Чешуйки и бластеры

— Посторони-и-ись! С этой фразой привычный и понятный мир десятилетнего Ниджимуры Шузо перевернулся с ног на голову. Навсегда. Возможно, дело было в том, как прозвучала сама фраза: устало, печально и, в то же время, настолько буднично, что от её звуков что-то защемило в сердце, а на глаза против воли навернулись детские слёзы. Хотя возможно, дело было в том, что сказала её гигантская ящерица нереально-алого цвета с хвостом вместо задних конечностей, размером чуть больше самого мальчишки. Страшная. Странная. Как бы то ни было, но случайная встреча навсегда осталась в памяти мальчика, оказавшегося не в том месте и совсем не в то время. Кто бы мог подумать, что обычный поход в торговый центр может обернуться чем-то… настолько неординарным? Вот и Шузо ничего подобного в голову не приходило, пока прямо перед его носом не проехала тележка с сидящей в ней красной и какой-то… стрёмной ящеркой. А следом за ней гналось человек пять в чёрных костюмах и с довольно внушительными пушками наперевес, что-то злобно выкрикивая вслед удирающему монстру. Как позднее понял Шузо, не монстру вовсе — обыкновенному пришельцу-преступнику. Змеелюду, если говорить проще и не заморачиваться сложнейшими названиями из родного языка пришельца. Чудом вписавшись в дверной проём, ящерица повернула к мальчику голову и, лукаво подмигнув, попросила: — Закрой за мной дверь, пожалуйста. Едва отойдя от первого шока, Шузо послушно выполнил просьбу и, будто в замедленной съёмке, увидел, как в уже запертую дверь врезаются преследователи, громко чертыхаясь, а с той стороны слышался только лязг маленьких колёсиков по лестнице и ехидное хихиканье („Разве ящеры умеют смеяться? А говорить? ..“). — Он опять смылся, — проговорил в рацию один из людей в чёрных костюмах и закатил глаза, наглядно демонстрируя, что думает по этому поводу. — Снова. Да, — мужчина мельком глянул на глядящего на него во все глаза мальчишку. — У нас тут… свидетель. — Я ничего не видел, — постарался откреститься от столь сомнительного звания Ниджимура, но быстро замолчал, поняв, что обманывать здесь, по сути, некого. — Скажите, пожалуйста, а кто или что это было? — любознательно поинтересовался мальчик, и вместо ответа послышались тихие смешки от окруживших Шузо людей в пиджаках. — Это был пришелец, — доверительно сообщил один из них, опускаясь на корточки перед ребёнком. — А наша прямая обязанность состоит в том, чтобы свести их контакты с людьми к минимуму. — И что, теперь вы сотрёте мне память? — нерешительно спросил Шузо. — Или сразу убьёте? Или… — Если бы всё было так просто… — очень искренне вздохнул один из мужчин и потрепал Ниджимуру по коротким тёмным волосам. - Но, к сожалению, сделать этого мы не можем. В тот день Шузо впервые услышал о такой организации, как Общество Рейнджеров, сокращенно - ОР, состоящее из людей, контролирующих межпланетные отношения и пребывание пришельцев на Земле. Звучало всё это, конечно, очень здорово и круто, но Шузо чувствовал подвох ещё с того момента, как рейнджеры начали рассказывать о своей деятельности. Чуть позже выяснилось, что у Ниджимуры Шузо нет другого выхода, кроме как вступить в ОР. Потому что… таковы правила. Действительно, к сожалению. *** Шузо вставал каждый день ровно в 6:45. Хотел бы позже, но… Ну, а кто не хочет оттянуть неприятно-нелюбимо-обыденный рабочий день хотя бы на несколько минут? Ниджимура работал в межгалакатическом аэропорту уже полгода и готов был заявить, что совершенно не любит — никогда не любил — свою работу. Только вот уволиться всё равно не получилось бы. Ниджимуре должно было скоро исполниться восемнадцать лет, он каждый день открывал глаза ровно в 6:45, за пару мгновений до оглушающе-громкого звонка будильника, и всего миг тратил на то, чтобы подумать о том, что не хочет просыпаться. Не хотел открывать глаза, подниматься с жёсткой постели, наспех принимать бодряще-холодный душ и завтракать пережаренными тостами, запивая их тёплой, чуть горьковатой водой и… Ниджимура не хотел так жить. Не хотел каждый день расщепляться на атомы и собираться снова, лишь немного надеясь на то, что когда-нибудь попросту не соберётся. Везде ведь могут произойти ошибки, да? Но расщеплялся и восстанавливался заново. В его жизни ошибка - всё. В его жизни просто не могло не быть ошибок. В конце концов, он постоянно ошибался. Ниджимура Шузо не хотел жить, но каждое утро открывал глаза ровно в 6:45, смывал утреннюю дрёму в теле холодным душем и, стоя перед зеркалом в единственной тесной — безликой — комнате, аккуратно разглаживал невидимые складки на чёрном официальном костюме. Шузо было всего семнадцать. И он искренне ненавидел чёрный цвет. *** Шузо привычно поднялся по лестнице к неприметному чердачному окну одного из домов, построенных ещё в начале прошлого столетия. В нём не было ничего примечательного, однако, для знающих людей он был в каком-то смысле настоящим чудом, ведь именно в этом самом окне располагался портал, в мгновение ока способный переправить человека или некий предмет из пункта А в пункт Б. И, конечно же, исключительно по воле случая штаб ОР располагался именно в пункте Б — конечной точке, куда вёл портал. Портал — мерцающее голубоватое нечто, весьма похожее то ли на шаровую молнию, то ли на жидкое зеркало, висел прямо под крышей и представлял собой зияющую воронку от пола до потолка. Такую не хочешь, а всё равно заметишь. Каждый раз подходя к воронке портала, Шузо с мимолетной усмешкой вспоминал свой первый межпространственный переход: он тогда здорово трусил и всё боялся, что по пути („Где проходит этот путь?