Квартира №2

- Я дома, - Итачи закрыл дверь, снимая промокшее пальто и вешая его на крючок в коридоре. Тяжелые капли, собираясь в ручьи, обреченно разбивались о линолеум на полу, стекаясь в бесформенные лужицы. Саске вышел из комнаты и с легким удивлением взглянул на промокшего брата. Он кинул лежащее в куче чистого белья полотенце, попав в брата. - Мадара приходил, - вместо приветствия бросил Саске. - Что-то новое? – жесткая ткань обернула сырые волосы, растрепав ставший от дождя совсем тонким хвост. - Нет, - глаза следили за каждым движением брата, - молчал. - Он зачастил… - Итачи протянул намокшее полотенце и стянул ботинки, - странно все это. Рука скользнула по коротким волосам, как бы невзначай растрепав их. Действие, вызывающее невольную улыбку на губах старшего и желание отстранить руку у младшего. Ничего необычного, просто ритуал. - Я завтра снова уйду… - сухо произнес Итачи, ставя на старенькую газовую плиту чайник. Зеленый, с неровными краями и облупившейся эмалью, но, тем не менее, тот самый, что остался от родителей. - Зачем? – младший тут же забыл недавнюю обиду из-за растрепанных волос. – Мне не нравится, когда ты уходишь. Итачи выдохнул, прикрыв глаза и потерев виски. Последнее время голова болела слишком часто, да и рука Саске тоже требовала медицинского осмотра. Прошлое напоминало о себе все чаще… - Надо платить за свет, воду и газ, - спокойно ответил Итачи, делая шаг навстречу, - да и таблетки… Саске неосознанно ухватился за руку, на которой красовался длинный зарубцевавшийся шрам. На секунду мальчику показалось, что он даже заныл как-то по-особенному, по-другому… Не так, как раньше. Хотя раньше он и не болел. Еще раньше и шрама-то не было. Отвернувшись, Саске уставился на стол. Идеально квадратный, как раз на двух человек, хотя, если разобрать, то хватит места на четверых, накрытый белой с неброской вышивкой по краям скатертью. Мама всегда стелила такую на праздники. А теперь у них каждый день… праздник. Саске криво усмехнулся самому себе, и, ничего не сказав, ушел в комнату. Он упал на диван, который до сих пор хранил тепло его тела и, подложив под голову руку, уставился в потолок, словно потрескавшаяся побелка могла рассказать о многом. За окном стемнело, но в этом не были виноваты световые сутки. Просто дождь. Холодный, промозглый, больно бьющий по лицу, оставляющий неприятную оледенелую корку на куртке. Такой, какой бывает разве что в ноябре. Итачи вернулся с двумя чашками и одну из них поставил на журнальный столик, вторую – обхватил руками сам. Взгляд невольно зацепился за газету трехлетней давности. Полосы, столбцы, колонки... Чередования черного и белого. Свинцовой краски и газетной бумаги. Надуманных фраз и нелицеприятной правды, нечетких фотографий и полузатертых букв. Прошлого и настоящего. Общественного и личного. «… Жертвой маньяка стала еще одна семья! Доберутся ли сыщики?..» «…душераздирающие подробности! Любовник сошел с ума и устроил кровавую бойню…» Чашка опустилась на черно-белую фотографию со знакомым интерьером. Правда, тогда в коридоре еще зеркало висело. - Давай напьемся?.. – с мольбой в голосе спросил Саске, покосившись на брата. Итачи посмотрел в окно. Потрепанные занавески скрывали их маленькую обитель от чужих глаз. Первый этаж старого покосившегося дома. Соседи – придирчивые старушки, знающие о жителях этого дома практически все. По крайней мере, они так считали. А зря. Про эту квартиру они тоже думали, что знали. Идеальные соседи… Не водили кого попало, не шумели по ночам. Чем не примерное поведение? Благо, звукоизоляция была хорошая. Иначе сразу слухи бы пошли. О пьяных перепалках, и сдавленных стонах, звучащих под утро. Итачи отхлебнул чая и отошел к стенке. Верхний шкаф, рядом с тем, где раньше стояли фарфоровые чашки, служившие теперь повседневной посудой. Там, где раньше Микото горделиво выставляла фотографии своих сыновей, теперь царила пустота. Пальцы ухватили тонкое