Of Scars And Other Demons

              Когда это произошло впервые, на Джоне не было лица от страха, и он не замечал ничего необычного (по крайней мере, необычнее самого Шерлока, чья странность вполне могла бы удовлетворить потребность всех желающих в радиусе трёх миль). Они были на очередном деле, преследуя нарушителя глубокой ночью — и его неугомонному другу со всей силы заехали по спине длинной железной трубой. Джон знал, что ему следует благодарить Бога за то, что, очевидно, серьёзного вреда спине причинено не было. Шерлок был в состоянии стоять, но его качало то вперёд, то назад, словно старика; его лицо побелело, словно мел, губы из-за бледности были почти неразличимы, кудри прилипли ко лбу, влажному от холодного пота. Это было ужасное зрелище — видеть его таким, сдавшимся боли и лишённого своей королевской осанки, и Джону нужно было с силой сцепить зубы, чтобы держать при себе руки и язык (ему ужасно хотелось прикоснуться к его лицу, поцеловать в лоб, убить удравшего поджигателя, произнести "Шерлок, Шерлок, с тобой всё будет в порядке. С тобой должно быть всё в порядке, потому что мир рухнет, если будет не так"), но он был не в силах остановить свои мысли. Одной рукой он поддерживал Шерлока, который вцепился в его плечи с отчаянной силой и волочил позади ноги, поэтому получалось, что Джон в какой-то степени тащил на себе весь его вес. До двери госпиталя оставалось не больше пятидесяти шагов, но им они казались тысячами миль в пустыне. — Ты там держись, дружище, — сказал доктор, голос еле протиснулся сквозь сжатое горло, и похлопал Шерлока по груди. — Почти дошли. — Удар по спине никак не отразился на моём зрении, премного благодарствую, — пробормотал Шерлок, таращась вперёд стеклянными глазами. Джон подавил истерический смешок. Челюсть болела оттого, как сильно он сжал зубы, чтобы держать себя под контролем, и он уже был готов благодарить Бога, в которого не верит, когда они наконец ввалились через автоматические двери в светлый, тёплый холл. И тут вокруг них начался водоворот бурной деятельности. Две медсестры стащили Шерлока с его плеч, и на секунду ему стало некомфортно оттого, что закончился такой редкий момент их близости с другом. Затем он уже бежал за каталкой, на которой лежал Шерлок, зарывшись носом в простыню и сжимая пальцами железные края. — Шерлок, — хрипло повторял он, плетясь за каталкой. Великий детектив только сильнее зажмурил глаза и слегка мотнул головой. Джон снова прикусил язык. Каким-то чудом он догадался сказать медсестре, что он тоже доктор, и беспрепятственно прошёл в приёмный покой за Шерлоком. Здесь он встал рядом с медсестрой, которая уже нацелила медицинские ножницы на пальто детектива. — Нет, не нужно, — услышал он свой голос, и медсестра одарила его недоумевающим взглядом, но позволила помочь освободить руки Шерлока от предмета одежды. Джон был далёк от моды, но его друг очень любил своё Белстаффское пальто и относился к нему так, как люди обычно относятся к своим собакам и котам. Поэтому Джон не хотел, чтобы, когда Шерлок откроет глаза, он увидел, что его бесценное пальто уничтожили во имя спасения его здоровья. Как только пальто было снято, Джон осторожно свернул его и повесил на руку, пока медсестра занималась разрезанием пиджака. Когда она приступила к рубашке, Шерлок отмахнулся от её руки и открыл глаза. — Джон? — Джон схватил его за руку и сжал её так сильно, насколько мог себе позволить. — Я здесь. С тобой всё будет в порядке, слышишь меня? — Шерлок оказался достаточно сумасшедшим, чтобы выдавить нервную, скомканную улыбку. — Конечно, будет, — проскрежетал он. — Я всегда в порядке. Но ты, доктор, похоже, скоро с ног свалишься, — Джон посчитал это за насмешку, но решил, что в этот раз можно пропустить подобные слова мимо ушей. — Всё нормально. — Нет, неправда, — Шерлок снова хлопнул медсестру по руке и чуть приподнял голову. — Кто-нибудь здесь может позаботиться о славном докторе? — полюбопытствовал он и каким-то образом ещё смог нахмуриться. Хоть его голос и надломился от боли, но всё равно разносился по всей палате. — Найдите ему одеяло и стул, если не затруднит. — Шерлок, тебе всё же надо научиться вести себя как пациент, знаешь, — но Джон улыбался, не в силах себя сдержать. Приятно видеть, что Шерлок заботится, даже если это абсолютно не нужно. — Я всё равно никуда не уйду. Но внезапно рядом с ним выросла медсестра, пихая в его дрожащие руки чашку дымящегося чая и подталкивая к ближайшему стулу, стоящему около стены, и у Шерлока хватило наглости закатить глаза. Просто невыносимый ублюдок. — Иди и сядь, Джон. Ты тащил меня на себе через полгорода. Джон хотел указать на то, что не тащил его, и там от силы было пару улиц, но как только он наткнулся на стул позади, ноги отказали сами по себе. Он облокотился на стену и издалека наблюдал за тем, как медсестра разрезала белую рубашку Шерлока и снабдила его щедрой дозой болеутоляющего. И если ему и показалось, что на щуплой спине друга мелькнул слабый бледный отблеск, он улетучился, как только Джон моргнул. Просто игра света и пота на бледной коже. *** Во второй раз это произошло так быстро и неразличимо, что Джон даже и не вспоминал об этом случае до поры до времени. С момента несчастного случая с Шерлоком прошло два дня, и он настолько достал весь персонал больницы, что они согласились его выписать. Сейчас парочка уже сидела в кэбе, держа путь на Бейкер-стрит. Шерлок позволил себе лечь на левый бок и положить голову на бедро Джона, чтобы напряжение на спину было меньше. Диагноз мог быть намного, намного хуже — Джон это понимал. И всё равно слова врачей до сих пор заставляли холодок пробежать вдоль спины — всего пара сантиметров выше, и его бесценный друг больше никогда не смог бы ходить. Но повреждений и так хватало: трещина на правой стороне таза, разрыв нескольких мышц и