Последняя зима

У меня нет и не было имени и дома. У меня никогда не было того, кто бы меня любил. Я не знаю, что такое верность, ласка, тепло человеческой руки. Я никогда не чувствовала себя привязанной к кому-то, готовой защищать кого-то. Мне просто не суждено было этого понять, потому что мне «повезло» родиться под забором в этой деревне. Деревня эта крохотная – всего несколько домов, и если бы я умела считать, то посчитала бы. Да и это скорее не дома, а дачи. Люди никогда не живут здесь постоянно: кто-то приедет, кто-то уедет. Летом здесь кипит жизнь. Почти во всех домах поселяются жители, играет музыка, по разбитому асфальту громыхают кошмарные железные машины, на вспаханных полях всходят растения. Люди привозят своих собак, которые беспрестанно лают без всякой причины, видимо, охраняя дома хозяев. Это так странно для меня. Летом я не появляюсь в деревне, потому что меня туда ничто не тянет. Я могу найти еду в многочисленных окрестных лесах, лечь спать на прогретую солнцем землю, а утром, отряхнувшись от свежей прохладной росы, продолжить бегать по полям и просторам этой земли. Летний дождь мне не страшен, наоборот, он моет мою запылившуюся шерсть и поит меня из луж. Я знаю путь к речке, находящейся поодаль, в другой деревне, но она настолько грязная и так плохо пахнет, что мне не очень хочется купаться в ней. Я знаю, что это сделали люди и что мусор в лесу оставляют тоже они, поэтому недолюбливаю их. В той деревне много собак, которые рычат и лают на меня, прогоняя прочь. Я предпочитаю не ходить к речке, а по мере возможности довольствоваться дождевой водой. А ещё мне известен старый, заброшенный людьми карьер, давно заросший ягодами земляники. Там живут такие же, как я, собаки. Летом мы дружелюбны друг к другу, мы можем спать на одной лужайке, кормиться рядом. Нам хватает средств к существованию на всех, поэтому нам нет дела друг до друга. Но это всё летом. Когда я бегала щенком по весенним лужам, а повзрослев, грелась под июльским солнцем, наслаждаясь жизнью, то никак не могла подумать, что существуют холода, обжигающие ветра, безжизненные белые пустыни вместо колосящихся полей. Но однажды пошли дожди, землю размыло, ночью лужи стал прихватывать мороз. Я не понимала, почему вдруг спать на земле стало так холодно, почему дождь больше не радует меня, а больно хлещет по продрогшим бокам со слипшейся шерстью. Почему вдруг листья на деревьях потускнели и стали один за другим улетать по ветру. Я провожала их взглядом, а из груди рвался тоскливый вой: «Зачем?!» Лес стал теперь голым и пустым, пронзающий ветер проникал всюду и не давал спокойно спать. В мою душу закралось предчувствие чего-то ужасного. Однажды утром пошёл снег. Маленькие белые льдинки кружились в воздухе и падали мне на нос. Поначалу мне это казалось завораживающе-красивым, но вскоре снега стало так много, что пролезать по непротоптанным полям стало сложно: снежная масса сковывала лапы и противно холодила живот. Еды становилось с каждым днём всё меньше, её теперь нельзя было добыть так просто, и я прибилась к стае собак, которые собрались на заброшенном карьере, чтобы вместе пережить эту зиму. Ведь спать, прижавшись друг к другу, согреваясь общим теплом наших тел, гораздо лучше, а добывать еду вместе гораздо проще. Но в нашей стае царил строжайший закон – закон сильнейших. Кто самый сильный, крепкий и здоровый, у того и лучший кусок еды, и лучшее место в укрытии. А кто не может постоять за себя, того ждёт очень печальная участь. На моих глазах не стало двух собак из нашей стаи: несчастного старика и слабого больного пса. Ведь огромным оголодавшим полуволкам не хочется кормить не