“) с ним случится какая-то беда, и сам он пропадёт навсегда. Ему тогда всего десять лет было — всего через пару часов после встречи с пресловутым ратоцинели, и Шузо ещё слишком многого об этом мире не знал. Сейчас он бы не стал утверждать, что его знания резко возросли, но радовался, что в тот — первый — раз ещё знать не знал ни про расщепление тела на атомы при использовании портала, ни про то, насколько в действительности велика вероятность, что атомы по какой-либо неведомой причине вдруг решат собраться на выходе из воронки в совершенно ином порядке. Тогда всё — кранты. И не поможет никто, не спасёт. Сейчас Ниджимура это понимал, а тогда ему даже мысли подобные в голову не приходили. И, в общем-то, к счастью. Ниджимура подходил к порталу, демонстрировал свой пропуск одному из сотрудников, контролирующих межпространственные переходы, крепко-накрепко — как в детстве — зажмуривался, во всех подробностях представляя себе здание аэропорта в Лос-Анджелесе, и смело — не смело, конечно, вовсе, а просто привычно до чёртиков, так, что уже устал опасаться понапрасну после стольких лет, — шагал в зияющую голубую бездну, стараясь не думать. Ни о чём не думать, кроме конечной точки прибытия. Так проще. А выходя спустя всего одно мгновение из точно такой же воронки, перебросившей его в миг за океан, Шузо облегчённо переводил дыхание, всякий раз радуясь благополучному переходу. Только кончики пальцев потом слегка покалывало до самого вечера, будто по ним то и дело ударяет крошечный разряд тока — побочное действие слишком частого использования порталов. Ниджимура не хотел отвечать самому себе на вопросы, вроде: „Почему так?“, „А что, в таком случае, будет потом?“. Есть вещи, о которых гораздо проще просто не думать. Не анализировать. Не бояться понапрасну. Поэтому пять дней в неделю — два раза в день, — ввиду своих служебных обязанностей и полномочий („Хотя какие тут полномочия-то у курсанта? Название одно только.“), уже прилично „оперившийся“ курсант-рейнджер Ниджимура перемещался между Токио и Лос-Анджелесом, „городом ангелов“ и самым масштабным межпланетным аэропортом. Сооружение, надо признать, грандиозное: огромное белое здание, напоминающее, по собственным ощущениям Шузо, ультрасовременный ангар из пластика и стекла, простирающийся вокруг на многие мили. Аэропорт — штаб ОР — был ошеломляюще большим и великим, охватывая такое количество пространства, что… Шузо вполне искренне не понимал, как подобное здание действительно может оставаться незамеченным. Однако, оставалось. Как и сотни прилетающих и вылетающих оттуда космолетов самых разнообразный форм, размеров и расцветок. „Почему люди всего этого не видят? Как?! Как можно всё это не замечать?“ Но люди не замечали. К счастью, наверное. И всё же не о такой жизни Шузо мечтал несколько лет назад, собираясь стать в будущем видным политическим деятелем, адвокатом или бизнесменом. А стал, в итоге, работником межгалактической таможни. Судьба порой бывает дамой слишком непредсказуемой. Принося присягу служить Родине и оберегать её от посягательств более продвинутых рас инопланетян, Ниджимура представлял, как будет наведываться рейдами на другие планеты, предотвращать государственные перевороты и целые миры защищать от инопланетных террористов, пить пунш на светских раутах вместе с президентами, царями и императорами… Реальность оказалась гораздо обычнее: встречать и провожать космические корабли, удостоверяться, что никто не провозит и не вывозит с Земли ничего ценного и действительно опасного, выдавать пришельцам костюмы-личины, чтобы они не выделялись среди людей, заполнять анкеты и проверять визы, иногда объяснять правила поведения на этой планете, если „туристы“ по каким-то причинам не прошли перед прибытием на Землю определённый спецкурс о жизни землян и о традициях разных стран и народов („Снова халявщики. И как таким только визы выдают?“ — вздыхал Шузо, хорошо поставленным голосом зачитывая им давно заученный наизусть текст и раздавая необходимые путеводители). Зато теперь Ниджимура точно знал, что люди не одни во Вселенной, однако не был уверен, что эта информация ему так уж сильно нужна. Более того, он мог бы прожить вполне счастливую жизнь и вовсе этого не зная, но судьба распорядилась иначе. Единственное, что ему оставалось — это смириться. Но свои амбиции Шузо подавить был не в силах и уже на третьем году обучения в Школе Рейнджеров составил тщательно продуманный план, по которому ровно через пятнадцать лет смог бы стать заместителем Главы ОР, а через двадцать восемь — самим Главой. Тогда жизнь, разумеется, стала бы куда интереснее. И, возможно, всё так и случилось бы однажды, ведь Шузо с детства привык добиваться поставленных целей, несмотря ни на что, если бы не… Пресловутый змеелюд с непроизносимым именем. „Акаши Сейджуро“, как значилось в личных земных документах этого существа. „Сейджуромасацудеримокажесале“, как звали пришельца на его родной планете, прибавляя к имени уважительный суффикс „доресаль“. „Чертов полоумный принц“, как мысленно охарактеризовал его Шузо, тщательно зацензурив перед этим половину высказывания, хотя никогда прежде не ругался матом. Сейджуро не давал покоя не