The Secret 1

«Кофе? Да, если можно. Без молока, с сахаром», «Где новый труп? Тот, который доставили вчера около восьми. Мужчина, 45 лет, утопленник. Да, я хочу взглянуть», «Куда помада делась?», «Нужен химический анализ», «Передай мне образец», «Спасибо, Джон... Молли, да, я помню, Молли». Кофе в картонном стаканчике проливается ей на руки, обжигая судорожно сжавшиеся пальцы. Молли вздрагивает от неожиданности и несколько горячих капель попадают ей на кофту, оставляя неприглядные коричневые пятна. - Чёрт, опять, - она быстрым движением ставит изрядно помятый стаканчик на стол и прижимает пальцы к губам. Обожжённое место пульсирует болью, а пальцы приторно сладкие на вкус. Почему она всегда такая неумеха? Неудивительно, что Шерлоку до неё есть дело, только чтобы провести его к очередному трупу. Или сделать кофе. Но ведь она не кофеварочный автомат и не пропуск в морг. Девушка морщится, подобные мысли давно уже не приносили ничего, кроме разочарования в себе. А ведь она старалась ради Него. Пыталась тренировать память и внимательность, даже научилась играть в шахматы. Ей стоило это очень многого, не одну бессонную ночь и множество отвратительных дней, но всё без толку. Шерлок оставался равнодушен, каждое его мимоходом брошенное замечание по поводу её внешности только сильнее втаптывало её самооценку и её любовь в грязь. Он говорил ужасные вещи, даже не понимая, что этим причиняет ей боль. «Всё он отлично понимает» - вздыхает она, рассматривая покрасневшую кожу и уже начавшие появляться на пальцах волдыри. И с сожалением отмечает, что боль её даже в какой-то мере успокаивает. Она никогда не стала бы причинять её себе намеренно, но случайную боль принимает почти с каким-то мазохистским удовлетворением. Так она себя наказывает. За нерасторопность, за отвратительную привычку мямлить в присутствии детектива и за то, что не умеет ему отказывать. Она никогда не умела, и вряд ли в ближайшем времени научится. Он быстро вычислил эту её маленькую слабость и всегда пользуется ей, когда ему что-то нужно. Всегда знает, когда следует улыбнуться или сделать незначительный комплимент. Молли тоже это понимает, но ничего не может с собой поделать. Всегда так приятно увидеть за его словами больше, гораздо больше того, что он говорит. Это сладко, так же приторно сладко, как и её пальцы сейчас. И точно так же больно, как и её обожженной этой сладостью коже. Всё это слишком для неё. Молли вздыхает, окинув уставшим взглядом помещение морга. Пустая и стерильная комната вызывала сейчас только смутный укол разочарования. Кроме неё здесь наверняка уже никого не было. Все работники разошлись по своим делам, а мёртвые не считаются, тем более что к их молчаливому присутствию она уже давно привыкла. Её смена почти закончилась, можно было уже собираться домой, но что-то её останавливало. Сегодня он не пришёл. Она отлично понимала, что он заглядывал в морг вчера и не нашёл здесь для себя ничего интересного. С чего бы это ему появляться сегодня? Разве, что очередное расследование убийства могло бы привлечь его сюда. Словно бабочку на огонь. Или уж скорее акулу, привлечённую на запах крови жертвы. Но в её смену поступило только несколько погибших в ДТП, старик, скончавшийся от огромного количества возрастных болячек, и один неудачный самоубийца. Скука, как сказал бы детектив. И ей действительно было скучно, но возвращаться в свою пустую квартиру у неё не было никакого желания. Здесь создаётся хотя бы какое-то ощущение компании, пускай и ложное по своей сути. Трое из оставшихся в морге тел отказались забирать. Молли слышала, что такое раньше случалось редко — чтобы умерших родные не забирали. Теперь каждый месяц по несколько случаев она наблюдала сама. Отказываются, в основном, от стариков. Приходят, чтобы забрать свидетельство о смерти для пособия. И ищи потом ветра в поле. Работники морга, конечно, звонят родственникам, взывают к совести. Иногда действует. Чаще — нет. Ссылаются на дороговизну, на давние обиды. На государство, которое «обязано». Дети отказываются хоронить родителей. Сестры — братьев. Братья — сестер. «Отказников» собирает и отвозит на кладбище Боб. Случается, потом родственники звонят в морг, чтобы узнать, где «дорогая» могила. Но чаще всего нет. Молли кидает взгляд на секционный стол, на котором лежит ещё одно тело. Оно закрыто белой простыней, но из под неё выбивается бирка с номером V067. Говоря по правде, с ним должен был разобраться ещё Стивен, поскольку