горлышко бутылки и потянули ее на себя. - Последняя, - протерев этикетку, заключил Итачи, закрывая скрипучую дверцу. Надо бы петли смазать. - И что с того?.. – небрежно бросил Саске, поднимаясь с продавленного дивана и идя на кухню за стаканами. Настроение было ни к черту. Скорее всего из-за завтрашнего дня, ведь завтра будет ровно четыре года с того дня, как в эту квартиру забрался маньяк. Кьюби, а именно так звали этого психа, в ту ночь снова поддался своему звериному инстинкту. Он выбирал своих жертв наугад: будь то женщина, или прохожий, или парочка за рулем припаркованного авто, или темные окна квартиры на первом этаже. Первым под удар попал Итачи, которого просто-напросто ударило вынесенной с корнем оконной рамой по виску. Кровавые дорожки тут же расплылись по лицу, а тело грузным мешком упало на пол. Саске попал под удар следующим. Мышцы руки, выставленной в защиту, были развороченны длинным осколком. Кьюби прокрутил его почти на полный оборот, чувствуя, как рвутся сухожилия, а мальчик корчится и кричит от боли и своей беспомощности. Пальцы резались об острые края, но маньяк продолжал рвать плоть, чувствуя, как содрогается и бьется в истерике мальчик лет двенадцати. Отец появился почти сразу, но этого было достаточно, чтобы Саске упал на пол с рассеченой рукой, заливая белоснежный кафель казавшейся почти черной в сумерках кровью. Чертова звукоизоляция. Отец вскочил с постели, держа в руках схваченный с подоконника молоток. А Кьюби лишь усмехнулся, склонил голову и посмотрел на застывшего в шоке Фугаку, после чего сбил того с ног. Жестокая игра, которая забавляла только человека в перепачканной кровью водолазке. Женщина замерла в дверях спальни, видя, как ее муж издал последний крик, превратившийся в нервное бульканье. Микото была последней. Ее Кьюби мучил дольше всего. Уже через полчаса в двухкомнатной квартире гулял разве что осиротевший ветер. Отяжелевшие от ледяного ноябрьского дождя занавески то и дело ударялись оледеневшими сосульками о жестяной подоконник. Итачи очнулся от холода и тихого плача младшего. Не обращая внимания на боль и головокружение, потянул Саске за собой. Он закрывал брату глаза дрожащими пальцами и вел по коридору, скользкому от крови. Саске плакал, прижимал руку к груди, похожую на прекрасный кроваво-багровый цветок, распустившийся прямо из раны, и на заплетающихся ногах шел вперед. Наспех найдя ключи и отворив дверь, Итачи вытащил брата на лестничную клетку, протащив пять этажей наверх, и закрылся на чердаке. Саске приходил в себя: прижимался к брату, закрывал глаза и плакал. Внизу послышались голоса, нервный бег по лестницам и скрипучие двери соседей и разговоры, разговоры, разговоры… Следователь с недоверием смотрел на вывороченный замок на чердаке, и было наступил на шаткую жестяную лестницу, но окрик полицейского убавил его решимость. Криминалисты, быстро сделав смывы и сняв отпечатки, уехали в другое место, куда, по-видимому, уже добрался маньяк. Братьев никто не искал. Итачи не знал что делать с младшим: он шептал на ухо, успокаивал, прижимал к себе и утыкался губами в виски, как это делала мать, а Саске лишь плакал, дрожа не от леденящего холода ноября, а от страха. Ветер завывал в вентиляцию, крики под окнами стихали, но братья не спали. Итачи разорвал спальную рубашку и перетянул ею руку брата, полностью забыв о собственной травме. Саске уснул под утро: опухший от слез, вымотанный и морально, и физически. Итачи всю ночь так и не сомкнул глаз, сжимая в объятиях тело брата. Затянутое пеленой облаков солнце серым светом очерчивало царящий здесь беспорядок: груды строительного хлама, сложенная в углу стекловата и полуразобранный лифтовой мотор. Уповая на то, что Саске не проснется, Итачи спустился вниз и, убедившись, что из-за двери не слышно шума, открыл ее. Квартира пустовала и в бледном свете казалась серой и безжизненной. Словно черно-белые фотографии, появившиеся на следующий