Птичий помёт

Был обычный весенний денёк: растительность только-только просыпалась после долгого и тяжёлого зимнего сна, птички радостно щебетали песенки тёплому солнышку, в парке наконец-то заработал фонтан. Под звук бьющей ключом воды мир оживал, встречая долгожданную весну после холодной зимы. Вокруг фонтана с радостными криками бегала малышня, всюду расцветала любовь: все скамейки были заняты влюблёнными парочками. Кроме одной, на самом её краю, в тени, сидела, о чём-то задумавшись, молодая девушка в чёрном пальто. В тени её не сразу замечали и поэтому парочки, внезапно натыкаясь на сию особу, неловко разворачивались и отдавали своё предпочтение мокрому бортику фонтана нежели обществу сей персоны. Как вы уже могли догадаться, речь пойдёт именно об этой мрачной деве, которую мы условно будем называть именем одного великого писателя, чьи произведения, такие как "Шагреневая кожа" и "Человеческая комедия", у многих на слуху - Оноре де Бальзак. Опустим их различие по половому признаку. Оноре никогда не была большой охотницей до чужого внимания и потому была только рада отсутствию нежелательных субъектов на чересчур близком расстоянии. К тому же все эти "обнимашки-поцелуйчики" жутко раздражали Бальзачку, нарушая её гордое одиночество. Нет, при всём её негативизме она была рада, что люди умеют находить счастье в других людях, чего у неё абсолютно не получалось, но излучаемая ими радость, словно яркий свет, который она так же не любила, вызывала желание бежать и прятаться. В такие моменты на её лице блуждала грустная улыбка, взгляд всё больше погружался в себя и порой казалось, что в глазах Оноре отражается та самая чёрная дыра, что зияла в её груди, вытягивая все эмоции, чувства, но оставляя лишь эту улыбку безнадёжную, отрешённую, смирившуюся. Бальзачка довольно рано перестала верить во что бы то ни было хорошее, она не исключала это как вариант, но предпочитала ожидать худшее. Она привыкла к мысли, что счастье не для неё. А потом она хорошенько подумала и поняла, что в этом самом счастье, к которому так стремится человек, нет никакого смысла. Оноре смотрела на людей и понимала: "Вот они сейчас счастливы, а через секунду, что останется от этого счастья? Ничего. Лишь воспоминание." Потому стремление к простой человеческой мечте у неё давно покрылось золой и прахом. Пока Оноре занималась самокопанием, к скамейке подошла милая старушка и спросила, улыбнувшись: – У Вас тут свободно? – Конечно, – откликнулась Бальзачка, резко вернувшись в реальность и поднимая глаза на пожилую женщину. В руках у неё был пакетик с половиной буханки хлеба. Для птиц, очевидно. Не только парочки вызывали у Оноре неприятные ощущения. Так вышло, что она не особо питала тёплые чувства к людям вообще. Балька смотрела на них как на предмет исследования, но не более. Да, она понимала, что они живые, разумные и под час разумнее неё самой, и у них есть чувства, но даже разделение, свойственное большинству людей, на "свои-чужие" у неё приобретало вид "я-они". Оноре не могла понять окружающих, потому поначалу воспринимала людей как однородную серую массу. Позже, она нашла забавным наблюдение за ними, и со временем Оноре, сама того не понимая, сделала первую попытку понять их как личности, как уникальные микрокосмы. Она просто решила исходить из эгоизма любого индивидуума, при анализе его поступков. И ей казалось, что эта мысль не лишена смысла: ведь каждый человек совершает какие-либо действия, дела в целях собственной выгоды. Даже так называемые "бескорыстные" поступки ориентированы на какую-то выгоду в дальнейшем или же на удовлетворение своего собственного определённого желания, возникшего в этот момент времени. Может подсознательно, но любой человек в первую очередь хочет извлечь какую-то личную выгоду. Позже Балька стала замечать, что чувственный, эмоциональный аспект слишком плохо ею был рассмотрен. По правде говоря, Оноре ни капельки он не заботил до того момента, как вокруг неё не начали чирикать девчонки про любовь-морковь и их душевные терзания по поводу