пугающе огромная гематома. На ближайшие две недели запрещались любые резкие движения, и Джон уже с ужасом думал о том, как ему убедить Шерлока оставаться практически неподвижным хотя бы несколько дней. Кэб наехал на булыжник и немного подскочил. Шерлок на коленях Джона рвано вдохнул, его челюсть напряглась. Не успев подумать, Джон поднял руку и запустил её в тёмную кучерявую копну. Но Шерлок медленно выдохнул и прижался к руке Джона, не особо отличаясь от кота, ищущего тепла. Джон, игнорируя спазмы в желудке, водил пальцами по волосам Шерлока, которые оказались даже мягче, чем выглядели. — Не будет никаких погонь, по крайней мере, ещё ближайшие несколько недель, — сообщил он другу. — Надеюсь, мы друг друга поняли, — Шерлок только процедил что-то неразборчивое. — Я серьёзно, ты же просто помешанный. Довожу до твоего сведения, что дома у меня есть пара смирительных рубашек, и если придётся — я ими воспользуюсь, — Джон поскрёб ногтями по макушке Шерлока, и Шерлок почти замурчал. Джон никогда не видел его таким податливым. Это определённо пригодится в будущем. — Если ты только не начнёшь обращаться со мной как с инвалидом и предлагать помощь в принятии душа, тогда можешь связать меня, как только я начну вести себя безрассудно, — проинформировал его Шерлок, с нарочитой скукой растягивая слова, и Джон не мог не засмеяться. ***        На третий раз Джон был не в состоянии логически мыслить, но он заметил. Просто был слишком занят, чтобы обращать внимание или спрашивать, или думать об этом. С момента инцидента с железной трубой прошло три месяца, и в конце прошлой недели им подвернулось дело. Пожилой известный коллекционер вин, слишком серьёзно относившийся к своему делу, начал похищать незнакомцев и уводить их домой, где перерезал им артерии и иссушал тела до последней капли крови. Кровь он хранил в бутылках из-под вина, запечатанных и с наклеенными этикетками, выставленными в ряд на полках в погребе. В обычной жизни этот человек был просто коллекционером вин, пусть и с очень обширной коллекцией. Своих жертв он выбирал тщательно, обращая внимание на то, чтобы человек родился в тот же год, вино которого он пил, и затем наполнял пустую бутылку человеческой кровью. Или это были просто догадки Шерлока. Расследование ещё шло, но Джон научился доверять словам Шерлока. Этот человек был находчивым и умным убийцей, и Шерлок был более чем доволен. Он уболтал Лестрейда позволить им с Джоном зайти в дом первыми, и честно говоря, Джон не ожидал никакого подвоха, зная, что убийце семьдесят с лишним лет. Но дом оказался мрачным монстром Викторианской эпохи, маячившим на окраине Лондона. Каждый шаг в нём отдавался эхом, поэтому, не найдя убийцу, они согласились разделиться. После пяти минут шатаний по жутким тёмным коридорам, Джон наткнулся на тело Шерлока, лежащего без сознания на полу. Когда он опустился на колени, ничего не соображая от беспокойства, позади раздался шорох. Джон развернулся и выстрелил в колено пожилому худому мужчине, державшему в руке тряпку, с которой капал хлороформ. Это было не необходимо, поскольку мистер Бенджамин Рурк был стар и слаб, и его можно было вырубить с одного удара, что и сделал бы Шерлок, не подберись к нему мужчина из-за спины. Но после бассейна и Мориарти, и железной трубы, от одной мысли о том, что Шерлок может пострадать, Джону становилось дурно. Отравление хлороформом не усмирило энтузиазма Шерлока, и как только он очнулся, а Рурка заковала в наручники и увела Донован, он направился на поиски печально известного подвала. Уже здесь, стоя посреди сырого помещения, Джон наблюдал за Шерлоком, медленно поворачивающимся по сторонам с сияющими глазами: — Изысканно, — прошептал он. — Изысканно. Это и правда так, вынужден был признать Джон, несмотря на мурашки и тихий ужас. Он почти завидовал этому серийному убийце, которому удалось так основательно впечатлить Шерлока. Но когда дверь на Бейкер-стрит за ними закрылась, Шерлок без слов толкнул Джона к стене. Сердце и мысли Джона замерли, он впал в ступор, и наконец, сглотнув, посмотрел вверх в серебристые глаза друга. Шерлок таращился в ответ, с удивительно пустым лицом, пока, наконец, не заговорил: — Тебе не нужно было стрелять в него, — Джон покачал головой, потому что сейчас не мог полностью доверять своим словам. Его драгоценный друг улыбнулся — одной из редких искренних улыбок, открытой и тёплой, сияющей в весенних лучах. — Есть ли что-то, чего ты не сделал бы для меня, Джон? — задал он вопрос, в его глазах сверкнуло ребячье любопытство. Джон посмотрел в сторону и шумно сглотнул. Снова качнул головой, всего раз. Повисла тишина, расползаясь словно липкий, резко пахнущий клей, и когда пауза стала слишком длинной, Джон собрался с духом и посмотрел вверх. Глаза Шерлока закрылись, и он, улыбаясь как безумец, наклонил голову и накрыл губы Джона своими. Это было мягко и неуловимо, словно касание птичьего пера. Но, в то же время, невозможно нежно, заставив содрогнуться каждый нерв в теле Джона. Но и закончилось это уж очень быстро. Шерлок выпрямился, и Джон заморгал, глядя на него, не в силах выразить потрясения. В дурацких, туманных фантазиях, то и дело его посещавших (каждую ночь, абсолютно каждую, и это сводило Ватсона с ума), Шерлок всегда целовал его в процессе расследования или же сразу после его окончания, с широко открытыми глазами и огоньком адреналина в них, потому что Джон не мог представить другого времени, когда Шерлок сможет быть в лучшем настроении — опьянённый куражом и собственной сообразительностью, полностью довольный жизнью. Поэтому это время и подходящее. Но Джон также полагал, что поцелуи Шерлока будут жёсткими, подчиняющими, почти мучительными. А эта неожиданная нежность окончательно сбила его с толку, врезавшись в сердце и заставив его сжаться. Шерлок жевал нижнюю губу и внимательно смотрел на