Житие колдуна

Гет
NC-17
Завершён
433
автор
Размер:
712 страниц, 35 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
433 Нравится 219 Отзывы 225 В сборник Скачать

Глава 8. И грянул гром...

Настройки текста
      Последствия необдуманных решений всегда выливаются в грандиозные проблемы. Или не выливаются — это как посмотреть.       Вот и сейчас, исподлобья смотря на гвардейцев, точнее, на их начищенные до блеска позолоченные доспехи с гербом королевской семьи на полгруди, я с тоской думал, что мое необдуманное решение остаться и выпить с Гривордом может сделать из меня узника казематов или же мясом на вертеле, ибо бравые солдаты Его Высочества свои мечи держали крепко и нацелили на рыцаря.       — Именем Его Высочества, вы арестованы, сэр Алинор Гриворд! — повторил для ясности их капитан.       Я прикрыл рукой лицо. Хоть бы не узнали…       Гриворд невозмутимо допил кружку и, вытерев рукавом рот, любезно поинтересовался:       — Я ожидал тебя ранее, Фердинанд, меня было так сложно найти?       — Не зарывайся, Гриворд, — процедил капитан гвардейцев. — Ты лишился права называть меня по имени, когда предал королевскую семью и страну. Мне одно интересно, Гриворд, что тебе предложили эти собаки: вечную жизнь, земли, золото?       — Фердин…       — Сэр Вейсхауд, Гриворд. И если ты сейчас не поднимешься, мне придется применить силу.       Мой собутыльник печально вздохнул и тяжело поднялся. Было видно, как нелегко ему даются взгляды презрения от своих бывших товарищей и он бы предпочел напиться до беспамятства, чтобы их больше не замечать.       Рыцарь встал из-за стола и обратившись к капитану, произнес:       — Я пойду с вами добровольно, но прежде…       И под крайне удивленные лица гвардейцев меня ударил. В челюсть. Кулаком. Со всего размаху. Удар был такой силы, что я упал со стула и перед глазами на несколько мгновений замелькали звездочки. Охрана Его Высочества меня подняла, даже поставила так, чтобы я не упал, и пока я приходил в себя, поддерживали меня за локотки.       Но от меня не укрылось то, что Гриворда даже никто не пытался удержать. Сволочи.       — Это тебе за Мадлену, Никериал Ленге, — на периферии сознания раздался голос Алинора Гриворда. — И мою поруганную честь.       Руки гвардейцев сжались и, если прежде, они просто участливо меня поддерживали, то сейчас вцепились мертвой хваткой, не давая и пошевелить руками.       — Никериал Ленге? — произнес их капитан. — Вы — арестованы.       Чувствуя пульсирующую боль в ушибленной челюсти, я с детской обидой посмотрел на рыцаря. Как он мог, после всего, что между нами было, меня просто так сдать!       — Отпустите, я тоже сам пойду, — буркнул я, ощущая вкус разбитой в кровь губы. О побеге я даже не думал. «Эти» успеют меня пару раз проткнуть, прежде чем я завершу пас рукой и телепортируюсь, да и среди них был маг — маги не редко отправлялись служить в стражу, и их помощь в нейтрализации опасных преступников была бесценна. А я его чувствовал, как только маги могут чувствовать своих, независимо от того, в каких внушительных доспехах он спрятался.       Гвардейский маг сразу нацепил на наши руки кандалы, чтоб, значится, не сбежали. И если у Гриворда они были простые, то меня осчастливили рунными — полумагическими кандалами, сотворенные не на коже, а на материальном носителе, в которых конвоировали магов в камеру. Их можно было легко разрушить, если знать как, но вот для небольшого сопровождения преступников, когда нормальные кандалы было ставить некогда, вполне годились. Я даже подивился продвинутому сервису гвардейцев. Мне всегда казалось, что магов конвоируют просто — удар по голове и побыстрее, пока тот не очнулся, несут в пыточную. С иголками под ногтями очень трудно сосредоточиться и сотворить даже заклятье света, не то чтобы освободиться и сбежать.       Надеюсь, Алия скоро обнаружит нашу пропажу… А если нет, то мне придется сбежать и если от этого откроются врата мертвых, и город заполонят неупокоенные души, убивая всех вокруг, я не виноват.       Потерев саднящую скулу, я посмотрел на невозмутимого Гриворда, старающегося держаться, как подобает сэру: он гордо держал спину прямо, расправил плечи, показавшись еще внушительней, чем был даже капитан гвардейцев — а тот был дядькой под два метра роста и шире меня раза в два, — даже не качался, словно только что не выдул без закуски несколько бутылок, а так, прихлебывал обычную воду, чуть-чуть разбавленную вином. Это ж сколько он выпил до того, как мы с Алией пришли в таверну, что его так развезло? Уму непостижимо…       Когда и на Гриворда надели кандалы, стража Его Высочества любезно открыла перед нами дверь на улицу. Дневной свет на миг неприятно резанул глаза, все ж в помещении было куда темнее, откуда слева потянуло чем-то дохлым, а на земле все также лежал пьяница и у меня появилось стойкое ощущение, что это он и сдох, и лежит тут как минимум несколько дней. Всегда обожал неблагополучные районы нашей дорогой столицы, даже в порыве своего благородства когда-то немного подрабатывал в одной из их клиник, но не долго, вскоре раскрыли, что я ученик Азеля и чуть ни устроили мне вендетту. Злые, неблагодарные люди… эх…       — Вот обязательно надо было меня подставлять? — тихо прошипел я, когда мы поравнялись с Гривордом, а вокруг нас расставились гвардейцы, образовав неприступный полукруг.       — Герою и спасителю миледи нечего опасаться, — это было сказано с такой иронией, что я заподозрил, что он не так уж и глуп, чем пытается казаться.       Неужели душевная травма была настолько сильна, что включился его мозг? Не верю. Этот наивный увалень, для которого важнее честь, справедливость, да чистая совесть, не может хитрить. Хотя мне явно показалось, что он специально привлек ко мне внимание и тем более, громогласно назвал мое имя, хотя с моей маскировкой узнать во мне Никериала Ленге было бы весьма затруднительно.       — Посмотрим, — буркнул я, покосившись на конвоиров.       — Посмотрим, — широко улыбнулся Гриворд мне, и его улыбка выглядела совсем не доброжелательной.       Дорогу к дворцу я почти не запомнил, так как в это время занимался планированием побега. Не всерьез, а так, чтобы не замечать на себе взгляды прохожих, полных презрения, ужаса и легкого любопытства. Гриворду вообще такое внимание льстило — он всем улыбался, даже попытался кому-то помахать в кандалах рукой, за что получил ощутимый удар древком копья в спину от конвоиров, но в целом, дорога не заняла много времени. Нам даже расщедрились на телегу, чтобы у пленников не устали ножки.       В резиденцию королевской семьи и по совместительству казармы королевской стражи, гвардии, пыточной и тюрьмы для особо опасных и элитных преступников, сиречь врагов государства, мы вошли с черного хода через не особо приметные ворота. И там нас разделили. Я ранее слышал, как капитан гвардейцев общается с кем-то по связному амулету, видно докладывая о «находках» и получая дальнейшие указания. И, похоже, по этим указаниям, Гриворда сразу повели вниз, а вот меня куда-то направо.       Я сперва подумал, что меня повели в допросную, но, когда не особо роскошное убранство коридоров стало меняться, засомневался. Появилась вычурная отделка стен, позолота всего, до чего дотянулась щедрая рука архитектора, картины в дорогих рамках, статуи, аристократы, их маленькие животные и пажи, а дубовый паркет, истоптанный сапогами служак, сменился на мрамор, в котором запросто можно увидеть свое отражение. Я слегка пребывал в ступоре, в недоумении рассматривая все вокруг, хотя, стоит признать, люди, которых мы встречали по дороге, также в недоумении, я бы даже сказал, в ужасе, провожали меня взглядом.       Меня явно вели на ковер к их начальнику Его Королевскому Высочеству принцу Ариану.       Но настораживало одно — почему так явно? Почему мы идем по коридорам, в которых толкутся сплетники и только ждут минуты, чтобы перемыть косточки своему новому правителю? Хотя на месте оппозиции я бы молчал в тряпочку. Ни для кого не было секретом, что обычно монархи свое правление начинают с казней неугодных, подчищая клоаку своего предшественника.       Первое, что я увидел, когда вошел в кабинет — это самого его хозяина, восседающего, словно на троне, за столом. Потом, переведя взгляд немного на право, где перед рабочим местом будущего монарха стояли стулья для посетителей — Ирен. Она обернулась на звук открываемой двери, увидела меня в окружении гвардейцев, страшно побледнела и мигом отвернулась. Я бы даже сказал, вжалась в стул, словно нашкодивший ребенок, которого застукали на месте преступления.       Я потерял дар речи. Ирен и здесь?!       — Приятно осознавать, что вы наконец-то решили посетить нас, — дружелюбно произнес будущий монарх.       Я перевел ошарашенный взгляд на него, на миг оторвавшись от понурой спины этой паршивки.       — Что?       Честно сказать, в тот момент я его прослушал.       — Я рад приветствовать вас у себя дома, магистр Никериал Ленге, — терпеливо повторил Ариан.       — Рад? — нервно усмехнулся я, потрясся кандалами.       Принц кивнул гвардейцам, которые маячили у меня за спиной, и те, с явным сожалением, сняли с меня свой тяжелый аксессуар.       Я довольно растер запястья, чувствуя, как прерванный поток магии возвращается в мои руки. Вот теперь я вновь почувствовал себя человеком.       — Присаживайтесь, — он любезно показал рукой на стул рядом с Ирен.       Пока я садился, сверля недобрым взглядом блудную принцессу, Ариан махнул рукой в сторону гвардейцев, чтобы те покинули его кабинет. Они не могли противиться приказу, и вскоре мы остались одни.       — Я давно хотел с вами поговорить. С обоими.       — Я польщен, что ради этого Вы отправили за мной целый отряд элитной стражи, — хмыкнул я.       Сидеть и смиренно молчать, как делала это Ирен, я был не намерен. Мало мне было проблем с этим придурком Стефаном, Микио, чтобы еще лебезить перед Арианом, пытаясь вымолить прощение за все свои грешки. У меня тоже была гордость, свои убеждения и почти не осталось терпения, ибо весь его запас почти исчерпали все предыдущие события за два дня.       — Я отправлял его за преступником, бывшим рыцарем сэром Алинором Гривордом и представь мое удивление, когда мне доложили, что вместе с ним задержали и самого Никериала Ленге.       