Талая вода

Ночь за окном дарит Саше ощущение покоя. Выключает внутренний тумблер, разрешает быть тем, кем хочется. Снова пустая кухня и заваренные две чашки чая просто по привычке заваривать все на двоих. Тонкая сигарета, так никогда и не докуренная до конца - и звенящая где-то между барабанными перепонками тишина. Сойти с ума так легко, было бы с чего сходить. Саша смотрит сквозь окно и жалеет, что сейчас зима. Летом его отражение теряется в листьях, колышется зеленой рябью, бьется на шелестящие части. Сейчас голые ветки, припорошенные снегом, Саша и пустота - собеседники на равных. Жаль только, что чай отказываются выпить. Кержаков научился разговаривать с квартирой и даже убедил себя, что это нормально. "Ты тоже его ждешь?", - спрашивает у столешницы. Рома принес в его жизнь привычку самые важные дела решать на кухне. Поэтому за этим столом они ссорились, мирились, били посуду, трахались, снова ссорились, наступая на осколки чашек. Саша прижимает холодные пальцы к вискам, будто стараясь загнать вовнутрь то, что так и не было произнесено во время последней ссоры - слова извинения. Теперь кому они нужны? Да что Саша сам себе врет? Рома принес в его жизнь саму жизнь. Подарив напоследок, как надоевшую игрушку. Вот только что с ней делать - Саша так и не придумал. Выкинуть было бы жалко, оставить себе - не видит смысла. Ни в чем не видит смысла с тех пор, как были брошены слова: "Я ухожу. От тебя и из команды". Саша и хотел бы их поднять, чтобы хоть что-то оставить на память о Роме, но не смог оторвать их от пола прихожей. Поэтому чай, пустота, окно и Саша снова на кухне. В ожидании того, что не должно произойти. Щелкает дверь, и ему глубоко все равно, кто пришел его грабить. То, чего он боялся - уже Present Fucking Perfect, а остального бояться глупо даже. Не поднимая головы, Саша звериным чутьем ощущает волнение. Тот, кто в коридоре - волнуется. Странное, почти забытое чувство. И запах, обвивающий волнение - еще более странный. Тающий снег, вода и облачки пара от дыхания. Вода во всех проявлениях. Рома. Рома? Сашу сдергивает с нагретого места, он в несколько шагов преодолевает коридорчик, чтобы увидеть то, что почувствовал. Рома. С какими-то пакетами, бледный, с сузившимся глазами Рома. Который целует его вместо приветствия. Талая вода льется с кончиков Сашиных пальцев, когда он стаскивает с Ромы такую грубую, ненужную, мешающую куртку. Заливается Роме за шиворот, но тот лишь встряхивается как собака и продолжает целовать Сашу вместо слов. Неразобранная постель холодит лопатки, но Рома сверху обжигает и топит лед рычанием: - Зачем тебе прирученный я, Кержаков? Одумайся, пока не поздно. Ты же повелся на дикого. Если я останусь, то стану совсем ручным. - Чтобы у меня был мой личный прирученный Широков, - отвечает Саша за секунду до того, как сойти с ума, и нежно целует Рому в шею - и всего-то лишь. - Ненормальный, - подытоживает Рома, и тихо, сквозь зубы, так, чтобы никто не услышал, добавляет, - и мой. Еще лет на пять. Или на сколько там я сегодня подписал? На кухне в двух кружках остывает чай, но впервые за несколько недель квартира готова подождать. Пока эти двое неразумных не закончат говорить без слов.