него со странным выражением в светлых глазах, очень похожим на страх. Не успев привести мысли в порядок, Джон схватил Шерлока за рубашку и притянул к себе для поцелуя. Где-то глубоко внутри Джон опасался, что Шерлок отнесётся к этому с привычной холодностью, безразличностью и беспристрастностью, посчитав всего лишь бессмысленной плотской утехой. Но как же он ошибался. На этот раз Шерлок целовал его с безоглядным восторгом и накопившимся адреналином от разгаданного дела. Его язык знал своё дело, и не только в произносимых им словах, проникнув в рот Джона и описав пару кругов, из-за чего перед закрытыми глазами доктора проплыли облачка белых звёзд. Стон поднялся по горлу и выплеснулся в тесное пространство меж губами: звук получился жарким и отчаянным, от которого мурашки пробегают по коже. Шерлок поглотил его собственным стоном, тихим и тонким, и Джон ещё сильнее впился пальцами в рубашку друга. Он отвечал на поцелуй, покусывая мягкую нижнюю губу, запустил руки под лиловый шёлк, дотронувшись до спины Шерлока и вздрогнув от ощущения горячей, гладкой кожи с выделяющимися под ней мышцами. И тут Шерлок заворчал, словно умирающий старик, схватив Джона за запястья и опустив их ниже, ниже к чёрным брюкам, пока его руки не обхватили ягодицы, и Джон окончательно поплыл. Шерлоку как-то удалось расстегнуть их с Джоном брюки, он обхватил ладонью их члены, и, на самом деле, не прошло много времени, прежде чем оба парня задрожали и испытали «маленькую смерть», пока Шерлок зажимал зубами кожу на шее Джона, а Джон впивался короткими ногтями в задницу друга. *** Четвёртый раз произошёл получасом позже, уже в спальне Джона, потому что грубая, торопливая дрочка в коридоре забрала у них все силы. Но тем не менее, в этот раз Джон абсолютно точно придал этому значение. Шерлок распластан на кровати, тяжело дышащий и раскрасневшийся, и такой, такой тёплый. Джон снимает с него одежду, один предмет за другим. Восторгаться каждому участку бледной кожи – всё, что он сейчас может. В его планах сделать Шерлоку лучший в жизни минет, но сначала он хочет полностью раздеть его. Единственная вещь, оставшаяся на теле Шерлока — это расстёгнутая рубашка. От контраста тёмного блестящего шёлка с милым румянцем кожи перехватывает дыхание. Но Джону хотелось увидеть весь простор кожи, полностью открытый для его глаз, рук и языка. Но когда он потянул рубашку к плечам, Шерлок оттолкнул его руки. — Рубашка останется, — его голос сделался грубым и резким, творя невообразимые вещи с телом Джона. Тем не менее, он осознал, что до сих пор не видел и не прикасался к голой коже спины Шерлока. И впрямь: он никогда не видел спины парня, с которым жил уже несколько месяцев. Всего полчаса назад Шерлок не разрешил касаться поясницы. Слишком много странностей, чтобы Джон закрыл на это глаза. — Хорошо, — ответил он, осторожно взвешивая слова. — Можешь сказать, почему? — Потому что я не хочу, чтобы ты видел или касался верхней части моей спины, — если бы Шерлок был не так помешан на чистоте речи, он бы добавил «блин». — Да, я это понял, — бросил Джон, его руки чесались дотронуться, сжать, погладить; из-за возбуждения слова прозвучали жёстче, чем планировалось. — Что мне интересно, так это чем же я заслужил подобное недоверие? — резкий взгляд Шерлока немного смягчился. — Каким бы важным секретом я ни обладал, я всегда смогу доверить его тебе, — сказал он с неожиданной нежностью в голосе и дотронулся длинными пальцами до щеки Джона. — В противном случае, меня бы здесь не было. Ты не колебался, когда нужно было убить ради меня человека. Так сделай нам обоим не менее ценную услугу — и больше не поднимай этот вопрос. Что-то внутри Джона беспомощно растаяло и просочилось сквозь кожу, тёплое и тянущее, подбираясь к Шерлоку, который так пугающе беззащитен, обнажён и словно раздет до костей. И в этот момент Джон решил, что рубашка абсолютно не прикрывает душу Шерлока сейчас, когда он лежит напротив, полностью распахнутый. И кусок ткани совершенно не мешает ему полностью принадлежать Джону. Даже несмотря на то, что Джон был твёрд в решении не делать этого сегодня, он провёл ночь глубоко погружённым в Шерлока, доведя себя до изнеможения и опасаясь, что чистый жар, исходящий от тела друга, сожжёт его заживо. Они занимались любовью с медленной страстью, граничащей с безумием, а в конце выяснилось, что Шерлок совсем не против нежностей, особенно когда он полностью выжат от наслаждения, сонный и ищет тепла, словно ластящийся кот. Они уснули, переплетясь вместе под покрывалом. И когда Джон случайно проснулся среди ночи, он не воспользовался возможностью исследовать спину Шерлока. Он прижал губы к тёмным кудрям и снова заснул. *** Джону грех было жаловаться. Вопреки всем ожиданиям, из Шерлока получился великолепный любовник. Возможно, ему и не хватало опыта, но это с лихвой заменялось бесконечным энтузиазмом и неустанной заботой, и — что вызвало у Джона наибольшее удивление — жаждой беспрестанных прикосновений, даже когда они находились на деле. И Джон с радостью отвечал тем же. Он мог бы это предвидеть, учитывая любовь Шерлока к скрипке, шёлковым рубашкам и всяким изысканным вещам, — его друг (уже не друг, любовник, но его, весь его) оказался отчаянным сенсуалистом; и точно так же, как он воспринимал мир, Шерлок занимался любовью всем своим естеством, всеми сверхразвитыми пятью чувствами. Всё его тело и прекрасный, потрясающий ум были поглощены Джоном. С Шерлоком всё человеческое тело превращалось в эрогенную зону. Он зарывался носом в волосы Джона, кусал подмышки, колени и локти, считал пульс, проводя языком по шее, запястьям или внутренней части бёдер Джона; толкал его к стене, падал на колени и покрывал поцелуями то головку члена, то дрожащий живот, влажно дыша на разгорячённую кожу и шепча нескончаемые молитвы или милые вещи, от которых сердце