только Ниджимуре и межзвездному аэропорту Лос-Анджелеса, но и целой планете, покинув её более тридцати лет назад, своевольно отказавшись занять предоставленный ему по праву рождения трон. Он мог бы летать лучшими рейсами и вдоль и поперёк исследовать всё космическое пространство, но вместо этого предпочёл стать одним из наиболее известных и знаменитых на всю Солнечную систему „зайцев“, ни разу ни заплатив за перелёт и не получив соответствующую визу. Как ему удавалось постоянно избегать таможни, оставалось загадкой не только для Земли, но и для многих других планет. Талант, не иначе. А потом Глава ОР, доведённый до крайней точки кипения, заключил пари с представителями разных рас, общий смысл которого сводился к тому, что тот, кто раньше всех остальных поймает „долбанного зайца“, получит весьма значительный выигрыш и некоторые льготы в таможенном деле. Всё бы ничего, если бы Сейджуро, узнав о том, что случайный „помощник“ из-за его оплошности вступил в Общество Рейнджеров, не стал всячески искать встреч с Шузо, посчитав себя виновным в произошедшем. В общем, по мнению самого Шузо, основательно подпортил ему и жизнь, и нервы одним своим присутствием рядом: практически двадцать четыре часа в сутки находясь где-то поблизости и весьма профессионально уходя от очередной погони, чем ввергал Шузо в состояние тихого бешенства. Акаши оставлял ему сообщения на телефоне, и Ниджимура, читая строчки с обилием смайликов, в душе радовался: ведь это означало, что его странный друг-враг до сих пор жив. И оставалось только надеяться, что и здоров. А порой Сейджуро заваливался в его квартиру, спасаясь от очередной погони, и Шузо совершенно искренне не понимал, почему Сейджуро был настолько непоколебимо уверен в его верности. Уверен, что он не предаст. Не сдаст властям, а в самом деле даст на время — как всегда делает — приют и крышу над головой. В данном случае Шузо не понимал самого себя, но Сейджуро воспринимался как часть того мира, что он потерял навсегда, вступив в ОР. Возможно, отчасти Ниджимура действительно надеялся, что однажды случится что-то, и Сейджуро сможет всё исправить. Сможет помочь ему сбежать из ОР. Ему же хватит сил, чтобы помочь вернуться домой? Впервые Сейджуро появился на пороге его комнаты в общежитии ОР, когда Шузо исполнилось одиннадцать лет: Сейджуро был ранен в какой-то перестрелке, и Шузо выхаживал его весь следующий месяц настолько добросовестно, насколько вообще может помогать раненому врагу маленький мальчик. - Почему я должен помогать тебе?! — взорвался Шузо, обнаружив в своей постели свернувшуюся клубком ящерицу. Сейджуро лениво приоткрыл правый — алый — глаз и, не мигая, посмотрел на нарушителя своего спокойствия и хозяина дома. — Это из-за тебя! — обвиняюще ткнул в него пальцем мальчик. — Это из-за тебя меня забрали из дома и… Слёзы против воли навернулись на глаза, и он заплакал — впервые за очень долгое время действительно заплакал, не пытаясь храбриться или делать вид, что не переживает. Осознание собственной потерянности обрушилось на него и, сметая все преграды, задавило любые попытки вернуть утраченное спокойствие и самообладание. Он всегда был сильным и не по годам смышлёным, но Шузо был всего лишь ребёнком и уже слишком давно находился вдалеке от дома и родных людей. Он „сломался“ в тот день, а когда снова пришёл в себя, то понял, что его волосы ласково поглаживают покрытые чешуйками руки. — Прости, — прошептал Сейджуро. — Про-сти. Обещаю, я все исправлю и верну тебя домой, чего бы мне это не стоило. И Шузо не оставалось ничего, кроме как на самом деле поверить — Сейджуро не враг ему. Враги - ОР. И никто больше. Они тогда здорово подружились. А перед тем, как снова сбежать через полтора месяца, порядком восстановив собственные силы, Акаши Сейджуро, некоронованный принц, пообещал, что сделает всё возможное, чтобы помочь Ниджимуре и вернуть его домой, к родителям. Шузо поверил. Другого выхода всё равно не оставалось. А в следующий раз Сейджуро попросил его о помощи и убежище спустя три года. Потом ещё через год. И ещё… И как-то так получилось, что самым постоянным существом в жизни юного Ниджимуры стал алый ратоцинели, то и дело возвращающийся к нему с рассказами о всё новых и новых приключениях, случившихся за то время, что они не виделись, и с очередным „хвостом“ из межгалактической полиции и врагов принца из криминального мира. Они и сами были „не друзья и не враги“. Просто кто-то, кто остаётся рядом, когда весь мир готов повернуться к тебе спиной. Кто-то, кто незримо всегда рядом и всегда на твоей стороне. „Прибить его мало, паршивца такого…“ Ниджимура мужественно терпел все нападки судьбы, искренне надеясь на то, что однажды „почти-королевскую задницу“ всё-таки упекут в тюрьму за неоднократное нарушение закона. Только вот это „однажды“ грозило произойти ещё очень и очень нескоро, особенно если учесть, что чёртовы ящеры — ратоцинели было их официальным названием — живут, в среднем, пару тысячелетий. Терпел настолько мужественно, что ни чем не выразил волнения, охватившего его, когда мимо регистрационной стойки прошёл невысокий, крепко сложенный парень с неестественно-красными волосами, очень знакомо подмигнув ему перед тем, как выйти из аэропорта. Шузо, наверное, и внимания не обратил бы на очередного, пусть и излишне экстравагантного туриста, о чём явно свидетельствовал внушительных размеров ядовито-зелёный