неразделённых чувств. Бальке было неудобно рассматривать людей на уровне чувств, как это некоторые делают. Она часто не понимала причину беспокойств родителей, родственников, тех же влюблённых или мало знакомых друзей. Из-за этих эмоций её тонкая структура восприятия, почти произведение искусства, рушилась как карточный домик. Чувства Оноре не могла объяснить. Она не хотела описывать их как химическую реакцию в организме, это было нелепо по её мнению. Внутренняя эстетика кричала о том, что чувства описать могут лишь истинные художники, а не химические процессы и логические связи. Откуда в Бальке взялась эта тяга к прекрасному, возвышенному было непонятно даже ей самой. Но именно этот беззвучный крик пресёк её попытки понять эмоции и чувства привычным для неё путём. С тех пор она стала бояться их как чего-то необъяснимого и непонятного. А каждый человек требовал от Бальки какого-то эмоционального ответа. Раньше она тоже не любила заводить новые знакомства и не знала как себя вести в тех или иных ситуациях, но тогда Оноре была ещё достаточно маленькой, чтобы не обращать на это особого внимания. Поэтому связи установленные ею до этого жуткого прозрения остались самыми прочными. И вот на моменте, когда Бальзачка видела, что от неё ждали реакции, земля словно уходила у неё из-под ног. Она не знала как реагировать, она боялась выставить себя посмешищем. Оноре не любила бояться. Даже не так. Оноре ненавидела бояться. А по логике выходит, что ненавидишь страх, значит, ненавидишь причину страха. Оноре ненавидела людей. Она ненавидела их за то, что они заставляли её бояться. Тем временем бабуля села рядышком и, прошуршав пакетиком, начала разбрасывать перед собой крошки хлеба, что-то неразборчиво приговаривая. Мысли в голове Бальки внезапно скомкались, связались узлом и из этой массы, словно сигнал "S.O.S." на азбуке Морзе, вытекала сплошная нить: "Уйдиуйдиуйдиуйдипожалуйстауйдиуйдиотменяуйдиуйди..." И не то чтобы ей так уж не приглянулась эта бабушка, наоборот, но Оноре не могла ничего с собой поделать. Внешне она оставалась невозмутима, а внутри хаос, словно ураган, закрутился, завертелся всё перепутал и запутал. Если бы бабушка решила с ней заговорить, Балька точно выставила бы себя полной идиоткой. Перед старушкой образовался серо-сизый живой ковёр из голубей, жадно набивающих себе зобы пищей. Особо наглые запрыгивали на скамейку и пытались выклёвывать хлеб прямо из рук бабушки. Скормив птицам почти половину буханки, она аккуратно спрятала хлеб в пакетик, встала и ушла. Голуби в испуге было вспорхнули, но быстро вернулись на место доклёвывать остатки. Бальке стало как-то неловко и она не знала почему. Может она пропустила что-то? Птицы ещё какое-то время в ожидании походили вокруг Оноре и, поняв, что ничего более им не светит, разлетелись кто-куда, оставив ей пару подарочков на скамейке. Наконец вернулась подруга Оноре, которую мы назовём Донной Кихот, в честь Дон Кихота - главного героя одноимённой книги Мигеля де Сервантеса. Именно Донна была инициатором "бальзачьего выгула". Она как никто умела загораться неосуществимыми идеями и чудесным образом претворять их в жизнь. Всучив Бальке бутылку с водой, за которой она и отлучалась, Донка посетовала на длинные очереди и хамство некоторых индивидов, после жадно впилась в свою бутыль. Оноре хотелось сейчас лишь одного - схватить её за грудки и прошипеть, вперившись взглядом в глаза: "Никогда. Больше. Не бросай. Меня. Один на один. С этими гуманоидами!" И при этом увидеть не удивлённую насмешку в ответ, а нечто иное. Она безжалостно подавила этот крик души. – Ненавижу людей, – равнодушно протянула Балька. Донна брезгливо поморщилась, увидев голубиные подарки, и села Оноре на колени. Кихот приняла сказанную фразу, как солидарность с её мнением по поводу недалёкости основной массы людей. Она тоже их не особо жаловала, только повод был абсолютно другой. Что тут говорить, они уже достаточно давно вместе, чтобы понимать друг друга молча. Хотя, даже не понимать, а принимать. И все довольны...