день в газете. Разве что сейчас грязно-бордовые разводы в коридоре и на кухне, куда ночью по своей глупости зашли братья, добавляли картине особого ужасающего шарма. Окно было вывернуто наизнанку, а разбитая рама, вместе с осколками, валялась на полу. Вряд ли здесь было безопасно… Но и это лучше, чем спать на чердаке. Итачи взял в руки тряпку и, склонившись над местом, где криминалисты брали смывы, а совсем недавно лежали родители, принялся оттирать пол. Хотелось упасть без сил, выплакаться в рубашку. Но не мог, поэтому раз за разом выжимал тряпку, смотря как становившаяся бледно-розовой вода, утекает в водосток. Надо быть сильным. Руки дрожали, а головная боль отходила на второй план. Итачи тер пол, чувствуя, что он не отмывался. Казалось, кровавые пятна вновь и вновь разрастались на линолеуме, кафеле, пуская ветвистые отростки на стены и дверь. Юноша работал быстро, старался забыться. Он не должен опускать руки. По крайне мере до тех пор, пока за спиной Саске. Осколки были выкинуты, а полы вычищены до нездоровой белизны и пахли хлоркой. Итачи устало выдохнул, переоделся в домашние штаны и толстовку, и лишь после этого вернулся за братом. Саске больше не пошел в школу, а Итачи – в колледж. В социальную службу они тоже не обращались. Итачи только исполнилось семнадцать, а значит, лучшее, что их ожидало: общая фамилия и приемные семьи в разных концах страны. Одна мысль об этом заставляла тяжелый неповоротливый ком вставать в горле. Они оказались представлены самим себе. Все словно забыли о них: соседи, одноклассники, сокурсники. Выпавшие частички головоломки чьей-то жизни были тут же заменены другими. Итачи научился разбираться в потрепанной кулинарной книжке матери, а Саске отучился забираться под одеяло к брату. Они все еще видели друг в друге поддержку и опору. Они были смыслом друг друга, не позволяя себе впадать в отчаяние перед глазами другого. Саске сорвался через год, когда к их двери начали приносить цветы. Безымянные гвоздики складывались неаккуратной кучей, даря похоронное убранство квартире. Саске топтал цветы, рыча и вдавливая яркие бутоны в бетон, оставляя цветные разводы на бежевом кафеле. Вечером брата нашел Итачи. С открытой бутылкой и сигаретой в руке. Представшая картина вызвала лишь одну реакцию: Итачи заломил руку, вывернув запястье младшего. - Отдай! – с отчаяньем крикнул Саске. Пальцы выхватили сигарету и кинули ее в стакан. - Это откуда? – кивнул старший на выпитую на четверть бутылку виски. - Отца, - с ненавистью выплюнул Саске, беря вместо стакана, бутылку и присасываясь к горлышку. Он хмурил брови, давился, едва удерживая ее в руках, но продолжал пить. А Итачи смотрел, не в силах помочь брату. Столько алкоголя на голову тринадцатилетнего ребенка – слишком много. Страхи не ушли, а вернулись обратно. Новые, с каймой из домыслов и догадок, подпитанные виной и импульсивностью. Они словно сорняк оплетали все тело, заставляя снова льнуть к брату, который тоже взялся за стакан. По крайней мере, так Саске не напьется до беспамятства. - Поплачь… сегодня можно, - почти шепотом сказал старший, когда почувствовал, как тот, утыкаясь носом в грудь, сжал в кулаках футболку. - С чего?.. – язык, равно как и разум, заплетался, - с чего я должен плакать?! Саске оттолкнул Итачи и, посмотрев затуманенным взглядом, поднялся на ватных ногах, встав перед диваном. - Может… может, я не хочу плакать!.. Может, у меня…праздник! Рука прошлась по журнальному столику, скинув на пол стакан, а пахучая жидкость опрокинулась на газеты. - Праздник у меня! – отчаянно крикнул Саске и помчался в коридор, раскрыв настежь входную дверь. Вернулся он с охапкой изломанных гвоздик и кинул их на стол, заставляя падать безжизненные бутоны на промокшие газеты. – Я ведь выжил! Да?! Выжил!.. И мальчик заплакал. Упал на колени, коснулся подбородком груди и заплакал. Итачи безучастно смотрел на то, как кулаки растирают глаза, как щеки блестят от