походный рюкзак за спиной, если бы не трижды проклятые, яркие-яркие кровавые глаза, до сих пор преследовавшие Ниджимуру в постыдных ночных кошмарах наряду с фразой, от которой бросало в дрожь: „Закрой за мной дверь. Пожалуйста“. Эти глаза могли принадлежать только одному его знакомому, тому самому, кто давно уже был объявлен в розыск на всех планетах Солнечной системы, как и на парочке соседних с ней. Когда Ниджимура понял, что зрение его всё-таки не подводит, у него даже мысли не возникло объявить тревогу или попытаться схватить „особо опасного“ нарушителя. Скорее всего, потому, что он давно уже самому себе дал обещание: не встревать ни в какие „игры“, в которых в той или иной степени был бы замешан ратоцинели. Будь на то его воля, Шузо предпочёл бы и вовсе не знать принца-беглеца — нервы целее были бы. *** — Знаешь, когда мне плохо, я тоже молчу, как и ты теперь, — ободряюще похлопал Сейджуро по спине своего „подопечного“. — Так ведь, это… проще оно, наверное, как-то: запереть боль в себе, ничего не ломать и никому не причинять вреда. Да и плевать, в общем-то, что она тебя уже медленно изнутри жрёт. Это похоже на… Сейчас, подожди немного, никак не могу фразу вспомнить. О! «Всегда есть немного боли за каждым „Всё хорошо“». У тебя сейчас что-то похожее, верно? Шузо молча слушал его, сдерживая готовые сорваться с языка слова о том, что его собеседник ни черта в этой жизни не понимает, да и вообще неизмеримо далёк от понятия „человек“, хоть сейчас он и выглядел, как обычный парень, подросток, немногим младше его самого. Но Сейджуро понимал, возможно, лучше, чем кто бы то ни было другой, что сейчас творилось в душе Шузо, в этот день потерявшего какую-то очень важную часть себя. Или всего себя. Сегодня Шузо узнал, что ему просто больше не к кому возвращаться. Ни в Японию, где не осталось ни одного по-настоящему дорогого для него человека, ни в Америку, где отношения с коллегами до сих пор оставались официально вежливыми, но никак не дружескими. А теперь его ещё и утешал наиболее неподходящий для этого тип. Впрочем, вряд ли Шузо позволил бы кому-то другому увидеть себя настолько слабым и разбитым. Да никто, кроме Сейджуро, и не рвался сыграть для него роль „утешителя“. Сейджуро всегда улыбался, смеялся и шутил, скрываясь от извечной погони то служителей закона, то нажитых кровных врагов, то других претендентов на пустующий трон, но сейчас на его лице не было и следа от привычной усмешки, а выражение глаз, в которых Шузо без труда смог бы разглядеть собственное отражение, сейчас выражало лишь скорбь и поддержку. Ниджимура всего на мгновение вспомнил, что отец часто говорил ему в детстве: „У самых весёлых людей подчас самая грустная в мире душа“. На таких людей нужно равняться. Их нужно беречь. По крайней мере, они ведь умели прекрасно контролировать свои эмоции, тогда как Ниджимура сейчас готов был до крови кусать губы, лишь бы только не дать вырваться на волю постыдным всхлипываниям, никак не подобающим парню его лет. — Это всё из-за тебя! — неожиданно для самого себя выпалил Шузо и тотчас понял, что действительно так думает. — Из-за тебя меня забрали от семьи и лишили возможности видеться с ними, не говоря уже о том, чтобы жить вместе. — Так поступают со всеми новобранцами в ОР, — отсутствующим тоном произнёс Сейджуро. — Разве в Школе вам об этом не рассказывали? Поверь, в прошлом много чего случалось такого, о чем теперь и подумать-то страшно. После одного из давнишних инцидентов было принято это решение: рейнджеры не имеют право заводить семьи с обычными людьми, непосвященными. Если тебе от этого станет легче, то с пришельцами вам тоже запрещено связывать себя узами брака. Там, в самом деле, была одна оче-е-ень забавная история… Сначала Школа Рейнджеров, затем — работа в таможне. Обучение в школе — шесть лет, стажировка — полгода. Полноценная работа — всю оставшуюся жизнь. Конечно, Ниджимура знал все последствия своего поступления в Школу и последующей стажировке. Разумеется, знал. Просто другого выхода не было: человек, столкнувшийся с пришельцами автоматически становился обязанным связать с ними и всю дальнейшую жизнь. Чтобы не трепать языком о вещах, о которых обычным людям знать не положено. В ОР этот фактор называли „судьбой“. Сам Шузо предпочитал более ёмкое и правдоподобное определение: „Мы прокляты“. Мы прокляты знать то, что не знают другие. Мы прокляты хранить это знание от остальных. Мы прокляты. И — как часть проклятия — неизбежное прощание с семьёй и близкими людьми. Потому что им не следовало знать то, что знали теперь уже новые члены ОР. Для рейнджеров вероятность завести семью или настоящих, обыкновенных друзей прискорбно мала. Большинство рейнджеров — забытые миром одиночки, охраняющие покой этого самого мира. Шузо знал это, помнил, как в десять лет в его родной дом вломились „люди в чёрном“ и забрали его от семьи, показав родителям какие-то бумажки и сказав что-то банально-ужасное про „совершенно секретно“. Шузо даже не знал, искали ли его родители. Ищут ли до сих пор? Ниджимура не раз пытался сбежать, всеми силами пытался вернуться, но… Бесполезно. Его неизбежно ловили и под конвоем возвращали в ряды рейнджеров. Так поступали со всеми. Всегда. „Тело в одном городе, душа в другом, вообще непонятно, как живу, да и живу ли?