Джона замирало («Ты разогнал Лондонский туман, Джон. Джон, пообещай, что никогда меня не бросишь…»), или же грязные, непристойные фразы, которые вызывали у Джона сладкую дрожь и слабые стоны («Я хочу, чтобы ты трахал меня до тех пор, пока я не смогу дышать, каждый божий день…»). У Джона голова шла кругом даже от одной мысли, что всё это всепоглощающее внимание обращено к нему одному. И честно говоря, казалось, что Шерлок уделяет ему так много времени, чтобы окончательно свести Ватсона с ума. На книжной полке у них стояла бутылка с жутко дорогим Шираз, которую Шерлок незаметно спёр из коллекции Рурка. Однажды вечером они её откупорили и выпили по бокальчику, и пошло-поехало: Джон лежал, распластавшись на ковре, трясясь, потея и грязно ругаясь, пока Шерлок капал дорогой алкоголь ему в рот из пипетки, слизывая его, затем на спину, также слизывая, и наконец между ягодиц, проводя языком по чувствительной коже, заставляя Джона крепко зажать в зубах валяющуюся рядом рубашку, чтобы сдержать крики, пока Шерлок шептал о том, как вкус вина становится крепче, смешиваясь с жаром тела, и как свет отражается в каплях на коже. Случались у них и другие безумства. Например, когда Джон был не в силах терпеть и впихнул Шерлока в тёмный переулок, опустившись на колени на грязную брусчатку и заглотив его член. Шерлок вцепился в его волосы и кончил так мощно, что, когда Джон поднялся, на его щеках ещё блестели слёзы. Потом Шерлок умолял так сильно, что Джон не мог отказать, и всё кончилось жёстким трахом у сырой стены, без всякой подготовки. Они совершенно забыли, что прямо за углом работал Лестрейд с командой, и они могли услышать крики Шерлока. Был ещё случай, о котором Джон до сих пор старается лишний раз не думать, потому что воспоминания полностью захватывают его минимум на пару часов. Это был один из редких безоблачных дней, солнце заливало гостиную на Бейкер-стрит золотым светом. Шерлок, сидевший на освещённом участке пола, внезапно притянул Джона к себе и поцеловал: мягко, сладко и до боли нежно. Не успели они опомниться, как уже занимались любовью на ковре напротив незажжённого камина; Шерлок сидел сверху на коленях Джона. Воздух загустел от золотистого света и их прерывистого затруднённого дыхания и вздохов, сладких как летний мёд, и их движения сами собой замедлились; каждое прикосновение доставляло почти болезненное наслаждение, как в лихорадочном сне. На этот раз Шерлок вёл себя абсолютно тихо, медленно ёрзая в руках Джона и обводя пальцами контуры тени на его теле. В волосах Холмса мелькали золотые искры, отражаясь в потемневших от желания глазах. Джон лизал, зарывался носом и покусывал влажную, светящуюся словно изнутри кожу, и думал о том, что Шерлок в своей белой шёлковой рубашке похож на статую, наполовину законченную, наполовину всё ещё погружённую в мрамор. Шерлок кончил первым, выгнувшись дугой и испустив длинный, прерывистый выдох, и когда Джон повторил за ним, то словно отключился на несколько мгновений, улетев в облака, затем понемногу возвращаясь к жизни от бормотаний Шерлока над ухом «Джон, Джон, Джон». Проходили месяцы, один за другим, и Джон действительно был всем доволен. Серьёзно, он даже не мог припомнить, когда ещё был так безумно счастлив. И был ли. Ему нравилось то, как быстро условие о личном пространстве исчезло из их жизни; он был рад тому, что теперь ему позволено — да нет, он был обязан — смотреть, касаться, целовать, любить без ограничений. Ему нравилось, что теперь он мог официально послать Андерсона далеко и надолго, когда глава судебно-медицинской комиссии начинал оскорблять Шерлока. Он любил то, что Шерлок иногда притворялся спящим только для того, чтобы подольше побыть в объятиях Джона. Также он обожал смотреть, как Шерлок просыпается, цепляясь за него слабыми после сна руками и зарываясь носом в его шею. Ему нравилось отмечать, как Шерлок незаметно вытягивается, когда Джон на него смотрит, и как гордо он носит свой беспорядок на голове, словно корону из тёмных кудрей, а блеск в глазах украшает его лучше, чем женщину бриллианты. Он даже свыкся с рубашками и правилом не-дотрагиваться-до-спины-Шерлока; потому что, честно говоря, Шерлок выглядел необъяснимо желанным, когда на нём лишь расстёгнутая рубашка с закатанными рукавами. Всегда из сияющего, дорогого шёлка, словно оживающего под пальцами Джона и расцветкой прекрасно подходящего под бледную кожу Шерлока — тёмно-лиловый, кобальтово-синий, изумрудно-зелёный, от которого в его глазах появлялось что-то змеиное и опасное, глубокий чёрный, в котором он выглядел словно ангел, полупрозрачный, цвета слоновой кости, выглядевший как продолжение тела. Если вкратце: Джон любил Шерлока. Всегда любил, так сильно, что иногда ему становилось страшно. Эта мысль заставляла его колени трястись, а сердце сжиматься. Он говорил Шерлоку о своей любви так часто, как только мог себе позволить, чтобы не перегнуть палку с нежностями, и всё равно этого казалось недостаточно, потому что как можно объяснить человеку, что ты хочешь забраться ему под кожу и жить в подреберье? *** Джон отказывался это признавать, но рубашки начинали его раздражать. Они не особо мешали в физическом плане, но Джон мучился тем, что Шерлок видел его «во всей красе» — каждую частицу истерзанного войной тела и каждый тёмный уголок сознания, но до сих пор скрывал от Джона небольшой участок своей кожи. Отчасти поэтому он и начал представлять, что же такого могло быть на спине Шерлока, что нельзя было показать. Что бы это ни было, ему нельзя видеть или прикасаться к этому напрямую, только если между руками и спиной была ткань. Очевидно, это «что-то» можно было распознать осязательно. Он сразу отмёл мысль о кожном недуге. Шерлок не стал бы над этим заморачиваться, и уж тем более, скрывать от доктора. Следующее, что пришло на ум — татуировка, но опять