Фраза про «самого Никериала Ленге» мне понравилась.       — Преступником? — подала голос Ирен. — С каких пор Алинор Гриворд им стал? Да это же… это же невозможно!       — Он предатель, Ирен, — с нажимом произнес принц.       — Абсурд! Чтобы сэр Гриворд и был преступником?!       — Он помог похитить тебя из монастыря и отдал в руки Совету магов, — остудил пыл своей сестры Ариан.       Ирен шокировано воззрилась на брата, словно тот только что сказал полную чушь.       — Кому отдал? — неверяще спросила она, слегка приподнявшись со стула. — Совету? Да ты с дуба рухнул, Ари!       — С дуба? — повторил он, явно подивившись лексикону и экспрессии своей ранее тихой и смиренной сестренки. — Ирен!       — Или ты его сейчас же освободишь, или я на тебя обижусь!       — Но я не могу! — растерялся Ариан, мигом превратившись из будущего правителя в обычного мальчишку. — Он помог тебя похитить! И тем более, пил и любезничал с ним! — он показал на меня пальцем.       — Да я сама сбежала! — возмутилась она. На ее щеках заалел румянец, а руки сжались в кулаки. Зная ее как облупленную, я был уверен, что сейчас кому-то сильно не поздоровится. — Алинор Гриворд из-за всех сил старался меня остановить! Или ты надеялся, что я там останусь? В этой клоаке?       — Но…       — Ты обещал меня спасти, Ариан! Обещал!!!       — Так ничего бы плохого не случилось, если бы ты немного побыла в монастыре, подальше от глаз Стефана и отца!       Ирен ударила рукой по столу и прошипела:       — Ничего плохого?       Похоже, только я один так хорошо знал Ирен.       Ариан отвел взгляд и пробормотал:       — Нам нужно наказать хоть кого-нибудь, чтобы поддержать репутацию…       — Я тебе поддержу! — прошипела девушка и, взяв в руки первую же попавшуюся на столе книгу, ударила оной будущего правителя по голове.       — Ирен! — возмутился Ариан, шипя от боли и потирая ушибленное место рукой.       Но принцесса, не слушая возмущенных криков своего братца, зашла к нему за стол и положила перед его носом лист бумаги и чернильницу с пером.       — Пиши, — кивнула она на них. — Пиши помилование.       Ариан машинально взял в руки перо и начал писать, но тут, очнувшись, повернулся в сторону сестры, явно решив ей высказать все, что он думает и осадить эту нахалку.       — Пиши, — с нажимом повторила она, встав за его спиной, аки палач над приговоренным к смерти. И для профилактики дала оздоровительный подзатыльник.       — Удумал еще казнить рыцарей, пытаясь прикрыть этим свои промахи.       Грозный, хитрый и умелый интриган, который прижал Совет магов к стенке и заставил Председателя глотать успокоительное, тот, который сумел устранить отца, его советника и заставить умолкнуть всю оппозицию и аристократов, оказался совершенно бессилен перед своей сестрой. И, судя по тому, как он украдкой бросал на меня взгляды, ему совершенно не понравилось, что я стал свидетелем их милой семейной идиллии.       Если раньше меня держало напряжение, то сейчас я полностью расслабился и мне даже стало весело.       Немного понаблюдав за этой семейкой, где Ариан старательно выводил строчки на гербовой бумаге, а Ирен цепко за этим следила, я решил узнать ответ на главный вопрос, который меня интересовал.       — Ты как здесь оказалась, Ирен, — усмехнулся я, скрестив на груди руки.       — Я? — удивилась девушка и смущенно замолчала.       — Она пришла сюда за своим котом, — заложил ее брат, да ещё с такой интонацией, словно пожаловался мне на блудную сестренку.       — Молчи! — прошипела разом побледневшая девушка и попыталась совершить государственный переворот, то ли задушив брата, то ли закрыв ему руками рот. В любом случае у нее ничего не получилось. Ариан смог вырваться и даже величественно выйти из-за стола, словно он и на самом деле хотел размять ноги, а не спасался бегством от ретивой сестры.       — Мы обыскали почти каждый закоулок в городе, я голову сломал над тем, где Пред­се­датель Пар­тар смог ее уп­ря­тать, и уже начал от­ча­ивать­ся, и тут мне док­ла­дыва­ют, что якобы похищенная принцесса Ирен обнаружилась у нас на кухне за поимкой своего кота!       — Я не хотела оставлять Ларсика одного! — красная, как мак, девушка бросила свои попытки по убийству брата и теперь принялась убеждать меня в том, что она не виновата, а всего лишь поддалась чувствам.       — И поэтому тайно проникла в самое защищенное место в королевстве с целью его ограбления? — я, мягко говоря, был в шоке от безрассудства девушки. — Ирен, ты пыталась украсть королевского кота! И серьезно думала, что у тебя получится?       От стыда она даже не смогла ничего сказать, а только кивнула головой, спрятав лицо в ладонях.       Я закатил глаза. Пресветлая… за что мне такое наказание?       — А знаешь, — вздохнул я, подавив в себе зарождающуюся бурю эмоций. — А я даже рад, что ты пошла сюда.       — Рад? — больше Ирен поразился ее братец.       Пояснять ему, что в это время на девушку устроил охоту мастер иллюзий, а также сам Председатель, я не собирался. И ведь она удачно смогла ото всех улизнуть, поддавшись своим нежным чувствам к этому кошаку. Да, я просто счастлив, что она такая эпичная и наивная дурочка.       — Правда? — Она замерла на месте, не понимая, почему вместо того, чтобы ругать, я ее хвалю. — Я…       Я махнул рукой. Знала бы она истинные причины, то не сильно бы радовалась. Как оказалось, когда я ушел, через некоторое время Ирен не утерпела и, придумав гениальный план по краже королевской собственности, решила тайно проникнуть во дворец, забрать кота и быстро, пока я не вернулся, прийти в общежитие. Как вы понимаете, ее план пошел наперекосяк с самого начала и, выйдя из одного тайного хода, который вел во дворец, она в тотчас попалась в руки стражи. Ариан не был дураком и ожидал по свою голову ораву убийц, поэтому он приказал сторожить все выходы из дворца в усиленном режиме.       Ирен поймали, и она предстала перед светлыми очами своего братца, а тут как раз подоспел и я…       На новость, что ее почтенный батюшка преставился, принцесса почти не отреагировала.       — Может, это и к лучшему, — осторожно заявила она, сидя на месте своего брата за столом. — Он никогда не отпустил бы меня…       Я согласно кивнул. Король Нагелий никогда бы не смирился с потерей своей дочери, с тем, что она решила пойти поперек его воле. Он бы не позволил ей жить, как ей хочется, и если бы она не вышла замуж за того принца, то всю жизнь провела бы в монастыре. Ради ее же блага. Это понимала и сама Ирен. Может, она и любила отца, но успела ли простить за то, что по его вине ей пришлось пережить? Вряд ли.       — Я знаю, что вы думаете, — произнес Ариан, внимательно глядя на меня. — Что это я убил своего отца, Его Величество, ведь так?       Ирен вздрогнула и опасливо посмотрела на меня, словно боялась, что я произнесу свои «страшные» догадки.       Я усмехнулся. Он и вправду хотел узнать, что я думал? Или же хотел поставить меня в неловкое положение перед Ирен? Ей явно не понравится, что я плохо думаю о ее брате.       — Мне без разницы, — я скрестил на груди руки, с вызовом смотря в синие глаза будущего правителя.       Несмотря на то, что он приветливо улыбался, непринужденно вел беседу, принц постоянно меня испытывал, прощупывал. Его выдавали глаза. Холодные, без проблеска теплых эмоций. Цепкий, оценивающий взгляд. Его Высочество не верил мне, думал, что я использую его сестру в своих целях, но открыто заявлять об этом он остерегался. Все ненавязчиво пытался подвести к этому саму Ирен, чтобы она сперва разочаровалась во мне, а потом…       — Без разницы? — изогнул бровь принц. — Вам не важно, что стало с нашим правителем, отцом принцессы?       — Зачем вам знать мое мнение, Ваше Высочество?       — Мне тоже без разницы, — неожиданно вступилась за меня Ирен. Она побоялась посмотреть на своего брата, выбрав вместо него столешницу, но решительно произнесла.       — Даже если ты его… я все понимаю… но я не хочу знать правду, если ты сделал такое…       Я ее понимал. Знать, что твой родной человек совершил такой грех, как убийство отца, очень тяжелая ноша для хрупких плеч девушки. Ирен предпочла бы закрыть глаза и уши, но не слышать жестокой правды, чтобы, смотря в глаза брата не видеть в них тень убийцы, обнимая его, не чувствовать запах крови, а держа за руки, не утопать в ней вместе с ним. Неведенье легче, а Ирен была слишком совестливая, чтобы смириться с такой правдой.       — Ирен, — тихо произнес ее брат, — как ты можешь так думать? Я бы никогда не…       — Вот и хорошо, — сухо произнесла девушка, все еще не смотря на него. — Что было, то было.       Ариан нахмурился, на мгновение сжал руки в кулаки и хотел что-то явно сказать, но сдержался. Вместо этого он подошел к окну, встав ко всем спиной.       В комнате на несколько мгновений воцарилась тишина. Несмотря на летний и погожий день, за окном резко потемнело; на небо, где недавно нещадно палило июльское солнце, набежали хмурые, тяжелые тучи насыщенно серого, свинцового оттенка. Собирался дождь. Он был словно отражением дум будущего правителя этих земель.       — Я расскажу, как все было, — еле слышно, шепотом произнес Ариан, смотря на нагоняемые ветром грозовые тучи.       Ему было явно трудно решиться на такие откровения, но он переборол себя, все же принц слишком сильно любил Ирен и допускать мысли, что она могла подумать, что он убийца для него было невыносимо.       — Не нужно, — прошептала девушка, для верности помотав головой. — Ари…       Но Ариан ее уже не слышал.       Он говорил тихо, сухо, стараясь убрать эмоциональный окрас из голоса, для него это было не просто рассказом, а откровением. Тяжким, наполненным потаенным страданием и болью, тем, что он запрятал глубоко внутрь.       Как и говорил Фил, глубоко ночью, когда мы с Ирен только добирались до дома из монастыря, король вызвал Ариана из постели прямо в свой кабинет. Принц не удивился этому, ибо его отец частенько грешил такими «вызовами». Нагелий был болен, и ночью, когда тот оставался один, его одолевали страхи. Ариан успокаивал своего отца, помогал пережить приступы, давал лекарства, которые ему прописали целители. Но в эту ночь все было иначе.       