“ — смеялся порой Шузо, скрывая за этими словами собственное смятение. Ниджимура лелеял в сердце надежду дослужиться однажды — через двадцать лет — до Главы ОР, чтобы стать достаточно сильным и влиятельным, чтобы к его словам прислушивались, а его приказы исполняли. Тогда бы он смог упразднить эту систему „бессемейности“. Тогда бы он наконец смог вернуться домой, к маме и папе. А теперь… Мечты, надежды и чаяния рухнули в один момент по вине всё того же красного змеелюда, и сам он теперь на пару с ним объявлен в розыск. Стал преступником из-за него. По его вине — вне закона. — Я не об этом, — не дослушав, перебил Ниджимура, чувствуя, как внутри него зарождается гнев. — Не об этом. — Тогда я тебя совершенно не понимаю, — неестественно хмыкнул Сейджуро и, поднеся ладонь к глазам, устало выдохнул. — А ещё больше я не понимаю, чего ты от меня хочешь. — Я от тебя ничего не хочу, — покачал головой Шузо, горько усмехнувшись. — Ты же сам за мной всё время носишься, будто на мне свет клином сошёлся. А теперь меня ещё и уволили из ОР по твоей вине. — Ну… — протянул ратоцинели. — Отчасти я признаю свою вину. — Ага. Удивительно, что только „отчасти“, как по мне, только ты и был во всём этом виноват. Н-да… И что будем в сложившейся ситуации делать? — без особого интереса спросил Шузо. — Как - что? — Сейджуро запрокинул голову вверх и захохотал, не столько от того, что ему вдруг стало смешно, сколько для того, чтобы сбросить недавнее напряжение и хоть как-то унять расшалившиеся нервы. — Покупаем коньяк, а дальше импровизируем! — Где-то я от тебя уже слышал нечто подобное. - Я никогда не планирую ничего заранее, потому что это всегда слишком скучно, — хихикнул Сейджуро, до предела вжимая педаль газа в угнанный космический корабль, к несчастью, одноместный, из-за чего Шузо пришлось вжаться куда-то между пультом управления и багажным отсеком. Радовало лишь то, что самому пришельцу было так же неудобно там находиться. — Я импровизирую! Ниджимура хмыкнул в ответ на это восклицание, подумав о том, что такому непредсказуемому субъекту, как некоронованный принц ратоцинели, всё же не помешало хотя бы иногда составлять план своих дальнейших действий. Тогда бы в голове Шузо не крутился полуриторический вопрос всякий раз, когда в поле его зрения попадала очередная выходка Акаши Сейджуро: „Он больной или тронутый? Мне уже и правда интересно“. — Разбилась рюмка — к счастью, — будничным тоном высказался Сейджуро, когда затрясшиеся от количества спиртного в крови руки не смогли удержать бокал с остатками коньяка, и добавил с нотками ностальгии в голосе: — А если разбилось счастье, так это прямая дорога к рюмке! По-моему, золотые слова, ты так не думаешь? Ниджимура думал, что пришелец, в действительности слишком мало знакомый с земной культурой и человеческими отношениями, попросту подменял собственные знания услышанными от кого-то цитатами. Довольно „ванильными“, на его взгляд, но как ни странно, эти цитаты неизменно попадали точно в „цель“, донося до сознания бывшего — теперь уже — рейнджера ровным счетом то, что хотел сказать ему собеседник. В конце концов, даже к его странной манере изъясняться, выражая свои мысли, со временем вполне можно было и привыкнуть. К пониманию того, что всё уже позади и ничего исправить нельзя („А по чьей вине, спрашивается?!“) - нет. К тому, что он и сам теперь находится вне закона — тоже. — Думаю, ты просто пытаешься оправдать земными — чужими — цитатами собственную криворукость. — Ха! Лапы вообще с человеческими руками не сравнятся, знаешь ли! — натянуто рассмеялся пришелец, и Ниджимура безразлично пожал плечами. — А уж хвост… Желания поддерживать бессмысленный разговор не было никакого, а голова всё больше наклонялась над столом и казалась тяжёлой-тяжёлой, будто и не головой была вовсе — холодильником, как минимум. И такой же холодной, что все мысли покрывались льдом и складывались где-то на уровне морозильной камеры: ледяные и практически вечные, но не представляющие сейчас ни малейшей значимости. По-своему, это даже могло бы быть весело, если не брать в расчёт причин, по которым Шузо сейчас напивался в компании то ли лучшего друга, то ли злейшего врага. В любом случае, его сейчас всё устраивало. Ну, или сил на возражения попросту больше не осталось. — …а ещё думаю, что я здорово ошибся, — не слушая, продолжил Шузо и грустно улыбнулся. — Очень здорово ошибся, когда помог тебе закрыть ту чёртову дверь, а не сбежал, куда глаза глядят, как только увидел гигантскую ящерицу-„русалочку“ в тележке. — Это шутка про хвост, что ли, сейчас была? — будто бы не вполне уверенный в верности своих выводов, уточнил Акаши. -Значит, настроение всё-таки улучшается? Хм… твои глаза тогда глядели как раз на меня, можешь не сомневаться даже, — заметил Сейджуро. — Так что ты бы всё равно не сбежал. К тому же… Ну разве не интересно у нас всё тогда получилось? — О да! Интереснее и не придумаешь, — саркастически отметил Шузо и хохотнул. — Зато ты три года работал в межгалактической таможне, а многим людям об этом лишь мечтать приходится, — в своей излюбленной манере попытался найти положительные стороны в сложившейся ситуации собеседник, но его слова не возымели должного эффекта. — Не смеши меня, — отрезал Ниджимура, передёрнув плечами. — Мечтать, ну да. Они не представляют даже, какое это было на редкость скучное занятие! — Ты видел настоящих инопланетян. — Я бы прекрасно жил, если бы видел их только в фильмах и псевдодокументальных