тело поступило именно в его смену. Но мужчина сегодня очень торопился и упросил её взять это вскрытие на себя. Кажется, сегодня был день рождения его дочки, и он не хотел его пропустить. Сколько ей исполнялось? Семь или восемь? Молли не была уверена, так как все его объяснения пропустила мимо ушей и только согласно кивнула, соглашаясь на эту услугу. Со своими ребятами она уже давно разобралась, и сейчас следовало заняться этим парнем, если она хотела попасть домой хотя бы за полночь. Папку с документами она обнаружила на ближайшем столе и решила приступить к работе, так, как при всём нежелании идти домой, провести тут половину ночи ей вовсе не хотелось. Тем более, что завтра было воскресенье, единственный её выходной. Захватив с собой диктофон, она решила записывать туда нужную для заполнения бумаг информацию, чтобы не отвлекаться от вскрытия и сэкономить время. Документы можно было заполнить и в понедельник. Ассистент ей сейчас бы пригодился, но все коллеги уже давно закончили свою смену и не стали задерживаться на работе дольше положенного. Поэтому ей придётся всё делать самой, о чём она ни секунды не сожалела. Чужая компания ей была сейчас совсем ни к чему. Многие из тех, кто её знал, поражались, как такая тихая и милая девочка могла выбрать себе профессию патологоанатома. Многих её решение повергло в настоящий шок, но она давно уже привыкла к подобной реакции родственников и знакомых. Конечно, это не было её мечтой с детства. И уж тем более, поступая в медицинский вуз, она не предполагала, что станет проводить большую часть своего времени в окружении мёртвых тел разной степени разложения. На самом деле мечтой её было стать педиатром, она любила детей, и ей казалось замечательным решением заниматься их лечением в будущем. Но, заступив на эту должность, ей пришлось столкнуться с трудностями, с которыми она, как оказалось, не была готова справиться. У неё не получалось ладить с людьми. У неё был слишком мягкий, почти слабовольный характер. Она не умела договариваться с детьми, при ней они всегда капризничали, никогда не слушались и этим исключали любую возможность их осмотреть. А нервные родители только ухудшали и без того напряжённую ситуацию, видя, что их драгоценные чада не желают слушаться молодого неопытного врача. Она искренне старалась понравиться, но этого было мало. Почти каждый приём превращался для неё в настоящую каторгу, к концу рабочего дня нервы попросту не выдерживали такого напряжения. Не удивительно, что уже меньше, чем через полгода она решила покинуть эту должность. Но удача ей неожиданно улыбнулась, причём довольно странной понимающей улыбкой. Улыбка эта появилась на лице мужчины в возрасте, который однажды во время обеда подсел к ней в кафетерии больницы. Он оказался прозектором в морге и, словно в насмешку над собственной профессией, очень славным человеком. Генри, так он попросил его называть, умудрился каким-то образом догадаться о её проблемах и всячески старался её приободрить. Он беспрерывно шутил и рассказывал разные любопытные истории, пытался утешить её, и Молли чувствовала, как потихоньку начинает оттаивать. Уже через несколько минут она несмело улыбалась ему и несколько раз даже поделилась историями про неудачные приёмы маленьких сорванцов. Поддержка Генри, 65 летнего прозектора с практически 20 летним стажем, оказалась на удивление приятной, рядом с ним Молли не чувствовала неловкости. Когда же она рассказала о своём желании покинуть больницу, он неожиданно предложил перейти работать к нему. Им как раз не хватало ещё одного работника, но сама мысль о работе в морге бросала Молли в дрожь. Нет, она не боялась мёртвых людей, во время учёбы в медвузе она насмотрелась всякого, но всё равно подсознательно ей было страшно. Видя её сомнение, Генри дал ей время подумать и предложил как-нибудь зайти посмотреть на то, как они работают. Сообщив ей время своей смены, он попрощался и вышел из кафетерия. Следующие несколько дней были одними из самых сложных в её жизни. Она понимала, что решение серьёзно повлияет на её жизнь и не хотела совершать необдуманных поступков. Несмотря на все сомнения, она всё же посетила морг, понаблюдав за Генри и другими его коллегами «по цеху». К её удивлению, все они оказались очень хорошими людьми, которые с готовностью показывали ей все неприглядные детали их работы и терпеливо отвечали на вопросы. По сравнению с педиатрией, где в основном работали женщины в возрасте с очень скверным