидать… Некогда, во время первого ещё знакомства, Джейн была приглашена Фридой на обед, где и распознала невероятные способности последней к готовке, особенно её порадовала предрасположенность к итальянской кухне со всеми этими пастами да лазаньями. Фрида вздохнула. - Да ладно, Фрида, мы просто зашли поболтать… - протянул Ник, очаровательной улыбкой пытаясь скрасить неловкость. Обняв так и свисающую с неё Джейн за талию, девушка улыбнулась Никки не менее очаровательно. - Да мне не сложно. А ведь действительно было не сложно. Оперативно определив ребят в гостиную смотреть телевизор, она направилась на кухню, собираясь приготовить что-нибудь макоронистое и сырно-мясное, например, карбонару, как жаль, что так хорошо ей удающаяся мясная иль куриная лазанья готовится довольно долго. На выходе из гостиной её окликнул Ник, оказавшийся от неё в двух шагах, и предложил помощь в приготовлении продуктов питания на эту маленькую ораву. Девушка с улыбкой согласилась, сама не зная, почему… Странно, Ник оказался не таким уж низкорослым, как ей показалось в прошлый раз: они были абсолютно одинакового роста, приблизительно в 5,5 футов. Хотя, для мужчины это было удручающе мало. На парня было возложена важная миссия отварки пасты, Фрида же занялась поджаркой бекона и натиранием нескольких видов сыра. Карбонара готовиться совсем недолго, если ты готовишь на одного, но если на пять голов, процесс становится более трудоёмким, однако вскоре блюдо было готово, и основная масса ребят приглашена к столу. Время побежало быстро за пастой, мороженым и чаем с кофе и горячим шоколадом. Джеф с Дереком почти сразу ретировались, так что с оставшимися Джейн и Ником Фрида чувствовала себя спокойно и раскованно, поэтому и на время взглянула лишь однажды и мельком заметила, что доходит пять часов. Время доходит быстро, а вот до Фриды очень медленно, и, когда она понимает, о чём забыла, это сразу становится заметно. - Ты чего? – запнулась на середине некоего повествования Джейн. - Чёрт… - произнесла Фрида, огромными глазами уставившаяся на подругу. – Я совсем забыла про свидание… Джейн смотрела на неё не менее поражённо, как на приведение, не в силах что-либо произнести, так она была удивлена, услышав данное совершенно непотребное для Фриды слово. - Как? С кем… Её оборвал разом переставший улыбаться, что делал уж несколько часов, Ник: - Значит нам пора. Давай, Джейн, быстрее. Розововласая подруга опрометью кинулась собираться, а Ник остановился у дверного проёма, пристально глядя на поднявшуюся Фриду, которой стало несколько не по себе от этого взгляда, что она никак не могла идентифицировать. Когда же Фрида проходила мимо юноши, который уступил дорогу, ей почудилось лёгкое прикосновение к спине… Она повернулась к нему удивлённо и резко, потонув в зелёных глазах напротив, окаймлённых чёрным, даже не зная, что сказать. Он лишь опустил глаза и улыбнулся, быстрым шагом отправившись к Джейн. Стоило ли говорить, что после этого желание встретится с Зейном, у неё пропало окончательно. Едва за гостями захлопнулась дверь, девушка, чертыхнувшись, побежала собираться. Если бы опоздал он, она бы была счастлива, однако сама опаздывать не собиралась: при всей жертвенности этой встречи принципы оставались принципами, так что она всё предпочитала делать вовремя. Хоть и не всегда получалось. Сборы прошли мгновенно и заняли, от силы, пятнадцать минут: платье, хвостик, тушь, нет, не надо, итак хороша, помада, сумочка, забег в мамину гардеробную за подходящими туфлями и спуск на первый этаж вровень со звонком в дверь. Улыбка. Собранная и красивая Фрида отворила дверь, за которой прятался Зейн. Против воли сердце забилось чаще, слишком уж этот противный парень сейчас походил на её личного принца – по-хищному красивая внешность, обычно выглядящая, всё же, слишком жёстко, смягчалась светло-серым костюмом под цвет его глаз. В сущности, девушка могла сказать, что выглядит он идеально. Он улыбнулся мягко, чуть смущённо, что шло в разрез с его привычным имиджем: - Я опоздал, простишь? - Конечно же, нет, на что ты рассчитывал? – с улыбкой поинтересовалась Фрида. - Мне очень стыдно. Девушка не могла сдержать смеха. Приняв его руку, она покинула дом. Такси, второсортный, но занятный ужастик, ужин в неплохом итальянском, как она любит, ресторане, беседы о юриспруденции, политике и кинематографе, снова кино, на сей раз сильная стильная мелодрама и прощание на крыльце, его чуть слишком навязчивые руки и яркий блеск в глазах. Слишком затянувшееся прощание, которое уж не выглядело таковым. Его глаза напротив казались не человеческими и жуткими, за спиной мазнул расплывчатой молнией… хвост? Девушка дернулась в его руках, удивленная выкрутасами бокового зрения, но он так и не разжал объятий. Иррациональный страх опустился на сердце серой вуалью сигаретного дыма, окружив нутро запахом чужих ментоловых сигарет. Чьих? Это ощущение не мог прогнать ни рационализм, ни свойственные Фриде холодность и тактичность. - Отпусти меня сейчас же… Голос сдавленный и явно испуганный, но его это нисколько не останавливает, лишь подстёгивает, и юноша наклоняется ближе. Тут, нервы у Фриды не выдержали, и она пустила в дело лишь с этой целью отращенные ногти. Хватило бы и израненных рук, но злость и животный страх сплелись в клубок, заставляя направить остро заточенные коготки в лицо тому, кто посмел так с ней поступить. Парень лишь глухо ухнул, когда на лице его появились саднящие царапины, и отпустил Фриду, попутно чуть не свалившись с крутых ступеней крыльца. Но она этого уже не видела – едва оказавшись свободной, она неожиданно четкими движениями открывает дверь. «Вот тебе и джентльмен», – думает Фрида, закрывая за собой дверь. Молчание пустого здания. Холод. Её трясет от этого холода и пережитой его дерзости, своей глупости. День прошёл отлично, просто замечательно, как же его можно было так легко испортить. Зейн показал себя просто великолепным человеком, другом, собеседником, но зверем. Что же, все шло будто по задуманному сценарию. Дорого и Респектабельно. Даже красиво, но, увы, это действо проводилось лишь с одной целью – купить непреступную девчонку. О боги, как же это было мерзко. Дойдя до комнаты, она стягивает элегантное опостылевшее, а ведь некогда самое любимое зелёное платье распускает волосы и заваливается в кровать, не в силах сделать что-то ещё. Её невероятно вымотал этот день, но слезы не приходили. Почему? Потому что. Ну, признайся же себе, девочка, что ты все это уже предвидела. *** Неделя начиналась прекрасно, как всегда, сборы в университет и ромашковый, от взбесившихся нервов, чай. Простая, неброская одежда. У Фриды отчётливо намечалась депрессия, хоть лежи дома и упивайся жалостью к себе. Причину этого феномена, который встречался ей на пути лишь пару раз, она не в силах была понять, ведь выходные прошли на редкость удачно. Но это её не радовало. Не радовало и второй день висящее в небе солнце, и пробивающаяся в парке трава, и отсутствие в поле зрения Зейна. Мир был прекрасен в это утро, а Фрида грустила. Резкий толчок в бок, объятья со спины и голос вечно весёлой Жени: - Ты чего, как дохлая муха? Не выспалась? – заинтересованность, нетерпение и явный намёк в голосе, который не на шутку встревожил Фриду. – Джейн мне всё рассказала. Как прошло свидание? Жени была в прекрасном настроении, сказывался талант лёгкого отношения к жизни: она не признавала бед и поражений, оставаясь вечной и от того чуть глуповатой оптимисткой, наделяющей всех вокруг хорошим настроением. Правда, она своим лёгким тоном говорила такие ужасные, обидные и жуткие вещи, что волосы вставали дыбом, но это лишь изредка. - Он великолепен, галантен, умён и вообще прелесть. – бесстрастно проговорила Фрида. - И что тебе не понравилось? – недовольно-язвительным голосом поинтересовалась Женивьева. Девушка лишь с мольбой взглянула на подругу, не желая пересказывать то, что явилось причиной отвратительного настроения. - Жени…- грусть в тихом голосе. – Он распускал руки, и это было мерзко. Мне ничего не оставалось, кроме как расцарапать ему лицо. Жени молчала как-то слишком долго и вид её был невероятно обескураженным. Через минуту, собравшись с силами, она проронила, обходя подругу или некогда подругу: - Ну, и дура… - Жени?! – вскрик обескураженной Фриды. Женивьева не обернулась, а Фрида никак не могла объяснить поведение подруги, однако явно чувствовала тонкую ещё трещину, пробежавшую по их дружбе, если она, конечно, была. *** Весна – самая яркая пора студентов, их в это время заваливают, как правило, непомерной работой, на деле же ровно такой же, как и весь остальной год, просто солнце и сезонная депрессия, поразившая, наконец, и Фриду, плохо влияют на неокрепшие организмы. Недели медленными гусеницами невероятно быстро неслись в работе, в которую девушка с удовольствием погрузилась: так было легче. С Жени, так внезапно на неё обидевшейся, она не разговаривала почти месяц, Джейн, была не меньше её самой погружена в учебу, четыре «хвоста» не давали ей жить спокойно, как и не слишком удачные последние выступления группы. Она была не менее грустна, чем Фрида, только по объективным причинам, посему девушки помимо учёбы почти не общались. Не до того было. Лето расставит всех и вся на свои места, просто надо подождать. С Зейном дела обстояли намного хуже: письма, встречи, просьбы, извинения и упреки, назначение свиданий, на которые Фрида аккуратно и вежливо отвечала «нет», прикрываясь многочисленными, чаще выдуманными, причинами. Наконец, ближе к маю, устав от непонимающего её обиды Зейна, Фрида прямо и честно дала ему понять, что весь интерес к нему был убит той некрасивой сценой. А прах восстановлению не подлежит. Увы, даже твёрдые слова не отвадили от неё настырного юноши, который явно хотел заполучить её, как добычу, наверняка, в коллекцию совращённых девиц: что-то было в его лице, от чего Фрида точно знала, он так может. Таким образом, Фрида оказала в добровольной зоне отчуждения практически без контактов с внешним миром, чем и была, по сути, довольна, она не слишком любила людей, особенно весной. Однако изоляция не была полной: в её жизни всё ещё оставался один интересный, как ни странно, абсолютно не раздражающий человек, который временами бывал понавязчивее «милашки» Зейна. Сначала ежевечерняя переписка в фейсбуке, затем перепись смс-ками в течение дня… Через месяц такого общения девушка знала о нём практически всё, однако на встречи, явно дружеские, ибо в их разговорах не было и капли романтики, при всём его желании, она пока не решалась, ссылаясь на мизантропию и общее плохое настроение. А он явно улыбался. Он вообще гад улыбчивый. Пожалуй, только эта тёплая такая переписка не давала девушке в конец пасть духом, даже вытерпеть поставленные подряд две пары ненавистной ей психологии, которая в период, когда не хочется думать о людях вообще, даётся совсем плохо. Эти два практикума по психологии окончательно измотали Фриду, поэтому, едва преподаватель закончил и распустил студентов, девушка первая, будто на крыльях, вылетела из аудитории по направлению к столовой, находящейся через два корпуса или 7 минут ходьбы. Она надеялась, что еда, а готовили здесь весьма сносно, хоть немного поднимет ей настроение, поэтому на воздух Фрида выбралась практически счастливая. Быстрый спуск с лестницы, даже не дожидаясь вышедшей за ней Джейн, и Фрида уже бежит по тонкой дорожке, ведущей к корпусу N меж корпусов A и R, одному из немногих путей, идя по которому мала вероятность заблудиться. Фрида отучилась здесь почти год, почти весь первый курс отходила по сотням бетонированных или покрытых брусчаткой тропинок, которые нередко заводили её в такую глушь меж корпусов общежитий, что без карты не выберешься. Посему были изучены несколько дорожек, которые ведут практически к любому корпусу, только знай где сворачивать. Фрида шла по любимой дороге, размышляя о всех прелестях «запечённой птички» и картофеля «по-крестьянски», когда внезапно кто-то схватил её сзади за талию. От позорного визга спас лишь здравый смысл, подсказывающий, что орать на глазах толпы народа несколько неразумно. Девушка тяжело вдохнула, пытаясь успокоить понёсшееся вскачь, не слишком уж и здоровое сердечко, и приготовилась уничтожить Жени, что так любит подкрадываться сзади. Первым действом мести стали острые коготки, вонзённые в сомкнутые на её талии руки… Сзади послышался удивлённый взвизг, высокий, но какой-то не совсем женский. Руки, о как странно, с чёрными ногтями, разомкнулись, и Фрида, пыша гневом, развернулась, во имя мести резко мазну длинноволосым хвостом по лицу противника. Закончив разворот, девушка встретилась с незнакомыми серыми с зеленцой глазами, в которых стояли слёзы боли. - За что? – едва ли не прохныкал оказавшийся перед Фридой