передачах. — А хотел бы вернуться обратно? — неожиданно спросил Сейджуро, и в его глазах зажёгся странный блеск. — Поздно уже, да и незачем, по большему-то счёту. Меня там не ждут, а я и не хочу, чтобы меня кто-либо ждал. — Ты пессимист, Ниджимура. — Видимо, оптимист — это ты? — вопросительно приподнял левую бровь Шузо и взглянул на отчего-то погрустневшего собеседника. — Да нет… В моей жизни был всего один оптимист. Зато самый, что ни на есть, настоящий. Я ведь никогда не рассказывал тебе, почему с родной планеты сбежал? — До сегодняшнего дня мы и не говорили толком ни разу, — согласился Шузо и подпёр подбородок рукой, приготовившись внимательно слушать. — В самом деле. Может быть, это алкоголь так развязал язык инопланетянина, а может, он и раньше искал кого-то, с кем смог бы поговорить по душам. По тем же причинам и сам Шузо, затаив дыхание, слушал его тихий монолог и словно бы впитывал в себя весь тот поток мучительного раскаяния, что таился в каждом произнесённом слове принца. А Сейджуро говорил и говорил, не обращая никакого внимания на то, как побелели его собственные пальцы, судорожно сжавшие край стола, или на то, как по бледным щекам одна за другой бегут дорожки прозрачных, слишком искренних слёз. — Где-то у вас на Земле говорят, что ненависть выжигает любовь. Ну, а когда проходит и она, то остаётся лишь безразличие, — говорил он, и Шузо чувствовал, что теряет себя, полностью погружаясь в монолог, насквозь промокший от горечи и сожалений. — Врут, наверное. Посмотри на часы: стрелки на них бегут только вперёд. А знаешь почему? Потому что прошлое не имеет уже никакого значения, и думать следует только о настоящем и немного — о будущем. Ха! Как бы не так. Впрочем, в том, чтобы жить исключительно прошлым, тоже мало хорошего, если подумать. Но всё забыть, или сделать вид, будто и не было ничего… это сложно. А дальше последовала история, которую Шузо при всём желании не смог бы забыть: слова с тех пор эхом звучали в его голове, на самой периферии сознания. Полубессознательно. Сейджуро рассказывал про свою планету и про то, как любил загорать под синим солнцем и есть свежепрожаренные водоросли, по вкусу напоминающие земную курицу. Ещё он говорил о том, что давным-давно у него был лучший друг с очередным непроизносимым именем. — Я в детстве был довольно угрюмым и старался лишний раз избегать общества сверстников. Но всё изменилось, когда во дворце появился племянник нашей кухарки. Он научил меня улыбаться. Однажды они с другом прилетели на Землю, и это был их первый туристический опыт. Принц выбрал себе имя Акаши Сейджуро, а его друг — Кисэ Рёта. И оболочка у него тогда была очень забавная: смешливый блондин с золотыми задорными искорками в глазах и громким, заразительным смехом, почти таким же, что был в его настоящем обличьи. Они радовались жизни, путешествовали сначала по Земле, а потом и по другим планетам Солнечной системы, однако, Земля навеки осталась для них самой любимой и самой желанной, ведь именно там прошли их счастливейшие годы. Сейджуро был молод, безрассуден и каждой чешуйкой влюблён в своего лучшего друга. — Потом… Потом мы вернулись домой. Неудачно, честно говоря, вернулись: мятеж, борьба за трон, война с соседним королевством. В общем-то, то же самое, что и у вас на Земле, да и на всех остальных планетах так же, я это всё своими глазами видел. Не об этом сейчас речь. Так вот, во время зимней спячки… — Постой, спячки? — переспросил Шузо, уверенный, что ему послышалось. — Ну да, ратоцинели, к твоему сведению, впадают в спячку на пять зимних месяцев. И чему вас только в Школе Рейнджеров учили? — раздраженно проворчал Сейджуро, недовольный, что его отвлекли от столь волнующих воспоминаний. — Явно не этому, иначе я бы запомнил. Шузо вообще мало помнил об особенностях этой расы пришельцев, и дело тут было не столько в том, что он прогуливал занятия, не слушал лекторов или плохо учился, сколько в том, что сама планета — Рата, на которой существовали ратоцинели, находилась от Земли и Солнечной системы слишком далеко. Так далеко, что до первого столкновения со змеелюдами никто даже предположить не мог, что в этой части Вселенной ещё сохранились разумные существа. Ящерицы с огромными хвостами, заменяющими им ноги, и короткими руками-лапами, они больше напоминали животных, нежели людей, но их культура и уровень развития были поистине грандиозны. Но всё это было изучено до прискорбного мало. Просто двухметровые ящеры-рыбы, обладающие большой силой, выносливостью, многочисленными и разнообразными знаниями обо всём на свете и имеющие свою собственную историю, насчитывающую более миллиона лет. Хотел бы Шузо узнать, как проходил процесс эволюции на их планете и сильно ли чужая история отличается от истории Земли. Появится ли когда-нибудь человек, который поможет найти общий язык между ратоцинели и людьми? Шузо не знал. Но, впрочем, сейчас он вполне мирно слушал воспоминания одного некоронованного ящера и пил с ним алкоголь из одной бутылки, а значит что-то общее они бы точно смогли найти. — Без разницы. Главное, что теперь не забудешь. Коронация была назначена на день совершеннолетия принца, и он всё сильнее чувствовал приступы недомогания и сонливости, что обычно сопровождали переход особи во взрослую фазу жизни, поэтому Сейджуро, поборов терзавшие его тогда сомнения, погрузился в зимнюю спячку на месяц раньше положенного, чтобы