Королю доложили о побеге Ирен, и не просто побеге, а об организованной акции со всеми вытекающими последствиями, причем одна из монахинь услышала мое имя, когда кто-то (не будем показывать на него пальцем) его в запале произнес. Естественно, имя похитителя прелестной дочурки короля стало известно и Нагелию. Монарх обвинял принца в измене, что тот продался магам, предал свою страну и род, покрывая якобы умершего злого колдуна, король порывался вызвать стражу и заточить изменника в колодки, а потом прилюдно казнить. Нагелий брызгал слюной, орал, замахивался на своего сына тяжелым дубовым держателем для бумаги. Сперва принц пытался оправдаться, призвать к голосу разума, потом начал сыпать фактами, что, дескать, на самом деле враг не он, а Стефан, но все его слова были пусты. В мозгах Его Величества что-то в ту ночь переклинило, его одолело настоящее безумие.       Когда в принца полетели лекарства со словами, что тот его все время травил, Ариан не выдержал и попытался утихомирить отца. Завязалась короткая потасовка. Принц не понял, как так получилось, но тем самым дубовым держателем, который, оказывается, был скреплен металлическими вставками, король или же сам принц, сильно ударил монарха по лбу. Тот упал спиной прямо об угол стола. Вскрикнул. И затих, закатив глаза. По лбу монарха побежала тонкая струйка крови.       Руки Ариана разжались, и держатель, с тихим стуком, упал на ковер. Принц на мгновение растерялся. Когда брат Ирен рассказывал о том моменте, он очень подробно описал свое состояние, когда увидел неподвижно лежащего отца, держатель для бумаг на полу, как судорожно билось его сердце, и дрожали руки. Как было душно в обычно холодном кабинете и как все ему казалось просто дурным сном — порождением усталого рассудка.       Придя в себя, принц метнулся из комнаты, крича на ходу страже позвать целителей. Он клял себя за то, что ранее отозвал стражу от кабинета — просто не хотел, чтобы они слышали полубезумные крики отца и по дворцу пошли сплетни.       Целитель прибыл на удивление быстро, его вызвали прямо из постели — это было заметно по наспех застегнутой мантии, в которой пуговицы залезли в соседние петли, — он поводил над королем руками, прощупал пульс и внимательно посмотрел на принца, а также столпившуюся за ним полуночную придворную челядь, которую безуспешно пытались отогнать стражники. Ариан все понял без слов.       Срочно вызвали Азеля Гарриуса, бессознательного короля перенесли на кровать, а тех любопытных посадили под арест и под страхом смертной казни убедили не болтать о состоянии монарха. В критической ситуации принц соображал хорошо, и он, как утверждает, правда очень сильно волновался за отца, хотя в те тяжелые предрассветные часы из него как будто выкачали все эмоции, и разум действовал автоматически, пытаясь не допустить сокрушающих последствий.       Глава Парнаско подтвердил худшие опасения своего коллеги, заявив, что король умер от разрыва сердца и воскресить его, не мага, когда столь важный орган буквально уничтожен, а душа уже успела уйти из этого мира, практически невозможно. Ариан до последнего надеялся, что можно, но действительность оказалась неутешительна.       Закончив, он облегченно выдохнул.       Смерть отца стала для него шоком, а то, что он умер на его руках… Ариан по глазам окружающих людей видел, что они думали, что все решили, что это он убил своего отца и это глубоко в душе его угнетало. Несправедливость. Она оплетала ядовитой лозой его изнутри, душила, ему хотелось выйти и прилюдно заявить о том, что он невиновен. Но принц молчал, ибо знал, что даже если он публично об этом заявит, то только утвердит их неправильные догадки. Юноша боялся, что за его спиной будут смеяться, словно он несмышленый мальчик, который топая ножками, кричал о своей невиновности, искал справедливости. Нет, Ариан решил, что пускай все его боятся, пускай считают убийцей, но даже и не посмеют и пискнуть в его сторону. Но Ирен была другим делом, а я… а я лишь оказался невольным свидетелем. И, думается мне, если я буду распространяться об этой истории, то окажусь явно не в фаворе у нового правителя, а в канаве с распоротой брюшной полостью.       — Когда стало понятно, что отцу не помочь, я распорядился никого не впускать в спальню и занялся текущими проблемами — попытался найти тебя, Ирен, пока не стало слишком поздно… Из-за некоторых обстоятельств, я решил повременить с объявлением народу о кончине монарха. Конечно, кота в мешке не утаишь, но сейчас это может вызвать лишнюю панику, что осложнило бы поиски, хотя теперь я четко понимаю, что все это время ты была рядом с Никериалом Ленге. Я подозревал подобное, но был настроен более… пессимистично и считал, что ты в руках у Совета магов.       — Почему у Совета? — удивилась Ирен, выбрав наиболее безболезненный вопрос из всего вороха, что накопился у нее за рассказ брата. Она была необычайно бледна, во время откровений искусала все губы, но судя по лихорадочному блеску глаз и серьезному настрою, совершенно не собиралась ни плакать, ни кричать. Принцесса дорвалась до истины и стремилась, так сказать, испить ее до дна, но пока щадила чувства Ариана, не став сразу закидывать его «неудобными» вопросами.       Юноша оторвался от созерцания оконного пейзажа, и, усмехнувшись, посмотрел на свою сестру:       — Ты очень ценная фигура, Ирен. — принцесса нахмурилась, а принц оглянулся на меня. — И я не верю, что маги так просто тебя отпустят.       Я тоже нахмурился, вполне ясно поняв его недвусмысленные намеки.       — Я никаким боком не отношусь к Совету магов, Ваше Высочество.       — Посмотрим, — Ариан мне не поверил, о нет. Но решил оставить эту неловкую тему на потом.       — Я не собираюсь быть ничьей фигурой, — тихо проговорила девушка. Не споря, не крича, а утверждая, своим тоном ставя жирную точку на этом щекотливом вопросе.       Несмотря на свою детскую наивность и инфантильность, она вполне понимала, о чем говорил ее брат, все же жила она в этой клоаке под названием «высшее общество» и сполна налюбовалась на их интриги. Но вот участвовать в них в силу своего характера не хотела. Как и сейчас. Ей легче закрывать на это глаза, чем страдать и переживать, ибо слишком сильно она настрадалась за предыдущие месяцы — переживания осушили ее до дна и Ирен понимала, что еще немного, и она может не выдержать давления.       Поэтому, после небольшой паузы, которая воцарилась после ее веского слова, она решила сменить тему.       — Ты спал? — Ирен требовательно посмотрела на брата.       Ариан отрицательно помотал головой:       — Зачем? Чтобы особо ретивый убийца, попытался лишить меня жизни и трон перешел Максимилиану? Он же еще мальчишка, им будут вертеть как тряпичной куклой в потешном театре, что некоторым и нужно, — принц мрачно закончил и замолчал.       Я посмотрел на него с профессиональной точки зрения. Такое потрясение не могло пройти бесследно, и если юноша еще держал себя в руках, это не означало, что на душе у него было спокойно.       — И ты так спокойно об этом говоришь?! — возмутилась девушка.       Будущий монарх пожал плечами.       — Пока эти… подданные прячутся в своих норах, я ничего не могу сделать. Но это не должно тебя волновать, Ирен. Сейчас меня беспокоит другое…       — И что же? — с вызовом сказала она. — Что может быть важнее твоей жизни!       — Ваши отношения, — он указал пальцем, на который был нанизан перстень с королевской печатью, на меня и Ирен.       О, Пресветлая… во что я ввязался?       — Ты шутишь?! — она в немом ужасе посмотрела на брата. — Отец умер, будущее покрыто мраком, тебя, может, уже планируют убить, а ты интересуешься моими отношениями с Ником?!       — О нет, он предельно серьезен, — усмехнулся я, хотя внутри мне было далеко не до веселья. Мало ли, что взбредет в голову этому… новому правителю.       — Я так и знал! — принц запустил руки в свои волосы и обессилено упал на диван, но тут же встрепенулся и крайне серьезно на меня посмотрел. — Признавайся, Никериал Ленге, у тебя что-то было с моей сестрой? Надеюсь, она также невинна, как и прежде?       Ирен залилась краской и возмущенно ударила ладонью по столу.       — Ариан! — было видно, как сильно ей неловко, и она была готова провалиться сквозь землю.       — Нет, ты мне ответь, Никериал Ленге! — отмахнувшись от сестры, уже с угрозой в голосе произнес принц.       Если честно, мне в тот момент тоже было не по себе. Не ожидал я от благовоспитанного молодого человека такие прямые вопросы, да еще в присутствии дамы.       Я уже открыл рот, намереваясь развеять его подозрения, как Ирен успела вставить свое слово первой.       — А если и было, то что! — она вышла из-за своего стола, вся смущенная, но с решительным настроем опорочить свое имя и репутацию в глазах брата.       Что ей и удалось.       Ариан побледнел и схватился за грудь, словно отец, которому дочурка заявила, что, мол, в тягости от проезжего менестреля.       Я слабовольно оглянулся на запертую дверь. К сожалению, пока я успею до нее добежать, Его Высочество успеет позвать стражу. Но, может, все же следует попробовать?       — И-ирен! — пролепетал будущий монарх, сам смутившись донельзя. — Ты же понимаешь, что этим поставишь крест на своем удачном замужестве!       — Почему крест?! — с вызовом произнесла она. — Я выйду замуж только за Ники!       Ариан недобро на меня посмотрел и в ужасе прошептал:       — Но он же безродный маг!       — Вообще-то, барон, — решил вставить я свою ремарку.       Ирен даже просветлела взглядом:       — Вот видишь, — она указала пальцем на меня. — Он — барон!       Принц скривился:        — Это мезальянс. Чтобы королевская дочь, вышла замуж за какого-то барона… Ты понимаешь, что будет, когда об этом узнает высшее общество?       — А ты что-нибудь придумай! Ариан, ты же умный!       Мне кажется, но судя по недовольной мимике принца, он в тот момент сам был не рад оказаться «умным».       — Послушайте, — спокойно произнес я под недобрый взгляд будущего короля. — Я не имею права вмешиваться в вашу беседу и, скажем, еще год назад даже не планировал заводить семью, но, Ваше Высочество, подумайте, что будет лучше для вашей сестры?       — Что будет для нее лучше — решу я, — довольно резко ответил он.       — Ариан! — естественно, Ирен возмутилась.       Я тихонько усмехнулся.       — Правда? Лучше? А, по-моему, выходит только хуже, — принц уже открыл рот, чтобы опровергнуть мою «клевету», но я успел выставить руку вперед и добавить. — Не перебивайте, Ваше Высочество, где же ваши манеры? Я буду краток, не волнуйтесь.       — Ариан выжидающе на меня посмотрел. — Вы все так сильно заботитесь о Ирен, что по-своему прекрасно и мило, но посмотрите внимательно, вы ее медленно убиваете свой заботой.       Юноша, хмурясь, глянул на сестру. Она еще не успела оправиться после пребывания в монастыре и ее нездоровый бледный оттенок кожи, искусанные губы и тени под глазами бросались в глаза тем, кто прекрасно знал, как она выглядела раньше. Нынешняя принцесса была лишь былой тенью той яркой и веселой девушки, которая в свое время стала солнцем для всего королевского двора.       — И что же, — он криво улыбнулся, — вы пытаетесь сыграть на моем чувстве вины и таким образом, убедить меня выдать мою единственную и любимую сестру за вас замуж? Я еще никогда не получал столь дерзкого предложения!       — Я хоть слово сказал о замужестве? — как можно дружелюбнее произнес я и показал рукой на молчавшую девушку, которая, похоже, пребывала слегка в шоке от нашего разговора. — Для меня важно знать, чтобы она была в безопасности и счастлива, и если это предполагает, что она станет моей женой, то я готов на это пойти, — и полушепотом добавил. — Вы ведь прекрасно знаете свою сестру и ведаете, насколько она упряма и готова до последнего биться ради своей цели.       — Сегодня она думает об одном, но вот завтра…       — И ради этого эфемерного завтра, вы хотите рискнуть доверием вашего ближайшего родственника? Легче убивать ее постепенно в неволе, чем дать расправить крылья? В этом выражается ваша свобода и любовь?       — Не вам судить обо мне, — изменившимся и отнюдь не дружелюбным голосом произнес принц. И тут я понял, что все-таки немного перегнул палку.       Я покачал головой и тихо произнес, глянув на Ирен:       — Не мне.       Было видно, что Ариан разозлился, хотя, чего я ожидал? Что он признает свои ошибки и прилюдно покается, уступив прихотям своей сестры, которая, по его мнению, поддалась влиянию неблагонадежного элемента и «шпиона» Совета?       Поэтому, недружелюбно брошенному мне: «Уходите прочь, не желаю больше вас видеть», я обрадовался как подарку. Дерзить Его Высочеству, извините, чревато более тяжкими последствиями, чем просто устранение от королевского двора.       Сказав сакральные слова, принц стал излишне увлеченно рассматривать пейзаж за окном, Ирен решительно мне улыбнулась, мол, я мог идти, не опасаясь за нее, а я же…       Ну а я просто поклонился и поспешно вышел из кабинета.       Выйдя, я по-настоящему почувствовал себя живым и свободным.       Около двери стоял гвардеец, нетерпеливо ожидая, когда Его Высочество изволит его принять. Им оказался наш знакомый капитан, который арестовал меня и Гриворда.       Когда я вышел, Фердинанд в изумлении на меня уставился, явно не ожидая, что, во-первых, я выйду без кандалов, а во-вторых, таким радостным и счастливым. Он, сорвавшись с места и чуть не сбив меня по дороге, кинулся в кабинет, представляя, что я устроил там резню. Но действительность для него оказалась куда хуже. Меньше чем через минуту он вылетел из вотчины принца пунцовый, сжимая в руках какую-то бумажку, видно, принц высказал ему все о его превосходных манерах, которые позволили ему ворваться в кабинет будущего монарха без стука и передал приказ об освобождении Алинора Гриворда. Да еще я тут, сияю и ехидно на него посматриваю.       Фердинанд скис и поплелся выполнять приказ.

***

      Со временем все успокоилось.       Против Стефана департамент дознавателей с поддержкой королевского рода завели дело на три тома. Я точно не скажу обо всех его злодеяниях, которые обнаружила Алия вместе со своими пташками, но теперь магу было не отвертеться от публичной казни. Наши служители закона устроили обыск, добрались до его тайников и главбуха и обнародовали общественности выдержки из мемуаров магистра. Ах да, Стефан у нас, оказывается, был писателем и решил на старости лет увековечить свою жизнь в мемуарах и трехметровой, отлитой из чистого золота статуе, которые изумленные дознаватели нашли в его сокровищнице. В откровениях мага было написано столько ласковых слов королевской семье и Нагелию в частности, что Ариану даже и ничего не пришлось придумывать, чтобы обвинить бывшего советника в организации заговора с целью устранения его отца и захвата власти в стране.       К счастью, Совет магов никто обвинять не стал. Председатель и принц пришли к компромиссу: Партар понял, что воздействовать на будущего короля опасно и поумерил свои амбиции, а Ариан любезно пошел на некоторые уступки и в частности, позволил выбрать нового королевского советника по вопросам магии. Никто из них особо не был доволен результатам, но шаткий мир пока держался.       Простой народ плохо воспринял смерть монарха, да еще от рук какого-то советника, но сплоченность Совета и Ариана сыграли свою роль и никто не стал заикаться о том, что маги устроили заговор. Да, конечно, были крикуны, которые хотели посадить на вилы «богомерзких созданий», но их быстро затыкала стража, а если они не успевали, то и сами люди — никому сейчас не нужна была гражданская война, все хотели жить спокойно и мирно, как раньше.       После того как Алинора Гриворда освободили, он исчез с моего поля зрения. Знаю только, что он проходил свидетелем по делу Стефана, ушел с королевской службы, видно, окончательно разочаровавшись в своей прежней жизни, и стал много пить. Я его в чем-то понимал, потому что сам испытал в свое время схожие эмоции, когда ощущаешь внутри себя пустоту, которую невозможно ничем заполнить и с каждым днем она становится все больше и шире. Понимал и то, что он должен был справиться со всем сам и Ирен, которая хотела утешить своего бедного рыцаря, одернул — она могла только все ухудшить, подарив ему пустые надежды.       После судьбоносного разговора с братом, Ирен осталась с ним жить во дворце. Ей не хотелось оставлять его одного — она боялась за Ариана, боялась потерять и его. Хотя девушка почти каждый день меня навещала в госпитале и помогала милсестрам.       Пациенты не догадывались, что за ними ухаживает сама принцесса, а она молчала — ей хотелось просто мне помочь, понять «мой мир» и этим она удивительно отличалась от Элизы, которая, хоть и также помогала мне в госпитале, делала это нехотя, через силу. Азель не мог нарадоваться, ласково называя девушку дочкой, она смущалась и быстро пряталась от главы госпиталя в палате.       Ариан готовился к коронации. Официально принц ничего не заявлял, но Ирен загадочно молвила, что почти уговорила брата. Она с каждым днем цвела, словно цветок, который распустился после долгой ночи; на нее оглядывались, ей восхищались, я не раз видел, каким взглядом ее провожали пациенты и целители и, стоит признать, был горд, что ее искренние улыбки, ее любовь и тепло доставались только мне. Но Алия же наоборот, гасла день изо дня, словно весь свой неукротимый огонь отдала на розжиг мокрых поленьев, которые никак не хотелись разгораться.       Дознавательница носилась по стране неудержимым ураганом, искала в самых злачных закоулках свою пропажу. Она потеряла магистра Микио. С того самого дня, когда меня вызвали во дворец, он словно исчез. Не появлялся неделю, две, три — в Совете стали шептаться, и если раньше это было беспокойство о судьбе иллюзиониста, то сейчас пошли нехорошие слухи. Поговаривали, что Микио был пособником Стефана и после поимки своего покровителя, залег на дно, другие же насмешливо вещали, что, дескать, магистр вновь отобрал работу у магистра Эрлеан и внедрился в преступную организацию с целью его развала. И только я знал правду, о которой никому не говорил. Микио не пропал. Он выжидал. И от этого на душе становилось неуютно. Я надеялся, что лучшие ищейки Алии его найдут, надеялся, но все же не верил. По-правде, мне нужно было рассказать обо всем Филгусу, Алии, признаться в своей вине, но… я не мог. Микио в моей жизни внезапно занял столько места, этот бесцеремонный человек, который менял обличья, как дышал, так сильно мне помог, что я не мог его предать.       Я разрывался между долгом и честью. Ирен в первый же день, когда я попросил ее вернуть слезы Элисень, бледнея и впиваясь ногтями в ладони, призналась, что уже отдала их мне. Отдала, еще в общежитии, когда «я» помог ей бежать и найти тайный вход во дворец. Призналась и горько заплакала. Микио притворился мной и одурил наивную девушку, я даже не ощутил злости, словно давно зная, что так будет. Нет, я стал ожидать худшего.       Но ничего не произошло. Солнце все также вставало на востоке, нас не атаковали полчища демонов, Совет также интриговал, бдил за своими обывателями, люди жили, как и раньше. Я пытался понять, что он намеревался с ними сделать, для чего они были ему нужны, но кроме обрывков легенд и полубезумного бормотания Стефана у меня ничего не было. Я знал, что по-хорошему, мне следовало обо всем рассказать Филу, но представляете, что я ему должен был сказать? Извини, брат, но я потерял божественный артефакт? Точнее, не потерял, а его забрал к себе иллюзионист, у которого явно не в порядке с головой?       Я привык решать свои проблемы один, не привлекая посредников. В последнее время все и так за меня решают мои же проблемы.       Я изучал трактаты о магических артефактах, надеясь, что они мне помогут найти слезы, не привлекая к этому Совет, пока Алия искала Микио своими методами. Искала и гасла на глазах, забывая поесть, поспать; на ее красивом округлом личике запали щеки, алые губы, которые были подобны бутону ренербергской розы, потрескались, янтарные глаза потухли и под ними образовались синяки. Она заживо сгорала, цепляясь когтями, вгрызаясь в стену, которую воздвиг возле себя иллюзионист, пыталась его найти — это было похоже на одержимость, но, к сожалению, не приносило плодов, кроме того, что у меня от всего этого стала болеть голова.       