нужных им существ, а от лёгкой добычи они никогда не откажутся. В общем, я плохо помню ту зиму. Я жила в постоянном страхе и холоде. Хоть и среди себе подобных было проще переносить суровую погоду, постоянно приходилось отвоёвывать своё право на жизнь. Никакой дружбы, малейшей привязанности или хотя бы симпатии к другим собакам я не испытывала, поэтому была безумно рада первому тёплому лучику солнца и убежала из стаи, как только появилась такая возможность. Но беззаботное лето пролетело незаметно. Когда начало потихоньку холодать, я поняла, что скоро опять наступит тот белый ад, ледяной плен, где приходится не жить, а выживать. Пока у меня была возможность, я жила одна, пытаясь спрятаться от дождей в лесу, но всё же каждую ночь я промокала до нитки и подшёрсток больше не спасал от пронизывающего ветра. Однажды утром я почувствовала некоторую тяжесть в лапах и сдавливающую хрипоту в груди. Мне стало тяжелей бегать, я быстро уставала и много лежала, и лай получался какой-то приглушённый. И я поняла, что появляться на карьере этой зимой – самоубийство. Снег пошёл рано и в большом количестве. Сама я уже не могла найти себе еду, поэтому решила перебраться к деревне. Я находила объедки и другие предметы, годные в пищу, выброшенные за забор, на помойках, мусорных кучах. Но время шло, становилось всё холоднее, люди появлялись в деревне всё реже. А организм, из последних сил борющийся с болезнью, просил еды. Я бегала вокруг домов по дорожкам и в душе была рада каждому приезду людей. Я чуяла их издалека и выжидала за воротами, когда же можно будет что-нибудь подобрать, но как я ни старалась, с каждым днём организм слабел, шерсть сваливалась и облезала. Я стремительно теряла в весе, что, конечно же, сил мне не придавало. Согреть лапы было негде, пустой живот протяжно ныл целыми днями, поспать практически не удавалось. И своё единственное спасение я видела в них, в людях. Однажды, когда голод довёл меня до предела, я осмелилась показаться людям на глаза. Я просто стояла и умоляюще смотрела на них, а они начали угрожающе кричать и махать палками. Я испугалась и спряталась, но через некоторое время вылезла опять. Это тоже не дало результатов: меня прогнали. Я стояла у ворот людского дома целыми днями. Они привыкли и не обращали внимания на меня, только иногда злобно что-то ворчали. И это было печально, ведь я ужасно хотела есть. Через пару дней люди уехали и я опять осталась одна среди этой белой пустыни, полузамёрзшая, голодная, ничья… Не помню, сколько дней я провела в таком состоянии. Наверное, много. Но однажды, лёжа на занесённой снегом дорожке, я вдруг почуяла запах – такой тёплый, долгожданный, до боли родной. Запах жизни, запах надежды и спасения. Он придал мне сил, я вскочила и побежала на него. Так быстро я не бегала давно: я спешила навстречу моим спасителям. И вот вижу крайний дом в деревне, тёмную машину и людей. Их было трое, видно, семья: мать, отец и девочка. Мне сразу понравились эти люди: что-то в них было манящее и близкое, а я, пролезшая через дыру в обветшалом заборе, наоборот, пришлась им не по душе. Родители стали кричать на меня, а девочка без страха подошла ближе и начала ласково, но настойчиво разговаривать со мной. У неё был такой приятный голос, что я забыла всё на свете: и слабость, и голод – я была готова слушать эту девочку всю жизнь. Я впервые подумала, что за таким голосом могла бы уйти на край света. Но я лишь робко потянулась носом к её руке. Я боялась людей, потому что никогда в жизни не имела с ними дела, не знала, как нужно себя вести с ними, ведь даже от их детей можно ожидать всего, чего угодно. А я была слаба и не