влаги, а губы искривляются в болезненных изгибах. Он не знал, что делать. Да и можно ли вообще помочь? Стакан стукнул о крышку стола. Руки обхватили содрогающееся тело мальчика и прижали к себе. Как и тогда, на чердаке. И никакой разницы. Итачи снова гладил по волосам, чувствуя, как ладони упираются в грудь, желая выбраться из этих слишком тесных объятий. А губы снова утыкались в висок - легкие покачивания должны были успокоить Саске, но тот лишь сбивчиво просил оставить его в покое. А Итачи не мог. Хотя бы потому, что и сам не желал оставаться один. Саске поднимал лицо, стараясь говорить уверенней, убедиться, что это действительно слова, а не бесполезные шевеления губ. Итачи не прекращал, даже когда губы стали утыкаться в щеки и затыкать рот брата, чтобы не слышать, как тот прогоняет его. А потом были поцелуи. Глупые тычки - глубокие, с привкусом алкоголя и дешевого табака. Были пальцы, до синяков сжимающие предплечья. Были треснувшие губы, вытянутые в бледную нить. Было доверие, заставляющее легкие наполовину наполняться воздухом, словно делая вдох после долгого погружения. Было всепоглощающее желание прижаться, защититься. Прятаться от всего мира, сжиматься до размеров комнаты. А потом разрастаться плющом друг через друга. Чувствовать пальцы, проводить ими по позвонкам и возвращаться. Цыкать от касания больного предплечья и сжимать меж пальцами наспех брошенную простынь поверх покрывала. Утром пришел Мадара. Впервые за все это время. Он открыл ключом дверь и почти сразу шагнул в комнату. Затхлый запах алкоголя, перемешанный с ароматом завядших гвоздик. Два тела под сползшим на пол одеялом. - Вот…как… - с неким сожалением небрежно обронил Мадара, и Саске подскочил, морщась от боли, поджимая руку к груди, и прожигая взглядом незнакомца. Но мужчина лишь развернулся и, запустив руку в свою густую шевелюру, не обратил на молчаливый вызов никакого внимания. Мадара – двоюродный брат отца. Человек, не знающий о семейных узах ничего, до сих пор не связавший себя узами брака, приехал сюда лишь спустя год после того, как Фугаку погиб. О каком сострадании могла идти речь? Сыновья брата его не интересовали тем более. Все, что он себе позволял, так это появляться на пороге пару раз в месяц и разрушать их привычный лад своими визитами. И хоть Мадара не задерживался надолго – минут пятнадцать на кухне, не больше – Саске постоянно смотрел на него исподлобья. Но на незваного гостя не действовало и это. *** Итачи натянул водолазку, хорошо скрывавшую свежие красные отметины на шее, и еще раз посмотрел на брата. Саске уснул недавно, норовя закурить забычкованую сигарету. Непонятная привычка, взявшаяся ниоткуда – желание курить после секса. Непреодолимое, разрывающее на части, обещающее успокоение и снятие напряжения. Желание, родившееся оттуда же, откуда и их пропущенная через кривое зеркало жизнь. Итачи сдался, договорившись что этот раз – последний… Который раз он был «последним» - уже не помнил. Если бы он мог, то повернул бы время вспять и побежал бы за следователем, прося забрать их из этого ада. Если бы мог, он бы отправил Саске к психологу, чтобы привести в порядок его и без того расшатанную психику. Нормальные братья не занимаются сексом. Нормальные братья не отмечают день смерти, как праздник. Нормальные братья не живут, словно призраки в собственном доме. Это было в каком-то другом, лучшем мире. И никак не за дверями с облупившейся краской и накренившейся «двойкой» вместо номера. Саске проснулся чуть погодя. Рука по-прежнему болела. Белесый шрам с рваными неровными краями на и без того бледной коже. Подарок прошлого, который не вернешь обратно. И боль, которую заглушал разве что алкоголь, да таблетки. Босиком, поджимая пальцы ног от прохлады кафеля, Саске быстро преодолел расстояние от спальни до ванной. Зеркало отражало заспанное лицо с взъерошенными волосами и явными признаками ночной попойки: покрасневшие глаза, трясущиеся руки