как раз успеть проснуться ко дню коронации. Когда же наконец пришёл в себя, то узнал, что на замок напали мятежники, а Рёта умер, защищая его. — Тела я тогда так и не увидел, да и похороны к тому моменту уже прошли. — А ты не рассматривал возможность того, что он выжил тогда и… — Ниджимура на мгновение запнулся под мрачным, тяжёлым взглядом собеседника. - Ну, сбежал, к примеру или ещё что-то подобное сделал? Не зря же в большинстве детективов делают акцент на то, что без тела нет состава преступления. — Он умер, — холодно и сухо ответил Акаши. — Я это точно знаю. Обезумев от горя, Сейджуро в тот же день покинул планету и с тех пор ни разу туда не вернулся: он винил её жителей в смерти друга и, не желая им зла, понимал, что никогда не перестанет их ненавидеть. Со временем Сейджуро начал замечать, что говорит те же фразы, что в своё время говорил Рёта, и с теми же интонациями. Позже он невольно начал подражать погибшему другу не только в манере речи, но и в поведении, жестикуляции и мимике, стал совершать вещи, какие, по его мнению, мог бы совершить Рёта, останься он жив, и говорил слова, которые могли бы быть им сказаны, будь он сейчас рядом. — Он будто бы продолжает жить, но уже внутри меня. Иногда мне даже казалось, что его личность вытесняет мою собственную. Вот, как-то так, да… — вздохнул Сейджуро и поскрёб затылок, неловко улыбнувшись. Шузо только лишь оставалось предположить, что этот жест, как и многие другие движения и привычки Акаши, были вовсе и не его даже. Дань памяти погибшему, свидетельство его личного горя. — Когда мы с ним совсем мелкими были, я чуть ли не ежедневно жаловался на то, что принадлежность к королевской семье наделяет меня, скорее, целой кучей обязанностей, чем безграничной властью, и постоянно говорил о том, что мне не достаёт свободы. Теперь её хоть завались, и ещё столько же останется. Свобода - она, штука классная, но порой всё же так хочется променять её на счастье! — подытожил Сейджуро, и Ниджимура, сам не до конца осознавая, что делает, порывисто заключил его в крепкие объятия. — Пусть всё будет впредь, как будет, ведь как-нибудь да будет точно. Конечно же, будет, это я тоже точно знаю. И никогда не было, чтоб никак не было, и никак тоже не было. А что было-то тогда? — заплетающимся языком высказался Сейджуро, а Шузо легко и счастливо засмеялся: — Лучше просто заткнись. *** - Ты веришь ему? — испытующе взглянул на Ниджимуру его коллега, Химуро Тацуя, крепко сжимая чужие запястья и испытующе заглядывая в глаза, словно надеясь отыскать там что-то, чего и сам Ниджимура не смог бы найти. Химуро был хорошим товарищем, преданным, верным, весёлым и готовым в любую минуту прикрыть его задницу. Наверное, прикрывал и теперь: мог бы держать его руки чуть сильнее, знал же ведь, что из такого пустякового захвата Шузо на раз выберется. Знал? Или намеренно позволял сбежать? — Мне вовсе не обязательно ему верить, но я повсюду буду следовать за ним, — хмыкнул Шузо, делая резкий рывок назад и освобождая свои руки из плена. — Так уж получилось, что мы с ним самой судьбой повязаны. Тацуя всегда был для него хорошим приятелем и единственным коллегой по межгалактическому таможенному делу, с кем у Шузо наладились хоть сколько-нибудь близкие отношения. Будь иначе, они бы сейчас не церемонились друг с другом. — Если ты сейчас уйдёшь с этим проклятым пришельцем, то можешь не возвращаться обратно: ОР для тебя будет навсегда закрыт! — для проформы крикнул ему в спину Тацуя, но Шузо, как ни старался, не мог найти в своей душе ни грамма сожаления по этому поводу. Рейнджер из него ведь был довольно хреновый, так может преступником он станет куда лучшим? — Позвони мне потом, ладно? — одними губами, почти неслышно шепнул Химуро, и Ниджимура в ответ кивнул: „Непременно позвоню. Потом, когда вся эта чертовщина наконец пройдёт“. Да и сложно было сопротивляться, когда давешний знакомый нарушитель правопорядка ворвался в штаб Ордена Рейнджеров и, буквально за шкирку вытаскивая Шузо оттуда, говорил о том, что у них обоих возникли серьёзные проблемы. Какое отношение к этим проблемам имел сам Ниджимура, он понятия не имел, но почему-то („Почему, чёрт побери?“) всё-таки последовал за живым воплощением своих ночных кошмаров, без каких-либо промедлений влезая внутрь угнанного космолёта. Просто было бы немного — самую малость — обидно, если бы Сейджуро погиб из-за такой банальщины, как очередные враги, пришедшие по его душу. А одному с ними разбираться, видимо, представлялось принцу слишком скучным. Поэтому он не придумал ничего лучше, чем взять себе напарника. В лице Ниджимуры Шузо, разумеется. Кому же ещё он мог довериться настолько сильно? Шузо сомневался, что у Сейджуро сейчас был кто-то более близкий, чем он, Ниджимура. Впрочем, они об этом никогда не говорили. Да и вообще… У Шузо до сих пор в ушах жужжал звук работающего двигателя космолёта — новенького и до блеска начищенного двухместного летательного устройства, хозяин которого, наверное, будет очень сильно горевать без него. — Ты ещё и машины угоняешь? — А ты нет? Ну да. — По губам Сейджуро пробежала хитрая улыбка, когда он заводил двигатель, пристёгивал ремни и блокировал двери под ошарашенно-восхищённым взглядом своего невольного спутника. — У тебя это всё ещё впереди. Оптимизма прозвучавшая фраза не внушала никакого, и Шузо уже собирался было возразить, сказав что-нибудь