Я еще в самом начале ее поисков стал подозревать, что это не просто профессиональный азарт, между ними что-то есть, какая-то история, о которой я не знаю. И с каждым днем убеждался все сильнее. Это не история, а нечто большее. Если не любовь, то болезненная привязанность. Замечал это не только я, но и более проникновенный в таких вопросах Филгус и когда я прижал его к стенке и, пригрозив расправой над его коллекцией алкоголя, он признался во всем: дознавательница на время приютила у себя бездомного Микио, да так сильно, что тот за короткий срок с дивана перебрался в ее кровать.       Это не так сильно меня шокировало, но на следующее утро я поймал эту женщину у порога ее кабинета — она туда зашла за новыми донесениями своих пташек, и повел на персональный допрос. Она отбивалась как могла, но я отпросился у Азеля на целый день, Ирен сказала, что не придет сегодня в госпиталь, и я мог хоть целое утро посвятить похищению одной магессы.       Препроводив ее в ее же кабинет и наложив кучу заклятий, чтоб она не сбежала, и нам не помешали, я спросил в лоб:       — У тебя что-то было с Микио?!       — Зачем тебе это? — устало произнесла она. Алия даже не стала отпираться и, упав в кресло, закрыла глаза.       — Как оказывается, ты знала его лучше всего, а я просто хочу его понять.       — Просто? — неверяще усмехнулась она, посмотрев на меня. — Ты так долго от него бегал и сейчас решил «просто» понять? Просто признайся, что он у тебя кое-что украл и это «что-то» — слезы Элисень.       Я изумленно посмотрел на эту женщину. Откуда она знает?       — Серьезно? — магесса измученно улыбнулась. — Мой милый, хоть и пустоголовый Ники, это было очень легко понять. Ну а еще я спросила об этом у твоей маленькой девочки. Она так мило краснела и заикалась, когда я подсказала ей пару секретов, как доставить тебе удовольствие…       — Алия!       Эта страшная женщина еще успела где-то отловить Ирен и устроить ей допрос! Я же просил ее молчать об этом…       У меня разболелась голова. Я надеялся, что быстро узнаю у Алии все подробности, а на деле эта акула, даже в таком в состоянии, кого угодно схватит за причинное место и отгрызет все что можно.       — Я сразу поняла, что он сбежал с артефактом, — тихо произнесла она, пристально смотря на свои ладони. — Надеялась, глупая, что найду его, отговорю, спасу. Как же я хотела, чтобы все закончилось хорошо, — женщина вздохнула и посмотрела прямо мне в глаза, но не так, как обычно — насмешливо, а умоляюще, обречено. — Я не могу его найти, Ники, совсем не могу. Еще немного и я поверю, что его больше нет. Если бы он умер, я бы нашла тело, но… он словно растворился в воздухе. Ты знаешь, я стала думать, что он и вправду переместился в прошлое. Это въелось мне в голову, убивает изо дня в день. Одно и тоже.       Я подошел к ней и присел на колени, взяв ее холодные руки в свои ладони. Попытался разогреть своим дыханием.       — Ты совсем замерзла.       Она печально улыбнулась:       — Если мы его не найдем, то миру придет полный конец. И в этом буду виновата я одна.       — Мы с тобой соучастники, Алия.       — И я ведь даже ни о чем не рассказала магистру Гоннери — ни про артефакт, ни про Микио. Он так занят вопросами по урегулированию отношений Совета и королевского рода, что у меня просто не хватило сил взвалить на его плечи еще это.       Я погладил усталую магессу по руке:       — Не волнуйся, он знает, что артефакт у меня и я уверен, когда закончится эта пляска вокруг королевского трона, Филгус попросит показать его, но пока… Если миру суждено погибнуть и мы станем во всем виновными, то так уж и быть.       Алия тепло на меня посмотрела и, внезапно наклонившись, обняла, зарывшись в моих волосах.       — Я очень рада, что у меня есть такой друг, как ты, Ники, — тихо прошептала она, не выпуская меня из объятий.       Мое сердце защемило от любви к этой прекрасной женщине.       — Я тоже рад, что ты мой друг, Алия, — улыбнулся я.       — Но если ты хоть кому-нибудь об этом расскажешь, Никериал Ленге, — она отстранилась от меня, на ходу смахивая слезы, — то…       — Я еще хочу жить!       Дознавательница улыбнулась более открыто и искреннее, чем пару минут назад, но через мгновение, вновь помрачнела.       — Ты хотел узнать про Микио, и я, наверное, могу тебе рассказать, все что знаю, но…       — Ты не хочешь, чтобы он пострадал? Даже если действительно, намеревается уничтожить мир? — догадался я.       Она отвела взгляд.       — Я уж не знаю, чего хочу.       — Знаешь, ты всегда знала, чего хочешь, просто сейчас запуталась.       — Влюбилась, — она усмехнулась. В ее голосе не было злости, лишь усталая обреченность. — Как полная дура в этого придурка.       Я пододвинул к ней второе кресло, сел и принялся слушать.       — А я ведь об этом все равно хотела с тобой говорить. Еще тогда, в столовой, но не сложилось. Думала, потом, никуда не убежит разговор, а вот оно как получилось.       Убежал…       Мне внезапно подумалось, что продолжать разговор без чего-то горячительного будет как-то не то, а так как «с утра пить — печени вредить», то кружкам был разлит горячий чай из личных запасов дознавательницы. Я даже в ее закромах нашел коробку с овсяным печеньем. Кабинет наполнился сладковатым ароматом сдобы и цветочной липой с нотками жасмина.       Она, молча следила за моим копошением в ее столе, около ее чайника и безропотно приняла кружку с горячим напитком. Отхлебнула и одобрительно цокнула.       — Хоть что-то ты не забыл из нашей совместной жизни.       — Тут забудешь, — меня даже передернуло. — Порой мне кажется, что я его могу приготовить даже с закрытыми глазами.       Женщина грела свои холодные руки об кружку, вдыхая цветочный аромат чая.       — Мне всегда не хватало твоего чая. Он у тебя всегда получался такой… исцеляющий, словно твой целительский свет попадал даже в заварку. Я пила его и не могла напиться.       — Я всегда готов тебя выслушать, ты же знаешь.       — Знаю… порой, я вспоминаю те наши вечера и жалею, жалею себя, что упустила тебя. Ты всегда был таким светлым, добрым, и мне хотелось упиваться им, но каждый раз, мне было все мало. Я пила, осушала до дна, не давая возможности заполонить пустоту, а когда мне его больше не доставало — уходила. Ты его вновь копил, заполнял до краев, и все начиналось по кругу, как безумный танец, который все никак не хотел заканчиваться. Ты был для меня медленным ядом. А Мики… он другой. Не такой, каким я его считала раньше.       — И какой же?       — Печальным и с невыносимой тоской на сердце, пустоту которого он никак не может заполнить. За этой маской безалаберного хама и легкомысленного дурачка скрывается нечто большее. Ты видел его глаза? Лицо улыбается, он шутит, смеется, а глаза словно мертвые. И ночью это особенно заметно, когда он отклеивает свою фальшивую маску и, думая, что его никто не видит, сидит перед камином и смотрит на огонь. Словно, гротескная статуя, будто на его плечи свалили все проблемы мира, а он не может их решить…       — Пожалела? — вздохнул я, теперь понимая, на что повелась Алия.       — Пожалела… — согласилась она, с печалью смотря в свою кружку. — А кто бы не пожалел? Да, сперва он был для меня просто мимолетным увлечением на пару ночей. Так. Чтобы наконец-то отомстить ему за все унижения — если не на работе, то хотя б в постели. Но потом… Ники, похоже, я стала его понимать. Знаешь, захотелось научить его улыбаться. По-настоящему. Так захотелось, что уже не могу без него. Люблю… на свою голову.       — Дура ты, Алия, — в сердцах сказал я. — Причем, жалостливая.       Она покаянно кивнула головой и даже не возмутилась. Видно и вправду понимала, какая же она умная женщина, раз вновь наступает на те же грабли. Или еще того хуже — роет себе уютненькую могилку этими же самыми граблями.       А ведь Алия всегда любила таких обездоленных. Сперва я, потом он. Не нужны ей сильные, уверенные в себе мужчины, которые армию с плевка уничтожат, да русло реки вспять повернут. Ей нужно о ком-то заботиться, нужно лечить, но не тело, как делаем мы, целители, а душу. Мазохистка недоделанная. И зачем так себя мучить? А его? Когда курс лечения пройдет успешно и он ей станет не нужен? Было уже такое. Проходили. Растормошила меня, да и начались скандалы, битье посуды лабораторной, реагентов.       Этой дамочке постоянно нужен адреналин и спокойная жизнь ей претит, кажется болотом. Я вот ей со своим спокойным и мирным характером этого не дал. А сможет ли он? Хотя это синеволосое чудовище еще как сможет.       — Но это еще не все, — тихо произнесла она. — Я… всегда боялась за него. И подумала, может, ты бы мог ему помочь. Хоть как-то.       Я пододвинулся поближе, принявшись слушать.       — Он плохо спит, постоянно мечется, бормочет во сне… — Алия нахмурилась, переживая за своего сожителя. — А как проснется, причем так резко, чуть ли не подскочив, весь дрожа, укутается в одеяло и бормочет себе под нос какую-то детскую считалочку. И не просто сидит, а покачивается из стороны в сторону.       Дознавательница судорожно вздохнула, немного дрожа всем телом, видно в красках вспоминая пробуждения Микио.       Волновалась. Неужто и вправду любила?       — Ты ведь знаешь, что со временем все иллюзионисты сходят с ума?       Немного помолчав и, видно, взяв в себя в руки, она произнесла, то ли отвечая, то ли продолжая прерванный монолог:       — Я как-то спросила у него, почему он постоянно, как проснется, произносит эту глупую считалочку. Какой-то утренний обряд? И вправду оказался, что обряд, — она глянула на меня. — Ники, он просто боится забыть себя. Боится однажды крепко уснуть и утонуть в этих проклятых образах, которые он постоянно создает. А я ведь не знаю, как ему помочь! Совершенно не знаю, а он страдает! Я же вижу! А теперь он пропал, и я не знаю, что с ним!       Сильная и отважная женщина, которая никогда не опускала руки и всегда старалась скрывать свои слабости, горько заплакала. Кружка с вкусным липовым чаем задрожала, а в него стали падать частые соленые капли. Она пила этот горький соленый чай, прижимаясь к моему плечу, и выплескивала все напряжение, тревогу, что скопились в ее душе за эти недели.       Оставить ее одну я смог только вечером.