характером, работники морга оказались куда более дружелюбными и приветливыми. Сама же работа с мёртвыми оказалась не такой страшной, как ей показалось вначале. Это действительно была такая же работа, как и прочие, со своими особенностями и рутиной. С той лишь разницей, что пациенты тут были неприхотливыми и смирными. С ними практически не возникало проблем, конечно, за исключением совсем плохо сохранившихся экземпляров, за которыми приходилось следить, иначе они растекались по столу. Но, в целом, она была очарована тем, что видела. Её не смущали ни оторванные части тел, ни гниющая плоть. Она не отрываясь наблюдала, как прозектор виртуозно и методично вскрывает тело, как точно определяет причину смерти. Как оказалось, многие поставленные диагнозы в больнице были не верны, но выяснить это удавалось только на секционном столе морга. Один из её знакомых прозекторов как-то признался, что считает большую часть медицины всего лишь игрой по типу «угадай-ка», и лишь патологоанатомическое вскрытие позволяет сделать точный вывод о том, что на самом деле произошло в организме. Поработав в морге некоторое время, Молли была с ним полностью согласна. Ей нравилось находить правду, нравилось знать, что она приносит пользу. И, видя безмолвную поддержку со стороны Генри, она решилась. Желание Молли получить лицензию патологоанатома повергло семью почти в священный ужас. Её мать, женщина очень строгих нравов, пыталась отговорить дочь, заявляя, что это совсем не женская профессия и, что есть куда более приятные места работы, где такая милая и ответственная девочка могла бы себя проявить. Но Молли впервые в жизни настояла на своём. Это решение она приняла сама и совсем не собиралась от него отступаться. Отец, видя её решимость, всё же одобрил её выбор. И она была ему бесконечно благодарна за это. А потом в её жизни появился Шерлок, и она возблагодарила свою работу за то, что встретилась с ним. Он всегда приходил в её смену, отлично зная, что она пропустит его и поможет, если ему понадобится помощь. И она полюбила свою работу, отлично понимая, что иначе у неё не было бы возможности разговаривать с детективом. Она считала, что это судьба, верила в это всем сердцем и надеялась, что однажды Шерлок обратит на неё внимание не как на работника морга, а как на женщину. Но пока это было маловероятно. Молли горько усмехнулась уголком губ, подойдя к секционному столу и взявшись за край белой простыни. Девушку ждала работа, и откладывать её не имело дальше никакого смысла. Поэтому она откидывает простынь с мёртвого тела, чтобы рассмотреть предстоящий объём работ. Молли знала, что по документам под номером V067 значился мужчина 35 лет, но совершенно не была готова к тому, что увидит. Она кидает на него взгляд и у неё перехватывает дыхание. Чёрные, почти смоляные кудри, острые скулы и мёртвенно бледная кожа. Да, ему далеко до оригинала, но, если закрыть глаза на все несовершенные детали, то можно вообразить себе слишком многое. И Молли позволяет себе это сделать. Она крепко зажмуривается, пытаясь взять себя в руки, и унять бешено бьющееся сердце. Это было невероятно. Этот человек настолько напоминал Шерлока, что становилось страшно от одной только мысли об этом. Она открыла глаза, почти жадно разглядывая лежащее перед ней мёртвое тело. Он удивительно хорошо сохранился. В документах было сказано, что он погиб в автокатастрофе, являясь водителем одной из машин, но трупы после ДТП выглядят обычно куда более неприглядно. Она нахмурила брови, рассматривая тело на предмет видимых повреждений, стараясь не заострять внимание на интимных подробностях. Рассматривать его казалось ей почти кощунственным в подобной ситуации. Но из видимых повреждений она заметила только ссадину на виске, с чуть вдавленной внутрь костью. А также уже запекшуюся кровь в носу и ушах, что говорило о повреждениях гораздо более серьёзных. Она наклонилась чуть ближе, чувствуя, как в нос ударяет сладковатый и терпкий запах, оставшийся ещё от прошлого вскрытия. С такого близкого расстояния было видно множество несовпадений во внешности. Глаза у мужчины оказались зелёными, Молли с неудовольствием отметила чуть более крупный нос и сильнее выдающуюся вперёд нижнюю челюсть. Губы были полнее, они ничуть не напоминали тот резкий контур рта Шерлока, который складывался в напряжённую тонкую линию, если детектив был чем-то недоволен. Кожа тоже не была совершенной, хотя сейчас, когда она стала бледной и заметно