острое и категоричное, как они резко и совершенно неожиданно для него взмыли вверх, и все слова вылетели из его головы, так и оставшись непроизнесёнными. — Если мы выживем, я тебя убью! — на особо крутом вираже прорычал Ниджимура, мёртвой хваткой вцепившись в плечо пилота. — Ну и зачем мне тогда выживать-то, а? — усмехнулся Сейджуро, без труда выписывая в воздухе восьмёрки и будто бы не обращая внимания на то, как накаляется атмосфера внутри кабины. — Да ладно тебе, всё путём! Не бойся, я сто раз это делал. — Твои слова меня сейчас вот ни капли не успокаивают. — Зато будет потом, что вспомнить. Жаль, правда, что внукам об этом не расскажем. — Потому что я до их появления на свет не доживу, да? — мрачно уточнил Шузо под смех новоявленного напарника. *** До встречи с Сейджуро жизнь Шузо текла своим привычным, проверенным годами чередом. Как и у любого десятилетнего мальчишки у него были свои увлечения, и иногда он любил помечтать перед сном о том, как его жизнь разом наполнится множеством сказочных событий и самым-самым настоящим волшебством. Тогда ему ещё всё виделось очень светлым, радужным и счастливым, и мальчик засыпал с радостной улыбкой на лице. Ну, а затем была тележка с чёрной гигантской ящерицей и амбалы в чёрных костюмах, рассказавшие Шузо о такой организации, как ОР. Общество Рейджеров. Инопланетяне, межгалактический аэропорт, Лос-Анджелес, порталы и новая жизнь с новыми правилами. Оказалось, что даже самые невероятные и фантастические события имеют свойство приедаться, становясь чем-то скучным и повседневным. Оставалось ощущение, что чего-то по-прежнему не хватает для того, чтобы почувствовать всю прелесть жизни. Не хватало чего-то очень важного и значимого. И, по совершенно непонятной для Шузо причине, в эти мгновения он вспоминал пронзительно алые глаза и приятный баритон, просящий: „Закрой за мной дверь, пожалуйста“. Сейчас всё воспринималось совсем иначе. У Шузо больше не было семьи, не было работы и коллег, временно заменивших ему настоящую семью, не было ничего, что можно было бы потерять, кроме очков, которые он носил практически двадцать четыре часа в сутки, и не было места, куда он мог бы или хотел вернуться. Возникала, конечно, мысль о том, что дома ему всегда были бы рады, но прийти туда — значило бы понапрасну подвергнуть их опасности, раз враги Сейджуро стали теперь и его врагами тоже. На душе всё равно было беспричинно светло и тепло, а за окном чирикали птицы, приветствуя наступление нового дня: без увольнений, погонь, смертельных схваток с пришельцами и всего прочего. Шузо чувствовал себя неправдоподобно счастливым и полным жизни. — Уже утро? — послышался сбоку сонный голос, и Шузо, повернувшись, хмуро посмотрел на потягивающегося на другой половине кровати Сейджуро в его земной оболочке. — Угу, утро. — А джинсы… — ратоцинели приподнял край одеяла и со скорбным вздохом продолжил: — снова в холодильнике, да? — Снова? — усмехнулся Шузо. — То есть, подобное с тобой уже случалось? — Ага, когда в прошлый раз напился, я их именно там утром и нашёл, — кивнул Сейджуро и поморщился. — Голова раскалывается. — Не у тебя одного, между прочим. Ниджимура иногда думал, что привязываться к кому-то — верх человеческой глупости и, в общем-то, огромный риск для тех „счастливчиков“, кто всё-таки умудрились привязаться. Ведь люди, уходя, забирали с собой частицу этой привязанности, а вместе с ней и саму душу — важную часть — несчастного. Поэтому Шузо абсолютно искренне не мог понять, когда он успел проникнуться симпатией к существу, что в одним миг разрушило всю его жизнь. Хотя, пожалуй, привязаться к Сейджуро он успел в тот самый миг, когда впервые увидел его. В жизни много чего случалось, и это была отнюдь не самая странная ситуация, в которую попадал Ниджимура. К примеру, этой ночью Сейджуро рассказывал о том, что есть во французском, кажется, театре на Земле довольно интересный термин, означающий „безумие на двоих“, и Шузо, вспоминая это, совсем не чувствовал в себе уверенности, что не захочет когда-нибудь разделить со своим ночным кошмаром его безумие. Или что не захочет однажды увидеть Сейджуро таким, каким тот был на самом деле, не пытаясь отдавать свою жизнь на растерзание призракам прошлого. Точнее, всего одному призраку. Кисэ Рёте. Наверное, Шузо с Сейджуро могли бы стать лучшими, самыми близкими друзьями, почти что названными братьями. Могли. Но просто „знакомый“ и „приятель“ — слишком мало, чтобы обозвать их отношения, да и „друг“ тоже не передал бы всех тонкостей и оттенков чувств, что были между ними, ну а стать братьями было для них практически невозможно. О! Они назовут друг друга так никак не раньше, чем на практике переберут все иные имена. Враги уже были, компаньоны и напарники тоже, а до того, чтобы стать друзьями им уже осталось рукой подать. Что будет дальше? Кто знает… Ниджимура чувствовал, что всё же хочет узнать это одним прекрасным днём. Когда-нибудь. — Мы же выкрутимся как-то, да? — Наверняка, — хихикнул Сейджуро. — И не из таких передряг сухими выходили! Ну, я, по крайней мере. — Эй! — Да ладно, шучу я, шучу. Забавный ты человек, Ниджимура Шузо. — Не могу сказать того же о тебе. И всё же Шузо был бесконечно благодарен судьбе за то, что она подарила ему одну незабываемую встречу, перевернувшую с ног на голову весь его мир. А джинсы действительно нашлись в холодильнике, как Сейджуро и предсказал.