***

      На следующее утро она пришла в себя и убежала вновь искать свою потерю, обещая меня держать в курсе дел. Я же заверил ее, что как только поиски артефакта принесут плоды, пошлю за ней вестника. Мы стали заговорщиками, и, что не говори, на моей душе стало легче. Теперь муки совести меня совсем не тревожили, а Алия, выговорившись, обрела в себе новые силы на поиски.       Но в один прекрасный день, аккурат спустя три дня после нашей беседы с дознавательницей, на пороге моего дома появился Микио и отдал мне слезы Элисень.       Это было так внезапно, что сперва я даже не поверил своим глазам.       Я шел после смены в общежитие целителей ранним утром, потирая слипающиеся глаза и зевая во весь рот. На улицах было непривычно тихо, лишь отголоски конных копыт где-то вдалеке и шелест листвы нарушал непривычную тишину, дул прохладный летний ветерок, на небе сквозь сумрак проскальзывал алый рассвет, наполняя своим теплым цветом розовеющие облака. Я наслаждался возрождением природы, сонно щуря глаза и неспешно шагая по мостовой, вдыхал свежий аромат утра, пачкал свою обувь в росе, слушая звук своих шагов и думая о письме Ирен, которое она мне написала, предупреждала о своем следующем визите.       Мою идиллию смог нарушить лишь человек, вставший у меня на пути. Лохматый, старый, он горбился и его нечесаные седые волосы закрывали заросшее лицо. Я сперва подумал, что это попрошайка и даже открыл рот, чтобы попросить его отойти, как он протянул вперед руку и в грязных промасленных пальцах блеснул теплый золотистый свет.       У меня сон рукой сняло. Я знал, что только один предмет может излучать такой лучистый свет, чувствовал его и у меня перехватило дыхание от осознания того, что сейчас было в руках этого человека. Слезы Элисень… Дрожащими от волнения пальцами я выхватил реликвию, сжал в кулаке, чувствуя, как божественная энергия разливается по венам, течет, оставляя за собой сладкое послевкусие. Мое сердце бешено билось в груди, слова застряли в глотке, мешая сделать глубокий вдох, а глаза все никак не могли поверить. Они тут. Я до сего момента и не ощущал, как сильно по ним соскучился, как их мне не хватало и это ощущение зависимости слегка пугало. Реликвия, словно манипулируя сознанием, не хотела уходить из моих рук. Странно.       — Я возвращаю то, что забрал, — хриплый голос человека сдернул с меня оцепенение.       Я поднял голову и наткнулся на внимательный взгляд выцветших серых глаз.       — Микио? — выдохнул я и меня пробрало от осознания того, кто сейчас передо мной стоит.       — Не похож? — горько усмехнулся он и тут же его облик покрылся рябью, через мгновение сменившись на более привычный. Синеволосый мужчина провел пятерней по волосам и произнес. — А так?       — Ты где был? Алия и я… мы тебя искали!       Микио неверяще посмотрел на меня. В его взгляде смешалось все: страдание, печаль, удивление и какая-то надежда.       — Искали? — он зажмурился и схватился за голову, став быстро-быстро бормотать.       — Зачем, зачем меня искать, кому я нужен. Лучше бы сгинуть, пропасть и никогда ничего не знать и не видеть. Я не смог изменить, не смог исправить. Бесполезен, ничтожен, ничего не смог. Простите, прости меня, пожалуйста, прошу.       Я опешил и меня обдало каким-то холодом. Он, словно был не в себе, не такой как раньше. И мне на миг показалось, что иллюзионист сошел с ума.       Я дотронулся до его предплечья, стремясь привести в чувство и твердо произнес:       — Что ты сделал, Микио.       — Я пытался изменить прошлое.       Его голос был сух и безжизнен.       Слова мага на миг меня, словно оглушили. По моей коже пробежали мурашки — так сильно я почувствовал, что он говорил правду, что на самом деле был в прошлом. Что Стефан все это время не обманывал себя, не был безумцем и путешествие в прошлое было реальностью, в которую я не мог поверить, но сейчас, этим холодным ранним утром, мне казалось, что еще немного и я прозрею.       — Я. Пытался. Изменить. Все, — продолжил говорить он, словно выговариваясь в пустоту. — Хотел, чтобы учитель был жив, хотел, чтобы мои кошмары прекратились и у меня была семья. Понимаешь, Ники? — он глянул на меня и в его глазах плескалась боль. — Я так сильно хотел вернуть себя, что сделал так много вещей, о которых мне неприятно вспоминать, но все было зря. Зря, зря, зря.       Он сгорбился и спрятал лицо в ладонях.       — Если бы не было этой проклятой эпидемии, он был бы жив. Если бы не было, я бы не потерял память, у меня было бы все. Я был бы цельным, а не осколком от своей прежней личности, которая каждый день все больше крошится, убивая мой разум.       — Что ты сделал, — еле слышно произнесли мои губы, или же я сказал это в мыслях, но Микио меня услышал.       — Я пытался спасти учителя! Не допустить эпидемии! Но каждый раз, каждый проклятый раз, когда я что-то менял, умирал ты, Ники! — Я боялся шелохнуться, слушая откровения иллюзиониста. — Твоя жизнь или мое счастье. Я пытался все изменить, но не смог пожертвовать тобой. Пытался разорвать порочный круг сотни раз и каждый раз ты… Я не смог. Прости меня, прости.       Он замолчал.       Передо мной стоял почти сломленный человек. Я не знал, что ему сказать, какие слова найти в утешение, только чтобы не ранить сильнее. Его история, его откровение меня шокировало и в моих мыслях был полный хаос.       — За что простить, — горько усмехнулся я. — За то, что не дал мне умереть? За то, что пытался изменить наше горькое прошлое на лучший мир?       Он поднял на меня глаза, словно не веря моим словам.       — Будь у меня выбор, — я разжал кулак, в котором до сих пор сжимал реликвию, и пристально посмотрел на мерно сияющие слезы, — если бы я вернулся в прошлое, чтобы спасти своих близких, как бы я поступил?       Микио тихо проговорил, также посмотрев на бесценную реликвию:       — Это проклятый артефакт: он пьет, выпивает из людей душу, давая ложную надежду и заставляет проливать твои слезы. Слезы Элисень. Иронично.       Я спрятал их во внутренний карман. Они были словно искушением и, выслушав проникновенный монолог Микио, я боялся перед ними не устоять. Знать, что в твоих руках такое могущество и так просто от него отказаться… Я стал уважать мастера иллюзий. Не думаю, чтобы я смог также смириться и отпустить свое прошлое во благо другого человека.       — Когда я вернулся, — продолжил свою исповедь маг, — я хотел умереть. Моя жизнь… она потеряла смысл. Зачем мне жить, для чего? Кому я нужен? У меня ведь даже никого нет: ни семьи, ни друзей, я каждый день борюсь с собой и чувствую, как проигрываю битву за свой разум. Я пытался найти смысл в прошлом, но только все испортил — ко мне вернулись воспоминания, болезненные, ядовитые, горькие. И теперь они меня душат. Чем я это заслужил, чем…       Он вцепился руками в свои волосы, дрожал всем телом, грозясь рухнуть в любой момент на грязную мостовую. Я увидел грань, к которой приблизился Микио, ощутил его подступающее безумие так четко, что мне захотелось все стереть. Мое сердце пронзило даже не жалость, а горькое сострадание к этому человеку.       Я его крепко обнял. Обнял, как друг, который пытается утешить, забрать часть боли с собой, облегчить участь, надеясь помочь человеку, показать, что он не один. Я чувствовал как он дрожал, судорожно вздыхая мне в шею, ощущал его руки на своей спине.        — Ты не один, — осторожно прошептал я. — У тебя есть мы.       Он промолчал.       Внезапно за своей спиной я услышал звонкий стук каблуков по камням мостовой. Я резко развернулся и увидел в паре метров от меня Алию. В предрассветные часы она казалась каким-то призрачным видением — бледная до восковой белизны, женщина недвижно стояла и не отрываясь смотрела на Микио, будто никак не могла поверить, что наконец-то его нашла. Ее прежде ровно уложенные короткие волосы топорщились в разные стороны, вместо обычной темной и облегающей одежды, ее стан скрывала длинное льняное платье с широким воротом, словно Алия только что сорвалась с постели, не особо заботясь о внешнем виде.       Я изумленно воззрился на это видение. Эта женщина что, умудрилась поставить «сигналку» на всплески магии иллюзий одного конкретного человека? И не просто поставить, но и быстро среагировать, настроив бесшумный портал на точку всплеска энергии? Мать моя Пресветлая Элисень… Мы все под бдительным надзором департамента дознавателей.       Она сделала неуклюжий шаг в нашу сторону. Второй. Третий. Ее искусанные губы дрожали, а по щекам потекли беззвучные слезы. Подруга медленно подошла к безучастному иллюзионисту и неожиданно, рухнула на колени. Я хотел ее было помочь ей подняться, но меня опередили. Микио, изменившись в лице, присел перед ней и стал вытирать руками ее слезы, что-то бормоча о том, что ей не нужно плакать, а после — попытался помочь встать ей на ноги.        — Как ты посмел, — то ли прошептала, то ли прошипела магесса, отталкивая его руки от себя. — Как ты посмел…       Она самостоятельно поднялась и исподлобья посмотрела на Микио.       — Как ты посмел заставить меня волноваться!       Во взгляде Микио промелькнуло что-то отдаленно похожее на сожаление. Он уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но Алия его опередила. Она кинулась на него с кулаками, стала бить мага по груди, сбивчиво что-то при этом крича, но вместо того, чтобы убежать, защититься от магессы, иллюзионист стал ее к себе прижимать. Сперва у него получалось плохо, но гнев дознавательницы прошел так же быстро, как и начался, и через полминуты криков и обвинений, она уже рыдала на его груди.       Досматривать эту драму до конца я не стал и пошел спать. Скандалы и разборки вечны, а для сна остается все меньше и меньше времени.       Утром же я узнал, что Микио отправили на длительный больничный в наш госпиталь в Парнаско восстанавливать физическое и душевное здоровье, причем его лечащим врачом, как в насмешку, назначили меня. Я плакал, ползал на коленях, умоляя Азеля сжалиться, но тот был непреклонен и приказал мне стойко вынести все удары судьбы. Не поймите меня неправильно, я не был против этого иллюзиониста и даже научился принимать его таким, каков он есть, но видеть его так часто… боюсь, моя тонкая душевная организация могла не выдержать такой сильной дозы сумасшествия. Алия приставила к нему охрану, чтоб вновь не сбежал, причем, в лице самой себя и меня ожидали незабываемые рабочие будни.

