Вечеринка, кошка и рояль

Тецу не любил оставаться в одиночестве. Когда-то тишина в квартире, наоборот, способствовала творчеству, но теперь только мешает сосредоточиться. Может быть, и впрямь стоило завести если и не ребенка, то хотя бы мелкое животное? Но, с другой стороны, иногда они с женой бывают дома примерно раз в неделю и могут даже друг с другом не встретиться, когда у нее съемки, а у него - загруженный график. Тецу пробует включать музыку, телевизор, наконец, играть сам - тишина как будто поглощает звуки, делая их глухими, совсем не задевающими слух. Пробует взяться за книги - иероглифы вязнут где-то в подкорке, не добираясь до мозга. Тецу знает, что еще немного, может, пара часов потерянного времени - и к нему вернется хотя бы способность воспринимать информацию, а потом - и возможность творить. Но ожидание каждый раз - невыносимо. Он вздрагивает от слишком громкого телефонного звонка, узнает песню с первых нот и сразу берет трубку. Там - смех, музыка и звон бокалов. - Тецу! Тецу, - тянет в трубку Кен, слышен звук захлопнутой двери, и веселье как будто отсечено. - У меня тут небольшая вечеринка. Хочешь присоединиться? Правда, - Кен смеется, довольный жизнью и собой, как и обычно, - придется что-нибудь спеть. Дамы уже раскрутили меня на рояль, а вот на пение - не смогли. Приезжай! Споешь, что хочешь, обещаю. Тецу думает несколько секунд, прежде чем согласиться. Жажда деятельности влетает в него с каждой секундой. Кен диктует адрес, возвращаясь к ожидающим его, не отрывая телефон от уха, кричит, что нашел им такого певца, который доведет всех до экстаза, и снова смеется. Тецу сбрасывает вызов. У него горят щеки - хотя бы потому, что среди тех, кто отдыхает сейчас на съемной квартире Кена, точно есть тот, кого ему бы хотелось довести до этого самого. В такси Тецу прокручивает в голове варианты песен, прикидывая, что из них можно спеть под клавишное. Он знает, что это будет что-то из песен Кена, осталось выбрать, что именно - и потом не опозориться перед автором и самым первым исполнителем, конечно. Прихожая - единственная комната, где горит свет. Девушка в наряде горничной кивает Тецу, пропуская его, и скрывается в глубине квартиры, а он не может понять, из гостей она или же из нанятого персонала. В большой зале лампы отключены, а по всей комнате расставлено множество свечей в разноцветных стеклянных подсвечниках. Больше всего их стоит вокруг рояля - видимо, раньше они стояли на нем, пока Кену не пришлось открыть крышку. Виновник торжества сидит спиной к дверям - Тецу останавливается на пороге, привыкая к полумраку - и рассказывает, судя по всему, о том, как пишет музыку. И показывает, перебирая струны гитары, лежащей у него на коленях. Девицы - их немного, около десятка, - восторженно внимают. Кен чувствует его, видимо, спиной - оборачивается, улыбается, взмахнув рукой. Девушки сдержанно визжат, Тецу выдает одну из своих лучших улыбок и наконец заходит в комнату. Кен пожимает его руку и не отпускает, пока они идут к роялю. Тецу по пути захватывает стул для себя, переворачивает его спинкой к собравшимся и опускается на сидение. Чувствуется, что вечер подходит к концу. Все уже достаточно пьяны, чтобы восторженно принять даже отвратительное выступление, но Тецу старается. Он не говорит Кену, какую песню выбрал, но тот догадывается. Или просто в головах у них вертится одно и то же, одни и те же мысли, приводящие к одним и тем же выводам, кто знает. Не выходит сразу - после первого куплета Тецу неосторожно смотрит на Кена, на то, как тот играет: закрыв глаза, наклонив голову так, что волосы падают на лицо, а пальцы скользят по гладким клавишам с такой нежностью, с какой умеет ласкать инструмент только он. Слова вылетают из головы моментально. Кен срывается на диссонирующую ноту и смотрит в ответ - без