и припухшие губы. Хотя последнее было явно от другого. Дрожащей рукой удалось дотянуться до аптечки и высыпать в ладонь пару таблеток. Итачи сказал, что принесет еще… А пока – это последние. Не то, чтобы боль невыносима, нет. Скорее сам факт напоминал о прошлом, от которого хотелось бежать со всех ног. Пустой дом, еще вчера до блеска вычищенный, отглаженный и уютный, сейчас раздражал. Итачи нет – этого достаточно, чтобы накинуть куртку, схватить зонт и выйти на улицу. Иногда было приятно поработать призраком. Улицы встречали юношу серым асфальтом, свинцовыми гнетущими облаками и запахом выхлопных газов. Люди бежали, уткнувшись в шарфы и поднятые воротники, раскрывая зонты, прячась от остальных в своем синтетическом вакууме. Никому не нужны чужие проблемы. Никто не возьмет ответственность за кого-то. Эгоизм – как средство защиты. Эгоизм – как основное кредо этого мира. Машина проехала, обрызгав прохожих смесью дождевой и водопроводной воды, вырывая их из своего придуманного мирка и заставляя ворчать на водителя. - Эй, вы видели? –беловолосый юноша на переднем сиденье обернулся, вытаскивая трубочку изо рта. - Этот!.. Черноволосый… В черной куртке… - И что? – отозвалась с заднего сиденья девушка с неестественно красными волосами, смотревшимися весьма неуместно среди всей этой серости, - тут каждый второй в черной куртке. Удивил. Привычным движением пальцы поправили съехавшие на нос очки, позволяя послать впередисидящему полный укоризны взгляд. - Да ладно, Карин!.. – махнул рукой парень, поворачиваясь лицом к дороге. - Ты же видела. Тебе он никого не напомнил? - Нет, - сложив руки на груди, категорично ответила девушка и отвернулась, припав носом к запотевшему холодному стеклу. - Суйгецу, - спокойно подал голос рыжеволосый водитель, выделывая очередной финт на дороге, - я же говорил тебе, не пей много. - Нха! – Суйгецу снова присосался к трубочке, втягивая холодное пиво. - Знаете, где я вас всех видел? Вопрос так и повис в воздухе, и ни водитель, ни девушка, сидящая сзади, отвечать на него не собирались. Только сердце Карин все равно предательски ёкнуло. Словно она на мгновение вспомнила что-то важное и значительное. А потом забыла. И от этого стало противно… Знала ли она кого-то похожего на того парня, в черной куртке? *** - Эй, Наруто? - А? Девушка смотрела в спину прохожим через затонированное стекло кофейни, держа в руках чашку теплого чая, пока ее друг без особого энтузиазма ковырялся в тарелке. - Помнишь… - с трудом оторвавшись от окна, начала девушка, - у нас в классе мальчик учился? - Э? – Наруто нахмурил брови, словно воспоминания, как и любая мозговая деятельность, вызывала у него невыносимую боль, хотя на самом деле, он просто не понимал, к чему Сакура клонит. - Забыла, как зовут… - она приложила палец к губам, смотря на белое фаянсовое блюдце с мелкими голубыми цветами по кругу. – Ну, три года назад. Он еще, как и ты … Сакура осеклась. Не лучшее сравнение. Но Наруто не глупый - понял. Пальцы машинально коснулись щек, проводя вдоль ровных шрамов на щеках. - Ты про это? – спросил Узумаки. И улыбнулся, словно и не было той ночи, а потом полугода в реабилитационном центре. И приемной семьи не было. – Ну да, Учихи. Если ты про Саске, то он с нами еще в классе учился. Он… - Саске… - Сакура дальше не слушала. Она лишь попробовала произнести это имя, словно боялась, что что-то ускользнет он нее. Стоит протянуть пальцы, и оно разрушится. Легкое, мимолетное. Взгляд снова упал на улицу, сквозь наклеенный ровными буквами логотип кофейни. Загадочный образ уже исчез, стирая из памяти малейшие воспоминания о недавней фантасмагории. - Если хочешь, давай сходим к нему? – неожиданно прервал размышления девушки Наруто. Сакура озабоченно подняла глаза, будто пыталась понять смысл сказанных им слов. И потом благодарно улыбнулась. - Давай. Только ведь… - Не, все нормально. Только давай завтра? - Наруто замахал рукой, и, порадовавшись, что