***

      Дом на окраине деревушки я нашел почти сразу. Новый дом, добротный, еще пахнущий свежей древесиной, паклей и смолой. Забора еще не было, и все вокруг было усыпано опилками, к стене прислонили вырезанные умельцами узорные ставни, кучками лежали свежевыструганные доски, бревна с осыпающиеся корой — они сушились на солнце, чтобы их можно было потом приладить к делу. Черепицу еще не положили, да и крыльцо не успели доделать, но и сейчас было видно, что дом получался на славу и мог прослужить многие поколения вперед.       Неподалеку от дома гуляли гуси — плескались в небольшом пруду, там же, за камышами прятались соседские ребятишки с удочками, прорезая мирную тишину радостными криками. Рабочие ушли по своим домам на обед, и во дворе было пусто, лишь обнаженный по пояс Валерий стоял около бочонка с водой и поливал себе спину из ковша.       Гостя он заметил почти сразу и по лицу было видно, как он удивился моему визиту.       — Никериал Ленге? — изумленно прошептал бывший жрец.       Мокрый, с коротко стриженными каштановыми волосами и без ритуальной раскраски лица он был больше похож на обычного крестьянина, чем на жреца высокого ранга. Он, искренне улыбаясь, направился ко мне, широко распахнув руки для объятий.       — Как же я рад тебя снова видеть, друг мой! — от широкой улыбки в уголках его глаз собрались морщинки.       — Я тоже, Валерий, я тоже…       …Вопрос, что делать с опасным артефактом, стал остро после нескольких дней наблюдений за моим новым пациентом. Путешествие во времени не сказалось на Микио лучшим образом — кроме нестабильного психического состояния, у него еще обнаружилось магическое истощение и неприглядное физическое. Слезы словно выжигали мага изнутри: в его крови бурлила прана, потихоньку разъедая по пути его вены, органы, ткани. Диагноз «отравление магическим артефактом» был крайне редок и так же опасен. Слава Пресветлой, что Алии хватило ума отправить своего нареченного сразу на обследование, ибо у него были весьма реальные шансы умереть. А так, я намеревался очистить его организм от этой дряни и подарить трехтомник правил обращения с опасными артефактами для чтения на досуге, ибо лежать ему у нас нужно было как минимум полгода.       Такое же отравление, но в меньшем объеме было у Петры, а у меня же прана в крови была минимальна и в неактивном состоянии, так что именно на Микио я смог полностью понять воздействие артефакта такой мощи на маге. И это исследование повергло меня если не в ужас, то в крайнюю степень задумчивости. Слезы были опасны — при активном использовании они убивали своего носителя, высасывали из него жизнь и энергию, подпитывались ею, на подобии паразита. Не знаю, это было творение самой Пресветлой или же безумного артефактора, который использовал в своих целях частичку бога, но оно было поистине ужасным. Да, на короткий промежуток времени они давали невероятное могущество, но плата была слишком высока.       Оставлять их у себя я не хотел, так как от них было слишком много проблем, отдавать Филгусу и в его лице Совету магов тоже, возвращать жрецам — я не враг самому себе. Их нужно было отдать тем, кому они не нужны, кто не воспользуется ими в своих корыстных целях и на кого никогда не подумает ни один человек. Шион и Валерий показались мне идеальной кандидатурой: оба жрецы, знают о слезах, ни за что ими не воспользуются, да и сами по себе они были людьми хорошими, благородными.       Выпытав у Петры, где они находятся, я дождался выходных и отправился в далекую горную деревушку, находившуюся на западной окраине королевства. Тихий и спокойный уголок, на который даже в годы войны никто не посягнет — с одной стороны море, с другой — труднопроходимые горы. Идеальное место для тех, кто хотел спрятаться и просто прожить мирную жизнь без особых приключений. Помогла им там обустроиться моя непутевая племянница, которая, неожиданно, оказалась очень ответственной и щедрой девушкой.       И, видя, как наладился их быт за столь короткий срок — ведь прошло меньше года — я был в восторге от своей племянницы. Да, договариваться, уживаться с местными, заставить их принять чужаков и помочь на стройке она не могла, но дать денег на материалы, на то чтобы организовать свое хозяйство с домашним скотом, огородом… Петра подарила им новую жизнь.       Шион нашлась в огороде за прополкой грядок. Она поправилась, отрастила волосы, и стала удивительно красивой — апостол сияла изнутри, смотря с любовью на своего мужа, у нее, к моему великому облегчению, даже появилась грудь, и теперь спутать ее с юношей мог только слепой. Увидев меня, она лучисто улыбнулась — так встречают старых друзей после долгой разлуки — и повела показывать дом. В нем еще было мало мебели, но зато уже стояла большая печь и одуряющее пахло вкусной выпечкой. Шион, смущаясь, поведала, что ей помогала готовить соседка, но она уже сама неплохо умела печь хлеб, варить кашу и похлебку. Хотя, судя по мученическому выражению лица Валерия, «неплохо» было большим преувеличением, но он надеялся на лучшее.       Я тоже.       Не успел я оглянуться, как уже накрыли стол — небольшой, да и еды было немного, но я был тронут такой заботой. Меня усадили во главе стола и я не заметил, как за разговорами о прошлом прошел целый день. Чету бывших жрецов приняли в деревне не сразу, но растопить лед в сердцах помог случай — их жрецу нужен был помощник на службе, и не абы какой, а грамотный. Валерий решил помочь собрату и как-то незаметно втянулся. Сельский жрец оказался выпивохой и весьма посредственно относился к своим обязанностям, предпочитая общению с верующими кружку браги. Валерий, конечно, не мог смириться с такой халатностью и со временем всю работу взял на себя. Жители окрестных деревень не могли не нарадоваться новому помощнику жреца, да и сам служитель Пресветлой был только рад, что спихнул свои обязанности на «дурачка».       — Мы не хотели возвращаться к прошлому, — вздохнул Валерий, — но Пресветлая       Элисень решила иначе.       — И не боитесь, что раскроют?       — Я не мог оставить верующих в нужде. Они страдали и хотели ощутить на себе благословение Элисень, но, к сожалению, их пастырь оказался не годен к такой службе.       — Деревенским много не нужно, — подтвердила Шион слова мужа, словно его оправдывая. — Принять отповедь, провести службу, благословить, поженить, да отпеть кого-нибудь. Уж лучше так, чем жить впроголодь.       Петра им стала помогать не сразу, и в первое время беглецам пришлось очень тяжело: было негде спать, не на что жить, и, тем более, зимой было трудно не то чтобы найти жилье, а банально кусок хлеба. Первую неделю они просто шли, пытаясь уйти от возможной погони, питались, чем придется и то, не всегда. Шион была еще слаба после пыток и, когда они прибыли в эту деревушку, она слегла с горячкой.       Валерий пошел искать для своей любимой лекаря, но пришлым никто не захотел открывать двери, а деревенская травница хоть и из жалости и приняла у себя больную, но не дала никакой гарантии, что она выживет. Безутешный мужчина, уставший и почти потерявший надежду, не знал к кому обратиться кроме как к самой Пресветлой. Он так неистово молился об излечении возлюбленной больше суток, не вставая с колен, даже чтобы попить или поесть, что его заметил жрец и, выслушав сильно урезанную исповедь о скитаниях молодой пары, предложил Валерию работу. Да, денег ему не платили, но подаяния от прихожан в виде еды были всегда, и голодать им бы не пришлось…       Когда Шион поправилась, Валерий уже завоевал сердца большинства деревенских жителей. Они сперва жили при храме, планируя к поздней весне начать стройку небольшого барака с печкой, чтобы можно было в нем перезимовать и уж потом готовиться к большой стройке, но тут пришла весточка от Петры, потом она явилась сама и помогла им с финансовыми вопросами. Нет, они бы со временем справились сами, тем более, что окрестные мужики решили им помочь со стройкой — все ж не чужаку дом строили, а помощнику жреца! — но ее помощь ускорила процессы и помогла придумать слезливую историю побега из родных краев.       По новой версии, Шион была дочкой богатого купца — что косвенно подтверждает и то, что она не умеет ни готовить, ни вести хозяйство — которая влюбилась в простого городского работягу, без приличного достатка и стабильной работы. Родители согласия на брак не дали, и молодые сбежали. Петра же представилась сочувствующей сестрой, что не могла оставить на произвол судьбы свою родную кровь и тайно передала ей ее приданное.       Жизнь четы бывших жрецов налаживалась и мне стало как-то неловко рушить их мирное счастье своей просьбой. Но поступить иначе я не мог и от осознания этого на моей душе стало гадко. Я даже подумывал о том, чтобы просто встать и уйти, но по сути обычный вопрос Валерия предрешил все.       — Так зачем ты к нам пожаловал, Никериал? — проницательный взгляд бывшего жреца словно пронизывал, заставляя нервничать. Семейная идиллия, которая царила до этого за столом исчезла, на меня смотрели внимательно и слегка боязно, будто ожидая, что я одним словом разрушу их маленькое счастье.       У меня бешено застучало сердце. Я к этому готовился, проговаривал про себя, что именно скажу так часто, что выучил слова наизусть, но все же это оказалось сложнее.       Нужно было сделать выбор — сейчас или никогда.       Я достал из внутреннего кармана небольшую шкатулку для хранения артефактов и молча положил ее на стол, чуть пододвинув к Валерию.       Мужчина распахнул глаза от изумления, его пальцы сжались на краю стола с такой силой, что побелели костяшки. Он понял, что было в этой шкатулке. Прекрасно понял.       — Это же… — одними губами произнес он, не отрывая взгляда от шкатулки.       Я кивнул.       — Но я сам видел, что…       — Да, смерч был, — усмехнулся я, глубоко внутри стыдясь за то, что мы сотворили на казни Шион. — Но это было всего лишь представление. Их нельзя так просто уничтожить. Это же божественный артефакт.       — Пресветлая Элисень… — в ужасе прошептала Шион и впилась взглядом в меня. — Как ты мог присвоить себе то, что принадлежит Великой!       В ее голосе больше не чувствовалось дружеской теплоты, на меня будто вылили ушат с ледяной водой. Предавать доверие этих людей мне было больно, я и не думал о том, что разговор пойдет в эту сторону, что они все поймут.       — Я хотел их защитить, — произнес я, скрывая истину.       — Нет, — горько покачала головой бывшая апостол. — Вы, маги, только хотите все изучать, не задумываясь о последствиях! Защитить хотим мы и от таких вот как ты!       