же: Джон не смог бы идентифицировать тату только касаниями. Потом, переодеваясь, он зацепился взглядом за старую рану на плече. Эта мысль долго не давала ему покоя, но вместе с тем и озадачивала, поскольку Шерлок всегда показывал своё трепетное отношение к боевым шрамам Джона. Если он любил шрамы Джона, зачем ему скрывать собственный? Но всё же Джон ухватился за эту идею о шрамах и начал мыслить логически. Существуют разные виды шрамов, но слабо верится, что Шерлок стал бы так яро скрывать послеоперационный шрам или полученный бытовым путём. И тут на Джона снизошло неприятное озарение. Ведь существуют ещё отметины, которые можно получить только недобровольно и испытав при этом сильную боль: полосы от плётки, след от сигареты, человеческие укусы, химические ожоги. Каждый шрам хранит в себе историю, Джон это знал; но не каждая из них хорошая и благородная, и не каждой можно гордиться. Некоторые отметки — только лишнее напоминание об агонии, стыде, глупости и человеческой жестокости. Некоторые шрамы постыдны и отвратительны, и Джон с пугающей уверенностью понимал, что если на спине Шерлока таки шрам, то он, скорее всего, считает так же. Джон осознавал, что, в конце концов, ему придётся топнуть ногой и потребовать у Шерлока ответов. Но это ничего не даст. Нужно найти другие способы. Он может попытаться вытянуть правду обманом, но поскольку этот парень чуть ли не мысли читает, Джон решил, что лучше спросить прямо. Но когда и как — этот вопрос оставался открытым. *** В конце концов, Джон решил подступиться к вопросу ненавязчиво и осторожно, как отрывают марлю, приставшую к ране. К тому же, существуют люди, слова которых будут убедительнее слов Джона. Однажды вечером, сразу после дела, он аккуратно взял с полки заранее приготовленную книгу и подошёл к Шерлоку, сидевшему на диване и занятому ноутбуком доктора. — Нам нужно поговорить, — обратился к нему Джон. — Но сначала ты должен кое-что прочитать. Только первую страницу. Шерлок взглянул на него и поднял брови, затем взяв книгу из рук друга и открыв первую страницу. Джон подсел к нему, и Шерлок тут же поднял ноги и положил их на колени Ватсона. Джон автоматически положил напряжённую руку на колено, скрытое чёрной тканью. — Хорошо написано, — пробормотал Шерлок низким голосом, одобрительно хмыкнув спустя несколько секунд чтения. — Спасибо, — Джон взял книгу из рук Шерлока и почти моментально нашёл нужный отрывок. Он перечитывал его сотни раз, когда читал эту книгу, вернувшись из Афганистана. — «Дети горды шрамами, словно медалями. Любовники хранят их, как секреты, которые предстоит разгадать. Шрам возникает, когда слово обретает плоть. Легко показать рану, гордое напоминание о боевых заслугах. Труднее показать гнойник.», — Джон закрыл книгу и отложил её, смакуя резкие слова на языке. Он осторожно посмотрел на Шерлока, который встретил его взгляд холодом своего: — Я полагал, ты согласился не поднимать этого вопроса, — сказал Шерлок, его голос пустой и ровный. — Да, но это было три месяца назад, — Джон осторожно подбирал каждое слово. — Шерлок, шрама не нужно стыдиться. У меня они тоже есть, и ты их любишь, сам же говорил. Мне не важно, как выглядит твой шрам. Я надеюсь, ты не думал, что как только я его увижу, ты сразу станешь для меня менее желанным? — Доктор, прошу. Строки, которые ты дал прочитать, правда глубокомысленные. Но ты их совсем не так истолковал, — Шерлок убрал ноги с коленей Джона и встал, начав нарезать круги по комнате, и Джон внезапно похолодел. — Боевую рану показать легко. Но мой шрам не благородный, и им нечего гордиться. Это гнойник. Никто не будет красоваться отвратительным, гниющим гнойником, даже перед таким закалённым доктором, как ты. — Но для меня это не важно, — умолял Джон; сердце болезненно сжалось, ведь Шерлок только что подтвердил его худшие подозрения. — Это важно для меня, — ответил Шерлок; его голос холодный и колкий, словно ледяная крошка, а лицо пополотнело. — Мой шрам, или точнее, шрамы, — это напоминание о безрассудстве и недооценке чужих способностей. Поэтому я и отказался от пластической операции, предлагаемой Майкрофтом. Джон обдумал сказанное, всю дорогу пытаясь игнорировать тот факт, что, скорее всего, с Шерлоком произошло нечто ужасное, оставившее горькие следы на его спине. — Если они служат только напоминанием о сделанных ошибках и предупреждением новых, тогда почему ты мне не покажешь? — Шерлок засмеялся жутким рваным смехом, пустым и тёмным. — Потому что формирование воспаления может быть жестоким и предсказуемым, — сказал он, отворачиваясь от Джона, — но гной в нём — вот настоящая проблема. Джон почувствовал мурашки, пробегающие по спине. Почему-то Шерлок вдолбил себе в голову, что заслуживает того, что сейчас на его спине, и от одной этой мысли Джону поплохело. — Ты и не собирался их показывать, да? — Нет. На секунду Джон сильно зажмурился, затем снова открыв глаза. — Хотя бы скажи, как они выглядят, — попросил он, но Холмс не обращал внимания. — Нет. — Господи, ну почему? — взмолился Джон. — Потому что тогда ты увидишь гной, — Шерлок белее привидения. — Ты увидишь, кто я на самом деле, Джон. И бросишь меня. Джону хотелось повести себя грубо, прокричать глупые слова (я уйду прямо сейчас, если ты не разрешишь мне вычистить эту заражённую рану, доставляющую столько боли, я не могу видеть тебя в таком состоянии, ты, идиот), но несмотря на то, что он смог хладнокровно выстрелить в человека, он не умел быть грубым. В нём просто-напросто не была заложена жестокость к кому-либо, особенно к Шерлоку, которого он любил до беспамятства. Внутри всё кричало Джону подойти к Шерлоку, обнять его, поцеловать и сказать, что он не собирается его бросать, никогда (я не смогу без тебя, как я вообще могу допустить даже мысль о расставании?); но гнойники должны быть выдавлены и продезинфицированы — только