посерела, это не было так сильно заметно. Но было в этом мёртвом мужчине то, что, несомненно, делало его похожим на Шерлока. Это неподвижный, почти остекленелый взгляд. Молли не раз ловила на себе точно такой же взгляд консультирующего детектива. Поначалу она пугалась и нервничала, но потом поняла, что он смотрит вовсе не на неё, что он вообще никуда не смотрит. С таким же успехом он мог уставиться в стену или металлический стол. Он был поглощён своими мыслями, словно покидал пределы этого мира, направляясь в свой собственный, полный фактов и логических выкладок. Именно в этот момент он становился неуловимо похож на мёртвого: глаза застывали, он практически переставал шевелиться, замирая в какой-то ужасающей молитвенной позе. Именно поэтому сейчас, глядя на труп, Молли без труда могла вообразить себе другого человека, который не покидал её мыслей уже очень долгое время. В том, чтобы представлять вместо мёртвого своего возлюбленного, было что-то неправильное, совсем извращённое, но она ничего не могла с собой поделать. Даже его глаза девушке сейчас казались не грязно-зелёными, а серыми, словно грозовое небо. И точно такими же холодными, как и всегда. Шерлок почти никогда на неё не смотрел, а если и смотрел, то не видел. В этом ничего не изменилось. Но Молли всё равно чувствовала странное волнение, словно горячая волна поднималась в груди, мешая ей дышать. Сдержаться было чрезвычайно тяжело, нестерпимо хотелось прикоснуться к холодной коже, очертить пальцами резкие скулы и контур губ. Она судорожно выдохнула, воровато оглядевшись по сторонам. Но в помещении никого не было, да и вряд ли кто может сюда наведаться в такое время. И, словно получив безмолвное разрешение, она снова поворачивается к мужчине на столе. Его тёмные кудри чуть окрашены кровью и слиплись, словно на них пролили густой сироп. Чувствуя себя странно неуверенной, она протягивает руку, касаясь волос кончиками пальцев. Они оказываются очень мягкими на ощупь, и она с тихим вздохом уже увереннее запускает в кудри руку, перебирая пряди с непонятной ей нежностью. На затылке рука её замирает, чувствуя огромное липкое пятно и слишком податливую часть головы. Наверняка у этого парня ужасающий перелом передней части основания черепа, раздробивший кости почти в мелкую крошку. И сейчас всё это великолепие удерживается только тонкой кожей головы, мешая ей увидеть израненный осколками мозг. От этой мысли её бросает в дрожь, и она нажимает пальцами чуть сильнее, чувствуя, как вдавливается мягкая кожа глубоко внутрь черепа. Но нащупать ничего не удаётся, и она с сожалением отнимает руку, проведя в последний раз по волосам, словно в успокаивающем жесте. Она монотонно надиктовывает в диктофон внешний осмотр, практически не заостряя своё внимание на словах. Всё давно уже заученно наизусть, это обыденная и стандартная процедура, и поэтому она может позволить себе в этот же момент думать совершенно о другом. А именно – как выглядит мозг Шерлока? Иногда ей кажется, что детектив слишком умён, что наверняка его мозг устроен как-то иначе, не так, как у обычных людей. Сейчас, как никогда прежде, ей хотелось в этом убедиться, рассмотреть всё то, что скрывается в этой чересчур умной голове. Но сейчас у неё на руках была только подделка, чужое, пускай и поразительно похожее, тело. Она внимательно смотрит на него, стараясь не обращать внимания на бурые подтёки крови в носу, которые портили всю картину. Его можно было бы даже принять за спящего, если бы не открытые глаза - настолько хорошо он выглядел. Для трупа, разумеется. Секундный порыв заставляет её наклониться к его лицу, замерев всего в нескольких сантиметрах. А ведь он действительно, почти до головокружения похож на Шерлока. Её дыхание опалило бледную кожу, создавая ощущение чужого дыхания. Она лишь на секунду всмотрелась в чужие глаза, прежде чем зажмуриться и преодолеть разделяющее их расстояние. Его губы показались ей обжигающе холодными, на секунду она даже отпрянула, словно не веря в то, что сейчас делает. Это было неправильно и противно, но её тянуло вперёд, заставляя снова и снова прикасаться к этим губам. Это было похоже на помешательство, её мутило и в то же время лучше, чем сейчас, она себя ещё никогда не чувствовала. Она настолько забылась в собственных ощущениях, что на секунду Молли показалось, что ей отвечают. Она приоткрыла рот, проведя языком по чужой губе, но замерла, так и не встретив ответного прикосновения. Разочарование накрыло её