Зима в моментах

У неё дрожат руки. Маленькие такие, костлявые, снежно-белые. Эфемерные и ледяные. Хочется сказать: "Надень перчатки". А смысл? Шмыгнёт маленьким носиком, улыбнётся своей самой невинной улыбкой, блеснёт маленькими ямочками на щеках и крикнет, задорно так, что-то вроде: «Ну, успокойся, пожалуйста! Я же как морж — ничего со мной не случится!» Ага, подзадорит своими невозможно большими глазами, а после дней десять проваляется в постели с простудой, и опять начнётся: «Маш, свари мне какао!», «Маш, подай ноутбук!», «Маш, ну останься сегодня со мной дома, мне так плохо, так плохо! Отпросись с работы!», «Маш, я мороженое хочу! ... Как нельзя?! Ну, Маш!» Морж, как же. Деспот инфантильный. Она скатывает небольшие шары из только-только подтаявшего снега, утрамбовывает их друг на друга, а на голову снеговика-карлика надевает клетчатую кепку. Кусок снега в кепке от Mango. Коллекция прошлого сезона. Придушить бы. Глаза у него — камушки щебёнки, нос — надрезанная морковь, через то место, которое, предположительно, должно быть плечом, перекинута небольшая хозяйственная сумка — метлу найти не смогла, слава модератору. А она улыбается. Радостно так. Вполне возможно, что Микеланджело радовался скромнее, глядя на свои скульптуры, чем она, разглядывая прилизанный в одну кучу снег. — Как тебе? — кричит, хотя стою рядом. — Для первого раза сойдёт, — хмыкаю. Она не слушает. Позирует возле своего творения, а после просто плюхается на землю, обнимая «ребёнка» за воображаемую шею. — Сфотографируй нас! — кричит, кидая в мою сторону телефон. Пойман. На объемном экране — хрупкая блондинка в джинсах, кедах и тонком свитере, с горящим румянцем, пушистыми ресницами. И улыбка. А с неба начинают сыпаться белые хлопья. Касаюсь кончиком пальца иконки «сфотографировать и сохранить». Она резво поднимается на ноги, услышав характерный звук смартфона, и начинает кружиться, ловить юрким язычком пaдающий снег. Ей-богу, ребёнок, хотя уже ни много ни мало, а двадцать три года. Только собираюсь сделать последнюю затяжку дотлевающей сигареты и выбросить наконец-то окурок, как она сгибается пополам и чихает. Смотрит так растерянно и обиженно, что пропадает любое желание съязвить. — Маш, — тихо зовёт она. — Уложить в кровать и сварить какао? — предполагаю. — Именно, — кивает, подбегая к подъезду. Простуда. Как-то совсем не удивительно. — Говорила же, надень куртку, сапоги, шапку, в конце концов, так нет... — Зато ты теперь будешь за мной ухаживать, — усмехается. По-доброму, но так гадостливо. — Это не ухаживание, это добровольно-принудительное рабство. — Какао, Маш, я жду какао. — Вот и жди. Молча.

***

А на улице падает снег, и позабытый снеговик, сильнее натягивая на лоб подаренную шапку, радостно смотрит в ночное небо, где сквозь падающие на землю тучи пробирается лунный свет и мерцание звёзд. Улыбается несуществующим ртом. И предвещает на ближайшие дни метель.