смогла бы постоять за себя. Девочка вдруг отдёрнула руку вверх – я отпрыгнула, опасаясь, что она замахнулась на меня. Но тут подошла её мама и строго сказала что-то ей. Не нужно знать язык людей, чтобы понимать их – она запретила дочери приближаться ко мне. Подошёл папа, начал кричать и топать ногами, прогоняя меня прочь. Я не на шутку испугалась и выбежала через открытые ворота. Они тут же захлопнулись за мной, а ту дыру в заборе люди заделали чем-то тяжёлым. Ну неужели все люди такие жестокие? Не может этого быть: я видела глаза той девочки, она не такая, как все! У неё очень добрый, по-детски честный взгляд, будто она смотрит не на внешность, а в душу. С ней забываешь всё на свете. Как бы я хотела принадлежать именно ей и защищать её. Я вдруг остро почувствовала нечто новое, о чём никогда прежде не задумывалась. Я поняла, как мне не хватает близкого существа. Как хочется каждый день видеть глаза любимого хозяина, чувствовать его запах, ждать его у ворот и безумно радоваться его приходу, охранять его, просто чувствовать, что ты кому-то нужен. Так хочется принадлежать кому-то. Странное чувство для меня, не знавшей неволи. Наверное, оно у меня в крови, ведь я не волк, я просто собака, потомок десятков поколений таких же домашних собак. Жить без всяких ограничений, будучи сама себе хозяином, конечно, неплохо, но врождённая тяга к человеку взяла во мне верх. Весь вечер я бегала вокруг забора, пытаясь привлечь к себе внимание. Взрослые что-то делали, девочка лепила снеговика. А мой живот нестерпимо болел, лапы подкашивались. Люди стали жарить мясо прямо на улице. От этого запаха я чуть не падала в обморок, но они не замечали меня. Когда совсем стемнело, они ушли в дом вместе с едой, а я так и упала возле их забора и отключилась. То ли это был сон, то ли голодный обморок – понять сложно. Очнулась я от приятного детского голоса. Это она! Она зовёт меня! Я побежала на её зов, как будто была верна ей всю жизнь. Подбежав к девочке, я увидела в её руке кусочек вчерашнего мяса и тут же схватила его, немного напугав маленького человечка. Но она мгновенно успокоилась, улыбнулась мне и протянула сухарик, который лежал у неё в кармане. Я его сгрызла и замахала хвостом в знак благодарности. Никогда в жизни я не ела столь вкусного лакомства, особенно из рук людей. Хотя этого было очень мало для моего изголодавшегося организма, я была настолько счастлива, что мне захотелось бегать, как щенок, с этой девочкой наперегонки и звонко лаять от восторга. Возможно, она поняла меня. Подняв с земли палочку, она бросила её в сторону. Не знаю, что мне подсказало, что надо бежать за ней: раз девочка бросила её, значит, я должна принести. Мне показалось это забавным, я вернулась к моей маленькой знакомой с палочкой в зубах, что есть силы виляя хвостом от радости игры и общения с ней. Она ответила мне взаимностью, засмеявшись и дотронувшись варежкой до моего носа. Но вдруг пришла её мама. Девочка быстро зашла за калитку и захлопнула её перед моим носом. Мама опять отчитала дочь за то, что она общалась со мной, а мне так хотелось её защитить и объяснить, что я не кусаюсь и сама всё отдам, лишь бы с ней ничего не случилось. Я залаяла, но меня за это только отругали и прогнали. Я отбежала за угол забора и села там, дожидаясь ухода мамы. Вскоре она ушла, и я вылезла. Осторожно подойдя к забору, я замахала хвостом. Девочка заметила меня, слезла со своих качелей и встала передо мной. У неё были такие грустные глаза, что моё сердце сжалось. Почему же мне не дают развеселить её? А девочка начала говорить. У неё был такой ласковый и приятный голос, что я заслушалась. Она жалела меня, это