совершенно знакомый юноша. Девушка не могла не рассмеяться, разглядывая потирающего израненные ладони парня, поэтому едва смогла выдавить из себя слова извинения, изрядно приправленных сарказмом: - Ну, уж простите, на лицо были все признаки маньяка. У меня чуть сердце не остановилось. - Прости, не подумал, - на его лице появляется чуть сконфуженная улыбка, и Фрида проглатывает вредные слова « соображать надо», она говорит другое. - Привет. Обоюдные улыбки и его смех. - Добрый день, - в ответ. - Какими судьбами? Ты же здесь не учишься, или я снова что-то напутала? – Фрида чуть склоняет голову, - Или ты к Джейн? - Не учусь, совсем не учусь, и нет, не к Джейн, тебе уже доводилось видеть, как она ко мне относится на публике, - в тон ей ответил Ник. Фрида чуть удивленно распахнула глаза, прикидывая цель его визита, чего никак не могла понять. - Нельзя прийти повидать тебя? – склонив голову в бок поинтересовался, после продолжительного молчания девушки, Ник. - Эмм… - Идём, - улыбка, некоторая властность, подспудная, в голосе, и рука, увлекающая в противоположном направлении. - И куда ты? – вежливо интересуется Фрида. - Мы? Прогуливать твои пары. - Как интересно, - отозвалась чуть негодующе, но, в общем, благосклонно, девушка. - Ты же не против? – обезоруживающая улыбка. Разве теперь она может быть против? Перекус в вездесущем Макдональдсе, показался вкуснее всех знакомых ресторанных блюд, что весьма прискорбно. Болтая с улыбчивым демонёнком, так легко уведшим её, умницу-отличницу, с достаточно важных занятий, Фрида успевала ещё и анализировать слоившуюся ситуацию. Она понимала, насколько эта самая ситуация дурна, однако ничего не могла с собой поделать. Она от души лыбилась, слушая его восклицания по поводу её необразованности в сфере музыки, запоминая обещания «подтянуть» по этому сложному предмету. Она и в правду ничегошеньки не смыслила в музыкальной сфере, но до сего дня её это нисколько не волновало. Фрида была возвращена в стены университета за пятнадцать минут до четвёртой пары и водворена в здание своей академии, что при всей своей обособленности всё ещё являлась частью университета, ровно перед её началом. Снова улыбки и глаза, сейчас зеленее, чем два часа назад. Этот прогул стал самым запоминающимся в жизни Фриды, нет, никаких проблем из-за единственного в этом семестре пропуска девушка не получила, однако с лихвой хватило непонимания и любопытства в глазах оживившихся подруг. Четвёртой парой шла история – предмет нудный и всем известный, поэтому совесть, или её отсутствие, позволили Жени с Джейн вызвать Фриду за последнюю парту аудитории, где все втроём вскоре и заземлились. Фрида чувствовала себя неуютно, но очень смешно, зажатая в серединке за узкой партой, где и слева, и справа на неё глядели блестящие глаза. Всё же, в некоторых вопросах эти совершенно разные девчонки были совершенно солидарны, вот даже Жени умудрилась простить свою непонятную выдуманную обиду и явиться выяснять подробности прогула-загула подруги. - Где была?! – надо же, в унисон. - Гуляла! – возмущённый шепот Фриды, всё же стеснявшейся говорить громко при преподавателе, пусть он и не замечает ничего, кроме ручки у себя в руках. - С кем?! – снова заинтересованный вопль. - С Ником. – спокойный и ровный ответ, Фрида не видела смысла иль пользы скрывать такие мелочи. И тишина. Тяжёлый мыслительный процесс в глазах Жени, которая явно не помнила носителя этого имени, и шок в глазах Джейн, которая помнила. - Что? Зачем с ним, Фри? – удивление с недовольством в голосе, как ни странно, Джейн. - А почему нет? - Он не тот человек, с кем тебе стоило бы гулять. Эта фраза ошеломила Фриду, в голове роились фразы разные, от нейтральных до чистосердечно хамских, но девушка сохраняла спокойствие: - Почему? Джейн отводит глаза и впервые за пару смотрит на преподавателя. Снова переводит взгляд на подругу: - Он курит, пьёт и колется, разве это не против твоих принципов, - неверный тон, чуть слишком резкий, заинтересованный, вызывающий защитную реакцию. - И при этом он твой друг. - Это не важно. Тебе не стоит с ним общаться, я правду говорю, Фрида. - Не тебе мне указывать. Резкость. Фрида всегда хорошо чуяла настроения собеседника, малейшие изменения тона, это было, пожалуй, врождённым. Джейн говорила не так, как если бы волновалась о подруге, если бы это было так, её слова не были бы приправлены щепотью ревности. - Есть вещи, в которых мне не нужны ваши советы, - обращаясь к обеим, предельно холодно произнесла Фрида. – Я сама в состоянии решить, с кем общаться. Они молчали, обиженные, разозлённые, а Фриде было всё равно, чуть больно, да, но, в общем, не критично. С последней парты нудный и тихий преподавательский голос был почти не слышен, поэтому Фрида со спокойной совестью достала mp3-плеер и зарылась в папки с рок-музыкой, сброшенной с телефона Ника. *** Подкрались и прошли скучные, по большей части, выходные. Отец, наконец, вернувшийся не после часа ночи, как обычно бывало, довольной коровкой пережёвывал вчерашнюю мясную лазанью, а мать, создавая видимость присутствия на семейном обеде нещадно трещала через скайп о её новостях, не интересуясь делами дочери, и, уж тем более, мужа, через слово позволяя себе упрёк в отношении него. Фрида привыкла к такой семье, не грусть и не боль. Поэтому легко было попрощаться с обоими родителями и отправится к себе, чтобы свернуться клубком в постели, слушать музыку и анализировать-анализировать-анализировать окружающую действительность. Пожалуй, она вернулась на отправную точку: осталась почти одна, запуталась сама не зная как, сама не зная в чём. В тему была навязчивая песенка не о чём, где запоминается лишь « first day, at the first day, first day…», под которую Фрида и уснула, до тех пор, пока из покоев тёмного Гипноса её не вывел телефонный звонок, такой редкий зверь в этом доме. Она взяла трубку бездумно, не посмотрев ни на номер, ни на время, улыбнулась, услышав знакомый голос, торжественно объявляющий, что сегодня они проводят «концерт», а на деле крохотное выступленьице, в очередном, на этот раз рангом повыше клубе. Через час, в восемь вечера, когда уставший от работы отец радостно завалился спать, Фрида, наперекор своей боязни вечеринок, клубов и людей, ехала в такси на выступление группы Ника и совсем немного Джейн. Фрида не отрываясь смотрела на черноволосого сейчас очень зеленоглазого наглеца, заядлого курильщика и, по сравнению с ней, почти алкоголика, что так призывно голосил со сцены. Необычный голос, иногда красивый, иногда не очень: Фрида смогла бы назвать лишь пару песен из их репертуара, в которых он звучал волшебно, но когда он исполнял эти несколько песен, в воздухе плавилась магия. Намного больше слов и песен Фриде нравилась музыка, смесь басов, ударных и клавишных, в чём она совершенно ничего не понимала, но чувствовала некоторый профессионализм ли, натренированность ли, но игра ребят была очень-очень классной. А все вместе они были крутой начинающей группой «Arrogant fruit», которая прочно укоренилась в сердце такой безразличной обычно Фриды. Так и шли дни быстрые и длинные, медленные и короткие, на горизонте маячила сессия, а Фрида к ней упорно готовилась, тем не менее, чуть ли не каждый день встречаясь либо с ребятами из группы, либо отдельно с Ником, либо, как ни странно, с Джеффом, который оказался почти программистом и экономистом по основному месту работы и учёбы. «Наконец-то в моём доме появился настоящий мужчина!» - восторженно просияла Фрида, когда Джефф, внезапно, раскрыл общественности свои недюжинные способности – впервые на памяти девушки компьютер не зависал, нетбук самовольно не отключался, а принтер работал по первому нажатию кнопки, а не по третьему удару о корпус. Блондин лыбился и постепенно учил Фриду обращению с такой нежной техникой, которая, без правильного-то обращения знающего человека, совсем отбилась от рук. С Джейн отношения только ухудшались, и Фрида почти знала почему, но не хотела знать. Она устала от подруг, во всяком случае, таких, которые так легко готовы отвернуться, бросить, забыть. В то же время, девушка корила себя и за эти эгоцентричные мысли, ведь у ссор всегда две действующие стороны. Но сейчас, в этот конкретный момент, ей хватало одного человека, как бы глупо и восторженно-детски это не звучало. Просто, она впервые влюбилась. И, похоже, по уши, и, похоже, немного взаимно. Они ходили, как два кота друг вокруг друга, приравниваясь, присматриваясь, ходили, как принято говорить «вокруг, да около» не делая шага к сближению, но и не отдалялись. Говорили много, обо всём: о её учёбе, о его, тщетных пока, попытках поступить в театральный, о роке, в котором она его стараниями начала разбираться, о кино, любимых триллерах и мелодрамах, которые он тоже любил, о погоде и времени. Телефон сотовый и домашний, смс, фейсбук, скайп… Это было похоже на сладкое помешательство, даже при всей его вредности и обидчивости. Они повздорили в то утро, пустяк, не более: она лишь сказала, что её не зацепила их последняя песня, а он расстроился. Она улыбнулась, знала, что это не страшно, не в серьёз, что глупость и лёгкое, свойственное ему ребячество. Мелочь. *** Вторник. Вечер. За окном шёл классический лондонский дождь привычный и приятный, она любила эту сырость и дожди, даже не сказала бы почему, просто любила. Дождь обычно улучшал ей настроение и толкал на подвиги, такие, например, как подготовка к сессии, что должна будет начаться через две недели в самом начале июня. Но сегодня и дождь не помогал настроиться на нужную волну, лишь делая неведомую грусть сильнее. Фрида засиделась далеко за полночь, изучая историю, усилиями подруг неосвоенную в течение семестра. Знали бы Боги, хотя бы тот же Локи, как она ненавидела историю, вернее большую её часть, ибо были некоторые осколки, связанные с историческими личностями, которые были ей интересны. Девушка чуть клевала носом, просматривая незабвенный Гражданский кодекс Наполеона на языке оригинала, но её французский изрядно хромал и текст давался не так, чтобы очень легко. Внезапно раздавшийся телефонный звонок заставил Фриду болезненно дернуться, уронив стакан с вишнёвым соком, заливавшим сейчас учебник истории. Девушка метнулась к мобильному, и быстро нажала отбой, не подумав, боясь разбудить отца. Руки от испуга мелко дрожали, и она с трудом открыла на сенсорном экране книгу пропущенных звонков. «один пропущенный вызов от Джейн» Фрида чертыхнулась, отключила звук на телефоне и глянула на часы: «2.40» Тихо, почти про себя, выматерившись, Фрида шёлкнула ногтем по экрану, вызывая вконец обнаглевшую не-до-подругу. Она почти сразу взяла трубку: - Да. – голос тихий, не такой, как обычно. У Фриды из головы вылетают все злые слова, что она собиралась сказать Джейн, вместо этого, стараясь справиться с дрожью и испугом в голосе, она произносит: - Что случилось? Слёзы в трубку, и отчаянно колотящееся сердце Фриды. Джейн молчит и ревёт, не в силах вымолвить не слова, а Фрида боится подгонять, боится спросить снова, боится услышать ответ… - Никки, - наконец, произносит Джейн срывающимся голосом. Сердце обрывается, болезненным клубком падает вниз, вынуждая Фриду, обхватив живот, рухнуть на колени, задыхаясь: - Что случилось? – два, почти истеричных с нажимом слова. - В больнице, - зажёванный, невразумительный ответ, как приговор. – Передоз. Фрида закрывает рот рукой, опасаясь то ли закричать, то ли завыть. Складывается пополам, словно игрушка, прижимаясь головой к коленям. Не дышит. - Он в реанимации, Джефф там. Он весь вечер не отвечал на звонки и Джеф поехал к нему… Фрида задыхается от боли и страха. Жутко. Обе не в силах больше говорить, молчание в трубку и ощущение хоть некоторого единства. А потом слова, разбивающие всё на тонкие острые осколки. - Я так люблю его, Фри, я так его люблю… - не слова, почти вой, заставляющий и Фриду рыдать, прислонившись к кровати. И снова слова, такие отвратительно глупые в этой чёртовой страшной ситуации. – А я ему не нужна, он так и сказал, такой жестокий. Я ему не нравлюсь. Как же я ненавижу вас обоих! И гудки в трубке. *** Фрида так и просидит почти всю ночь, не додумавшись после звонка Джейн позвонить Джеффу. В половине седьмого, когда стало светать, время было упущено, и она сгорала от неведения. Семь часов, звонит будильник. Она не слышит, лишь ощущает вибрацию в руке, где уже несколько часов зажат телефон. Всё-таки будильник, не звонок. Не дурная весть, но и не хорошая. Внутренне собравшись, втерев слёзы, она встаёт, полная решимости. Два уверенных клика и звонок достигает Джейн. Она тоже не спит. Сорванный голос в трубке: - Что? - Где ты? – холодный и резкий голос Фриды. - Дома… где… - Собирайся, через полчаса подъеду к тебе. Ты знаешь, в какой он больнице? - Да, я… - В какой он