укора, с любопытством - и Тецу первый отводит взгляд. Он поет, а потом подхватывает следующую песню после первых нот, и маленький концерт длится еще полчаса, прежде чем волшебство рассыпается. Тецу остается сидеть на стуле, только уже устроившись по-человечески, на колени к нему приходит Элизабет, которой тоже не нравится суета сборов. От кошки пахнет духами. Наконец дверь хлопает за последней из дам, которой Кен церемонно целует руку. Возвращается в комнату, почти что падает на диван - кошка, бросив колени Тецу, бежит возвращать себе хозяина. - Ты всегда берешь с собой кошку? - спрашивает Тецу, чтобы разбить тишину. - М, я не знал, что позову тебя, - после паузы отвечает Кен, обшаривая свои карманы - пачка визиток, телефон, наконец сигареты. - А так дамы знают, что я занят. Да, Элизабет? Кошка бьет его в подбородок головой, и Кен смеется, закуривая. Он настолько сейчас принадлежит себе, кошке, музыке и сигаретам, что Тецу чувствует себя лишним. Но сидит, будто придавленный к стулу внимательным взглядом. - Думаю, ты голодный, - заключает Кен. Тецу кивает со смешком: он ненавидит возиться на кухне и готов возвести Аяне на алтарь за то, что эта чудесная женщина берет на себя приготовление пищи и упаковку ее в контейнеры, которые можно спрятать в холодильник до тех пор, пока не придет пора разогревать. Он идет на кухню следом за Кеном, и здесь понимает еще одну причину арендования именно этой квартиры: кухня здесь лишь чуть уступает комнате. Кен повязывает фартук и погружается в готовку. Они обмениваются ничего не значащими репликами - уютно и привычно - еда шипит и булькает, Элизабет пытается проверить ее качество, Тецу через некоторое время следует ее примеру. Кен грозит выставить их обоих из кухни, но, конечно, никто никуда не идет. - Ты готовишь так, что мне стоило взять в жены тебя, - говорит Тецу, получив свою тарелку. Дежурная шутка, и Кен в ответ послушно смеется, усаживаясь напротив, кормит Элизабет кусочками мяса. - Я бы бросил тебя у алтаря, - отвечает он через некоторое время. - Семейная жизнь - не для меня. Тецу согласно кивает. Приканчивает свою порцию, наблюдая за пальцами Кена - тот отстукивает какой-то ритм по столу, а кошка нападает на его пальцы - и выстраивает свой собственный в голове. - Я придумал мелодию, - говорит он через несколько минут. Кен с вежливым интересом поднимает бровь. Они пишут эту проклятую мелодию всю ночь и часть дня, пока Кен не спохватывается, что уже пора освобождать квартиру, и продолжают говорить о нужных аккордах, запихивая Элизабет в переноску, и в такси, и в собственной квартире Кена. - Мы любовники или кто? - смеется Кен, пытаясь наконец оторвать Тецу от линованных нотных листов и гитары. - Музыканты, - отвечает Тецу, отмахиваясь, и в то же время понимая, что Кен не серьезно. Один из тех уговоров, что на всю жизнь - ничем не мешать творчеству. Они начинают клевать носом за столом, и спят вповалку, едва подумав о том, чтобы раздеться. Просыпаясь от чужого храпа, Тецу мысленно пытается записать его нотами, прежде чем осознать, что уже все, мелодия на бумаге и ждет его. Он пытается выбраться из кровати, чтобы проверить, как она там, не стала ли хуже после нескольких часов, но Кен, не просыпаясь, хватает его за талию и тянет обратно. Творчество творчеством, но у Кена есть еще один уговор, прежде всего, с самим собой - не дать Тецу заработаться до потери человеческого облика. С этим приходится считаться, думает Тецу и укладывается снова, пытаясь уложить Кена так, чтобы тот перестал храпеть, и засыпает на середине увлекательного процесса. Кен осторожно открывает глаза, чтобы проверить, спит ли он, и выбирается из кровати. Исправить парочку аккордов, накормить кошку и приготовить завтрак. Иногда Кен совсем не уверен, что от семейной жизни ему все-таки удалось сбежать.