Она встала из-за стола и уже решительно показала мне на дверь, намереваясь это озвучить в слух, как на ее руку, опустилась ладонь Валерия. Он осуждающе посмотрел на свою жену, одним лишь взглядом охладив ее пыл. Шион села обратно на стул и замолчала.       — Прости нас, Никериал, за горячность, — еле заметно улыбнулся Валерий, обращаясь ко мне. — Нам еще трудно привыкнуть, что теперь мы не слуги Пресветлой, особенно, для Шион. — Он посмотрел на свою жену — хмурую и еле сдерживающую горячие слова. — Апостолы берегли реликвию Великой ценой своей жизни и моей милой супруге дорого пришлось заплатить за слезы Элисень.       Мне стало стыдно, будто я предал доверие близких друзей.       Валерий умел одним словом заставить почувствовать свою вину, раскаяться и попросить у Пресветлой прощения. Умел и прекрасно этим пользовался.       — Я не хотел, чтобы так произошло, — нехотя сказал я, поражаясь сам своим словам. — Они были опасны и оставлять их у жрецов…       — Мы их защищали несколько тысяч лет! И защитили бы столько же! — яростно крикнула Шион, сжимая в руках край полотенца.       — Но не защитили.       Она изменилась в лице, с болью посмотрев на меня.       — Да. Не защитили. По моей вине.       Валерий сжал ее руку в своей ладони.       — И не смогли бы, — безжалостно продолжил я. — За ними охотились. И у слуг Великой бы не хватило сил противостоять той силе. Поверьте мне.       — А у тебя хватило бы? — спросил бывший жрец. — Нас вела воля Пресветлой, мы берегли слезы от всего мира, ибо они сильны так же, как и опасны. Тот, кто хотел бы ими воспользоваться — обречен. И, судя по тому, что ты принес их обратно, ты сполна это осознал.       — Да, — мрачно произнес я. — Тот кто за ними вел охоту и нанял Петру, чтобы украсть их, а потом по его же указке Шион отдали жрецам, пришел ко мне. Шион заметно побледнела. Она переглянулась с Валерием и нетерпеливо произнесла:       — Кто это был?       — Магистр Стефан, — нехотя произнес я и, увидев решимость в глазах у женщины, быстрее добавил. — Но его уже поймали и судят.       — А Преосвященство знает, что он сотворил?!       — Нет.       — Но почему? — воскликнула она. — Он еретик и пытался украсть святыню! Его должны судить по законам Пресветлой и предать огню!       — И помочь жрецам организовать охоту на магов? — спросил я у Шион и покачал головой.       Она отвела взгляд и промолчала, видно сама поняв, к чему это может привести.       — Вы не были в столице и не знаете, что было в последний месяц, когда узнали, что магистр Стефан повинен в смерти короля. И слава Великой, что ничего не произошло, но в воздухе витало напряжение. Совет, король и Преосвященство смогли договориться, но если бы хоть кто-нибудь узнал, что именно Стефан повинен в краже реликвии…       — Преосвященство радеет за детей Пресветлой, но даже он болен гордыней, — подтвердил мои слова Валерий. — Его ненависть к магам сильна как никогда и для всех сейчас опасно тревожить этот улей. Прольется кровь невинных, а мы же — должны их защищать.       — И мы все так оставим? Зная, что этот человек сделал? — обратилась к мужу Шион.       — Милая, — умиротворяюще улыбнулся он. — Наказание Пресветлой его застигнет, а земной путь будет устелен страданиями. Не ищи мести, лучше взгляни на то, что благодаря ему мы теперь вместе.       Шион расплылась в улыбке, погладив плечо мужа, словно подтверждая сказанное.       А я еще раз восхитился дипломатическим способностям Валерия. Вот ему бы и стать Преосвященством, но вместо этого он променял свою карьеру и весомое место в иерархии жрецов, на обычную жизнь с любимой женщиной. Не то, чтобы я его осуждал, но осадок остался — какие упущены возможности!       — Ты говорил о том, что этот человек узнал, что слезы у тебя? — спросил бывший жрец.       Я кивнул. «Человек», а не «маг». Он умел подбирать слова…       Коротко я рассказал, что случилось за то время, что мы не виделись: про то, что решил оставить у себя слезы, чтобы их изучить, про охоту Стефана за ними, про то, как оказался в госпитале и хранительницей реликвии стала Ирен. Они слушали с пониманием, хоть и часто хмурились, недовольные тем, что я совершил, да и мне, честно, было как-то неловко признаваться во всех своих грехах. Закончил я рассказ тем, что бывшего советника короля поймали, а слезы чуть не разрушили и так нестабильный разум одного магистра — раскрывать его личность и то, что он сделал, я не стал, посчитав это лишним, да и не хотел, чтобы у него из-за меня были неприятности.       — Я всегда знала, что с ними что-то не так, — произнесла Шион, когда я закончил свою исповедь. К ее чести стоит добавить, что она, как и ее муж, не стала меня обвинять, а просто приняла все произошедшее как данность, чем сильно облегчила мою совесть.       — Мы охраняли их денно и нощно, и порой казалось, что я ощущала на себе их прикосновение. Их тепло согревало, давало силы нести вахту дальше, но чувствовалось что-то…       Недосказанное слово повисло в воздухе. Бывшая апостол не могла произнести в слух такое откровенное святотатство, но и проигнорировать свои ощущения — тоже.       Я кивнул на шкатулку:       — Да. Слезы опасны. Они даруют могущество на краткое время, забирая в уплату самое ценное, что есть у человека — его жизнь.       — Равновесие, — прошептал Валерий, открыто посмотрев в мои глаза. — Пресветлая справедлива и жестока одновременно, она может быть и судьей, и палачом. Глупцы те, которые твердят, что Она милосердна. О, нет. Великая дарует каждому то, что он заслуживает и если вознамерился принять ее дары, то не думай, что милость будет вечна — однажды она придет за платой. Не только ты и твои друзья, Никериал, пытались воспользоваться даром Пресветлой — десятки лучших жрецов, избранных самим Преосвященством, узрели будущее с помощью ее щедрого дара, но свет его их ослепил, а некоторых и убил, — он покачал головой. — Не для смертных умов ее дары. Не для смертных.       Я кивнул, принимая это к сведенью. Глупо было не думать, что жрецы за столько времени не пытались воспользоваться слезами Элисень. Пытались, да вот только в организме обычного человека мало энергии, которую почти сразу же реликвия выпивает и везунчики те, которых она лишь ослепила. У магов же резерв энергии был куда больше и воздействие артефакта было заметно не сразу, а через некоторое время, когда «яд» праны разошелся по всем венам и медленно убивал носителя, подкидывая ему обрывки ведений, руша его психику и выпивая жизненные силы.       Хорошо, что Ирен даже не пыталась ими воспользоваться, а просто хранила. Я даже боюсь представить, что было бы с ней в противном случае…       — Так ты знал, Валерий, что они убивают? — спросила у бывшего жреца Шион, видно, об этом она не знала, хотя и занимала не последнюю ступень в иерархии жрецов и имела прямой доступ к реликвии.       Женщина даже отодвинулась от шкатулки подальше, с беспокойством взглянув на своего мужа.       — Не бойся, милая, — улыбнулся он, и под ее судорожный вдох открыл нехитрый замочек шкатулки, и, раскрыв оную, явил на свет мерно сияющие слезы Элисень. На миг желтовато-оранжевый свет затопил полутемную комнату, рисуя по стенам теплые тени.       — Они безопасны, если не тревожить их суть.       В руках Валерия они сияли мерно, без причудливых переливов, и вправду казалось, что реликвия уснула, убаюканная в ласковых руках бывшего жреца. Он дотрагивался до них осторожно, словно, до драгоценности, шептал слова молитв, больше похожие на мантры, и от его слов, они затухали, пряча весь свой свет глубоко внутри.       Меньше чем через минуту реликвия стала невзрачным тусклым камнем оранжевого цвета, больше похожим на какую-то речную гальку, чем на источник света Пресветлой.       — Это колыбельная, — ответил на мой невысказанный вопрос мужчина, аккуратно убирая цепочку с камнем обратно в шкатулку. — И так уж случилось, что я ее знаю. Каждый раз, когда они просыпались, нам приходилось ее петь.       — И часто?       — О, достаточно, — лукаво улыбнулся Валерий и сменил тему для разговора. — Я так понимаю, что не просто так ты явил нам реликвию Пресветлой?       Я покаянно кивнул. Молодая пара переглянулись и, мне кажется, все всё прекрасно поняли и без моих объяснений.       — Хорошо, — твердо озвучила решение семьи Шион. — Мы готовы.       — Это наш долг, — кивнул Валерий.       Я неверяще посмотрел на этих заговорщиков. Они что, согласны? Так просто? Без уговоров? А я-то уж целую речь приготовил, в которой слезно умолял их забрать у меня эту проклятую вещь и готов был даже пожертвовать самым дорогим — целым фунтом изумительно-вкусного шоколада.       — Простите… — только и смог выдавить из себя я. Я взвалил на них свою неподъемную ношу, а они лишь молча согласились, ничего не требуя взамен… Это было так странно и необычно, что у меня не находилось слов, чтобы описать свои чувства.       Валерий встал, и, подойдя ко мне, положил свою ладонь на мое плечо.       — Ты принял правильное решение, Никериал, когда принес к нам реликвию Великой, — мужчина смотрел уверено, говорил тихо, но твердо, без толики лукавства. — Мы по себе знаем, что всем людям свойственно ошибаться и многие слуги Пресветлой подвержены яду алчности и гордыни. Слезы Элисень нужно беречь от всех и, особенно, от людей. Божественные дары несут в себе великий соблазн…       Уходил я от них глубокой ночью, пребывая в полном смятении. Да, я помог им спрятать слезы в погребе, наложив кучу защитных чар и даже начертив рунные круги на крови Валерия и Шион вокруг тайника, но все равно беспокойство меня не покидало — А правильно ли я поступил? Нужно было доверять такую вещь простым людям? Ответ был однозначен — нужно. Да, пришлось принести в жертву только что налаженную жизнь этой пары. Но они ни секунды не сомневались в своем решении, готовые пойти на все, чтобы слезы не достались тем, кто сможет обратить их во зло.       Выйдя за околицу, я оглянулся назад, ища взглядом тусклый свет окон молодой четы бывших слуг Пресветлой. Вся деревня уже давно спала, лишь они все сидели в горнице и, видимо, решали как жить им дальше.       Я плотнее запахнул плащ, вдыхая холодный ночной воздух, прошелся до пруда, цепляя полами одежды траву, около часа слушал сверчков, кваканье лягушек, смотрел звезды. А после, телепортировался домой, навсегда оставляя эту деревню и ставя жирную точку во всей этой истории.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.