больнице? - University College Hospital… - Джефф звонил? - Нет… - Собирайся. Поедем и всё узнаем. Отбой. Она всегда умела собираться быстро, не в первой: джинсы, рубашка, волосы в хвост, косметикой не укроешь заплаканных глаз, сумка, деньги, ключи, телефон. Она готова через 12 минут. Отец уже ушёл, и не нужно ни перед кем отчитываться, почему дочь заплаканная и куда-то несётся. Немного больно, но очень удобно. Дождь лил всю ночь и покрыл утро молочно-белым туманом, красивым, но сейчас таким мертвенно-серым, что измученное сердечко сжимается от дурных предчувствий, хотя они всегда ей сопутствуют. Тридцать пять долгих минут до дома Джейн, ещё пятиминутка ожидания, и она выходит, непривычно серая и тусклая, даже розовые волосы не наводят на мысль о провокации. Джейн садится назад близко-близко к оледенелой подруге, тёплая, такая же заплаканная и усталая. Фрида, не глядя, обнимает её за талию, позволяя положить голову на плечо. Небольшое утешение для неё, а Фрида сильная – вытерпит… Центральная больница показывается через полчаса, и Джейн, неосознанно, начинает дрожать. - А если… - блёклый, надорванный голос. - Джефф позвонил бы. Значит живой, – сухо, чётко в ответ. Всё казалось диким, нереальным, невозможным, как в кошмарном сне. Также слишком быстро, отстранённо и страшно. Фрида шла вперёд по длинному больничному коридору, поддерживая совсем сникшую Джейн. Фрида не плакала, ей даже не было больно: все чувства утихли, спрятавшись и скрывшись, она была идеально спокойна и сосредоточена. Оставалось лишь раздражение из-за хныкающей Джейн, которую хотелось взять за шкирку, как нашкодившего щенка, и встряхнуть, прорычать ей в лицо, чтобы, наконец, заткнулась. Но Фрида сдерживается, позволив себе лишь ледяной тон: - Умолкни. Слишком жёстко, но Джейн всхлипывает и замолкает, а Фрида уже видит Джеффа, так и сидящего возле дверей реанимационного отделения. Подходить к нему страшно, спрашивать ещё страшнее, но только той, Фриде, что была внутри, той, что сейчас смотрела на происходящее, словно через толстое стекло аквариума, Фрида же, что оставалась в мире реальном, незнакомая и странная, уже рядом с парнем, усаживает на скамью Джейн и первой начинает разговор: - Есть новости? - Да, всё нормально, относительно, конечно. Откачали. Жить будет, - мертвенный, почти что, голос. - Почему…? – спрашивает Фрида, желая докопаться до сути, не веря в то, что Ник наркоман. Слишком наивная? - Он не принимает тяжёлые наркотики, - уверенный взгляд и твёрдый, на минуту, голос. – Героин, не самая большая доза, но для него едва не смертельная. Похоже на попытку самоубийства, во всяком случае, так считают врачи. - Чёрт, - вырывается у Фриды непроизвольно. В повисшей тишине слишком громко звучит голос Джейн: - Наш первый альбом провалился, несколько композиций прозвучали по радио, и все окрестили его бездарностью. Музыку хвалили, но не вокал. Он с ума от этого сходил. Она замолкает и упирается головой в стену, сдувает упавшие на лицо тонкие розовые прядки. Джефф в ответ лишь хмыкает: - И это тоже. Он же у нас вечно одинокий и непонятый гений. - Одинокий? – переспрашивает Фрида. – Вы же, как семья, всегда вместе, всегда поддерживаете друг друга и его в первую очередь. - Значит, ему этого не хватало. Фрида молчит, но в голове тысячи слов, в основном, нелицеприятных, в отношении Ника. Раздражение и некоторое подобие ненависти едва не выплёскиваются наружу, на время затапливая испуг и боль от осознания, что Ник, Никки, который стал таким близким для неё человеком, чуть не умер вчера из-за этого эфемерного одиночества. - К нему ещё не пускают? - наклонившись вперёд, чтобы видеть Джеффа, вопрошает Джейн. - И не пустят, к пациентам пускают только родственников, да и то, не факт, учитывая, что ему грозят разборки с полицией за хранение наркоты и с психиатрами, если подтвердится версия о попытке суицида. Проблем теперь навалом. - Взятку врачу в зубы, - бесстрастно откликается Фрида. – родственникам не сообщать, карту изъять, Ника по-быстрому выписать. То ли слова, то ли тон девушки так поразили ребят, что ответа Фрида дожидалась долго, наблюдая обескураженные лица Джеффри и, в ещё большей степени, Джейн. Джефф понял всё быстрее. - Сколько? Чёрт, у меня с сотню наберётся. - Пятьсот минимум, - заявляет Фрида. – Наскребайте сотню, у меня четыре найдётся. Она давно знакома с такими мелочами, уж слишком частыми гостями были врачи в её доме. Ребята шушукаются, шаря по карманам, а Фрида лезет в потайной карман сумки, вытаскивает из него стодолларовые купюры, пять штук, шесть… - Не надо, у меня хватает. Какая у него фамилия? Удивление, шок в глазах друзей ещё больший. Она не бедная девочка, но никогда не считала нужным этим «светить». Она могла потратить сотню, две на одежду, как многие девочки среднего класса, а в подкладе сумки носить и тысячу, и две. Далеко не средний класс. Но деньги никогда не были ей в радость, как и любые другие вещи, коими родители откупаются от детей. Теперь же, они хоть сгодились. Оставалось надеяться, что на благое дело. - Леви. Николас Леви, если ты забыла, - невероятно язвительно в сложившейся ситуации отвечает Джейн. Фрида лишь кивает. Она встаёт и идёт к дверям реанимации, уверенно нажимает на звонок, глубоко дышит, чуть прерывисто, и ждёт. Минуты через две появляется молодая медсестричка: чернокожая, симпатичная, просто замечательная. - Привет, - всхлипнув, роняет Фрида. – Мне час назад позвонили, что мой муж в реанимации. Николас Леви. Вы можете мне помочь, пожалуйста?! - Сейчас разберёмся, - мягким, успокаивающим голосом откликается девушка и впускает готовую разреветься Фриду за двери реанимации. Здесь такие же палаты, как и везде, только аппаратов намного больше. Сразу направо от двери небольшая стойка, где и дежурят медсёстры, заполняя карты пациентов. Чернокожая медсестра, на бейджике которой значится имя «Конни», быстро находит нужную запись. - Палата 3, это налево. У вас документы при себе? Мне записать нужно. Фрида роется по карманам, но предсказуемо находит лишь телефон и деньги, радуясь хорошей догадке оставить сумку с Джейн. Не найдя паспорта, она всхлипывает и растерянно смотрит на Конни: - Ох, чёрт, ничего не взяла… Стирает набежавшие слёзы, чуть наклонив голову, и чувствует, как девушка кладёт тёмную руки ей на плечо мягко, участливо. - Палата 3. Налево. Идите, ничего страшного. Фрида вскидывает на неё взгляд, в очередной раз всхлипывает и выдавливает из себя тень улыбки: - Спасибо. Десять шагов налево и нужная палата, слишком стеклянная из-за огромного, не прикрытого жалюзи окна для отслеживания состояния пациента. Фрида легко толкает дверь, стирает последние деланно-натуральные слёзы и заходит, сразу натыкаясь на взгляд мутных потемневших глаз. На секунду она теряется, не ожидая застать его в сознании, но борется и медленно подходит к кровати. - Фрида? - Да. Она присаживается на стоящий неподалёку стул, думает, что сказать. - Привет, - произносит он, мешая тишине. - Идиот, - не в силах сдержаться произносит она, чувствуя наступления настоящих слёз. – Совсем идиот. Он молчит, она продолжает. - Нервные клетки не восстанавливаются, Никки, ты нас нескольких лет жизни лишил. Джефф всю ночь просидел в приёмном покое, Джейн до сих пор ревёт у дверей реанимации, Дерек названивает каждые пятнадцать минут. Какого чёрта это было, Ник? Фрида резка, наверное, чрезмерно, но честна. Она уже достаточно хорошо знала Ника, чтобы быть уверенной, что только такие слова приведут его в чувства: не жалость, не нежность, не увещевания, лишь оправданная жестокость искренних слов, потому что, если бы он умер, то унёс бы за собой в могилу души ещё, по крайней мере, четверых человек. Он молчит, с трудом переворачивается на бок, морщится от вида капельницы и десятков экранов, транслирующих поведение его организма. Он долго молчит, но потом всё же спрашивает, когда Фрида почти забыла, о чём говорила: - А ты? У него глаза сейчас ни разу не зелёные, тёмно-серые, как будто и не способны меняться. Такие любимые глаза. - И я, Ник. Лучше самой сдохнуть, чем узнавать такие вести. Джейн позвонила ночью, как только узнала, когда ещё не было известно выживешь ты или нет… Фрида умолкает, чувствуя, что всё ещё чертовки больно, пусть даже угроза миновала, но леденящий ужас, который она сегодня испытала, не ушёл, да и не собирался. Она собирается продолжить разговор, сказать ещё хоть что-нибудь, но ей мешает открывающаяся дверь и входящий в неё пожилой доктор. - Родственница? – не здороваясь, напрямик, спрашивает он, и Фрида понимает, что с ним могут возникнуть проблемы. Она лишь надеялась, что талантлива и в актёрском плане. - Жена. – тихо, спокойно, не смотря на явно удивлённого «супруга», лишь бы он своим видом не выдал. Врач кивает, долго всматривается в карту, потом произносит, обращаясь к девушке: - Можно с вами переговорить? - Конечно, - откликается Фрида, напоследок сжимая руку Ника, и выходит в коридор вслед за очень неприятным старикашкой. Она дрожит, боясь сорвать представление. - Вы знаете, в каком состоянии он к нам поступил? Фрида, обхватив себя руками, качает головой: - Мне просто сказали, что он попал в больницу… - Передозировка наркотических средств. Героин. Удивление и испуг в огромных, порой, таких оленьих глазах искренен, голос чист и наивен: - Он не наркоман, я знаю… Я… я уверена. Я бы знала… заметила бы. - Если не наркоман, значит человек с неустойчивой психикой и суицидальными наклонностями, - выносит вердикт врач. - Мы повздорили вчера, - произносит Фрида, убирая со лба волосы. – Я уехала к родителям. Не знаю… Он впечатлительный, он на всё так остро реагирует, но я не думала, что он может… Потерянный больной взгляд как последнее средство, однако он, похоже не поможет. - В любом случае, вам следует оставаться у родителей и ждать развития событий. У вашего мужа могут быть… - Доктор Сербер, - впервые взглянув на бейдж, произносит Фрида. – Он мальчишка, ребёнок, ему 20 лет. Из-за одной глупости попасть в психиатрическую клинику или тюрьму? Прецедентов не было, карта чиста, пожалуйста, пойдите нам на встречу. Врач молчит, Фрида встаёт в поистине охотничью стойку, разом срывая маску испуганной девчонки, рано выскочившей замуж. Сейчас она выглядит совсем взрослой, много старше своих неполных восемнадцати лет. Она пойдёт до конца. Такие перемены, похоже, чуть сбивают упрямого врача с толку, но он снова твердит об ответственности и проблемах. И Фрида снова его обрывает резким, чётким голосом, намного более уверенным, чем его. - Прошу вас. Один ничего не значащий пациент. Один из сотен. Без истории и имени. Наркоман, если вам угодно, мальчишка с суицидальными наклонностями. Он вам не важен, а мне очень. - Девушка… - вредный, назидательный тон. Бесит. - Мне умолять? – резко как можно тише и ближе произносит Фрида, положа руку ему на сердце. – У вас нет сердца? Сострадания? Он хмыкает, высокомерно. Сволочь. - Девочка, я не первый день здесь работаю, и если буду отпускать каждого ненормального… Фрида не дожидается окончания его тирады. В нагрудный карман халата демонстративно падают пять скрученных вместе бумажек, хотя Фрида надеялась всё же обойтись тремя. Благородный доктор, трудящийся на благо общественности, резко умолкает. Последний раз смотрит на девушку и покорно отдаёт медицинскую карту. - Я подготовлю документы к выписке. Фрида выдыхает, наконец, расслабившись, тихо шепчет «тварь» вслед ушедшему врачу. И возвращается к Никки, который уже, пусть и с трудом, сидит на кровати. Девушка чуть усмехается, невольно, думая о том, как легко медику выписать еле живого пациента. Было бы за что. - Тебя выписывают, - быстро произносит Фрида. - Уже? - удивлённо переспрашивает Ник. - Да. Мне пора. Я не ухожу ещё. Сумбур в голове, но Фрида знает, что делать: она подходит к юноше и торопливо касается губ. Отстраняется. - Люблю тебя, - повисают в воздухе уверенные слова, когда она, резко развернувшись, уходит. Как-будто вечность спустя, она выходит из этих «врат Ада» к друзьям опустошённая и измотанная вынужденным представлением, садится подле встрепенувшегося Джеффа и рассказывает. Быстро, в трёх словах, не готовая на большее. Он ничего не спрашивает, и Джейн, на радость, молчит, поэтому Фрида быстро отключается, едва положив голову на плечо Джеффа. «Нервное истощение на лицо…» - последние связные мысли и недолгий покой, до подписи документов в качестве жены, до вызова такси, до поездки к Нику домой, до прощаний и, наконец, своей постели. *** Слёзы, настоящие слёзы осознания пришли позже, когда скрылось преследовавшее Фриду последние сутки вынужденное отчуждение. Сейчас, когда с Ником было всё в порядке, он довольно быстро оклемался, всего за несколько дней, Фрида заново прочувствовала всё то, что чувствовала, едва ответив на звонок Джейн, и то, что