В жизни один закон: хочешь улучшить жизнь, будь готов отдать ее. Иоанн. VIII, 32.
***
Комната пахла сыростью, потом и кровью. Стены отдавали холодом. Пол в дальнем углу чуть почернел от влаги и впитавшейся крови. В том же углу со стены свисали массивные цепи, которые заканчивались стальными браслетами с небольшими шипами на внутренней стороне, запачканные прошлыми посетителями этой камеры. На цепях висел парень, который уже не мог держаться на ногах. Вертикальное положение ему оставляли только прикованные руки, занесенные за головой. Тишину пронзил звук плети, рассекающей воздух. Звонкий удар по коже. Послышался утробный хрип. Сил на крики уже не осталось. Тело очередной жертвы вздымалось с каждым вздохом. Было сложно поверить, что это когда-то было счастливым и, быть может, успешным. Спина была больше похожа на кровавое месиво, которое приобрело со временем и повторными пытками нечеловечный вид. Заключенный закашлял, подавившись собственной кровью, которая обволакивала в криках истерзанное горло. - Ты так и не улыбнешься мне, Жизнь, - послышался сокрушающий стены голос. Холодный и неприступный тон холодили кожу. - Лучше сдохнуть, чем быть в твоей власти, - прохрипел Жизнь, подняв голову впервые за столько времени и плюнув это в лицо своему насильнику. Грохочущий смех мужчины наполнил комнату. - Милый, - Тлен в мгновение ока сократил расстояние до жертвы и брезгливо взял за подбородок. Его голос изменился на чересчур нежный, - Ты уже в моей власти. Палец Тлена слегка погладил подбородок жертвы. Его движения были противными, тягучими. Казалось, каждый миллиметр кожи сопротивлялся напору, но организм был выбит из сил настолько, что с трудом удавалось говорить. Щеку огрела жуткая боль от пощечины, от которой, похоже, остались ссадины. Но их все равно не будет видно за предыдущими ранами. Последовало еще несколько ударов плетью по голой спине. На этот раз Тлен не скупился в мощи удара. От каждого удара оставалась красная полоса, из которой багровыми каплями появлялась кровь. Спина была исполосована полностью. Не оставалось ни единого места, где бы виднелся нетронутый лоскуток кожи. Было слышно, как щелкнул замок от саквояжа, от чего пошли мурашки по коже. Шаги приблизились к измученному телу. Холодный металл коснулся щеки Жизни, оставляя небольшой надрез, из которого просочились бусинки крови. Затем лезвие острого ножа прошлось от щеки до груди, делая спирали, направленные к соскам. Остановившись прямо на соске, лезвие чуть надавило, дразня. Новый крик заполнил комнату. Острие ножа вонзилось в грудь, и было повернуто. Из раны сочилась кровь, а Тлен завороженно смотрел на свое выходящее из тела лезвие, будто художник на свою картину. Тлен раз за разом одним рывком вгонял в тело Жизни нож до самой рукояти, испытывая наслаждение при виде обездвиженной жертвы. Из ран капала кровь. Рука замахнулась для последнего удара, но остановилась. Нож глухо упал на каменный пол. Тлен опустился на колени, взяв в руки лицо Жизни. Его еще теплое тело постепенно холодело. Тлен коснулся губами истерзанных губ Жизни, который, похоже, из всех сил старался не закричать, прикусывая губы. Один из многих. Один из многих, кто не сломился под давлением Тлена, будучи даже бездыханным. Тлен тоже хотел быть таким же сильным, как и все его жертвы. Все до единой гребанной жертвы. Рот обхватил дуло пистолета и сжал, как можно сильнее. Спущен курок и выстрел прошел насквозь, оставляя пулю где-то в стене. Тело рухнуло на пол. Еще одна лужа крови, еще одна жертва. На этот раз последняя.