с головой, она распахнула глаза, почти со злостью уставившись в чужое лицо. Но в неподвижных глазах она увидела только собственное отражение, и не было в них ничего осмысленного. Это в какой-то мере привело её в чувство. Она резко оттолкнулась от секционного стола, вытирая губы рукавом собственного халата. Внезапная вспышка брезгливости охватила её с головой. Она не желала на него смотреть. Шерлок наверняка поступил бы так же, реши она внезапно его поцеловать. Он бы ей ни за что не ответил, оставаясь неподвижным и выжидая, пока она закончит. Шерлок тоже был мёртвым, но мёртвым изнутри, хотя и имел бьющееся в груди сердце. Это причиняло ей боль, настолько сильную, что она желала причинить ему ответную боль. Чтобы хоть раз в жизни он понял, что он с ней делает. Но это было невозможно, она понимала, что никогда этого не сделает. Эта мысль окончательно и бесповоротно вернула её с небес на твёрдую землю. Она обернулась, снова посмотрев на лежащего на столе мужчину. Обыкновенный труп, точно такой же, как и все прочие. Даже его сходство с Шерлоком притупилось, стало почти незаметным. Сожаление по этому поводу она затолкала глубоко внутрь себя, в отдалённый уголок души, чтобы никогда больше не вспоминать о нём. Это будет её секрет, маленькая тошнотворная тайна, которую она будет оберегать даже от самой себя. Молли делает глубокий вздох и снова подходит к столу, намереваясь продолжить свою работу. Она делает надрез кожи головы, надвигая скальп на лицо, и в этот момент труп мужчины перестаёт приобретать даже смутное сходство с Шерлоком. Ей становится легче дышать, и она уже совершенно спокойно берётся за дисковую электропилу, выпиливая большую часть черепа. Отрешённо рассматривает повреждения, время от времени записывая необходимые данные на диктофон. Обрезает артерии, оптические нервы и шейную часть спинного мозга, чтобы освободить головной мозг, который бездумно взвешивает и помещает в формалин для дальнейшего изучения. Затем делает разрез от каждого плеча до середины груди, а потом ещё ниже до лонной кости. Лёгкий укол предвкушения заставляет её замереть, прежде чем отвести кожу в стороны и распилить рёбра, чтобы вынуть грудину. Чужой внутренний мир поддаётся с трудом, ей приходится приложить усилие, чтобы иметь возможность заглянуть в него. Кровавое нутро поддаётся только расширителем для ребер, и она немного отстраняется, чтобы оценить плоды своей работы. Тело скорее напоминает яркий экзотический цветок, нежели человека. У него даже есть собственный аромат. Он тошнотворно-сладкий и, кажется, пропитывает всё вокруг. Есть у него и собственные плоды – Молли осторожно вынимает сердце, легкие, трахеи и бронхи, как единое целое, выкладывая их на стол точно так же, как они должны располагаться в теле. От некоторых она берёт кусочки ткани на биопсию, с любопытством рассматривает разорванную одним из рёбер печень. Затем на очереди селезенка, кишечник, печень, поджелудочная железа, желудок и пищевод. Всё это методично складывается в миски, движения её точны и доведены до автоматизма. Ей снова почти скучно, внутренности у V067 здоровые и почти неповреждённые, и они уже не могут её заинтересовать. Она слишком устала, глаза постепенно начинают слипаться, но она упорно держится, продолжая вскрытие. Тем более что осталось всего ничего. Она делает заключение, быстро проговаривает его в диктофон, подтверждая поставленный диагноз. Это словно лишает её последних сил. Молли осторожно поворачивает голову из стороны в сторону, и затёкшая шея неприятно хрустит. Единственное, чего она хочет в данный момент – это горячую ванну и тёплую постель. Она торопится, неаккуратно складывает органы в полиэтиленовый пакет и убирает их в брюшную полость трупа. Возвращает на место выпиленный фрагмент черепа, быстро зашивает разрезы, стараясь не смотреть на чужое лицо. И только потом перевозит тело в одну из холодильных камер, на хранение. Она спокойно возвращается за тканями для биопсии и кровью для посева, которые ещё нужно будет разнести по лабораториям. И прихватывает заодно свои вещи, не намереваясь возвращаться за ними во второй раз. Уже у выхода, прежде чем выключить свет, она оборачивается. Молли не знает, что она надеется там увидеть. Всё точно так же, как и всегда – стерильное и просторное помещение, только вот тела, укрытого белой простынёй, больше нет на секционном столе. Его словно и не было вовсе. И она щёлкает выключателем, погружая помещение в долгожданную темноту.