должна была чувствовать всё это время. Она заболела, во всяком случае, так считал не слишком вникавший в проблемы дочери отец, так думала мать, даже не поинтересовавшись, чем именно заболел её ребёнок. Фрида просто осталась одна, переживая всё снова и снова: и то, что было, и совершенно несвязанные с этим вещи. Слёзы в подушку, уже даже не из-за Ника и откровения Джейн, просто так, потому что тяжело, потому что психика не заточена под то давление, что девушке пришлось выдержать, оказывая поддержку всем вокруг, кроме себя. Пожалуй, она жалела себя. Ей не хотелось ни о чём думать, ни с кем разговаривать – об этом свидетельствовал отключенный телефон, выключенный компьютер, тихий режим домофона. Но человек не может полностью оборвать связи с окружающим миром, и вскоре друзья заметили её отсутствие в университете, отключенный телефон и полное отсутствие вестей, как будто она умерла, быть может, на тот момент так и было. Выходка Ника стала катализатором, сведшим воедино все многочисленные мелкие проблемы, которые она упорно каждый день игнорировала, делала вид, что их вовсе не существует. Но теперь все они громадным монстром вышли из темноты и накинулись на беззащитное уставшее тело. И ей было всё равно. Она ждала хоть какой-то реакции: поддержку семьи или друзей, хоть какой-то знак, что она хоть кому-то нужна, что жизнь её не бессмысленна. Но разве это не так? Реакция была, просто она об этом не знала: звонили подруги, звонили Джефф и Дерек, Ник, даже вездесущий Зейн, и просто взволнованные однокурсники. Приходила Джейн, потом Жени, неожиданно Мерион… Но Фрида в тот момент искренне ненавидела всех. Прошла неделя переживаемой в одиночестве агонии, прежде чем Фрида смогла, наконец, продолжить жить. Многим в моменты боли и грусти нужна поддержка, помощь извне, всё то, что пытались каждый день навязать ей друзья. Но она не была одной из многих. Она была одна, и она была Фрида. Ей нужно было только ещё большее одиночество, чтобы разобраться в себе, чтобы быть собой. *** Её появление в университете после недельного пропуска произвело фурор, пожалуй, ей никогда не оказывалось столько внимания. И это было приятным бонусом к обретённому за это время внутреннему равновесию. Она улыбалась искренне и весело, шутила, посмеивалась над роем возмущённых и испуганных знакомцев. Фрида была нужна многим, не всегда близким друзьям, но знакомым, которые тоже от чего-то были близки. Впервые, за долгое уже время, она спокойно разговаривала с Жени, которая со слезами на глазах рассказывала о своём беспокойстве, о попытках прорваться к ней домой… Но это не продлилось долго. Женивьева не была плохим человеком, она была лишь плохим другом, ведь почти весь объём её мозга занимали личные переживания. Но у какой девушки нет таких легкомысленных, эгоистичных и чуть корыстных подруг? Зейн топтался рядом, пока маленькая группка под предводительством, в кое то веки, Фриды, двигалась в сторону назначенной аудитории. Сегодня лекции читал приезжий профессор, поляк, желающий поразглагольствовать на тему коррупции, поэтому все юристы и некоторые другие специалисты, чьих сфер деятельности касалась эта проблема, были освобождены от занятий, дабы занять места в главном зале университетского комплекса. Фрида шла впереди, отсчитывая кабинеты, ища в лабиринте помещений и коридоров нужную дверь. Она шла впереди и многого не замечала, не обращала внимания на разговоры, что болтались за ней. Сейчас ей было хорошо. Время сдвинулось, когда рядом с девушками приземлился всё тот же Зейн, маленькая остановка, крохотный отрезок, отодвигающий подруг ещё дальше друг от друга, секундный момент… И всё стало ясно. Как лёгкий щелчок в голове. И спешат минуты анализа: со встречи около корпуса до данного момента. Фрида хмыкнула, подумав, что после недельной отключки соображать стало как-о сложно, иначе она бы сразу заметила это. Было обидно, немного, просто так. - Вы хорошо вместе смотритесь, - пригнувшись к парте, чтобы видеть не только Жени, но и Зейна, произнесла Фрида. Ей довелось увидеть покрасневшее лицо подруги и чуть обескураженное друга, если его можно было так назвать. Жени улыбается счастливо, Джейн непонимающе лезет в гущу событий. - Мы третий день встречаемся и всё уже так очевидно, - единственный, кто грустит, это Зейн. Фрида молчит, даже не откликаясь на возгласы Джейн, и, откинувшись на спинку стула, почти засыпает под исковерканный английский польского профессора. Преподаватель оказался крепок: спустя четыре часа, когда все студенты дохлыми мухами уж лежали на партах, он всё ещё самозабвенно вещал, обещая ещё пару часов заграничных лекций. Некоторые, особо рисковые студенты, а может просто самые наглые, решились покинуть аудиторию, пройдя прямо у носа несчастного преподавателя. Фрида терпела, всеми силами пытаясь удержаться на неудобном стуле, дабы не выпорхнуть вслед только что скрывшейся за дверями горстки студентов, однако попытки её были тщетны и правильная, прилежная студента Фрида поднялась с места, едва завидев поднявшихся сзади, пусть и незнакомых, ребят. Джейн, сверкая огромными удивлёнными глазами, увязалась ей вслед. На улице становилось всё теплее и теплее, хоть дождь и чуть смазывал общую поздневесенную картину: небо всё ещё было увешано предгрозовыми облаками. С Джейн она распрощалась у ворот, но девушка шла вслед за ней, что-то желая, но страшась, ей сказать. Фрида же намеренно молчала, зная, что разговор будет не из приятных, и, подспудно, мелочно надеясь, что Джейн не сможет его завести. Но она оказалась не так малодушна, как желалось, поэтому спустя полсотни шагов девушка заговорила, чуть слишком тихо: - Он мне нужен. Пожалуй, Фрида была поражена. Она не раз моделировала в голове этот разговор, меняя реплики и эмоции, продумывая все возможные начала и фразы, заготавливая заранее ответы. Но она никак не ожидала столь резкой позиции отвергнутой подруги, поэтому и ответить ей было нечем. Молчание. Фрида отчаянно пыталась придумать достойные слова, достаточно мягкие и твёрдые, отражающие её мысли, однако так и не смогла. Она остановилась, повернувшись к шедшей позади и всё ещё ожидавшей девушке. - Тогда зачем всё это было? Не ты ли сама его мне навязывала, не ты ли нас познакомила, Джейн? - Он со мной хотел только дружбы, и не было важно, чего хотела я. Чёрт побери, - она сорвалась на предательский крик. – я не думала, что ты заберёшь его у меня! - Не отдам. Фраза банальная, яркая, хлёсткая, от этого им обеим больно, но нет других слов, когда женщины не могут поделить одного мужчину. Эти слова всегда банальны и резки, так уж заложено мирозданием. - Я люблю его. Со стороны разговор кажется настолько глупым и смешным… Но для них он важен, как важен человек, о котором идёт речь. Фрида идёт домой одна, давно расставшись с Джейн, похоже, навсегда. Было больно и обидно от сказанных слов, но она не желала от них отказываться. Фрида сделала выбор, чуть глупый, но нужный. Она никогда не верила в любовь… Поэтому-то чувство, что сейчас настойчиво её преследовало, бело ей неимоверно интересно, намного интереснее эфемерной дружбы. Она долго будет идти пешком до дома, размышляя, прикидывая ныне уж невозможные варианты, успев как пожалеть, так и обрадоваться своему решению. Она будет думать. А на пороге дома её встретит вновь улыбчивый и почти здоровый Ник, правда, всё ещё грустный, она пригласит его в кафе, где они проведут несколько часов, до наступления темноты. Потом они будут гулять везде и снова разговаривать, ведь с ним так легко говорить обо всём. Она придёт домой поздно и сразу отправится спать, даже не зайдя в кухню, чтобы обнаружить короткую записку от отца: Уехал к Белле. Без неё не вернусь. Люблю. Целую. Папа. Она узнает об этом лишь утром, за завтраком, но вечером уже будет чувствовать, что жизнь начинает налаживаться. *** Начать отношения не так уж и сложно: они начинаются одним лишь «люблю», закрепляются вторым и пускают корни-щупальца, что расползаются по жизни, захватывая постепенно каждый её виток. Отец сказал «люблю» матери и отправился повторно её завоёвывать, ведь он, несмотря на годы, ссоры и склоки любил свою свободолюбивую Беллу. Он знал, что загнать её в дом невозможно, она всё равно уйдёт, от него лишь зависит надолго ли. Когда она уходила, он всегда её возвращал – разными путями, всегда незаметными для детей, которым была нужна мать. Фрида, лишь задумавшись, вспомнила, как много времени родители проводили вместе, как часто мать пропадала, как часто за детьми приглядывала тётка, а потом подросший Рид оставался один с сестрёнкой. Белла не любила детей, она всегда больше любила мужа, и сейчас Фрида это понимала, видимо, выросла. Научилась не винить родителей в недостатке внимания, понимать необходимый им эгоизм. В последние годы, да что уж, в последний десяток лет, сколько Фрида себя хорошо помнит, у родителей были плохие отношения, но так ли это было на самом деле, быть может, она просто не могла их понять. Или с возрастом она превращается в хиппи и начинает верить в мир и магию цветов. А может дело в том, что самой ей мешает дышать спокойно? В зелёных глазах ли? В весёлой улыбке? Которые легко перебивают всё: разумные мысли, правильные идеи, верные решения. Каким бы Ник не был, он влиял на девушку очень благосклонно, даря ей странное ощущение покоя и счастья. Здесь отношения только начинались томно, сладко: россыпью встреч и запланированных свиданий, музыкальных вечеров и бесплатных входов в ночные клубы на выступления «Arrogant fruit». У него были тёплые нежные губы, тонкие горячие руки. Он был едва заметно ниже её. Но от этого становилось лишь слаще. Фрида медленно сходила с ума, привыкая, принимая все его многочисленные недостатки, некоторые из которых постепенно переходили в ранг достоинств. Вредность, обидчивость, непостоянство, забывчивость… Он часто так смешно обижался, недовольно сопя и возводя глаза к небу, но злился недолго, порой опаздывал на свидания, а пару раз и вовсе не пришёл, после чего Фрида в смс обещала его «придушить», приправляя негодование ещё и обращением «гадость противная». Он извинялся. Пожалуй, это было лучшей его чертой – он нередко первым извинялся, принимал ошибки и тихо говорил сакральное «люблю». Верное, чистое, родное. Он стал невыносимо важен, отодвинув на задний план грусть из-за потери Джейн, в чьих глазах угадывались ноты ненависти, и Жени, которая всё также интересовалась лишь собой и, чуть в меньшей степени, завоёванным, наконец, Зейном. Родители Фриды, похоже, не собирались возвращаться, радуя дочь письмами и звонками, хорошими заверениями и благодатными прогнозами. Прошёл месяц их отсутствия, когда Фриде вскользь, скорее, по ошибке было раскрыто их местоположение. Всё же, не зря мать любила повторять «Рой, к сожалению, врать не умеет, надеюсь, ты пойдёшь в маму». Так из-за отсутствия способности отца ко лжи и приукрашиванию Фриде явилась благая весть о том, что любимые родственники, вдобавок к уже месячному отсутствию, собираются отсутствовать, по крайней мере, ещё месяц да на далёкой и прекрасной Мальте. Ну, после почти 25 лет совместной жизни можно устроить обновленную версию медового месяца. Фрида была за них рада, потому что очень любила обоих, как же иначе. Учёба закончилась внезапно: курсовые, зачёты, экзамены сданы легко и безболезненно. На редкость легко прошли эти сложные, полные волнений дни, оставив после себя вполне приятные воспоминания, но больше по отношению к людям, умным, серьёзным и всегда собранным преподавателям, очень трудолюбивым студентам разных потоков. Жаль только ей всё ещё не была в радость изучаемая наука, что же, у неё ещё немало лет в запасе, будет возможность привыкнуть. А сейчас впереди только тепло, лето и восемнадцатилетие. Всё только начинается. За что Фрида недолюбливала Лондон, так это за его невнятную погоду, почти одинаковую весь год без жары и мороза. Всегда с плюсом, дождём и туманом. Так и долгожданное лето начиналось туманами, а грезилось о жарком песке и тёплом море, в сущности, той же Мальты. Но и в Лондоне этим летом должно быть хорошо. Июнь, большая его часть, прошла за учёбой и мерзкой погодой с одной стороны, за сочинением песен и съёмке первого клипа – с другой. Они почти и не виделись. Дела. Всего несколько дней отделяло Фриду от первого важного жизненного рубежа. Восемнадцать – ещё не совершеннолетняя, но уже почти взрослая. Во всяком случае, клубы будут открыты на легальной основе, а не сугубо договорной, да и ворох других разнообразных и важных прав станет доступен. Она не любила дни рождения: всегда семейные ужины, присутствие многочисленных родственников разной дальности родства, отсутствие друзей. Ничего не изменилось и теперь, ей всё равно не хотелось отмечать, да и звать было некого, она так и не стала особо