Возвращение

Никт вяло ковырялся в яичнице. Организм упорно пытался спать и сопротивлялся даже еде. За окном скучно моросил дождь, не прибавляя бодрости. Сумрачно. Сыро. Однообразно. Часы на стене, тикающие слишком громко, вызывали глухое раздражение. И когда только мир успел выцвести? Даже на кладбище было веселей, чем в его настоящем монотонно-бессмысленном существовании. Отчего в груди расцветает плесенью черный цветок тоски? Больше нет желания сопротивляться, искать и радоваться необычному. Он окончательно слился с этим миром, почти потеряв веру в волшебство. С холодных равнодушных улиц в пустующую душу проник склизкий туман. Мусорное ведро, гулко рыгнув, приняло в нутро недоеденную яичницу. Тихонько скрипнула дверца пряничного домика, и кукушка звонко пропела семь раз, кося на хозяина черной бусинкой глаза: «Если ты сейчас же не выйдешь из дому, опоздаешь на работу!»  — Хорошо, уже иду, — бросил Никт надоедливой горластой птице и со вздохом, больше приличествующему древнему старцу, чем молодому мужчине, поднялся со стула. Автобус был полон людишек со смазанными лицами, дремавшими на своих местах в ожидании нужной остановки. Никт указательным пальцем отрешенно расковыривал дыру в тканевой обивке сиденья, прижавшись лбом к холодному стеклу окна и время от времени встречаясь потерянным взглядом с собственным безликим отражением. Зашедший в салон контролер заставил очнуться от сладкой дремы офисных служащих и обычных работяг. Народ вздрогнул, зароптал и суетливо зашерстил по карманам в поисках проездных билетов. Никт равнодушно наблюдал за поднявшейся суматохой и даже палец не вынул из приличной уже дыры, проделанной им в мягкой обивке автобусного кресла. Контролер бдил, грозно прожигая взглядом каждого пассажира, заочно подозревая в наличии длинных ушей и пушистого белого комочка хвоста, и лишь маленькая бумажка с заветными знаками спасала честных граждан от жадных когтей мелкого самодовольного правосудия. Никт купил билет, только вот искать его в портфеле было катастрофически лень. Да и зачем стараться, когда контролер попросту не заметит его скромную персону, перескочив ищущим волчьим взглядом через субъективно лишь существующего мистера Оуэнса к следующей жертве. Иногда Никту казалось, что его все забыли, или еще хуже… Покинув кладбище, милых и недалеких упокоенных родителей, он так и остался ускользающей тенью, не призрак и не человек, не живой и не мертвый. Ноль. Ничего. Никто. Пустой, как заброшенная часовня, где только воспоминания бродят затихающим эхом. Без Сайлеса. *** — Никт Оуэнс? — миссис Уолтер, секретарь главного редактора, клетчатым восклицательным знаком возвышалась среди множества столов. Ее взгляд исследовал макушки склонившихся в работе над столами коллег. Она сердито хмурилась, потому что, как ни старалась, не могла припомнить внешность того, кого вызвал к себе на ковер шеф. Со своего места поднялся среднего роста паренек, из-под блеклой русой челки пустотой проявились серые глаза. «Вроде бы он пишет некрологи» — миссис Уолтер поежилась. Отчетливо потянуло тлением, и женщина, ругая себя за разыгравшееся воображение, уверенной тяжелой походкой направилась к мистеру Оуэнсу. — Мистер Фриман ждет вас у себя в кабинете, следуйте за мной, пожалуйста. Его провожали сочувствующими вздохами. Начальника не любили, начальника боялись. Невдомек им было, что демонический Слир, или все Джеки, хотевшие уничтожить мальчишку, куда страшнее маленького потного мужичка, которого Никт про себя не иначе как «гоблином» и не называл. Небольшой кабинет задыхался под громоздкой мебелью, и в самом его центре за необъятным столом, заваленном бумагами, как жемчужина в раковине, восседал, поблескивая лысиной, главный редактор. Свет дня пробирался за закрытые жалюзи, оттого воздух в комнате был холодно-серым, отчужденным и скучным. Никт выжидательно молчал, безуспешно изображая почтительность в лице и позе. Мужчина же за столом выстряпывал занятость. Когда тишина перевалила пределы неуместности, шеф не спеша отложил в сторону бумаги и попытался пробуравить молодого дерзкого подчиненного строгим фирменным взглядом. В ответ посмотрели равнодушно и чуть надменно. Мистер Фриман слегка удивился, разозлился и даже заинтересовался.  — Кто вы?  — Никт Оуэнс, — привычно напомнил свое имя парень, изучая лабиринт мелких трещин в побелке потолка. — Вы меня вызывали?  — И что же вам не писалось некрологи, мистер Оуэнс? Отчего вы вдруг решили стать писателем? — Хотелось рассказать, — неуверенно пожал плечами Никт, чуть ссутулившись под тяжестью воспоминаний. Всего лишь на миг глаза блеснули, а к щекам прилила кровь. Миг, достаточный для того, чтобы мистер Фриман уловил за прозрачностью и бесцветностью хрупкую красоту. В голове кирпичик за кирпичиком выстраивался порочный план.  — Вы написали чушь, мистер Оуэнс. Зачем кому-то читать про кладбище, ведьм, призраков и живых мертвецов. Слишком страшно для детской сказки и слишком волшебно для взрослого. Я не могу издать это. Лучше пишите некрологи, у вас отлично получается. Родственники почивших безмерно довольны вашим витиеватым слогом. А еще все эти нюансы из личной жизни усопших, откуда только вы их берете? Никт расстроился. Через призму сказки он хотел поделиться с миром своей историей. Доказать самому себе, что он есть, он не мираж, а прошлое, настоящее и будущее осязаемы, реальны и нерушимы. Через трещины в иссыхающей душе потихоньку вытекала сама жизнь.  — Впрочем, мистер Оуэнс, у меня есть к вам небольшое предложение, — голос мистера Фримана захватил Никта уже на пороге кабинета. — Сегодня вечером вы приходите ко мне домой… ммм… на чай, и я, уж так и быть, выпущу вашу писанину, тиражом на сто экземпляров, боюсь и они не окупятся. *** Никт сидел на кровати и гипнотизировал звездное небо в заиндевевшем квадрате сонного окна. «Я, наверное, никогда не подружусь с днем», — печально размышлял Никт, пересчитывая подмигивающие озорные огоньки, — «мне луна заменила солнце, а солнце — луну». Он, конечно, никуда не пошел, даже мысли не допустил. Переживать очередное разочарование было трудно, особенно на фоне полного неприятия собственной бестолковости существования и наклевывающейся безработицы. Кукушка затравленно пропела двенадцать раз и поспешила скрыться в домике. Мышь, упрямо скребущая под плинтусом, внезапно затихла. Засквозило и засвистело по всему дому, где-то надрывно хлопнуло окно, жалобно тренькнув стеклом. Темнота за спиной Никта стала гуще, вбирая в себя черные тени самых далеких углов. Пространство наполнилось запахом пыли и подвядших роз. Никт медленно обернулся, глубоко вздохнул и ринулся в самую гущу мрака, утопая в его объятиях. — Сайлес! — прошелестел в воздухе облегченный выдох, захлебнувшийся в восторге. — Вернулся! — Никт, — бледные пальцы невесомо прикоснулись к пылающим щекам. — Разве ты ждал меня?  — Нет, но надеялся, что ты придешь и спасешь мою жизнь, — Никт ластился к холоду и тьме, с жаждой заглядывал в черные горящие глаза, забывая и вспоминая себя. — Ты в беде? От кого спасать? В соседней квартире заныла старая собака, половицы обеспокоенно заскрипели, посуда в шкафах солидарно звякнула.  — Ото дня. — Мальчик мой, — Сайлес хотел отстраниться, но Никт, протестующе вскрикнув, прижался ближе. — Так неправильно, ты человек и не принадлежишь ночи. Попробуй… — Я уже не мальчик, — перебил Никт, не желая слушать правильные слова. — Вырос, пока тебя не было. И я пробовал, честно.  — Для меня ты навсегда останешься ребенком, — прошелестело в ответ медленно и терпеливо, как с маленьким.  — Даже когда мне будет восемьдесят и я буду походить на мопса?  — Даже тогда.  — Сайлес, — притиснувшись совсем близко, лицом к лицу, вдыхая сухие чернильные тени и выдыхая любовь. — Сайлес, я не могу забыть, — как самый страшный секрет прошептать на ушко, «случайно» зарываясь пальцами в своевольные кудри. — Примите меня в Почетный караул, я хочу помочь. — Ты лишь человек. — Да, — с вызовом шепнул Никт, ногами обхватывая Сайлеса за талию и путаясь в полах его плаща. — Да, я человек, но воспитанный призраками, оборотнем и тобой. — Я могу заменить твои воспоминания, — предложил Сайлес после долгого молчания.  — Ты хочешь, чтобы я забыл тебя? — Глаза Никта заслезились ужасом.  — Нет. Их закружило по комнате, стукнуло о стену, прижало к потолку. Никт скулил и выгибался под терпеливыми руками, каждой клеточкой своей ощущая жизнь, теряя опостылевшее одиночество. Кто может быть лучше Сайлеса, прекрасного, мудрого, сильного и волшебного Сайлеса? Никто и никогда не заменит его. Персональное черное солнце, поглотившее юное сердце. Люстра сверзилась вниз под протяжный вскрик бьющегося в сладостных судорогах Никта. — Меня шеф в гости пригласил, надо навестить, — сквозь сбивчивое дыхание сообщил Никт, кутаясь в родных объятьях. *** Мистер Фриман, как обычно, мучился бессоницей. Конечно же, мальчишка не явился, и теперь придется его уволить. А книжка была действительно ничего так, интересная, но рисковать редактор не любил, да и зарвавшиеся молокососы, вообразившие себя великими писателями, нервировали. Отчаявшись уснуть, мужчина включил бра и уселся на кровати, собираясь немного почитать, но лампочка, неожиданно ярко вспыхнув, умерла в кромешной тьме. Ему показалось, или из самого дальнего угла, что рядом с громадиной старинного шкафа, послышались неясные шепотки? Резко распахнулось окно, впуская в комнату застуженный ночной ветер, но мистер Фриман даже не обернулся, потому что мрак в комнате ожил и засверкал углями черных пустых глаз. Из того страшного шепчущего угла появилась выцветшая фигура, она неспешно приблизилась к кровати. Блеклые русые волосы, спокойные серые глаза, бледные щеки и злая усмешка на тонких губах. — Вы, кажется, жаждали меня видеть, мистер Фриман? Мой друг… — Черные угольки мигнули, равнодушно изучая мелко трясущуюся и кутающуюся в одеяло фигуру, из всплохов беснующейся темноты появилась длинопалая рука, увенчанная когтями, и ласково провела по щеке Никта. — Так вот, мой друг тоже ЖАЖДЕТ. — Никт. — Да? — Мое сердце давно не бьется, — переплетая пальцы и прижимая их к молчаливой груди. — Ага, я знаю. — Но все, что есть во мне, любит тебя, как может.