Дотронься до пламени

Он был самым необычным, что случалось со мной в этой жизни. Серьезно. В нем было столько всего, что не передать словами. У него в голове была целая куча тараканов и заездов, он искренне ненавидел зеркала и свое удивительное лицо, но говорил людям, чтобы они любили себя такими, какие они есть, чтобы боролись и верили, не смотря ни на что. Он складывал из слов потрясающие стихи, которые пробирали до сердца; он мастерски управлялся красками и карандашами, создавая прекрасные картины. Он освобождал каждого, кто хоть раз услышал его голос, но сам был заперт в своих же комплексах и своей же неуверенности. Кто бы мог подумать. Кто бы только мог знать, чего ему это стоило. Я знал. Мы сошлись с ним сразу же, с первой встречи. Мы стали лучшими друзьями. Я был с ним рядом всегда: в самые счастливые моменты его жизни и в моменты его депрессий и меланхолии. Я видел, как часто менялось настроение Джерарда, как остро он воспринимал все, что с ним происходило. Он делился со мной всеми своими переживаниями, размышлениями и планами, а мне оставалось только удивляться и восхищаться его уму и фантазиям. Джерард так напоминал мне огонь, который я так любил. Такой же непостоянный, такой же прекрасный, непредсказуемый, он завораживал и притягивал, но мог очень сильно обжечь, если приблизиться слишком близко. Виноват ли я в том, что без памяти влюбился в Джерарда? Виноват ли Джерард в этом? Не думаю. Думаю, никто из нас в этом не виноват. Серьезно, разве можно людей обвинить в том, что они влюбляются или влюбляются в них? Разве можно обвинять людей в том, что, влюбившись, они становятся сами не свои? Разве можно обвинить их в том, что, влюбившись, они слишком погружаются в свои мечтания? Нет. По крайней мере, я бы никогда никого не смог в этом обвинить. Сам таким был. И разве сможет кто-то обвинить меня в том, что где-то глубоко в душе я все еще по-прежнему всего лишь гребаный ребенок? Разве сможет кто-то обвинить меня в том, что я всего лишь безнадежный романтик? Меня тянуло к Джерарду едва ли не сильнее, чем к так обожаемому мной пламени. Потому что для меня он вдруг стал куда значимей всех вокруг. Я знал его досконально, я знал его лучше всех, он заворожил меня и полностью подчинил себе, кажется, даже не заметив этого. Удивительно, но в некоторых вещах Джерард был еще более ребенком, чем я. По крайней мере, мне казалось, что надо быть совсем слепым, чтобы не заметить, как я смотрю на него. По-моему, это стали замечать все, но только не сам Джерард. Что было потом? Ничего сказочного. Все закончилось, так и не начавшись. Рассчитывал ли я на взаимность? Скорее, мечтал и надеялся. Я всего лишь влюбленный ребенок, помните? Однако все мои придуманные сказки разбились об один прозаичный факт: Джерард меня не любил. А все то, что мы вытворяли... Игра на публику, помните? Несоответствие поведению Уэя на публике и в жизни было колоссальным, это правда. Возможно, мне тогда всего лишь показалось, но Джерард действительно не хотел разбивать мне сердце. Когда просил прощения, когда говорил, что я для него только друг. Самый близкий, самый лучший, но все же друг. Когда он шептал «прости», я четко видел в его взгляде, что он действительно не хочет делать мне больно. И я понимал это. Понимал, но тем не менее, мне было больно так, как не было никогда и, думаю, уже никогда не будет. Мы так и остались друзьями, только что мне теперь делать с собственным сердцем, я не знал. Я думал об этом, когда меня мучила бессонница, когда я выкуривал сигарету за сигаретой, щелкая зажигалкой и подолгу глядя на маленький огонек, пытаясь сжать его в пальцах, но не добиваясь ничего, кроме ожогов. После таких бессонных ночей моя ассоциация Джерарда с огнем лишь крепла. Такой же удивительно теплый и притягательный. Так же больно ранящий при излишнем приближении. Не смотря на все его прекрасные качества, он так же, как пламя, оставался одинок.