общительной, хоть и поддерживала хорошие отношения со всем курсом. А Ник, помнит ли об этой дате, ведь знает же. Но на это она не особо надеялась: следовало поискать более невнимательного человека, чем Никки. Хотя… Быть может… Быть может… Но было ли важным напоминать? Она не хотела, уже смирившись с тем, что двадцатое июня проведёт наедине с собой, разбавив одиночество, разве что, сладким-сладким красным вином. Фрида думала о будущем, о днях, что потянутся вслед за её днём рождения: почти бакалавр юриспруденции, потом магистр, юрисконсульт, быть может, адвокат… Сколько бы она не размышляла, она не могла убедить себя в том, что это и есть её исполняющаяся мечта. Её Лондон, её университет-академия, её работа. О чём говорить и думать, когда от такой перспективы хочется выть… Было легко в течение года, увлечённой учёбой и домашними заданиями, не думать о мечтах и желаниях. Сейчас было тяжелее, но от того Фрида всё более упорно перебирала в голове все несомненные плюсы её замечательной профессии и проклинала её. Хотелось путешествий, куда угодно, только бы навсегда оставить Великобританию позади, хотелось, переплыв океан, попасть в Штаты. Пожалуй, она даже почти в серьёз обдумывала идею сбежать из дома и поселиться у тётушки, которая давно уж перебралась в Новый Свет. Но Фрида была слишком здравомыслящей для такого поступка, а сейчас ещё и слишком счастливой. Временами. Когда Никки не сбрасывал звонки и не забывал отвечать на смс. Мелочь для занятого, жаждущего славы человека, но так ранит. Невероятное оказалось близким, она узнала это, когда наступило то самое волшебное число, о котором Он не забыл. Никто не забыл, поэтому двадцатого июня Фрида вместе с подарками внезапно получила и гремучую смесь из, как будто, специально, восемнадцати человек разной степени знакомства. Ник, Джефф, Дерек стали почти родными, Джейн и Жени уже не были ими, за ними шли вообще личности малознакомые, представляющие собой Зейна и дюжину одногруппников, помешавших спокойному течению праздника. Фрида как-то сразу вспомнила, почему не любит гостей, когда немаленький дом вдруг стал слишком тесным. Было даже тяжелее, чем, когда она справляла праздник с семьёй, то ли из-за присутствия Джейн, что не желала скрывать своего резко негативного отношения к имениннице, то ли Зейна, то ли толпы людей, которых она видеть не желала. А может, она была просто слишком привередливой. Она не любила большие компании, в первую очередь, потому что от присутствия множества людей, будто раздирающих тебя на куски, начиналась кружиться голова, хотя, быть может, дело в вечных перепадах давления. Да и бытность одиночки вносила свою лепту… В общем, уже через час, она нежно возненавидела всех вокруг. - Идём. – неожиданным стал голос Ника над ухом посреди всеобщего гвалта, позволившего скрыть исчезновение виновницы торжества. - Куда? – недовольно поинтересовалась Фрида, когда Ник потащил её к дверям. - Гулять. – совершенно спокойный чуть пьяный голос. – Ничего не случиться, Джефф всех выгонит и закроет двери. Идём. Очередная идея этой бедовой головы обрела своё воплощение, когда две почти одинаковые фигуры удалялись от дома, где оставалась шумная компания. Фрида не была против, и даже не из-за двух бокалов вина, скорее из-за желания совершить явную глупость. Ей всегда хотелось свободы, а Ник был её символом. Прогулка, долгая, в очередной раз в полночи, закончилась до боли нежной близостью у него дома, такой первой, такой желанной, чуть неосмотрительной, но необходимой. *** На время отсутствия своего благородного семейства в виде родителей Фрида фактически поселилась у Ника, получив, пожалуй, самый лучший месяц в своей жизни. Любовь, то чувство, в которое Фрида никогда даже не думала верить, пришло и разрушило все её представления о мире, наполнив его солнцем, зеленью, цветами и сладостями. Лондон, как будто поддерживая влюблённых, дарил светлые деньки. Радостная тёплая погода давала возможность днями пропадать в больших и маленьких парках, вдыхать запах травы и сорванных листьев, слушать чихание Ника, у которого на всю эту роскошь обнаружилась аллергия. К счастью, она не распространялась на свежую лаванду, что маленькими вкусно пахнущими корзиночками заполнила крохотную съёмную квартирку на третьем этаже едва ли не аварийного дома. Фрида обожала лаванду одновременно сладкую и пряную, чуть резкую, но очаровывающую пьянящим ароматом, а Ник не скупился притаскивать её в огромных количествах, возвращаясь с репетиций или работы. Он был счастлив, правда Фрида не была уверена, что радовало его больше – её присутствие или начавшийся после выпуска второго клипа успех группы. Её немного огорчало, что второе было вероятнее. Но в тот момент это было совсем не важно. Были важны французские кафешки со свежими круасанами, горьковатым кофе и густым шоколадом, важны были совместные порой репетиции, куда предприимчивый Ник таскал Фриду, как клавишника, учитывая её знание игры на фортепьяно. Все эти тонкие мелочи, неявные, почти незаметные окружающим, создавали отдельный магический мирок, где хотелось жить и дышать вечно. Но дни бежали умопомрачительно быстро в этом сказачном раю, ведь месяц это совсем не долго. В середине июля изрядно расстроенная девушка была водворена на своё законное место, ожидать родителей, ежели им вдруг приспичит явиться раньше, но это нисколько не мешало Нику бывать с ней каждый день и заполнять всё возможное пространство той самой лавандой и, почему-то, лилиями, самыми яркими и агрессивными цветами. Они напоминали его. Её персональное солнце. Рой с Беллой вернулись, как и ожидалось, раньше, к счастью, вместе, непривычно счастливые и помолодевшие, такие родные и любимые, что Фрида едва не разрыдалась, увидев их выползающими из такси. Впервые за всё это время она поняла, что невероятно сильно по ним, таким, соскучилась. Не за время их двухмесячного отсутствия, а за те годы, что они провели не вместе. Ей ничего так сильно не хотелось, как быть с ними рядом сейчас, а затем и каждую минуту, чтобы окупить все те не слишком счастливые детские годы. Очень эгоистичное желание, зато честное. Но вернулись они не одни, и Фрида, не веря своим глазам, потеряв остатки терпения, бросилась им навстречу, им и её любимой тётушке Дженнифер. - Привет, малыш, - крепко обнимая племянницу, пропела молодая женщина, так похожая на свою сестру Беллу. - Сто лет не виделись! Соску-у-у-училась! – последовал ответ развеселившейся Фриды. Она давно не видела тётю, как минимум, лет пять и сейчас почти её не узнавала. Меж сёстрами Беллой и Дженн пролегала пропасть, почти такая же, как и меж Фриды с Ридом, почти десять лет, поэтому они никогда не могли зваться подругами, но необыкновенная похожесть, что внешняя, что внутренняя, обязывала их к общению. Тётя Дженни изменилась: не было уж буйной кудрявой шевелюры, которую она носила, будучи терапевтом в одной из клиник Сент-Луиса, теперь на голове её красовалась короткая, но не менее кудрявая стрижка, делающая её моложе, но, почему-то, серьёзнее. Весь облик её говорил об ответственности, что легла на эти хрупкие плечи, быть может, проговорились первые морщинки или слишком усталые глаза, но Фрида сразу догадалась о продвижении по службе. Этому она не могла не завидовать. Тётя всегда была её кумиром, тем, кем она сама никогда не станет – бунтаркой, способной воплотить все свои мечты. Но грусть была мимолётной, и вот семья в почти полном составе отправилась в дом, шумно беседуя, передавая свежие новости и идеи. Фрида молчала, ей было достаточно слушать и удивляться-удивляться-удивляться, так много нового обрушилось в этот день на неё. Дженнифер рассказывала о работе, она действительно серьёзно преуспела: благодаря недюжинному уму, смогла разработать новое средство, что в 70% случаев полностью вылечивает астму, что до этого могла быть лишь купирована, получила на него патент, заработала уйму денег и получила место в крупнейшей фармакологической корпорации. И это всё девочка, которую из-за происхождения и нестандартной внешности не брали ни в одну крупную больницу или медицинский центр. Родители от неё не отставали, повествуя о красотах далёкого острова, местных обычаях и обилие, внезапно, карет, что составляли серьёзную конкуренцию привычным автомобилям. Вечер прошёл в тёплой, такой уютной атмосфере, какой Фрида не могла вспомнить у себя дома. Он медленно перешёл в ночь, разогнав засидевшееся семейство по комнатам, однако и там Дженн с Фридой не успокоились, перебирая мысли и воспоминания, рассуждая о прошлом и будущем, оставив привычные темы лишь ближе к середине прохладной, наконец-то, ночи. - Ну, Фрида, хватит отделываться общими фразами, - озорно сверкнув глазами на сонную уже племянницу, произнесла Дженн. – Я итак знаю, что ты умница-разумница и с учёбой у тебя всё в порядке, да и даже если бы нет, не это сейчас главное, во всяком случае, для тебя. - Ха, почему же? – удивлённо откликнулась Фрида, недоумевая, что же ещё может быть важно, по мнению тёти. - Ну-у-у, многое, малышка. Мальчик есть? Заинтересованный девчачий тон и чертовщинка в глазах, что начали Фриду немного пугать, однако она не побоялась отозваться: - Есть. Улыбка. Без объяснений. Однако этим от всерьёз взволновавшейся Дженнифер не откупиться. Тогда Фрида рассказывает всё, о них, о нём, не считая нужным скрывать, по крайней мере, от человека, которого всегда считала ближе матери. Дженн не молчит, интересуется, требует фотографий, но остаётся всё ещё милой и родной, такой, что Фрида и не замечает подвоха. Она не узнает о теме завтрашнего утреннего разговора, тогда она всё ещё будет спать, её будут волновать лишь его последствия. *** Пробуждение после почти что бессонной ночи не самое приятное, но воскресное утро плавно перетекает в день, делая последующее валяние бессмысленным, ведь следующая ночь не так уж и далеко. По утрам, не спеша, Фрида может собираться часами, даже, если весь день будет проведён дома, однако в спешке девушка способна одеться и за пятнадцать минут. Поощряемая лень умеет творить чудеса. Так что, когда Фрида, наконец, спускается в кухню, где застаёт мирно болтающих родственников, время уже обеденное. - Доброе утро-день! – произносит обычно не слишком совистая Фрида бодрым голосом, слыша ответные приветствия в ответ. - Как спала? – недовольно листая журнал, интересуется мама. - Мало, благодаря некоторым личностям, что полночи меня убалтывали, - посылает Фрида косой взгляд Дженн, которая, однако, не откликается на дружескую шпильку. Тут девушка замечает неладное и сразу морщится: - Что вы задумали? Ответом стал беззаботный смех Дженнифер: - Ну, почему сразу «задумали» с такими жуткими интонациями? Просто кое-что придумали. - Но явно то, что мне не понравится. - Почему ты так решила? - У тебя это в глазах видится, - хмыкает Фрида, заглядывая в предельно честные тётушкины глаза. Мать не выдерживает первой: - Мы решили, что тебе было бы неплохо поехать в Америку вместе с Дженн. Удивительно. Фрида едва не просит повторить эти слова снова, ибо не может быть всё так предельно просто. Столько лет уговоров, увещеваний, просьб и желаний. И каждодневный суровый отказ. Она так давно хотела побывать хоть где-нибудь за пределами Англии, но вечно занятые и недовольные родители считали Великобританию лучшим местом для воспитания молодёжи. С чего бы такая резкая и чуть жёсткая перемена? В секундном подозрении Фрида косится на Дженнифер, но та не смотрит в глаза, увеличивая беспокойство, давая повод спросить: - Я спрашивала об этом несколько месяцев назад, тогда ваш ответ звучал категорично. «Нет». Что же сейчас изменилось? Мать поднимает глаза, серьёзные, и произносит: - Мы с Дженни не очень ладили последнее время, но за последние дни успели многое обсудить. И главное, это то, что наши ссоры сказались на тебе. Ты ведь хотела уехать. Ты хотела учиться там и только наш с отцом протест этому помешал. Ты поступила так, как мечтали мы – окончила хорошую школу, поступила в угодный нам университет. Но тебе по-прежнему это не нравится. Поэтому, мы думаем, что тебе было бы хорошо сменить обстановку. Тебе только восемнадцать, совсем мало, так что при помощи Дженни ты легко сможешь поступить в неплохой медицинский, как и хотела. Этот ответ заставил Фриду застыть, не в силах что-либо произнести, слишком уж он был честен, правилен и запоздал. - А вам не кажется, что уже немного поздно? – девушка даже не следит за тоном, выговаривая предложение на одном дыхании. - Наоборот, ещё совсем не поздно, а начальные знания юриспруденции очень пригодятся любому, и медику тоже, - мягко улыбается Дженнифер. – Мы же в прошлом году подавали документы. Ты поступила. В этом году ты также по этим документам сможешь поступить, а если будут какие-то не состыковки, я смогу разобраться. Фрида молчала. От природы