Отражение

      Давно уже не идут часы. Они стали тогда, когда, наверное, его еще и на свете не было. Покрытые паутиной, пылью, стоят — и бессмысленной глазницей полустёртого циферблата наблюдают. Впрочем, время здесь давно остановилось, стало влекущей бездной — и мир этого громадного дома совсем отличен от того, что находится за его пределами. Пожалуй, Руперт окрестил бы его как пыльный, старый и таинственный. Возможно, он тоже за эти четыре года сжился с этим миром и, как и тот, стал мрачным и паутинным. А недели две назад — ещё и холодным, замораживающим, потому что пришла зима. И постоянно поддерживать огонь в камине было трудно и неудобно, и порою мальчик засыпал прямо здесь, на полу, устланном слегка потрепанным, но сохраняющим немного тепла пушистым древним ковром.       Нынешний день был особенным.       В промозглой комнате горячий суп казался воплощением самой жизни, благодатью неба и земли, радостью отчаявшегося на спасение. И пускай картофель был подморожен и гниловат, а в колодце, из которого доставал воду, навеки поселились плесень и лягушки, — этот суп все равно был лучше, чем голая талая вода, приносимая из ближайшего леса. Мальчик и не помнил, когда в последний раз ел. Кажется, это было на прошлой неделе, в среду. А вчерашние ягоды не считаются: их и было всего-то с десяток, да и размерами те не превосходили горошинки.       Руперт зачерпнул ароматного бульона с кусочками лука и картошки и осторожно поднес ложку ко рту. Заколебался отчего-то на мгновение, будто припоминая нечто важное, размышляя…       Надрывный кашель из дальнего угла заставил вздрогнуть и повернуть голову, оставив еду.       Он болел уже почти две недели. Говорил редко, лишь изредка хрипел едва различимые слова. Вскоре умрет — Руперт догадывался об этом, но ничем не мог помочь. Мальчик не знал, что происходит там, какие отвары готовят и что за наговоры шепчут. Оставалось лишь встать, подойти ближе — и кончиками пальцев коснуться гладкой прохладной поверхности, согревая ее своим дыханием.       Его отражение погибало. Медленно, мучительно, рвано выдыхая и кашляя через раз. Руперт — тот, что находился за зеркальной поверхностью — прислонился к стене и попытался улыбнуться. Лишь бы не причинять своему Руперту лишней боли.       — Хочешь, я сказку тебе расскажу? — Ребёнок провел пальцем по отражению. — Она небольшая, но очень хорошая. Я сам её сочинил, недавно.       Больной кивнул: ему хотелось отвлечься. Забыться, хотя бы ненадолго, раствориться в ином мире, пускай тот и будет лишь в воображении.       — В дивном городе Светлоустье — это такое поселение чуть севернее нас — жил молодой охотник. Он охотился не на волков или медведей — он охотился на людские страхи. Знаешь, страхи похожи на сгустки тумана: то чёрного — темнее самой ночи, то зеленоватого — словно лесной дух какой, то серебристого — будто сплетенный из лунных ниточек. Охотник чувствовал страх — и шёл по его следу. Но однажды он повстречал странного человека…       Руперт уже и думать забыл про суп: лишь бы помочь другу, дать ему хоть немного своего тепла. Пускай и словами — но от этого же становится легче, ведь правда? И даже Ивон — тот самый призрак, что когда-то был хозяином роскошного дома, который-то теперь и домом назвать было нельзя — так, развалина! — поутих, жадно впитывая слова из мира живых.       — Встреченный юношей человек был особенный тем, что был безликим. Нет, у него было лицо, но его никто не мог запомнить. Ты же знаешь, отчего люди наделяются подобным даром? Когда что-то нужное теряют. Охотнику очень хотелось его запомнить, запечатлеть в своем сознании — но он не мог: образ ускользал, едва юноша отворачивался. И, знаешь, у молодого охотника тоже был свой дар: он дарил сны. Кошмарные или спокойные, добрые или злые — разные. И по ночам он посылал светлые сны для безликого человека — своего первого друга…       Надрывный кашель прервал повествование. Руперт из зазеркалья заворочался, неровно вздохнул.       — Прости, — прошептал он измученным голосом. — Ты продолжай: мне интересно…       — Хорошо, — кивнул мальчик. — Они охотились на сумеречную Леди — вольного своенравного призрака, что забрал в мир Мертвых — это Когус, ты помнишь, — с десяток сильных и славных душ. Люди платили много — но дело было даже не в этом, а в том, что она когда-то была старшей сестрой охотника, но ее загубила Тень. И девушка не помнила никого из родных — будучи мертвой, она лишь отнимала жизни.       — Мрачная сказка, — через силу усмехнулось отражение.       — Да, мрачная, — согласился мальчик. — Но в конце концов наши герои ее победили, и люди стали радоваться. А после безликий странник покинул Светлоустье и двинулся дальше, за приключениями. А охотник так и не смог вспомнить его внешность. Лишь имя.       — Как считаешь, они встретятся?       — Не знаю. Не придумал. Но надеюсь, что да. Ведь эти люди стали ближе друг к другу, а такое не забывается.       — Это хорошо, — ласково улыбнулся больной. — Это очень хорошо. Запомни эту сказку, мой мальчик, Руперт. Вспоминай ее — и вспоминай меня. Хорошо?       — Подожди! Постой! Ты же не… — в отчаянии закричал ребенок, но его голос накрыл громкий бой застывших часов.       Бом! Бом! Бом! Сердито и неотвратимо. Отражение дрогнуло, закрыло глаза — и распалось мириадами огоньков, что закружились, завертелись — и исчезли, растворились в мире зеркала.       Руперт заплакал. В первый раз он терял кого-то настолько близкого, настолько значимого. Настолько родного.       Часы вновь замерли. Ивон бесшумно ушел прочь — наверняка оплакивать былую жизнь. Да и что остается бесплотному духу?       А суп уже давно остыл.