было понятно. Возможно, говорила о том, что хочет оставить меня себе навсегда. Мне бы хотелось, чтоб она так говорила, ведь я не представляла своей будущей жизни без неё. Она называла меня ласковыми словами и так хотела подойти и погладить. Я же тихо поскуливала от безграничной любви к этому маленькому человеческому ребёнку, который увидел во мне не облезлую чёрную шерсть, не рёбра, обтянутые кожей, не собачьи клыки, а живое существо, просто брошенное судьбой, которое тоже хочет любить. Я заглянула в её прекрасные, полные грусти глаза. По щеке девочки покатились слёзы. Взрослые стали класть вещи в машину, и это было самым ужасным. Это означало только одно: она уедет. Они не возьмут меня с собой, я не смогу быть рядом с ней. В порыве отчаяния я начала метаться вдоль забора и скулить, родители раздражённо ворчали, а девочка постоянно оглядывалась на меня. Верю, она не хочет разлуки, как и я. Машина выкатилась из-за ворот на узенькую деревенскую дорогу. Я хотела подбежать ближе, заглянуть в стекло, увидеть девочку, но страх мешал мне это сделать. Я боялась взрослых и машины, боялась самой мысли о том, что этот взгляд будет последним, и так и осталась стоять поодаль на дороге. Папа девочки закрыл ворота, сел в машину. Железная конструкция устрашающе зарычала и тронулась. И вдруг сквозь открывшееся окно я услышала громкий детский крик, полный надежды. «Собачка!» Нет, я не могу стоять здесь! Она зовёт меня! Она хочет видеть меня рядом с собой, я не могу противиться её зову. Сорвавшись с места, я ринулась что есть силы за машиной. Я бежала, успевая за ней, пытаясь пристроиться рядом и громко гавкнуть, дать знак девочке, что я здесь, рядом и никуда больше не денусь, буду приносить ей палочки, играть с ней, защищу её от всего плохого, что может с ней случиться. Я верна ей до конца своей жизни! Но машина свернула на большую дорогу и поехала быстрее. Я пыталась догнать её, превозмогая боль во всём теле, пыталась выдавить из себя столько скорости, чтобы не отстать. Я задыхалась, чувствовала, что скоро лапы откажут мне, но всё же надеялась на какое-то невозможное чудо, которое откроет мне второе дыхание, придаст сил. Но чудес не бывает. Я споткнулась и упала. Вдали на последнюю секунду блеснули красные фары. Хрипя, спотыкаясь, еле поднимая лапы, я тащила то, что осталось от меня, в лес, подальше от этой проклятой дороги, проклятых машин, проклятых людей. Где мой инстинкт выживать? Где моё желание жить? Где эти силы, почему они ограничены? И где моя душа? Я отдала её той девочке. В моём теле нет ни капельки души, если рядом нет девочки. Ради кого мне жить? Вот и лес. Мой родной лес, ты мне не поможешь. Я не смогла больше держаться на лапах, упала мордой в мягкий снег. Мне не холодно, живот не болит, ничего не болит. Я не чувствую совсем ничего. И в эти секунды в голове раздаётся лишь крик: «Собачка!» Я не смогла прибежать на твой зов, прости. Прости, что никогда больше не дотронусь мокрым носом до твоей руки. Не залаю, когда ты придёшь. Не завиляю хвостом в ответ на твою улыбку. Не принесу тебе палочку. А если с тобой что-то случится? Я не смогу прийти на помощь. И пусть в твоей жизни будет другой друг. Пусть он любит тебя так, как любила я, может, даже сильнее, ведь в этом мире редко можно встретить настоящие чувства. Прости за то, что не смогла. В небе кружил прекрасный белый снег. Тихо-тихо опускался он на замёрзшую землю. Не было слышно ни звука. Не свистел ветер, не пролетали птицы, не пробегали звери, не проезжали машины. Казалось, мир заледенел, и остался только прекрасный, но мёртвый снег, одинокий и печальный. Снежинка упала на мой нос. И не растаяла.