свойственная ей подозрительность боролась с желанием просто поверить родителям и поехать туда, куда всегда мечталось. Однако здесь столько важных вещей, людей, которых бросать не хочется… Хотя, всё ложь, она и сама это знает. Нелюбимая специальность, отсутствие друзей кроме нескольких близких людей, ненависть к городу и стране. И один-единственный человек на другой чаше весов, такой важный, что практически перетягивает решение на себя. И Фрида медлит с ответом, выговаривая, чуть ли не по слогам: - Я подумаю. - Конечно, - ещё одна улыбка Джен. – У меня, к счастью, ещё долгёхонький отпуск, почти до конца августа, так что время терпит. Фрида улыбается в ответ и садится подле чуть слишком напряжённого отца, принимаясь за завтрак-обед. Вот только утро больше не кажется тёплым, а еда желанной. Страшно поверить, что почти сбывшаяся мечта способна принести на сердце такую грусть. *** Много времени. Достаточно много, чтобы принять решение. Но почему же с каждым прожитым днём мысли всё больше путаются, а решение не желает приниматься? Фрида хотела забыть, раз за разом откладывая грустные мысли, стараясь занять себя чем-то другим, избегая даже упоминания о гнетущем выборе. Лето продолжало своё размеренное течение, радуя премьерами новых фильмов, ожиданием новых концертов, открытием иностранных бутиков. Время двигалось не линейно, невероятно неравномерно, вызывая чувство дежа вю, как будто Фрида смотрела на каждое событие из будущего или, быть может, из прошлого. И спрашивала себя каждый день – «почему всё так?», слишком странно, слишком ясно. Всё слишком запутанно. Ей хотелось остаться очень-очень сильно, хотелось остаться с ним, ведь те чувства, которые волею судьбы она к нему питала, были сердцу в сто крат важнее учёбы и будущей работы. Всё же, она не бросала из-за него университет и не сбегала из дома, она просто оставалась на своём привычном месте, не изменяя движения жизни. Но разум твердил обратное, всё повторяя страшные слова, эхом отдающиеся во всём теле, - упущенная возможность. Этого она боялась. Она хотела пойти по этому новому пути, ведущему к желанной карьере и успеху, к новой волшебной жизни, о которой она могла только мечтать. Разум не уставал повторять, что это редкая необыкновенная возможность, которую будет до боли глупо упустить. И Фрида с ним соглашалась, однако медлила, вспоминая хамелионистые зелёные глаза. Она страшилась этого выбора, хоть внутри себя, уже давно его сделала. В дни после возвращения семейства, Фрида почти не виделась с любимым, проводя всё свободное время с Дженни, которая, вырвавшись в кои-то веки с работы, желала оторваться по-полной. В ход шли всем известные способы, главными из которых, несомненно, были магазины, для разнообразия на Бонд-стрит, и длительные пешие прогулки, подразумевавшие бесконечные разговоры, сводящиеся к сравнению Англии и Штатов, в которых США явно доминировали, наводя ещё большую тоску. Грусть, сквозившая во взгляде Фриды, порой была слишком заметна, так, что даже Дженн, страстно желавшая зазвать любимую племяшку в любимую же страну, умолкала расстроенная, но не желавшая прекратить атаку. Только в эти моменты у девушки была возможной перевести маленькое путешествие в интересное ей русло: завести тётушку в горячо любимый «Пушкинский дом» на лекции очередного русского писателя или затащить в район Сохо ближе к местам пропитания. Однако всё повторялось снова после небольшой передышки в скромной кофейне. - Ну, что не так? Чего ты боишься? – в очередной раз вопрос из уст разозлившейся Джениффер. - Ничего. – вновь отстранённый ответ Фриды. – Ты не можешь понять, что я просто не хочу менять свою жизнь. Меня всё во всех аспектах устраивает. Слова сильно притянуты «за уши», это сразу же чувствует чуткая тётя, саркастично изгибющая бровь. - Знаешь, по тебе не скажешь. Но это твой выбор. Я лишь не понимаю причину такой резкой смены желаний. Ещё в прошлом году ты ни минуты не хотела оставаться в Лондоне. А сейчас противишься своей мечте. Нет, этого я категорически не понимаю. - А я не понимаю того, что ты считаешь год – сроком небольшим. Год – это очень долго, я уже привыкла ко всему… Разговор заходит в тупик, как и десяток его собратьев час, два, день, неделю назад. И Фрида молчит, хоть хочется сорваться на крик. Выбор был слишком тяжёлым, и оба варианта были одинаково очевидны. Так что оставалось лишь молчать и пытаться отвлечься. Этому поспособствовал звонок давно затихшего телефона: летом ей почти некому было звонить. Номер был знакомым, как и фотография, на него установленная. Девушка улыбнулась, обрадованная неожиданным звонком долгожданного человека. - Привет, - тёплый голос, едва Фрида нажимает кнопку приёма. - Добрый день. Как ты? - Только дозаписали новую песню. Так что я совершенно свободен и жажду встречи с тобой. - Даже так? Раздражение, взлелеемое разговорами с Дженн, не могло не затронуть слов при разговоре с этим эгоистичным созданием, вечно слишком занятым. - Занята? – послышался после продолжительного молчания обеих сторон расстроенный голос. - Нет, - с полуулыбкой, которую он, к сожалению, не мог видеть, откликнулась Фрида, даже не посмотрев в сторону идущей рядом тётушки. - Вредничаешь? – теперь смех слышался и в его голосе. - Конечно, как же иначе? - Ты невозможна. - До тебя мне всё ещё далеко. - Прости. - Не за что. - Тогда куда хочешь пойти? - Не важно. - Грустишь? - Немного. Встретимся у тебя. Скоро буду. Люблю. Слишком неприятно, чтобы объяснять. Фрида чувствовала себя отвратительно нестабильно, от каждого слова склоняясь в ту или иную сторону, сомневаясь. Она начинала себя ненавидеть: слабую, лишённую привычной стойкости тварь. И эта ненависть помогала. Во всяком случае, именно она позволила, не слушая протестов удивлённой Дженн, отправить её на такси домой, а самой Фриде отправиться к Нику, с которым предстоял странный и малопонятный разговор, необходимый не столько для него, сколько для неё. *** Такси не слишком аккуратно припарковалось у трёхэтажного здания в не самом лучшем районе Лондона, у которого её ожидал Никки, неизменно дымящий и улыбающийся. Свой. На секунду всё забылось, осталось лишь желание подойти к нему, обнять и послать весь мир и всех в нём людей к чертям, но ведь так сделать было нельзя, поэтому она ограничилась лишь тремя шагами по направлению к нему. Он заметил чуть изменившееся настроение и, выбросив сигарету, уж заинтересованно всматривался в её лицо. Фрида хмыкнула, недовольно подумав о том, что слишком уж проницательные люди её окружают, а это порой искренне бесит. Она улыбнулась, ну, что ещё она могла поделать, и коротко поцеловала его в губы, мягко, осторожно, возможно, немного напугано. Спустя секунду, отодвинулась, ощущая его руки у себя на талии, чтобы встретится с предельно серьёзными глазами. - Что произошло? – тихо. В ответ лишь вздох и почему-то обоюдное недовольство. Быть может, потому, что Ник больше всего на свете не любил проблемы, а именно они нынче и завелись у Фриды. Лестницы-лестницы-лестницы, вроде бы только третий этаж, а подъём какой-то мучительно долгий, оставляющий без сил настолько, что девушка побоялась, хватит ли их на разговор. Поэтому, едва дойдя до площадки второго этажа, она ещё больше замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась. По инерции сделав пару шагов вперёд, остановился и Ник, задержанный их сцепленными руками. «Какая глупость…» - мелькнула мысль в голове Фриды, - «… разговаривать так и здесь… не хочу…». - Что такое? – голос Ника был уже не на шутку встревоженным, но Фрида лишь мотнула головой и, тяжко вздохнув, быстро преодолела путь до квартиры, таща за собой парня. Оба молчали, даже когда за ними захлопнулась дверь: Фрида отправилась заваривать чай, а Ник остался закрывать замки. Чай усилиями девушки появился и в этом доме, медленно, но верно вытесняя привычный кофе, с таким приятным запахом, но отвратительно вредным вкусом. - Ты сегодня будешь разговаривать? – раздался голос сзади. Его руки снова обрелись на талии, и стало тепло, слишком для предстоящего разговора. - Мне предлагают поехать учиться в Штаты. Тётя сможет устроить меня в медицинский, я все… раньше хотела туда поступить, но только сейчас появилась такая возможность. «Сказала…». Сразу, без предисловий, потому что иначе не смогла бы вымолвить и слова, запутавшись в липких слогах и объяснениях. - Значит, нужно ехать, пока есть такая замечательная возможность, – после недолгого молчания ответил ей Ник. Она знала, что он так скажет, чувствовала, что он учует нотки мечтательности в её словах, ведь именно к мечтам Никки относился особенно серьёзно, даже слишком. - Я ещё не знаю… Не думаю, что хочу уезжать… - Почему? Ну, что здесь сказать? Фрида лишь хмыкает, постепенно уверяясь в своих предположениях, постепенно понимая, что ему будет слишком легко её отпустить. - Наверное, я не хочу уезжать от тебя… - тихо и неуверенно произнесла девушка, проклиная себя за излишнюю откровенность и сентиментальность. - Ну, что за глупости, Фри, - полный искреннего негодования резкий голос. – У тебя есть зашибись, какая возможность, а ты думаешь о мелочах. - И вправду мелочь. Было противно и горько от его слов, таких простых и честных, от сознания того, что она явно преувеличила ценность их отношений. «Глупости-глупости-глупости» повторяясь, звучали в голове то ли его слова, то ли её собственные мысли, ведь действительно глупо и совсем не по-взрослому ронять слёзы в так и не согревший пальцев чай. - Ты что, малыш? – снова удивлённый голос. «Мой глупый-глупый мальчик...» - Я в порядке, - голос натренированный, идеально ровный, но всё равно с привкусом предательских слёз. Он не поверил: аккуратно вытащив из ледяных пальцев чашку давно остывшего чая, Ник поставил её на стол, затем мягким движением привлёк девушку к себе. Глаза в глаза, должно было быть, но она не смотрит, часто моргая в тщетных попытках высушить мокрые ресницы. - Чёрт, я в порядке, - злой её голос, но и теперь он не верит, лишь крепче обнимая Фриду. - Это всё стереотипы, как будто мы в каменном веке. Когда ты уедешь, мы сможем переписываться и общаться по скайпу, тем более, это же не билет в один конец. Мы сможем видеться. Она улыбнулась тепло, и он ответил ей лёгкой усмешкой, через секунду мягко касаясь губ. Милый мальчик, не заметивший холода и разочарования в её глазах. Быть может, она ему не доверяла, и тем была плоха, быть может, дело было в чём-то другом, но Фрида ни на не секунду не могла увериться в этой любви на расстоянии. Наверное, потому, что и не было любви. Она всё также улыбалась, отстраняясь от него, улыбалась, доставая телефон и быстро щёлкая ногтями по экрану, улыбалась, откровенно лгав о необходимости отправиться домой. А он был грустен или зол, не веря ей, ненавидя и не понимая грусть в знакомых глазах. - Ну что ещё? – он говорил с надрывом и всё больше увеличивающимся раздражением. Он вообще злился быстро. - Ничего, всё хорошо. Люблю тебя, - слова, подкреплённые улыбкой. Он молчит, вглядываясь в её лицо. - Чёрт тебя побери, я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать? – вот теперь уже откровенно злится. - Ничего, - пожимает плечами Фрида, переставая строго контролировать выражение лица. Устала. - Фак, что тебе ещё не хватает? Что ты смотришь на меня будто мёртвыми глазами? Я высказал тебе свою точку зрения, твоя проблема – решать тебе. У меня своих достаточно, но я же не выматываю ими тебе душу. Я уже задолбался расшифровывать твои намёки и взгляды. Хочешь что-то сказать, скажи уже, наконец! Злой, взбесившийся, уставший. Девушка снова улыбнулась, на сей раз, искренне. Есть в этом что-то извращённое – честно улыбаться, когда внутри тяжесть и боль. Что сказать, она не знала, видимо всё уже было сказано и все выводы были сделаны, импульсивные, поспешные, вынудившие резко развернуть и пойти к двери. Ник молчал, пока Фрида медленно и неумело возилась с замками, молчал, когда она открыла дверь, молчал, когда она уходила. Лишь спускаясь по лестнице, она услышала его оклик и, бегом спустившись по лестнице, покинула подъезд, в котором раздавались его быстрые шаги. Выйдя из здания, она не сбавила темп, рванув к отходящему автобусу. Меньше всего на свете ей хотелось сейчас с ним говорить. «Потом, потом обязательно» - думала она, запрыгивая в автобус, стремительно увозивший её от выбежавшего вслед за ней Ника. «Ерунда, всё ерунда… Глупости… Он не это имел ввиду… Он не хотел меня обидеть… Чёрт… Всё это ерунда…» - крутились в голове обрывки фраз разной степени важности. Она на него не злилась, наверное, даже совсем, она всё понимала: и его отношение, и его слова. Сама виновата, надумала себе большее, чем есть на самом деле. Не слишком хорошо знакомая с маршрутами общественного транспорта Фрида еле-еле добралась домой, успев