не придется доедать это сладкое месиво, обернулся в зал. – Официант! Можно счет? *** Саске зашел в подъезд и обнаружил дверь открытой. Едва скрипнув несмазанными петлями, он прямо в обуви зашел внутрь. Конечно. Мадара. У кого, кроме него, были ключи? Гость лишь бросил быстрый взгляд в коридор, но, встретившись взглядом с Саске, снова вернулся к гостье. - Мебель? - Нет. - Вы не будете ее вывозить? Оставите здесь? – с удивлением спросила женщина с планшетом в руках, в котором она непрестанно делала записи. - Да. Поколебавшись, незнакомка все-таки поставила неровную галочку и, попрощавшись, направилась в коридор. Она даже не повернула голову в сторону Саске, с которого градом осыпались капли, который стоял, и смотрел на чужачку в его собственной квартире. В квартире его родителей. В его с братом квартире. Саске прожигал взглядом Мадару, но тот снова игнорировал его присутствие. Бесит… Кулаки сжались, когда дверь закрылась. Едва прозвучал последний щелчок замка, Саске не выдержал и пнул рядом стоящий отцовский зонт. Тот упал Мадаре на ноги. - Хватит делать вид, что ты здесь хозяин! – крикнул Саске, дернувшись в приступе едва сдерживаемого гнева. Но Мадара лишь вздохнул, словно устал от подобного, и, наклонившись, поставил черный зонт-трость на место. - Скоро все закончится, - спокойно сказал он, словно крики Саске его совершенно не беспокоили, - еще немного, и я уеду из этого проклятого города. Город, в котором погибли его родственники. Город, в котором он родился и вырос. Город, из которого он сбежал, едва ему стукнуло двадцать. - Да кому ты здесь вообще нужен?! – в сердцах крикнул Саске и, не разуваясь, зашел в комнату, где повалился на диван. Мадара ничего не ответил. Немного постояв в коридоре, он сдернул с вешалки пальто и ушел, тихо прозвенев ключами. *** Саске не спал всю ночь, ожидая, пока Итачи вернется. И тот пришел: промокший, уставший и с головной болью. Свет в квартире не горел, да оно и не нужно, когда тебя встречают чужие губы. Именно ты научил их утыкаться вот так, с ухмылкой, с легким прикусом и быстрой перебежкой пальцев под влажной водолазкой. - С праздником, - чуть оторвавшись, прошептал Саске, стягивая с брата промокший плащ. - Все люди плачут, а мы … - с легким сарказмом заметил Итачи. - …А мы отмечаем, - закончил за старшего Саске. Он снова прижался губам, уткнувшись в шею, в подбородок, в висок, заставляя Итачи хмуриться от внезапной головной боли. – Это наш праздник. Наш с тобой. Саске снова собрал гвоздики, которые приносили к двери. С каждым годом их становилось меньше, а в этом году и вовсе было с десяток. Но даже они были собраны в аккуратный букет и стояли на столе, освещаемом уличным фонарем из-за прорехи меж штор. - Как скажешь, - усмехнулся Итачи наконец сжимая руками бока брата, - если хочешь - он будет твоим. И Саске вновь потянулся за поцелуем. Только Итачи умел наполнять эти стены стоном. И это было их предназначение. *** Сакура надела перчатки, чувствуя, что ветер усилился. Наруто подтянул ее поближе под зонтик и, широко улыбнувшись, взял за руку. - Это я должен бояться, а не ты, - театрально порицал Узумаки, - пойдем быстрей, а то опять ливень пойдет. Щеки девушки заалели. Все-таки Наруто прав, и кивнув, она постаралась ускорить шаг. Все-таки не так уж здесь и страшно. Только стыдно немного. Словно просить прощения пришла… после стольких лет. Резкий порыв ветра вырвал у Наруто зонтик, и тот, ругаясь, помчался по покрывшейся легкой изморосью земляной дороге. Здесь до сих пор не очень любят незваных гостей. - Вот, - Наруто остановился, в секунду посерьезнев. А дождь незаметно превращался в первый снег, падавший на взъерошенные волосы и таящий в ту же секунду. *** Документы, забытые на кухне Мадарой, не принадлежали этому дому. Атмосфере этой квартиры. Раздражали просто своим наличием. Тем, как лежали на столе. Ярко-красная папка напоминала о ненавистных ему цветах. Потому Саске и сжег