тогда они смогут зажить. Джон это знал, Шерлок этого знать не хотел. Шерлок плевал на своё здоровье, и изменит это, наверное, только опасность летального исхода. Поэтому в этот раз Джон решил, что любит его слишком сильно, чтобы пустить всё на самотёк. — Ты не оставляешь мне выбора, Шерлок, — ровным голосом проговорил Джон и поднялся. Отчаянные, полные ужаса глаза Шерлока следили за ним, пока он надевал пальто и обувь. Джон вышел и тихо прикрыл за собой дверь, отсчитав семнадцать шагов вниз и скрывшись в темноте ночи. *** Джон не особо удивился, когда Антея сказала, что Майкрофт ещё в офисе, несмотря на то, что время перевалило за десять вечера. Если бы у него попросили назвать три основных характеристики, которые разделяли оба брата, Джон бы выбрал интеллект, упрямство и абсолютное пренебрежение человеческим рабочим временем. Когда Джон постучал в тяжёлые двери, голос, всегда остающийся самодовольным независимо от произносимого им, пригласил его войти. Майкрофт сидел за массивным столом, углубившись в сортировку заполненных документов, и поднял голову, сдержанно улыбнувшись, когда Джон переступил порог. — Добрый вечер, Джон. Твой кэб нормально доехал? Дорога заняла у тебя больше времени, чем я рассчитывал. Жучки в квартире и видеонаблюдение. Конечно же. Джон даже чувствовал гордость за то, что настолько привык к Холмсам, что больше не роняет челюсть. — Нормально, — сказал он. — Полагаю, не нужно объяснять цель моего визита. Майкрофт медленно кивнул, лицо мгновенно сделалось пустым, и он молча указал Джону на стул напротив стола. Когда Джон расположился, Майкрофт подался вперёд и уставился на него серыми холодными глазами. — Каков твой вклад в отношения с моим братом? Джон понимал, что должен быть застигнутым врасплох, но он ожидал речи Старшего Брата уже несколько месяцев. Тем летним утром, сразу после дела Рурка, Майкрофт заявился на Бейкер-стрит с делом-правительственной-важности, от которого Шерлок отказался. Затем он окинул парочку на кухне быстрым взглядом и, усмехнувшись — подозрительно усмехнувшись, ушёл, кинув на прощание безразличное «Мои поздравления!». Не было смысла скрывать хоть что-нибудь от братьев Холмсов, и сейчас Джон был только удивлён, что речь на тему «обидишь моего брата, и я сотру тебя с лица Земли и уничтожу все доказательства твоего существования» не была произнесена раньше. Но как бы там ни было, Джон не собирался врать Майкрофту. — Я думаю, он чокнутый, — начал он, — и в моей жизни, скорее всего, больше не будет ни момента спокойствия. Но он также, чёрт побери, лучшее, что со мной случалось. Я за него убью, и что самое важное, я за него умру. Первое я уже делал, что, полагаю, ты и так знаешь; и если возникнет необходимость, с радостью сделаю и второе. Майкрофт молчал ещё минуту. Просто сидел напротив и сверлил Джона своими безжалостными глазами. Джон просто беспомощно таращился на него, отмечая про себя, что у Майкрофта глаза того же серебристого серо-зелёного цвета, что и у его брата, только всего на пару оттенков темнее. В конце концов, лицо Майкрофта смягчилось, и он чуть улыбнулся. На этот раз это была добродушная улыбка, и Джон наконец позволил себе немного расслабиться. Но затем Майкрофт выдвинул ящичек и достал оттуда непритязательную зелёную папку без печати, какие обычно используются в госпиталях, и протянул Джону. — Не торопись, — сказал он. Джон открыл папку, словно разрезав скальпелем кожу. Медленно и уверенно, как учил профессор много лет назад: «…но не колеблясь, Ватсон, нельзя колебаться, и никогда не позволяй руке дрожать». Он наткнулся на полицейский отчёт. Написанный Лестрейдовскими нетерпеливыми каракулями, отметил он, и беспокойство вспыхнуло в нём, как лесной пожар, разжигаясь больше и больше, когда он вчитался в кривые строки. Похищение, пять лет назад, последнее в округе. Жертва: Шерлок Холмс, помогавший в расследовании серии изнасилований и похищений с целью пыток. Ради поимки убийцы позволил себя похитить. Благодаря этому, спустя трое суток убийца был пойман, Шерлок спасён, но ему были нанесены серьёзные увечья. Джон остановился и отвёл взгляд в сторону. Глотнув воздуха, как человек, собирающийся нырнуть, он перешёл к медицинскому отчёту, идущему после предыдущего файла. Врачебная терминология слишком глубоко вросла в мозг, чтобы он когда-нибудь смог её забыть, и сейчас информация обрабатывалась автоматически. Но в голове Джона всё смешалось в непонятный водоворот. Он смог выделить лишь пару фраз: сломанные пальцы и рёбра, сотрясение, ножевое ранение в спину. Имеются признаки изнасилования. На этом Джон перестал читать, потому что был уверен, что сейчас заблюёт дорогущий персидский ковёр Майкрофта. Он глубоко вдохнул и перешёл к последнему файлу в папке, в котором находилось три фото, сделанные, скорее всего, людьми Майкрофта, ибо они сильно отличались от снимков полиции. На первой фотографии был Шерлок, выглядящий пугающе крохотным, слабым и измученным на больничной койке, без сознания или просто крепко спящий. Его тело было покрыто синяками, нос сломан, возле линии волос виднелась полоса швов, левая рука в гипсе. Потом шло фото старого и тусклого подвала без окон. В одном углу лежала груда разорванных верёвок и клейкой ленты на бетонном полу, рядом поблёскивало тёмное пятно засохшей крови. Последним снимком был крупный план верхней части спины мужчины, и Джон без труда узнал эту бледную кожу и красивый изгиб плеч. Но кожу портили агрессивные красные полосы. Доктор внутри Джона незамедлительно отметил выдающее красное сияние вокруг ран и поблёскивающий внутри гной — повреждения определённо были нанесены тупым, возможно даже ржавым, лезвием. Такой тип ран, несмотря на неглубокость, заживают целую вечность, почти точно оставляя после себя шрам. Это то, что видел доктор Ватсон. Но Джон заметил лишь то, что порезы