объехать полгорода, не меньше. За это время она почти успокоилась и выбросила нежеланные мысли из головы, опускаясь в какую-то холодную отчуждённость, где не было ни чувств, ни эмоций. Абсолютная пустота. Просто, так было легче. День и мог бы закончится так: скорым ужином, скупым разговором с родителями, мятежным сном и отключенным телефоном. Но не окончился. Едва открыв дверь, Фрида встретился с немигающим взглядом Дженнифер, за спиной которой топтались и Рой с Беллой, явно замыслившие что-то в высшей мере мерзопакостное – это было видно по их лицам. - Добрый вечер. Ответом ей было молчание. Снова тяжелый вздох и молитва о счастливом разрешении дела, всё же она слишком устала, чтобы участвовать в новом скандале. - И куда ты сорвалась? – подала, наконец, голос, к удивлению Фриды, мать. - У меня появились срочные дела, я уже извинилась перед Дженн. - Ты поехала к тому мальчишке? – снова грозный голос. Фрида собиралась было всё в той же ледяной манере ответить о делах в университете, или внезапной проблеме у подруги, или о чём-то другом, но нечто её насторожило. Она подняла глаза на беснующуюся мать, затем кинула косой взгляд на отвернувшуюся Дженнифер, которая уже поняла свою и их ошибку. - К какому мальчишке? – едва ли не по слогам произнесла Фрида. Мать запнулась, и девушка повернулась к примолкшей Дженн, которая практически вжалась в стену. Было обидно, совсем чуть-чуть, вряд ли что могло её сейчас по-настоящему расстроить, слишком холодно и безразлично было внутри. - Фри… - подала голос Дженн, - ну, что плохого в том, что я рассказала им о твоём парне. Они твои родители, им нужно и должно о таком знать… - Фрида, я вообще поверить не могу, что ты стала встречаться с парнем, ничего нам не сказав, да ещё и с каким-то неблагонадёжным музыкантишкой. Бежишь к нему по первому зову, как дворовая собачёнка! – это уже сказала Белла, никогда не скупившаяся на жёсткие слова. - Заткнись, - рявкнула виновница дискуссии, разом растеряв былую холодность. Белла умолкла на полуслове, сражённая резкостью слов дочери, никогда не позволявшей себе ни одного грубого слова в адрес членов семьи. - Ни тебе меня учить, никому из вас, - продолжила Фрида уже спокойно, сполна насладившись всеобщим шоком. – Вы всегда ставили на первое место себя и свою самореализацию. Мама, у меня язык не поворачивается так тебя назвать, потому что тебе всегда было на меня наплевать, даже когда я чуть не умерла в больнице, ты лишь один раз навестила меня, потому что, ну, никак не могла оторваться от съёмок. Отца я вообще видела редко и, конечно же, до нас с Ридом ему не было никакого дела. Так что не имеете вы права, дорогие мои, вмешиваться в мою жизнь и читать мне нотации. Эффект был колоссальным, то ли от вплеснувшегося, спустя долгие годы, негодования с нотками ненависти, то ли от того, что к концу монолога девушка всё же перешла на крик. Коротко вздохнув, она продолжила, обращаясь, на сей раз, к тёте: - Из своего детства я больше всех помню тебя, поэтому и люблю, и доверяю… Доверяла, потому что и подумать не могла, что у тебя хватит лицемерия раскрывать темы наших разговоров. Ты же знала, что только тебе я всегда всё рассказывала, по-видимому, очень и очень зря. Фрида замолчала, ей больше нечего было сказать: всё сказано, всё сделано, все карты раскрыты. Она до последнего верила в непогрешимость Дженнифер, хотя мысли об её предательстве появились уже давно, ровно с момента её приезда, когда мать внезапно предложила ей уехать. Уже тогда девушка подумала, что она могла бы это сказать только, если бы желала оградить дочь от негативного влияния Ника. Но тогда Фрида сразу отмела мысль, что мать может знать о его существовании, ведь Дженн никогда бы ей этого не рассказала… Боги, как же больно. Не услышав больше ни слова, Фрида направилась к себе, благо путь ей никто не преграждал, разве что сзади плелась Дженнифер, явно жаждущая что-то сказать, но не решающаяся. Она заговорила лишь, когда Фрида собралась закрыть дверь прямо перед её носом: - Фри, это не предательство милая, я просто… - Отпусти дверь, - перебила её «милая Фри». – Я не хочу с тобой разговаривать и видеть тебя не хочу. - Фрида, я не собиралась тебя подставлять, правда. Просто твои родители должны были об этом узнать. Я представить не могла, что твоя полоумная мать вдруг решит такое ляпнуть. Она нормально к этому отнеслась… - Конечно, так нормально, что даже согласилась выслать меня в Америку. - Фрида, это с твоим Ником не связано! - Тогда с чем же?! Дженн, ещё секунду назад пытающаяся доказать свою точку зрения, резко замолчала. Фрида тоже ничего не говорила, отчаянно подозревая что-то недоброе, о котором тётя уже должна была сказать. Однако она всё ещё надеялась уйти от правды, надеялась, что Дженн сумеет достоверно солгать, но этого не случилось: - Белла ждёт ребёнка. Фрида удивилась, более того, она была поражена, как новостью, так и поведением дражайшего семейства, которое после этой вести стало предельно понятным. - О, ну, теперь всё встало на свои места. Замечательно, просто чудесно! - Фрида… - Значит я теперь persona non grata, и меня срочно надо куда-нибудь сбыть. - Фрида, не в том дело! Просто твоя мать не девочка, а Лондон не способствует здоровому вынашиванию ребёнка в таком возрасте, поэтому они и купили дом на Мальте, там и врачи, и клиника… Но Фрида не желала больше этого слушать. Всё было ясно. Не ожидая, пока Дженн договорит, она рванула дверь, громко ею хлопнув, и заперла внутренний замок. Из-за двери сразу раздались тётины крики и увещевания, которых так не хотелось сейчас слышать. Взяв сумку, девушка ушла в дальний, самый холодный угол у балкона, желая, чтобы всё, наконец, прекратилось. Неуклюже устраиваясь на пол и выуживая плеер, Фрида могла думать лишь о том, почему же в её жизнь забралась такая гадость… - Ведь всё же было хорошо, всё же налаживалось, - то ли вслух, то ли про себя бормотала Фрида, с трудом сдерживая слёзы. Надев наушники, она смогла заглушить всхлипы Дженнифер за дверью и вовсе забыть о ней, когда заиграла музыка: тихая и резкая, наполненная его чёртовым голосом. Минута воспроизведения, и плеер с треском ударился о противоположную стену, а Фрида всё же разрыдалась. *** Всё успокоилось, даже сама Фрида, разве может быть иначе? Сложилось это почти через две недели, после того, как были расставлены все точки над «i». Но ничегошеньки не изменилось, да и не могло. Фрида была поставлена перед рядом фактов, ни один из которых она не могла изменить: Белла была уже на третьем месяце беременности и ждала возможности расквитаться со всеми делами в Англии, чтобы скорее её покинуть, вернувшись в желанное тепло, Рой заканчивал оставшиеся дела, а длительные переводил в офис на Мальте, Дженни паковала чемоданы и собиралась возвращаться домой. А Ник больше не звонил. Странно, даже Фриде их размолвка показалась несущественной, а уж на фоне дальнейших событий и вовсе мизерной. А он молчал, и именно он теперь был вне зоны действия сети. Мир Фриды рушился, и она ничем не в силах была самой себе помочь, лишь смотреть со стороны – такова была её возможность. И звонить, сотни раз набирать его номер, каждый раз надеясь услышать любимый голос, но электронный голос в трубке твердил одно и то же. Молчали и его друзья… Вернее нет, не так, они отвечали на звонки, но ничего не могли сказать, потому что их было не так много, да и близкими были от силы трое. Но и Джефф, и Дерек разъехались до сентября по домам: один в родную шотландскую деревню, другой и вовсе во Францию. Оставалась лишь Джейн, которой после долгих метаний Фрида также позвонила, однако та не думала брать трубку. Фрида не знала, что делать, а, быть может, наоборот, знала всё слишком хорошо. Здесь кончилось её детство, и настала взрослая сложная жизнь, требующая верных решений. Рассыпались, как пыль, те осколки счастья, что как в калейдоскопе, кружили в её сердце последние несколько месяцев, которые могли бы назваться самыми сладкими в жизни. Такова природа счастья, любви и дружбы. И Фрида это знала, с самого детства считая, что эти чувства и состояния слишком эфемерны, чтобы быть реальными. Она долго смотрела на идущий за окном дождь, обдумывая последнее решение, прислушиваясь к звону капель о стекло и тихим переговорам снизу. Родители опять спорили, наверное, отец снова положил что-то не в ту коробку, а мать снова раскричалась о том, что над ней все издеваются. Это не слишком интересовало Фриду: последние недели она общалась с семьёй лишь по мере необходимости, чуть более, разве что, с Дженнифер, которая искренне раскаивалась в своих поступках и выглядела расстроенной. Но Фриду это не волновало. Ни это, ни что-то иное. Она снова была такой, как раньше, как все те годы, пока не встретила Ника, будто вдохнувшего жизнь в это ледяное и рассудительное тело. Быть может, то была душа? Быть может. Во всяком случае, присутствие оной теперь Фрида не чувствовала. Да и это лето казалось ей теперь чистой воды помешательством. И как она могла так себя повести? Ведь нонсенс же. Девушка усмехнулась, и встала из ставшего таким привычным дальнего холодного угла, из которого особенно хорошо проглядывалась улица в окне. Она начала медленно и методично собираться, стараясь наиболее равномерно распределить груз в сумке, ведь в неё так много нужно было затолкать: справочник, тетрадь, косметичку, таблетки, ставшие необходимыми, карту, телефон и плеер, да и электронную книгу в нагрузку… Благо она разжилась отдельной сумкой для ноутбука, который в повседневную при всём желании не залез бы. Сборы не были долгими, ведь она уже почти спешила. Немного времени занял спуск по лестнице и выход на улицу молча, не говоря ни слова смотрящим на неё во все глаза родственникам, подобно взволнованным птицам сбежавшимся в гостиную. Они уже давно не разговаривали, и Фрида не считала нужным объяснять цель своего ухода. Они к этому, наверно, уже успели привыкнуть, а быть может, они всё ещё боятся, что однажды она уйдёт навсегда. Возможно, они этого ждали. Такси и знакомый, ставший родным маршрут, в конце которого, её больше никто не ждёт. Машина останавливается у скромного здания о трёх этажах, и Фрида резко забегает внутрь, спасаясь от моросящего дождя. Почти бесконечная лестница и знакомая дверь. Закрытая. Простояв около десяти минут, девушка всё же решается постучать: один раз, второй, третий… Но никто не откликается. Она ждёт ещё некоторое время и вновь набирает заученный наизусть номер, но и он молчит. Впервые, за последние недели Фриде снова хочется плакать, и она уходит, прежде чем первая слеза капнет на грязный пол. Уходит, оставляя вставленным в дверь сложенный вдвое листок бумаги с восемнадцатью строчками. Почти письмо, которое он никогда не прочитает. Она возвращается туда, где некогда был её Дом, теперь же просто дом, выставленный на продажу. Девушка тенью входит в прихожую, снова наталкиваясь на взволнованные взгляды, и быстро поднимается к себе, чтобы дособрать вещи. На это не нужно много времени, ведь осталось лишь положить сверху конверт с паспортом и билетом на 22 августа в один конец. - Фрида! – раздался неуверенный окрик снизу. - Иду, - почти что весело ответила девушка. Она оглядела комнату, пытаясь вспомнить то, о чём забыла, но оно на то и забытое, чтобы не вспоминаться, поэтому Фриде оставалось лишь закрыть за собой дверь, спешно и сухо попрощаться с родителями и в компании тёти Дженн отправится в аэропорт, где через пару часов взлетит самолёт, уносящий две сотни людей в новую жизнь. А в покинутой комнате на втором этаже продающегося дома останется удушающий запах лаванды и давно заготовленная и столь же давно позабытая коробка в ярко-зелёной подарочной упаковке с раритетным и таким же зелёным томиком «Фауста» Гёте, которого он собирался декламировать в день своего рождения перед приёмной комиссией театрального колледжа. *** Август расцвёл тёплыми, даже жаркими для Лондона деньками, предвещавшими скорую осень, как последний рывок спортсмена перед финишем. Фрида скорее ненавидела такую погоду, когда температура переваливает за 25 со знаком плюс: солнце нещадно поджаривает нежащихся возле фонтанов горожан, а деревья дают минимум тени. В Америке август другой, много жарче и ярче, чем в пределах Альбиона, но к нему она уже привыкла, как не успела привыкнуть к этому. Она любила флоридскую жару на все 30+, когда единственная возможность выжить поставляется вместе с пультом, на дисплее которого светятся такие желанные 23 градуса, а то и 21, когда совсем худо. Она также любила холод и ледяные зимы Аляски, где порой малодушно мечтала о вечно одинаковой британской погоде, даже дожди более её не пугали. Она вернулась «домой» ненадолго, лишь неделю выбросив из на редкость плотного графика. Она повидала родных, наткнувшись на давнюю