их, смотря, как изголодавшееся пламя охватывает печатные листы, а пепел, сворачиваясь в неровные спирали, падает в раковину. Как огонь пожирает столбцы и строчки на неестественно белых листах, завораживая Саске и успокаивая его. Осуществив этот ритуал изгнания, он, было, открыл кран, но трубы, загудев, выдавили из себя лишь пару капель, слегка намочивших пепел, оставив его на белой треснувшей керамике. Видимо, воду отключили. *** - Он сказал, что скоро закончится, - вспомнил слова Мадары Саске, сидя в полутемной квартире под несколькими пледами и прижимаясь к брату. Свет, газ, отопление… Отключили не только воду. Лишь тепло чужого тела помогало выжить. - Выпить есть чего? - Мы допили последнее. - А дальше что? Итачи промолчал, выдохнув во взъерошенные волосы брата. Они мерзли с прошлой ночи, когда так и не смогли зажечь свет, а потом батареи стали холодеть. Он не стал говорить, что так и не нашел денег, чтобы вовремя оплатить счета, да даже на таблетки ничего не осталось, поэтому приходилось сидеть и стискивать втихаря зубы от накатывающей волнами головной боли. Саске поджимал к груди руку, чувствуя, как резкая боль сковывает мышцы и ноют сухожилия. Но они были друг у друга, и это их волновало больше всего. *** Мадара подошел к дому: надо было забрать забытые на столе бумаги, но остановился на подходе. Черные глазницы окон смотрели на него с укоризной, словно винили в содеянном. Мадара хмыкнул самому себе и, подняв ворот куртки, зашел в опустевший подъезд. Серый лист, висевший лишь божьей помощью, упал к ногам, но Мадара не обратил на него внимания и открыл опечатанную дверь. Квартира поросла пылью, и только вчерашние следы напоминали о том, что у этой квартиры есть хозяин. Один. Пальцы прошлись по иссохшимся полкам. Постучали по повидавшему виды дереву. Петли скрипнули, открывая бар, где его брат хранил алкоголь. Померкшие бутылки: стекло, ставшее серым, этикетки, на которых ничего нельзя прочесть. Мадара выдохнул и забрал оставшиеся нетронутыми документы в ярко-красной папке, смотревшейся в этой опустевшей квартире весьма неуместно. Он застыл в дверях, оглядываясь на шум, который снова отразился от стен. Странная квартира, словно своей жизнью живет. Может, сюда молодежь по ночам забирается? Мадара осмотрелся и прикрыл за собой дверь. Не похоже – следов нет. Да и какая разница? Сорванное объявление хрустнуло под ногой, заставляя Учиху нагнуться за ним и покрутить в руках. «Аварийное состояние. Снос дома назначен на 20 ноября 2011 года». - Завтра… - прошептал Мадара и смял грязную бумажку, кинув в урну, - скоро все закончится. Облачко пара вырвалось изо рта, а холод мигом схватил за пальцы, заставляя засунуть руки поглубже в карманы. Первые неказистые снежинки упали на воротник, вмиг превратившись в мелкие капли. *** Сакура провела рукой по холодному граниту, стряхивая первый снег, который хоть начался всего полчаса назад, а уже замёл все вокруг. Наруто молчал, ковыряя мыском ботинка промерзшую землю. Он так и не желал смотреть на даты, высеченные на камне. - Учиха… Саске… - с виной в голосе произнесла она. «19. XI. 2007» - надпись, объединявшая все четыре фотографии. Фугаку. Микото. Итачи. Саске. И это были не единственные жертвы маньяка… Теплые пальцы касались холодного камня, стараясь вдохнуть жизнь в побледневшие от времени фотографии. Почти играясь, девушка коснулась незнакомого ей Итачи и родителей. - Может, пойдем? – сконфуженно проговорил Наруто, - еще к родителям зайдем, ладно? Девушка поднялась с коленей, бросила взгляд на мраморную доску и взяла Узумаки за руку. - Они неподалеку, - Наруто показал чуть вбок, - в один день ведь хоронили… Хех. - Да, конечно… - Сакура улыбнулась, хотя чувствовала, что Наруто было тяжело прийти на кладбище спустя четыре года. Она крепче сжала ладонь и потянула в сторону. Наруто был единственной жертвой Кьюби, кто остался в живых. Итачи Учиха никогда не спасал своего младшего брата.