формировали буквы — четыре расплывчатых буквы, складывавшиеся в слово, тянущееся от одного плеча к другому: ПСИХ. Мысли Джона затихли и замерли. Крошечный, сдавленный голос сокрушался по поводу того, что первое впечатление о мучительно-прекрасной спине Шерлока получилось таким. Жалобы внутреннего голоса отдавались слабым эхом в звенящей тишине. Затем пришла холодная, решительная ярость. Руки Майкрофта мягко забрали папку из рук Джона. — Думаю, тебе может быть интересно, что возмездие не заставило себя ждать. О Стивене Холдене позаботились ещё пять лет назад. — Он жив? — Джон услышал свой голос. Майкрофт улыбнулся, растянув тонкие губы в каменной усмешке. — О, да. Он пребывает в Эдинбургском Центральном Психиатрическом Госпитале. Время от времени я захожу на чай к его лечащему врачу. И рад доложить, что мистер Холден страдает от тяжёлой психической нестабильности и навязчивых ночных кошмаров. Джон улыбнулся в ответ, по-волчьи обнажив зубы. *** — Джон, — окликнул его Майкрофт перед уходом, — я очень не рекомендую тебе умирать за Шерлока. Я уверен, что твоя смерть будет автоматически означать и его собственную, так что подобный жест не имеет смысла. Насколько я и мой брат знаем, тебе не позволено умирать. Вообще. Эти слова Джон прокручивал в голове всю дорогу домой, просто чтобы хоть чем-то занять воспалённое сознание. У него не было ни малейшей идеи, как начать разговор с Шерлоком, даже сейчас, когда у него есть необходимая информация. Когда он приехал домой, Шерлок лежал плашмя на диване, погрузив голову в подушки и даже не шевельнувшись, когда Джон вошёл. Он не верил, что Шерлок мог заснуть. Ватсон подошёл к дивану, опустился на колени и запустил руку в волосы Шерлока. Тот моментально повернулся к нему и уставился холодными красными глазами. — Я думал, у меня галлюцинации, — хрипло проговорил он. — Я слышал твои шаги, но считал это галлюцинацией. Почему ты вернулся, Джон? Джон удивлённо открыл рот. — Ты окончательно чокнутый, знаешь? Господи, Шерлок, ты ведь не полагал серьёзно, что я вот так вот тебя брошу, правда? — Уйти от меня благоразумнее, чем остаться, — пробормотал Шерлок, пряча взгляд. На секунду Джон забыл, что они любовники. Ему просто захотелось врезать Холмсу посильнее. — Я люблю тебя, идиот, — выпалил он и сел на диван, чтобы иметь возможность положить голову Шерлока себе на колени. — Я люблю тебя, и тебе придётся меня пристрелить, чтобы это прекратилось. Шерлок молча обхватил Джона за талию и уткнулся ему в живот. Он дрожал, и Джон вздохнул и наклонился, прижавшись носом к его плечу. — Я ходил к Майкрофту, — тихо проговорил он, игнорируя то, как тело Шерлока напряглось. — Почему ты не мог просто рассказать мне? Не считал, что я имею право знать? Шерлок горько фыркнул, затем оттолкнул Джона и вскочил, его глаза зло сверкнули. — Потому что у меня не хватило бы терпения выслушивать всё то, что сейчас роится в твоей голове! — прошипел он, сжав руки в кулаки. — Ты правда считаешь, что я не замечаю того, что написано у тебя на лице, Джон? Ты думаешь, что у нас не может получиться здоровых отношений из-за моей моральной травмы. Считаешь меня мазохистом из-за любви к жёсткому сексу или думаешь, что таким странным способом я наказываю себя за глупость! Джон открыл рот, затем быстро его закрыв. Глупо отрицать, что он об этом не думал с той самой секунды, как увидел те мерзкие файлы, и он понимал, что Шерлок тоже это знает. Шерлока всё ещё трясло, но теперь уже от мелкой ярости, исказившей его резкое лицо до практически нечеловеческой неузнаваемости. — Я побаивался того, что твой мозг до обидного хилый, но всё же — позволь хотя бы попытаться кое-что объяснить, Джон. Я много раз повторял, что моё тело — не более чем средство передвижения. Я могу испытывать сексуальное удовольствие тогда, когда захочу. Да, я по доброй воле отдался в руки серийного насильника и мучителя, потому что для меня насилие — лишь физическая травма, рано или поздно заживающая. Видит Бог, я старался как мог, чтобы сымитировать страх, но Стивен Холден оказался достаточным экспертом в своём ремесле. Когда он вдоволь наразвлекался, то пометил меня как психопата, каким меня видят окружающие, и оставил на грязном подвальном полу. А через три дня раны воспалились. Лестрейд получил ещё одну лычку на погонах, а я смирился с парой шрамов на спине — маленьким указанием на мою недальновидность. Могу поклясться, с того времени я не позволяю себе недооценивать ни одного преступника, — он смотрел на Джона холодными глазами. — Сейчас ты, скорее всего, решишь, что я заслуживаю то, что ношу на плечах, не так ли? Естественно, только больной социопат может нормально перенести собственное изнасилование и нечеловеческие мучения! Вот эти слова Джон мог уже полноправно отрицать, всем своим сердцем. И даже несмотря на то, что голова плыла от услышанного, теперь всё стало понятнее, все пазлы наконец собрались воедино. Поэтому он моргнул, отгоняя наваждение, и заставил себя оставаться спокойным. Он скрестил руки и ноги, наклонив голову в сторону, и сказал: — Нет. Шерлок застыл между вдохами, в его глазах блеснуло раздражение. — Нет? — Нет, — повторил Джон. — Я думаю, что, в какой-то извращённой степени, ты прав. И это делает тебя ещё более особенным в моих глазах. Но это не значит, что я не считаю тебя истинным идиотом за то, что не рассказал мне раньше. Также меня определённо обидело сравнение с малоумными, бессердечными придурками, которым удалось убедить тебя в том, что ты псих, но с этим можно подождать, — и тут он почувствовал наползающую на лицо усмешку, и даже понимая, что сейчас может быть неподходящее время, он отпустил себя, растянув улыбку почти до ушей. Потому что, в конце концов, это же Шерлок, поэтому до лампочки условности. Но в следующую секунду Шерлок падает, словно ледяная статуя, и прячет лицо в ладонях, и