стену непонимания со стороны старых уже родителей, обняла младшую сестрёнку, недавно одарившую семейство парочкой рыженьких деток, чем несказанно обрадовала мать, даже встретилась с давними подругами по так и не оконченной юридической академии. Жени почти не изменилась, даже вырастив сына и пройдя через жернова трёх неудачных браков, Джейн превратилась в невероятно презентабельного юриста, в котором не осталось ни следа девочки-бунтарки, а Мэрион, с которой Фрида уже не раз общалась, как с пациенткой, выглядела почти здоровой. Осталась мелочь, глупость, на которую она не решалась долгие годы, ибо была она бессмысленна, и мысли о ней Фрида гнала месяц за месяцем. Ей было стыдно перед собой, что тоже было глупо, ведь знала бы об этом только она одна, но, возможно, всё потому, что она боялась. До слёз и крика. Боялась, что после этого уже не сможет жить, как раньше, вообще жить не сможет, и это знание заставляло её бежать всё дальше и дальше с юга на север, обратно, потом снова туда и снова обратно. Она исколесила полмира, однажды даже отправившись в Африку со смутной издевательской надеждой что-нибудь там подцепить и пасть смертью храбрых трусов. Она шла за своей мечтой, которая со временем истёрлась и выцвела в дороге. Не зря Джейн любила повторять строчки: «Когда ищущий находит свою мечту, Мечта становится пустой…». Так случилось и с Фридой. Да, врачебная деятельность всё ещё приносила ей радость и удовлетворение: азарт в постановке диагноза, проведение исследований, новые открытия, спасённые жизни. Работа делала её счастливой и давала лучшее оправдание, которое только может иметь прирождённая одиночка. На самом деле Фрида ни капли не изменилась, сколько бы не убеждала себя в обратном. Она так и осталась запуганной девочкой, не умеющей контактировать с людьми, пугающейся любого человека, кто пытался прорвать тот кокон, что осязаемо возник вокруг. Она давно не была восемнадцатилетней, да что уж говорить, её сестра уж отпраздновала тридцатилетие… Фрида любила сестру, такую красивую, такую счастливую: пять лет удачного брака, нежный, любящий муж, красивые, здоровые дети. Ей все завидовали, все ставили её в пример сестрице, которой было уже давно под пятьдесят, однако это не помогало. Фрида так и провела всю жизнь в одиночестве, не заведя семью, но она этого и не желала. Она любила одиночество и не любила людей, которые постоянно лезли в душу с глупыми словами «твоё отшельничество не нормально». Но её абсолютно всё устраивало. Фрида явно чуяла конец жизни: конечно, ей было только 49, и жизни ей обломится ещё лет двадцать минимум, но это был конец карьеры. Совсем скоро руки перестанут быть ей столь послушны, и неврология, которой она преданно служила последние 25 лет, помашет ей ручкой. И на этом всё. Лекции в университете, натаскивание нерадивых студентов, научная деятельность, написание учебников. Холодно и грустно. В кои-то веки слишком одиноко. Она шла пешком, укрытая от солнечных лучей широкими полями шляпы, направляясь к молодому, но уже бесчувственному месту, где не ощущается ни зла, ни добра, лишь пустота. Её-то Фрида в последние годы и полюбила, пустоту и умиротворение, царящие на кладбищах, ещё не слишком древних. Последние тридцать лет захоронения делаются в новых местах, хоть при мысли о смерти людям до сих пор и видятся старинные, полуразрушенные готические склепы и статуи. Сейчас всё проще – маленькая кипельно-белая церквушка и огромное зелёное-зелёное поле сочной травы, ухоженной и чистой, в которой островками всплывают плоские могильные плиты. Фриду эти огромные пространства, лишённые деревьев и кустарников, завораживали много больше кладбищ, имеющих архитектурную ценность, ибо ощущение здесь было другое: там была мрачность, здесь – свет. Здесь толпами бегают барсуки и прочие мелкие грызуны с радостью пожирающие розы, преимущественно белые, поэтому в одном из десятка маленьких цветочных ларьков она покупает шесть веток крупных тигровых лилий. Они совсем не траурные цветы лишь случаем затесавшиеся к кладбещенским: в этом месте превалировали белые и бордовые, цвета засохшей крови и вина, розы, белые крупные астры, красные и чёрные тюльпаны, и преимущественно белые лилии. Как же вы, тигровые, сюда попали? От солнечных лилий шёл одуряющий удушающий вязкий аромат, на который у неё всегда была аллергия, и прохладный ветер вечности не мог его разогнать. Фрида остановилась у восьмого ряда по вертикали и двинулась по нему дальше, тщательно и методично отсчитывая могилы. Огромный минус этих новых захоронений в их однотипности – все надгробия были стандартными, а надписи, выбитые на них, с вышины человеческого роста почти неразличимы, поэтому важно было не сбиться и отсчитать 96 могил. Ещё важнее было их пройти и, приблизившись к середине кладбища, остановиться перед нужной. Теперь это середина, тогда, вероятно, был ещё конец: сейчас их стало много больше, этих мертвецов и 97 могила восьмого ряда, на которой значился серийный номер 2030, скоро станет началом кладбища, но тогда под ней будет лежать совсем другой прах, ведь этому почти 30 лет. Фрида шла медленно, не в силах себя поторопить. Ей всё ещё было больно, спустя чёртовы 30 лет, всё ещё больно, от чего она себя ненавидела. Ей было, за что себя ненавидеть: в первую очередь за глупость, ведь она всё ещё помнит, во вторую… опять за глупость, ведь она всё ещё любит, хотя должна была давно забыть, в третью – за малодушие, хотя за это она себя презирала. Первая любовь не забываема, как банально, но в её случае это было именно так. Наконец, едва не сбившись со счёта, она добралась до нужной могилки и опустилась перед ней на колени, как только можно аккуратно, чтобы не задеть ровно такую же могилку, что была позади неё. Не получилось, расстояние в полметра не было на это рассчитано, тогда чужая могила перестала её волновать. Опустив солнечный веник на колени, женщина коснулась резких ещё слов, высеченных в камне, слов пустых и не таинственных: имени, фамилии, даты смерти и рождения. За них она его ненавидела. Сколько раз она проклинала его за глупость, дерзость, легкомыслие, невнимательность, за это глупое-глупое-глупое решение. За ошибку. За трагическую ошибку… или всё же явное намерение? Она грешила на ошибку. Фрида сразу эгоистично решила, что это так, хотя в глубине души не могла отринуть и возможность ясных и планомерных действий, но коли бы она приняла это за истину, она бы не смогла прожить этих чёртовых счастливых и не очень тридцати лет. Сколько раз она корила его, нет, не за глупую смерть, поверьте, она более эгоцентрична и цинична, чем вы думаете, она корила его за то, что он не умел ждать, за то, что не смог свести счёты с жизнью не в тот день, а месяц, год спустя, ведь тогда бы её совесть была чиста. Но этого не случилось: он умер тогда, когда умер – летом 2005 года. «Николас Леви. 23.08.1984 - 12.08.2005» Мальчишка, мальчик с солнечной улыбкой, так любивший ужасающий запах лилий, коротышка с огромными зелёными глазами умер от смеси алкоголя и наркотиков, не дожив до своего 21 дня рождения. Тридцать лет спустя после его бессмысленной смерти у могилы рыдает женщина, зарывшись лицом в охапку рыжих лилий, просто она все эти годы винит себя в его смерти, подспудно и тихо, выматывая душу, ведь присущий ей рационализм указывает на его давнюю зависимость от алкоголя и наркоты, а сердце все эти тридцать лет твердит о не пережитом предательстве, о её нарочитой холодности, уведшей его за грань. Ей много о чём хотелось бы ему сказать: о том, что сбылась её мечта стать врачом, да не гематологом или онкологом, ведь на последних курсах её пленила нервная система, о том, что сбылась мечта быть востребованным врачом, известным всему миру, о том, как много счастья ей принесла работа, и о том, как много грусти. Ей хотелось сказать, что она жалеет. Сейчас, внезапно, прорвалось всё то, что так давно складировалось в сильном, почти стальном сердце – знание, что, если бы всё можно было бы изменить, она осталась бы с ним. Но она пошла по пути удовлетворения своих амбиций, по, несомненно, правильному пути, который порекомендовали бы влюбившейся дочке родители: она решила, что будущее важнее любви. Она его забыла. Забыла уже в момент последнего объятья, когда он такой тёплый стоял рядом. Фрида верила, что в жизни её будет ещё много людей, разных, много лучше мальчика-наркомана без образования и будущего, она верила, что будет жалеть, коли упустит такую удачную возможность. И она жалела, но по другому поводу. Не было смысла убиваться сейчас, и Фрида сквозь слёзы усмехнулась этой своей абсолютно правильной мысли. Что же, она всегда генерировала именно такие мысли – правильные, рациональные, а сейчас было уже поздно менять привычку. Стерев слёзы и остатки туши, она наклонилась и коротко поцеловала надгробную плиту, как целовала несколько десятков лет назад такого милого мальчика, который покоится сейчас под ней. На плите остаются чуть измятые, повядшие рыжие-рыжие бутоны, а Фрида спешит подальше, на ходу, пытаясь оттереть оранжевые пятна с лица. Быстрыми лёгкими ещё шагами она покидает кладбище и садится в первое попавшееся такси, мчащее её в сторону аэропорта. Она и так опоздала, самолёт уже через два часа, в Австралию, где её ждёт очередной известные пациент, заплативший за неё лишь чуть меньше миллиона евро, дабы один из лучших хирургов-неврологов по кусочкам восстановил его раздробленный при взрыве во время покушения позвоночник. Фрида любит самолёты в смысле извращённом и жалком, как груду металла, такую нестабильную и опасную, ведь эта машина так легко разбивается о грешную землю. Она всегда думала об этом, садясь в самолет, но не боялась, лишь отмечала и запоминала. Впереди было более десяти часов полёта, поэтому женщина зарылась в бумаги, просматривая карту больного, обстоятельства получения повреждений, личные дела бригады врачей, предложенных ей в помощь… Информации было много, даже больше, чем предоставленного времени, посему она просматривала строчки «по диагонали», изредка делая пометки в старой, ещё со времён университета, тетради на кольцах. Она прошла с ней по жизни: в ней менялись съёмные листы и записи, сначала базовые, но с каждым годом всё более и более специализированные. Лишь корочка оставалась, напоминая о былом, да только она была и не видна за обилием листов. Вздох и пара ругательств, когда один из неуклюжих стюардов толкает её под руку, вынуждая порвать бумагу остриём ручки. Его извинения ничего не стоят, так что Фрида даже не замечает тихих повторяющихся слов. Ручка проткнула пару последних листов, резанув по задней стороне обложки, поэтому оставалось только вырвать эти листы, заменив их новыми. Лишь отдав скомканные бумажки подозванному, тому самому, стюарду, Фрида мельком взглянула на обложку, заинтересовавшись крупным почти детским почерком, некогда принадлежащим ей самой. Лишь восемнадцать строк, складывающихся в стихи: Пусть жизнь останется за дверью, Пусть новый день уж не придёт, Пускай подвергнется забвенью Холодный блеск твоих невзгод. Пускай всё будет, как обычно: Красиво, тихо, неприлично… Пусть будет всё вот так, как любишь, Когда меня навек забудешь. Чуть-чуть лишь времени пройдёт, Поверь, забудутся свиданья Все те, где вовсе не пришёл, Все те, где гложут опозданья. Пускай всё будет хорошо, Пускай ты будешь счастлив, милый, Ведь больше горя принесёт Вчерашний шторм, чем мой уход. Забвенья мне, о, милый… Милый… Женщина не плакала, читая прощальные стихи, так и не дошедшие до адресата. Лишь руки её тряслись мелкой дрожью, и сердце замирало от внезапных вспышек боли, таких резких, что перехватывало дыхание. Она вновь и вновь перечитывала незамысловатые строчки, страшась того, насколько они оказались пророческими. Жизнь действительно осталась лишь по одну сторону двери, снаружи, тогда как внутри лежало уж давно бездыханное тело. Но об этом она узнала лишь годы спустя из скупого письма всё той же Джейн, так ещё и не простившей. До сих пор. Хотя, чему удивляться, если у самой Фриды сердце болит и сейчас, почему же тогда через десяток лет оно не могло болеть у Джейн? И всё же снова слёзы, почти незаметные, высохшие моментально, и взгляд, ровно такой же взгляд, как и тот, из самолёта, увёзшего её к первому неверному решению, всё на тот же удаляющийся, уже почти незаметный Лондон. И даже запах такой же, иллюзорный запах лаванды, которую она теперь ненавидела. *** Жизнь, прожитая неверно и зря, странно – это одна из миллионов жизней и миллиардов возможностей. Лишь мы выбираем направление и дальнейший путь и часто плутаем, сделав неверный шаг, продиктованный рассудком. А ведь всё не так, как кажется, ведь мир предполагает море возможностей, самые лучшие из которых мы так часто отвергаем за видимой несостоятельностью. Ведь это так глупо…