у Джона не остаётся времени на раздумья. Он падает на колени перед ним, не успев убрать с лица ухмылку, и сжимает Шерлока в крепких объятиях, практически до хруста костей. — Я люблю тебя, — несчастно шепчет Шерлок, и Джон чувствует слёзы на своей шее. — Я люблю тебя. Джон прижимается губами к дымчатым кудрям и закрывает глаза, вздыхая с облегчением. Рана прочищена, гнойник выдавлен и продезинфицирован. И пусть сейчас в его руках ураган в человеческом обличье, Джон ещё никогда не был так уверен, что с его миром всё будет в порядке. *** Пролетело несколько недель. Джон понемногу примиряется с тем, что это чувство — потрясающее, электризующее чувство любви к Шерлоку Холмсу — вечно. На нём держится мироздание. Оно переживёт их обоих. Оно пугало его до искр из глаз, если уж быть честным до конца. Им ещё предстояло узнать множество вещей о любви, и не все из них будут приятными. Джон всегда полагал, что встретит хорошую женщину, заведёт с ней детей и проживёт остаток жизни тихо и мирно. Но похоже, в любви мало приятного и спокойного. Как выяснилось, любовь — не означает счастье. Она вообще не имеет определения. А в случае Шерлока, шрамы на спине — далеко не единственные демоны, таящиеся в его сознании. Были дни, когда любовь означала крики и разбитое химическое оборудование, а затем грубый секс в кромешной темноте, когда Джон добровольно подчинялся и позволял отлюбить себя до потери пульса. Были и другие дни, когда любовь проявлялась в Джоне-мучителе, заставляющем Шерлока крепко сжимать в зубах подушку или разбросанную одежду, чтобы не снести стены криком, пока Джон в него вбивается, ничего не соображая от похоти. Также были дни, когда любовь проявлялась в окутывающем молчании и робких взглядах. Но, как ни крути, это всегда любовь. Поцелуи до оцепенения над окровавленным и изуродованным трупом. Шарф, окутывающий шею Джона, ещё хранящий тепло тела Шерлока. Занятия любовью под полуденным солнцем, чьи лучи превращают мир в золотую пещеру. Любовь — это Джон, медленно приподнимающий рубашку Шерлока и обводящий линии шрамов языком. Это тихие вечера на диване, с китайской едой на вынос и Шерлоком, — отныне и навсегда — спокойным, тихим и крепко сжимающим плечо Джона своей ладонью. И больше, чем что-либо ещё, для Джона любовь означает пугающую зависимость, от которой ему никогда в жизни не захочется освободиться. *** Время шло, сменялись недели, месяцы, и вот снова лето. Очередное дело, Шерлок сигает в Темзу за убегающим преступником, а когда вытягивает его на берег, снимает промокшую рубашку и целует Джона прямо на залитой солнцем набережной, при этом весело смеясь. За спиной Шерлока стоит Донован, над чем-то посмеиваясь, затем моментально притихнув. На следующем деле Донован улыбается Шерлоку, и пусть улыбка несколько скованная, но всё же. — Привет, фрик, — обращается она к нему. Шерлок почти не замечает, но с лица Джона улыбка не сходила несколько последующих дней. *** Когда-то давно, в студенческие годы, Джон неплохо рисовал. Он запасался ручкой и блокнотом и делал всякие машинальные бессмысленные наброски, просто чтобы отойти от учёбы, вскрытий и, ну, от всего, в общем. Обычно он так и засыпал с ручкой в руке. Однажды, во время генеральной уборки, Джон нашёл свой старый Молескин. Он всматривался в него достаточно долгое время, чувствуя, как внутри сама собой разворачивается идея, расправляя свои чёрные крылья. Джон улыбнулся и открыл блокнот, решив не упускать вдохновения. Теперь ему нужна лишь удобная возможность. *** И скоро таковая подвернулась. Он сидел в кресле, жуя апельсин и разгадывая кроссворд, когда Шерлок выбил у него из рук газету и апельсиновую дольку, начав слизывать сладко-кислый сок с его губ. Джон привёл его в спальню, — теперь она была их общая — уложив Холмса на кровать и расслабив с помощью касаний и шёпота, затем достал свою старую ручку и сел на ноги Шерлока. — Ты что делаешь? Джон улыбнулся. Первая чернильная линия заблестела на бледной коже. — Ты мне скажи. Но Шерлок затих, еле слышно дыша, пока Джон рисовал. Это заняло довольно много времени — рука чуть дрожала, нанося тонкие линии там и тут, но как бы там ни было, результат того стоил. К моменту окончания рисунка, он уже прилично раскраснелся, и его трясло от предвкушения. Как только Джон сделал последний штрих, Шерлок поднялся и открыл дверцу шкафа, на которой было зеркало. Он развернулся спиной, заглянул через плечо и застыл. Джон надел на ручку колпачок и опёрся на локти, чтобы иметь возможность насладиться своим творением. На бледной спине Шерлока красовались огромные чёрные крылья, тянувшиеся от плеч до копчика. В темноте комнаты, в которую сквозь закрытые шторы проскальзывало всего пара лучиков, крылья казались живыми, подрагивающими и готовыми расправиться. Шерлок поднял голову, и его глаза непривычно засияли. — Если бы на свете и существовал человек с крыльями, это был бы ты, — сказал Джон тихим шёпотом, расплывающимся в воздухе. — Пара шрамов не испортит тебя, Шерлок Холмс. Следующие несколько часов они занимаются любовью, с глубокими поцелуями и медленными объятиями, пока на простынях не появляются тысячи маленьких теней, похожих на серые перья. Шерлок крепко прижимается сзади, водя кончиками пальцев по груди Джона, медленно и аккуратно, словно слепой, читающий стихи на Брайле. — Представь лезвие, посыпанное сахаром, — шепчет Джон. — Быть с тобой — это как проводить кончиком языка по этому лезвию, чувствовать боль, пробуя на вкус кровь и сахар одновременно, — он умолк на мгновение, притягивая к себе руку Шерлока и целуя костяшки. — Когда-то я читал что-то подобное у одного умного человека, — пробормотал он сквозь тонкие пальцы. — Мне понадобилось много времени, чтобы осознать смысл этих слов. Я люблю тебя. — Я знаю, — Джон почувствовал шеей улыбку Шерлока. — Как ты относишься к пчёлам, Джон?